Чашка кофе

Валерий Шилин, 2019

В сборник «Чашка кофе» вошли рассказы, написанные в период с 2000 по 2019 год. В своих рассказах В. Шилин откровенно, с любовью пишет о великих современниках, российских конструкторах-оружейниках, с которыми автор был знаком лично, о судьбах соотечественников, граждан России, живущих в нашей стране и далеко за её пределами. Богатая событиями жизнь на стыке культур наложила своеобразный отпечаток на творчество В. Шилина. Накопленный жизненный материал, кросс-культурные и деловые связи, особенности национальных характеров, традиций и обычаев, проблемы чистоты родного языка, уважительное отношение к культуре иных этносов прочно вошли в литературную канву его работ.

Об особенностях национального менталитета

До Омска предстояло ехать почти два дня. Оплата произведена, общежитие обещано, на вокзале нас должны были встретить.

Группа «семинаристов» — слушателей семинаров повышения квалификации собралась приличная — восемь человек, два купе заняли. Все они раньше практически не встречались, знали друг о друге, считай, понаслышке. Однако «молодо-зелено» быстро сходится, легче преодолевает коммуникативные барьеры — в поезде самый раз познакомиться.

Виталий Вениаминович — по возрасту самый старший в этой группе.

Как заведено, ребята гуляют, веселятся, а Вениаминыч как залез на верхнюю полку, так там и лежит, читает книжки. Девчата даже поспорили, спустится он на ужин или нет. Не мужик какой-то, а бирюк.

В компании была Женя — преподаватель химии из политеха. Бойкая, общительная и пробивная и внешности приятной. Она везде — первая, ей до всего есть дело. У неё на всё своя точка зрения. Она-то и сказала, что Вениаминыч едет на семинар не в качестве слушателя, а читать на семинаре лекции по этнопсихологии и деловой этике.

Вениаминыч её явно заинтересовал. Нет-нет да и поинтересуется Женя:

— Не шумим ли мы, не досаждаем ли вам, Виталий Вениаминович?

Вениаминыч на какой-то момент оторвётся от чтения, свесит голову с полки:

— Гуляй, молодёжь! Я в ваши годы таким же был.

Однако Женечка Вениаминычу не даёт покоя:

— Да вы спускайтесь к нам. Как-то неудобно, мы чаи гоняем, едим, а вы всё в стороне.

Перед такой заботой трудно устоять, и Вениаминыч, сняв очки и отложив книгу, слез со своего лабаза. Парни обратили внимание, как легко это у него получилось. Видимо, дядька ещё при силе.

— Ну, куда вы старика посадите?

— Садитесь сюда, — Женя подвинулась, освобождая место.

От предложенной водки Вениаминыч отказался:

— Давление, понимаете ли.

Женечка — само внимание:

— Вот рыбка, вот колбаска. Ешьте, не стесняйтесь. А может, ещё чайку принести?

Слово за слово Вениаминыча молодёжь всё же разговорила. А послушать его и вправду оказалось интересно.

* * *

— Давненько это было, молодые люди. Доверили мне управлять отделом внешних связей крупного отечественного промышленного предприятия. Таких служб на весь тогдашний Советский Союз было немного. Три, если правильно помню.

Заступив на новую и ответственную должность, решил я заняться самообразованием — была в том потребность. Засел за мудрёные книги, стал изучать особенности национальной психологии: традиции, обычаи, убеждения, суеверия, влияние религии на умы граждан. Всё то, что составляет основу этой науки, тогда ещё мало освещаемой. Нельзя сказать, что наш народ вовсе не владел информацией из этой области. Помнится, у нас тогда были повальные волнообразные увлечения японистикой, американистикой, британистикой — всякого рода «истиками». Ребята, те, что из числа немногих, пользуясь эксклюзивной возможностью побывать там, за бугром, спроворились написать о своих наблюдениях. А простому народу было интересно глянуть на всё это чужими глазами: как там люди-то живут? Интересно, так не по-нашенски.

Из идеологических соображений, чтобы не вносить смуту в ум советского человека, многие вещи из таких книжек просто исключались, не давая им попасть в печать. Но, как говорится, запретный плод сладок.

Всё больше входя в роль, Вениаминыч заговорил о серьёзных вещах.

* * *

— Два слова о теории. Что является предметом исследований этнопсихологии? В качестве доступной и понятной иллюстрации возьмём два примера.

