Кольцо с тайной надписью

Валерия Вербинина, 2014

Сотрудница полиции Лиза Синеокова отлично помнила тот ложный вызов: Маша Олейникова умоляла взломать дверь в квартиру ее подруги Насти, не отвечавшей на телефонные звонки и стук в дверь. Каково же было удивление полицейских, когда они обнаружили живую и здоровую Настю – ей просто надоела навязчивая приятельница. И вот новый вызов по знакомому адресу! На этот раз самый настоящий – девушку обнаружили зарезанной… Прослушав автоответчик погибшей, Лиза и ее напарник Павел убедились, что та была весьма любвеобильной особой: помимо официального жениха параллельно встречалась сразу с несколькими любовниками! Один из них оказался реставратором, которому Настя недавно передала доставшуюся ей от прадеда картину…

Глава 5. Мобильник — друг человека

— Видела? — спросил Ласточкин, когда мы покинули автостоянку и выехали на шоссе.

— Ага, — сказала я в восхищении. — Ну ты и молодец, Паша!

— Стоило мне только намекнуть, что жена покойника что-то такое сказала, как товарищ сразу же задергался, — сказал Ласточкин. — Вывод?

— Что-то с этой фирмой не так, — сказала я. — Чего-то он темнит.

— Ага, — сказал Ласточкин. — А теперь давай-ка, Лиза, позвони Дмитрию Седельникову.

Я достала мобильный телефон.

— Что мне сказать?

— Если он ответит, проверещи: «Это ты, Ваня? Ой, извините!» и отключайся. В общем, знаешь сама.

Я набрала номер, который нам дал зам, но никто не отвечал, кроме противного голоса робота, который заученно повторял, что абонент находится вне зоны досягаемости или отключил аппарат.

— Ничего? — спросил Ласточкин.

— Ничего, — честно ответила я.

— Вот и хорошо, — одобрил мой напарник. — Значит, мы на верном пути.

— Будем искать охранника? — спросила я.

— Однозначно, Лизавета. Хотя что-то мне подсказывает, что он сам либо находится вне зоны нашей досягаемости, либо его отключили.

— Ага, — согласилась я и полезла за своим блокнотом.

— Ты что? — спросил капитан, видя, что я не убираю сотовый.

— Хочу позвонить, — призналась я. — В больницу.

— Зачем?

— Затем, что время не сходится. Первый раз сотовый Кликушиной зазвонил минут через пять после того, как я вошла в квартиру. А ты говорил, что сумел добиться сведений о Кликушине незадолго до того, как я из квартиры вышла. А в квартире я пробыла не меньше 40 минут.

Ласточкин был настолько ошарашен, что чуть не врезался в хвост едущей впереди машины.

— Молодец, — сказал он, когда обрел дар речи. — Звони. Ну и осел же я!

— Такие мелочи, — самодовольно ответила я, — способна заметить только женщина. — И я набрала номер. — Алло! Простите, вы мне звонили на сотовый примерно часа полтора назад. Да… Что? Я сказала, что это какая-то ошибка и я его не знаю? Видите ли, я была занята, меня отвлекли… Не могли бы вы повторить еще раз его приметы? Так. От двадцати восьми до тридцати трех лет, темные волосы, шрам ниже левого локтя… Значит, никаких документов? Только визитная карточка с телефоном Эм… с моим телефоном? О, черт… Теперь я поняла, кто это. Я к вам сейчас приеду! — И я отключилась. — Ласточкин, — сказала я, поворачиваясь к моему напарнику, — дуем в больницу. Рано утром к ним доставили человека в тяжелом состоянии. Два пулевых ранения, легкое пробито. Он в коме. Никаких документов при нем не было обнаружено, только в кармане нашли на визитке номер мобильного Эммы Кликушиной. Поэтому они и пытались дозвониться до нее. Полчаса назад им это удалось, но она заявила, что никого с такими приметами не знает, и бросила трубку. Ну, а мы-то с тобой знаем, кто это, верно? Едем!

— Сдается мне, что Дмитрий Седельников нашелся, — проронил Ласточкин. — Ну-ка, врубим музыку! — Он включил сирену, под истошный вой которой мы понеслись быстрее ветра по восхитительной, разомлевшей от тепла Москве.

* * *

Да, это лето выдалось жарким. За одно утро мы видим уже третье тело. Первое дожидалось нас в квартире известного актера, второй — состоятельный бизнесмен — был застрелен возле собственного дома, и вот теперь — этот парень в реанимации.

«Кома», — сказал немолодой серьезный врач, согласившийся побеседовать с нами.

— Какие у него шансы?

Врач пожал плечами. Нет, он был честен, этот седоволосый человек с усталым взглядом. Не стал морочить нам голову словами про «индивидуальные особенности организма» и тому подобное.

— Это знает только Бог, — ответил он.

