Поэма о наручниках

Валериу Реницэ

После твиттерной революции успешный политолог, состоявший на службе старой власти, попадает по ложному обвинению в следственный изолятор. Страх осуждения, желание вернуться в семью и к нормальной жизни вынуждают его заискивать перед новыми правителями. Эта книга о трудном поиске свободы в обыденном и духовном мире. Автор – дипломант международного литературного конкурса «Лучшая книга года» с романом «XXI хромосома» (Берлин, 2018 г.).

3. Адвокат

— Вы к адвокату? — осведомилась женщина, выступив из проема двери. Замазанный сиреневой эмалью витраж на лестничной клетке высветил в сумерках ее живые глаза. — Сейчас!

Несмотря на тучность, женщина проворно шмыгнула вовнутрь. У порога осталось желто-грязное пластмассовое ведро. Сколько времени я не видел Георгия Азима? Вроде встречались после университета… Возможно, это могло мне показаться из-за его тогдашней популярности. Газеты часто публиковали его оригинальные реплики на заседаниях первого парламента. Однажды он воскликнул в сердцах с депутатского кресла: «Можете снять Котовского, но хоть оставьте на постаменте его боевого коня! Антикоммунисты хуже коммунистов в бессмысленной борьбе против памятников и названий улиц!» В другой раз на встрече с избирателями его спросили: «Объясните нам, ради Христа, господин Азима, кто мы, все-таки: молдаване или румыны?» — «Дураки, вот кто!» — ответил он.

Странно, что бывший депутат, убежденный холостяк, не обремененный заботами о семье, жил в хрущевке.

— Не разувайтесь, у нас кафель… Жора, к тебе! — неожиданно фамильярно позвала домработница.

В чистой гостиной стоит резкий запах лекарств. На бежевом покрывале дивана сидит, скукожившись, худой человек с бледным овальным лицом и римским носом. Он одет в малиновую теннисную рубашку с фирменным крокодильчиком на кармашке и допотопные шаровары баклажанного цвета. Тихо льется народная мелодия, но телевизора не видно. Только несколько мгновений спустя замечаю черное, словно игрушечное, радио за вазой, стоящей на голой с мелкими трещинами столешнице.

— Проходи-проходи, Олег, садись и… не стесняйся! — Азима щурится и, как всегда, шутит. — Это действительно я, но… немного отформатированный жизнью… и чуть-чуть хворью… — Адвокат болезненно улыбается.

Он протягивает руку навстречу моей, но находит ее только со второй попытки. Пальцы Георгия мягче губки. «Как у гея!» — подумалось, словно отозвавшись эхом только нам известной непристойной истории. Сажусь рядом, стараясь не наступать на истертый персидский ковер салатового цвета.

— Роскошная нищета! — Азима продолжает сыпать шутками. — Не удивляйся, все спускаю на пилюли и уколы. Слепну… Мой Айболит, замечательный профессор, бывший приятель по парламенту, сказал, что за пару годков я медленно погружусь во мрак. А-а, — он поднял вверх указательный палец, — может, и нет! Может, достану денег на лечение… Хотя, — он вдруг с большой точностью, вводя меня в замешательство, хлопнул ладонью по моей ляжке, — если из бесноватого выгнать дьявола, то хоть по Марку, хоть по Матфею, вылечивается и слепота, и немота. Конец цитаты! — Он вскинул голову, вслушиваясь в тишину дома и, чуть поднимая голос, позвал: — Галя-я! Свари-ка нам с товарищем кофе, да покрепче! — Потом объяснил, оборачиваясь ко мне: — Галя из моей деревни. — И неуверенно добавил: — Сиделка… Кофе мне тоже нельзя, давление, но с тобой буду, соблазн бешеный…

Вот он, Азима, на узком диване, старик стариком! Хотя насколько он старше меня? В школе-интернате, куда я перешел учиться в восьмом классе, Георгий был в десятом, но в моих путаных воспоминаниях он почему-то возникал учителем. В то время и случился между нами конфликт, правда, подзабытый с годами. После школы судьба еще раз столкнула нас. Я нашел его вновь после демобилизации из армии на историко-юридическим факультете. Я только поступил, а Георгий учился уже на четвертом курсе. Когда вышел срок депутатского мандата, Азима вернулся к преподавательской работе в университете, а позже обзавелся адвокатской лицензией. Жена назвала его имя на свиданке, когда подбирали защитника из недлинного списка: «Знаешь его все-таки… Поймете друг друга!» Я горько улыбнулся.

— Ну а ты как? — Азима внимательно изучает меня, пользуясь, видно, тем, что хорошее зрение возвращается к нему время от времени. — Что же порвал с прежним адвокатом, неплохой ведь? Как-никак вытащил тебя из СИЗО, а это немало по нынешним временам. Понятно, проиграл в первой инстанции, да разве с тобой просто выиграть?

Галя принесла две чашечки кофе на серебряном подносе в виде миниатюрного спартанского щита.