Пример первый. Если в разных концах лабиринта посадить подопытных мышей одного пола, в других углах положить пищу и разместить особей другого пола, а потом всё изучить, куда какие мыши подадутся — к еде или к особям другого пола, это есть предмет исследований традиционной психологии. Пример второй. В тот же лабиринт посадим мышей-националов. Одна мышь — с американским флагом, другая — с немецким, третья — с нашим. Посмотрим, какая мышь в чью сторону быстрее шмыгнет, почувствовав симпатию. Так вот, модель поведения в данном случае — предмет изучения этнопсихологии.

Наука меня увлекла, пошла на пользу, даже практическое пособие опубликовал «Для советских специалистов, участвующих в международном сотрудничестве». По тем временам у меня на заводе под опекой было много иностранного люда: японцы, немцы, французы, итальянцы, шведы, финны… Приходилось заниматься не только организацией контрактных работ, монтажом оборудования, обучением кадров, но и решать бытовые проблемы, в том числе вопросы питания. А учитывая ограниченность наших тогдашних фондов, вопрос был не из праздных. И вот тут-то стал я делать интересные для себя выводы, даже кое-какие опыты ставить.

* * *

За ударные показатели в международном сотрудничестве организовали мы совместный пикник с выездом на природу — на живописный берег городского пруда.

Только вышли из автобусов, вытащили мангалы, ящики с лимонадом и пивом, главный немец дал команду по-ихнему:

— Alle, Achtung! Всем — внимание! Вот пакеты для мусора. Все объедки, окурки, бумажки, пустые банки и бутылки бросать только сюда. Гюнтер, ты лично отвечаешь, чтобы пакеты были собраны и вывезены в город для утилизации.

Немцы молча восприняли это как должное и неоспоримое. Правило существует, чтобы его выполнять. Наш русский брат к такому был ещё не совсем подготовлен, но мысль понравилась. Стали и мы бросать мусор на их, немецкий, лад в специальные полиэтиленовые мешки. Это только в пословицах говорится: «Дурной пример заразителен». Хорошие привычки тоже приходят с добрым примером.

* * *

Как-то не до весёлого застолья стало. Тема увлекла.

Бутылки закупорили обратно. Сидят «семинаристы», слушают. Уже по второму разу за чаем сходили. Потягивая горячий чай с лимоном, Вениаминыч неторопливо продолжает.

* * *

— И с японцами бывали казусы. Дело было зимой. Начальник цеха, где японцы закалочные печи монтировали, пригласил их как-то на свою заимку в лесу. Там у Славы пасека стояла. Ну и я поехал.

Пчёлы, конечно, спят, но баня, русская печь, жарёха из лосятины… Водки, разумеется, досыта. Сели, выпили, закусили.

Японцы наши штучки знают, от стаканов отказываются:

— Давай. По чуть-чуть.

Ладно. Выпили по чуть-чуть. Японцы просятся на волю, воздухом подышать. Вышли. А природа, ребята, — загляденье! Ели, сосны — высоченные, снега — море. И тишина.

Главный японец спрашивает Славу:

— А покричать тут можно? У нас так стресс снимают.

Лучше было бы, если б Слава не согласился…

И давай японцы орать благим матом! У Славы пёс был на цепи. Так он, бедолага, от такого шума и матерщины на нерусском языке цепь оборвал и в самую чащу удрапал.

Но на этом дело не закончилось. Японцы, хоть и сопротивлялись нашему гостеприимству, всё же не устояли…

Привёз я их в гостиницу, стал по комнатам разводить. Вдруг слышу, один истошным голосом завопил, что-то где-то грохнуло. Пошёл я разбираться.

Он весь трясётся, бормочет:

— Я её (дверь) толкаю, а она не открывается. Я сильнее. Всё равно не открывается. Ну, думаю, КГБ у меня в номере обыск проводит. Я дома карате занимаюсь… С разворота ногой по двери «Кья!», дверь и сложилась.

Стою я, смотрю на японца и удивляюсь. Дверь-то движением на себя открывалась! Когда он сообразил, в чём промашка получилась, засовестился, прощения стал просить.

А утром у него ещё хуже вышло. Группе на работу строго по расписанию ехать, а он проспал. Их шеф его поднял и, не дав даже позавтракать, повёз в цех. В наказание за проступок не допустил до работы, заставил до обеда на самом виду у всех сидеть на «Стуле позора».