В темноволосого парня стреляли два раза. Первая пуля ударила в мобильник и разнесла его на части. Вторая пробила грудную клетку. Раненый лежал в скверике, истекая кровью, и не мог даже позвать на помощь. Обнаружили его только в пятом часу утра. Ни денег, ни сотового, ни документов при нем не оказалось. Возможно, пользуясь беспомощностью раненого, их забрали бомжи, а возможно, тут постарался киллер. Единственное, что нашли в карманах, визитку с написанным от руки номером личного сотового телефона Эммы.

— Где пули, которые вы вытащили из него? — спросил Ласточкин.

Врач удивленно приподнял брови.

— Их забрали ваши коллеги из районного отделения полиции, на территории которого был найден этот человек.

— Не помните, как их зовут?

Врач нахмурился.

— Минуточку… Один из них немного заикается.

— Капитан Колесников?

— Да, именно так его и звали.

— Спасибо.

— Да не за что. — Врач немного поколебался. — Так вы не узнали, как зовут этого человека? Мы должны все-таки поставить в известность его родственников.

— Мы предполагаем, — медленно промолвил Ласточкин, — что его зовут Дмитрий Седельников, и он был охранником у Михаила Кликушина, который сегодня не доехал до операционного стола.

— А, криминальные разборки, — довольно вяло промолвил врач. — Ясно.

Дверь приотворилась, и в проеме показалось лицо медсестры в марлевой повязке.

— Максим Арнольдович, только что привезли… После аварии. В третьей операционной…

— Извините, — сказал врач, — мне пора идти.

Он кивнул нам и вышел вместе с медсестрой. Темноволосый человек за стеклом, опутанный проводами и какими-то трубками, по-прежнему лежал неподвижно. Ласточкин потер подбородок и прошелся взад-вперед.

— Любопытно, — наконец произнес он. — Ты не находишь?

— Нет, — сказала я честно. — Сначала киллер подстерег охранника и застрелил его. После этого он на следующее утро спокойно убил Михаила Кликушина и исчез.

— Я о визитке с номером сотового, — терпеливо пояснил Ласточкин. — И о более чем странной реакции мадам Кликушиной на звонок из больницы. В конце концов, вряд ли она могла не понять, что речь идет об охраннике ее мужа.

Я мгновение подумала.

— Ты считаешь, что он был не просто охранником? Ведь свой номер сотового кому попало не дают, это очень личный телефон. Думаешь, у Кликушиной с Седельниковым был роман? А какое отношение это имеет к смерти Кликушина?

— Еще не знаю, — честно признался Ласточкин. — Больше всего мне не дает покоя странная реакция господина Верховского на мой намек о том, что Эмма нам что-то выболтала. Ты заметила, что с ним произошло? Он просто запаниковал!

— Что будем делать, капитан? — спросила я.

— Установим адрес Седельникова и позвоним Колесникову. — Ласточкин поморщился. — Ах да, надо ведь еще отчет написать. По убитому актеру, для Стаса.

— Значит, возвращаемся в отделение?.. — начала я, но тут из коридора до нас донеслись шаги и голоса.

Ласточкин насторожился. Прежде чем я успела понять, что происходит, он схватил меня в охапку и затащил в угол, в закуток между входной дверью и каким-то шкафом. Капитан прижал палец к губам, показывая, что сейчас стоит помолчать, но я уже и так сообразила, что к чему, и согласно кивнула головой. Дверь растворилась, почти целиком закрыв нас своей створкой, и в помещение просочилась дама в элегантном костюме цвета персика, с платочком и стеганой сумочкой на цепочке. Даму под локоть поддерживал господин в очках, с широкими плечами и волосами, расчесанными на идеальный пробор. До меня долетел его приглушенный голос:

— И совершенно необязательно было идти сюда!

— Прошу вас, Никита, — сказала дама знакомым голосом Эммы Григорьевны.

Я насторожилась. После этих слов наступила довольно продолжительная пауза.

— Это он? — спросил наконец широкоплечий.

— Да, это Седельников.

— Но откуда у них оказался ваш номер?

— Они объяснили, что он был записан на какой-то бумажке, которую они нашли в его кармане. Никита, я… Я оказалась в ужасном положении.

— Само собой, — буркнул недовольный Никита. — Но хуже всего, если этот охранник придет в себя и начнет направо и налево рассказывать о ваших с ним взаимотношениях.

— Но между нами ничего не было! — возмутилась Эмма Григорьевна. — То есть почти ничего.

— В данном случае это совершенно несущественно, — безжалостно оборвал ее спутник. — Запомните, дорогая: в девяноста девяти случаях из ста, когда совершается убийство, под подозрение первым делом попадает жена жертвы, у которой есть любовник.

— Ах, какие ужасы вы говорите! — пролепетала Эмма. — Не пугайте меня, Никита, прошу вас! Вы же знаете, я ни на кого не могу положиться, кроме вас.