— Слушай, я как раз тот, кто тебе нужен, — с неожиданной теплотой произносит адвокат. — Без пафоса и преувеличений… Дело в том, что я уже третий год веду клиентов по твоей статье. Я сам редактировал ее еще в юридической комиссии парламента, когда объявили о декриминализации экономических статей УК… Объявили по рекомендации Европейского совета и… Тут они смахивают на брежневцев. Усилить и ускорить… Помнишь… хи-хи-хи! — засмеялся вдруг Георгий своим желчным смехом, который помнился мне со студенчества. — Какие все-таки времена были, а, Журавлик? Империя-с! Великая страна, огромные возможности! — Он поднял подбородок и словно вонзился своим незрячим взглядом в прошлое.

«Догребем мы на этот раз до молодых лет, до нашей грошовой драмы? — подумал я. — Вряд ли…» Азима достал из кармана своих странных шаровар выглаженный чистый платок и вытер брызнувшие слезы.

— Извини, теперь давай по делу… Тебе говорили, что я недешево беру? Нет, я, конечно, не самый дорогущий в столице… Будем договариваться по часовому тарифу или?..

В среде профессиональных адвокатов работали два цеха: «борсетники», которые заносили судьям, и «честные», которые пытались вести дела строго по закону, надеясь на редких неподкупных судей. В моем положении я решил нанять мозговитого, но среднего по дороговизне адвоката. Жена поддержала: «Если что, продадим автомобиль… И дачу… Хотя жаль ее, она сейчас в разы дороже!»

Школьные годы вспоминались всегда вместе с веселой, характерной для того времени историей. Районный комитет ВЛКСМ¹⁹ учудил смелый эксперимент — вечеринку школьной комсомольской организации на тему «Что такое любовь?». С поучительными примерами из советской действительности выступила райкомовский куратор — разодетая молодая особа с модной прической с начесом и крупным комсомольским значком на выпуклой груди. Любимчик учителя словесности и победитель районной олимпиады по русской литературе прочитал письмо Татьяны к Онегину, в то время как за толстой колонной зала торжеств шут из параллельного класса ерничал, проводя по щекам смоченными слюной указательными пальцами. Затем гитарист школьного ВИА исполнил песню Высоцкого про советские телефонные сети, которые предлагали «в кредит по талону любимых людей»²⁰. Наконец пришло время дебатов, и все ждали, что кто-то нечаянно сорвет этот скучный и продолжительный фарс.

Первой вышла на сцену девятиклассница, известная тем, что сохла по учителю астрономии, но первая же обломалась. Слишком прозрачными выходили у девчонки намеки… Следом за ней появился высокий парень с волевым выражением лица, капитан баскетбольной команды. Глядя в серый потолок, он путал слова, кашлял и краснел. Наконец, чтобы спасти репутацию школы, на сцену выбрался Георгий Азима. Его знали как круглого отличника, свободно разговаривающего на французском с учительницами иностранного языка. «Да, — начал он, — мы тут… о воспетых поэтами нежностях. Но есть и другое высокое чувство… любовь к Родине!» В зале послышались мелкие смешки. «Тихо! — пригрозила районная кураторша. «Нет, ребята, вы не это самое… Я же вполне серьезно…» — попытался продолжить Азима, но раздались откровенные вздохи разочарования; на галерке затопали, пара старшеклассниц издевательски зааплодировала.

За месяц до выпускных экзаменов и произошел тот случай, о котором мы с Азима старались не вспоминать при встрече. По утвердившейся традиции к концу учебного года восьмиклассники и десятиклассники договаривались с учителями насчет кабинетов, где после уроков парами или группой можно было спокойно готовиться к экзаменам. Клава, моя девушка, решила вдруг «причалить» к кабинету французского языка, чтобы гарантированно получить консультации у самого сильного в школе по этому предмету. Клава насмехалась над моими ревнивыми выходками, а на вопрос, почему они с Азима закрываются на ключ, пожимала плечами: «Ты в своем уме? Он меня пальцем не тронет! Сама Света, ну, подруга его, знаешь, что о нем говорит? По-моему, он того… чуточку нездоров!»

Я пошел напролом. Дождался, когда Георгий уедет на республиканскую олимпиаду, и увел Свету с субботней дискотеки. На краешке стадиона, дуреющие от запаха цветущей акации, мы долго тренировали с ней фирменный поцелуй Фанфана²¹. Света глубоко расстегнула кофточку и изобразила легкий обморок… На другой день Азима ворвался в восьмой класс сразу же после консультаций. «Сопляк! — прошипел Георгий, раскидывая парты на пути ко мне. «А ты думаешь, — оскалился я, — никому не известно, отчего ты стелешься перед районным начальством?» Я лишь озвучил то, о чем не решались говорить другие: без показной «любви к Родине» Азима вряд ли поправил бы оценку по математике и никогда бы не получил золотую медаль. Мы поломали пару стульев. Он разбил мне нос, а сам побежал в медпункт зашивать рассеченную бровь.

Примечания

19

ВЛКСМ — Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи; общественная организация СССР.

20

В. Высоцкий «Ноль семь».

21

Фанфан-тюльпан — герой плаща и шпаги одноименного фильма (Франция, 1952).