Вот такое у них проводится воспитание в коллективе. Нам многое в их поведении казалось необычным и непривычным, но только вначале, пока мы их толком ещё не понимали. И всё же у японцев мы тоже научились хорошему — умению давать себе психологическую разгрузку не с помощью водки, а через умение созерцать великолепие окружающего мира. Дисциплина и чувство ответственности — ещё один добрый пример, даже если это чувство формируется жёсткими уроками. А что тут плохого, в жёсткости уроков-то? Опыт приходит не только со сладкими словами и сюсюканьем. Горький, но справедливый и положительный опыт лучше слащавого заблуждения.

Но главное — у японцев мы научились уважительно относиться ко всем окружающим нас предметам, в каждой мелочи видеть частицу Бога. Знания и опыт порой приходят совсем не с той стороны, с которой ты ждёшь. Просто к человеку надо как следует присмотреться и попробовать понять его.

* * *

Было уже довольно поздно. Вениаминыч стал намекать, не пора ли на боковую. Женя, зажавшись в самый угол, казалось, не пропускала ни единого его слова.

— Виталий Вениаминович, расскажите ещё что-нибудь. Когда такое послушаешь!

Было заметно, как она изменилась: взгляд — серьёзный, полы халатика натянуты на колени. От прежнего кокетства и следа не осталось.

— Ну хорошо. Если это вам и в самом деле интересно…

* * *

Была у нас на шефмонтаже группа южных корейцев. Мы тогда сильно беспокоились, что наша еда для них необычна. И в самом деле, мы для них каждый день — мясо жареное, пареное, пельмени, куры запечённые… Ели они это, ели, терпели. Потом подходит ко мне их руководитель:

— Спасибо, но мясо уже надоело. Скажи, пусть ваши повара нам что-нибудь из морепродуктов приготовят.

Легко сказать, да не просто сделать. Где ж я эти морепродукты достану?

По большому блату в республиканской «Главрыбе» достал я морских окуней и кальмаров. Узнав про это, корейцы от радости просияли, дали поварам свои рецепты, какие-то свои мудрёные специи.

Наши девчата — опытные работники общепита, стажировку в московском «Метрополе» проходили. И вот сижу я у себя в кабинете, как вдруг из кухни на первом этаже такой дух пошёл, будто что протухло. Прибегает Надя, старший повар:

— Или мы что-то не то сделали, или вкусы у них дурацкие — уж больно всё пахнет.

Приглашает меня Надя на брокераж — снять пробу то есть. Сел я за стол, настроился на самое худшее.

— Если к обеду меня не вывернет, правильно всё сделали, — успокаиваю девчат.

А они на меня с таким соболезнованием смотрят, словно я что-то непотребное собрался есть.

Съел. Не вывернуло. Всё сделали верно. Ждём корейцев.

Приехали они на обед, ещё с порога учуяли родные запахи, радуются.

Потом, когда мы все привыкли к их ароматам, сами стали наворачивать только за ушами трещало. Я даже несколько рецептов у них перенял. До сих пор обожаю капусту по-корейски — кимчхи. С красным перцем, чесночком. Всё дело — в привычке. Что касается меня, любителя коллекционировать рецепты простых и недорогих блюд, корейская кухня — настоящий клад. Я до сих пор благодарен тем, кто меня к ней приобщил.

А вот ещё пример. Бывали у меня на даче чилийцы. Стоял на дворе сентябрь. Калина покраснела, налилась соком. Красивая, привлекательная. Заметил у гостей из далёкой страны в глазах вопрос: «Что за диво?». Стал объяснять. И так и эдак — не могут понять.

Тогда я им сказал:

— Калина — это наш русский виноград.

Чилийцы понимающе закивали головами:

— Это нам знакомо.

И захотели на вкус калину попробовать… Ох и гримаса у них от этой калины была! Стоят, бедняги, всю калину выплюнули, несмотря на мои восхваления целебных свойств ягоды.

— Не дай Бог, чтобы наш виноград такого же вкуса был!

Не учли они поэтичности и образности наших русских сравнений. Когда же я им зачитал выдержки о лечебных свойствах калины из «Народной медицины», мои друзья попросили с собой кисточку, чтобы дома показать, как обманчивы бывают внешний вид и вкус ягоды. Я потом им даже рецепт пирожков с калиновой начинкой выслал по факсу, а они ответили на это словами благодарности. Разве не приятно от этого и им, и мне?

Всякое бывает. Помню, в послеперестроечные 90-е рванули наши за кордон в массовом порядке. Кто на ПМЖ, а кто просто поглазеть. Много народу выехало.

Вот проходит какое-то время. Поехали мы с женой в отпуск, на Мадеру. Я вообще люблю в отпуск ездить куда-нибудь на острова. Там свои особенности, своя культура. И в этот раз я не ошибся. В порту Феншáл приметили интересную рекламу: «У нас вы можете пообедать всего за 9,99 евро. Вот, извольте, с меню можно ознакомиться». Удивились мы, что так дёшево. Пошли, спрашиваем: нет ли ошибки какой? Говорят, всё так и есть.

Пообедали мы вкусно и сытно, грех жаловаться. Несут счёт. Смотрю и не понимаю: откуда ещё 10 евро? Подзываю официанта, прошу разъяснений. Тот и пояснил:

— За основные блюда вы заплатили по 9,99, а по 5 евро с человека мы берём за хлеб. Вы поджаренные с чесноком хлебцы со стола брали?

— Брали, если они были, — говорю.

— У нас хлеб входит в отдельную стоимость. Извините, что не предупредили.

Хохотали мы от души, даже попросили пригласить хозяина.

— Браво! Ни за что бы не поверили, что в Португалии нас «обуют» чисто по-русски!

Мы смогли как бы со стороны посмотреть на себя и оттого так искренне смеялись.

А ещё был случай в Америке. Есть у меня в Нью-Йорке два закадычных друга — братья Семён и Фима Гинзбурги. Когда-то вместе работали на одном заводе. Потом они получили Green Card и перебрались с семьями в Америку. Давненько с ними не виделись, а тут такой случай подвернулся: я транзитом (на целых десять часов) залетел в Нью-Йорк. Заранее созвонившись, договорились о встрече. Я ещё из зала прилёта не вышел, а уже слышу их возбуждённые голоса:

— Давай сюда, мы здесь!

Стоим, обнимаемся, слёзы утираем. Какая ж это радость — с друзьями повстречаться!

Приехали к ним на Brighton. Здесь английская речь ушла на второй план, как бэк-вокал. Везде — вывески на русском языке… так об этом давно все знают. Вошли в подъезд, а там какой-то чернокожий парень полы моет. Проходя мимо таблички «Осторожно! Мокрый пол!», Семён махнул парню:

— Hi!

Повернулся ко мне:

— Ты ему скажи, что ты — мой либший русский друг. Я по-американски так и не научился, мать их…

Я перевёл. Парень расплылся в белозубой улыбке.

Вошли в квартиру. Апартамент, по-ихнему. Там уже все в сборе: жёны, дети, внуки. Женщины давай реветь в голос, обниматься, целоваться:

— Как там дома?! Как в России?!

Допросив меня с пристрастием, повели в просторную кухню, к столу. Ефим с гордостью показывает:

— Икра — русская, хлеб — ржаной, сёмга — русская, водка — тоже. Мы ведь русские люди!

Семён подначил:

— Эх, Фима, казак ты наш еврейский!

Фима не остался в долгу:

— Да ты на себя погляди!

Под приятный разговор накатили «за встречу», закусили квазирусской снедью. Мужиков понесло вспоминать былую жизнь. Женщины, чтобы не стеснять своим присутствием, подались с кухни в зал.

Я их про то, как они в Америке обустроились, а они всё о своём. О том, как работали на заводе по пятнадцать часов в сутки, гнали производственный план, матерились и с начальством, и с подчинёнными, как спирт пили, как баб на стороне обхаживали.

— Какая была замечательная жизнь! Кипучая, полнокровная, весёлая! На всё хватало и сил, и времени: и работать, и в кино сходить, и для семьи что-либо достать. И друзей — полно…

Я с Семёном не согласился:

— Вспомни, как ты готов был сорваться хоть в Израиль, хоть в Штаты, хоть к чёрту в пекло. Ребята, вы же о молодости ностальгируете. С твоими болячками, Сеня, если бы не Америка, ты сейчас общался бы с нами из-под земли из деревянного ящика.

Семён призадумался:

— Да, тело они мне подлечили, а вот душу… Они её здесь просто не понимают… Песни под гитару, шашлыки в складчину, соленья-варенья, футбол, детям сопли подтереть… Здесь такого нет и никогда, наверное, не будет. Мы здесь — возмутители спокойствия. Вот стали поговаривать, что отцам города Нью-Йорка пришла в голову идея расселить Brighton. Мы — как рассадник духовной заразы. Ну привёз я из России десяток банок икры, ну поделился со своими… Оказывается, я — преступник: не задекларировал на таможне, не заплатил пошлину.

— Сеня, если бы ты один так делал. Это же делают все «бывшие», а их в Америке — мама моя родная!

Семён продолжал:

— Они ещё при Советах боролись за права человека: свобода слова, свобода выезда… Ха! Теперь в России столько свобод, что Америку переплюнули. Хлынул наш люд и в Европу, и в Израиль, и в Америку. Ну и что?! Там уже и не рады русским переселенцам, ввели квоты на иммиграцию. Поздняк метаться, господа, наши уже здесь.

* * *

В купе заглянула проводница:

— А я смотрю, куда это мои пассажиры подевались?! Вы что, спать вовсе не собираетесь? Вагон уже весь отдыхает.

— Мы ещё посидим. Мы тихонечко, никому не мешаем, правда? — за всех заступилась Женя.

Понимающе кивнув, проводница вернулась к себе.

Вениаминыч продолжал.

* * *

Жизнь, к сожалению, получается какая-то разухабистая. Сменились прежние моральные ценности, в людях проснулись алчность и эгоизм. Нет, никто не говорит, что в старые советские времена было всё чинно и благородно. Грязи там хватало. Но раньше на нас идеологи шоры напяливали: жили, как шампиньоны — в тепле, во мраке и ели дерьмо. Теперь же нас разделила чья-то жажда власти. И деньги. Разодрали страну, напридумывали границ. Но это уже эмоции. Весь мир сегодня перекраивается, режется по живому. Кто-то объединяется, кого-то разъединяют. Жаль только, что за всё приходится платить людской кровью.

Чего я хочу? Что предлагаю? Критиковать, протестовать мы все горазды. Знал бы ответы на все вопросы, возомнил бы себя пророком, стал бы проповеди читать…

Все с нетерпением ждали от Вениаминыча откровений.

— Подведём, дамы и господа, предварительный итог… При чём тут, спро́сите, национальная кухня, ягода-малина, привычки и традиции? Хочу, молодые люди, поделиться сокровенным… Не обессудьте за прямоту.

Национальные традиции, кухня, песни, одежда, ритуалы, привычки не должны рассматриваться нами, как внешняя скорлупа. За всем этим стоят внутренняя мотивация, личный выбор человека. Неповторимость и своеобразие поведения человека в своей родной, национальной среде — вот что интересно. Ещё интереснее жить в наше стремительное время на стыке культур. То, что в других тебе кажется странным или непонятным, — это всего лишь иллюзия, сформированная ограниченной средой, что никак не может быть истиной…

Хватит нам юродствовать над собой, над своей мнимой нестандартностью, несовместимостью менталитетов. Довольно нам низводить своё национальное духовное достояние до уровня комиксов и самоунижения. С ускорением ритма жизни, когда расстояния стали короче, сам земной шар становится меньше, теснее наши взаимные узы с другими национальными реалиями. Оставаясь самим собой, представителем своей национальности, современный просвещённый человек должен с пониманием и уважением относиться к людям другой культуры. Видя многообразие других, проникая в суть мотивации их поступков, ты и сам начинаешь глубже осознавать свою природу. Творец создал нас разными, но только мы сами призваны переступить через наши собственные барьеры отчуждения. Господь дал нам, людям, великое многообразие языков не случайно. Опыт строительства Вавилонской башни не прошёл даром. Наблюдая за тем, как мы ищем взаимопонимание и находим его, Он улыбается — его уроки пошли всем нам на пользу. Не побоюсь казаться высокопарным, но я твёрдо верю, что, возлюбив человека, который в чём-то не похож на тебя, шире смотря на многообразие в мире, идя друг к другу с добром, начинаешь понимать, как твой собственный внутренний мир открывает новые просторы. Знать о существующих между народами различиях — важно, но ещё важнее находить пути взаимного понимания и уважения.

— Многим из всего уже сказанного хотел с вами на семинаре поделиться, но так уж получилось… Женечка, а ведь это вы меня спровоцировали. Чудная вы женщина, — сказал Вениаминыч и полез на свою полку.