— Хотя, конечно, — смягчился Никита, — может, охранник вообще никогда не придет в себя. Кома — такая штука…

— И не говорите, — жалобно сказала Эмма. — Ужасно, просто ужасно! Интересно, а нельзя ли его как-нибудь отключить? Чтобы он не мучился, — поспешно добавила она. — Как подумаю о том, что этот несчастный чувствует, у меня просто душа не на месте!

— Отключить? — поразился ее спутник. — Дорогая, но ведь это убийство!

— Я не знаю, — забормотала Эмма, — просто не знаю. Все это так сложно, Никита…

Ласточкин оттолкнул меня и вышел из закутка, в котором мы прятались.

— Что ж, Эмуля, — спросил он голосом, который не сулил решительно ничего хорошего, — замышляем очередное убийство?

Вдова Кликушина издала приглушенный визг и шарахнулась назад. Широкоплечий Никита, наоборот, подался вперед.

— Позвольте, но это просто неслыханно! Какая она вам «Эмуля», в конце концов?

— Спокойно, адвокат, — отозвался капитан. — Мы с госпожой Кликушиной старые знакомые. Правда, тогда, когда я с ней познакомился, ее звали Эммой Григорьевной Шараповой. Родилась двадцать девятого февраля одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, арестована в две тысяча девятом по подозрению в убийстве. А мне выпала честь надевать на нее наручники.

— Что вы мелете? — заволновалась Эмма. — Какое еще убийство?

— Его звали Андрей Разенков, и он был вашим хорошим знакомым. Вы пожаловались вашему ухажеру Владиславу Крапивкину, что Разенков не дает вам проходу, и он, недолго думая, убил парня. Вам повезло, что Крапивкин взял всю вину на себя, потому что в нашем УК есть статья о подстрекательстве к убийству. А на самом деле этот Разенков знать вас не желал, и вы ему так отомстили.

Не говоря ни слова, Никита Болдыревский переводил взгляд с лица капитана на красную Эмму Кликушину и обратно.

— Я ни о чем подобном не знал, — произнес он с расстановкой. — Правда, Эмма Григорьевна мне как-то намекнула, что однажды ее арестовали менты и, чтобы отличиться, подбросили ей наркотики. Но…

— Да соврала она вам, адвокат, — отмахнулся Ласточкин. — Ее арестовывали только один раз в жизни, и по какому обвинению — я вам сказал.

«Так вот почему ты не пожелал сегодня утром идти допрашивать Кликушину, а отрядил меня», — подумала я. Ласточкин просто опасался, что она могла узнать его, и тогда беседа бы точно сорвалась.

— Никита, — жалобно промолвила Эмма, и голосок ее предательски дрогнул, — неужели вы будете стоять и слушать, как меня оскорбляют?

Болдыревский кашлянул. Было видно, что он находится в затруднительном положении.

— Прошу прощения, но в любом случае Эмма Григорьевна — мой друг и, более того, моя клиентка. Должен вас предупредить, если вы попытаетесь использовать ей во вред слова, которые она опрометчиво тут произнесла…

— Вообще это гадко, — встряла Эмма. Она воспрянула духом, поняв, что адвокат, несмотря ни на что, все еще находится на ее стороне. — Они подслушивали!

— Вы не имели права этого делать, — заявил Болдыревский.

— Да ну? — иронически осведомился Ласточкин. — Насколько я помню, никому не возбраняется слышать разговоры, которые при нем ведутся.

— Это наглая провокация, — продолжал адвокат, очевидно, не желая сдавать свои позиции. — Совершенно неслыханная! Кстати, должен вам сообщить, что, если Эмму Григорьевну вызовут для дачи показаний, говорить она будет только в моем присутствии. Мне прекрасно известно, господа, как вы в вашем учреждении умеете проводить допросы. — Он воинственно вздернул подбородок.

— А мне известно, — заметил Ласточкин в пространство, — что есть женщины, которые выходят замуж только для того, чтобы поскорее овдоветь.

Эмма Григорьевна ахнула и прикрыла рот ладошкой.

— Это что же, обвинение или ваше личное предвзятое мнение? — холодно осведомился адвокат.

— Ну, не я один так думаю, — скромно ответил мой напарник.

Вообще-то он имел в виду меня, но Эмма Григорьевна истолковала его слова совершенно по-другому.

— Какая мерзость! Боже, какая мерзость! Это что же, вам Верховский все это наплел?

Ласточкин прищурился.

— Откуда вам известно, что я говорил с Юлианом Валентиновичем?

— Он сам позвонил мне и… Нет, каков фрукт, в самом деле! Сам крутил с моим мужем делишки всякие, а…

Она умолкла, словно только сейчас заметив, что сболтнула лишнего.

— И что же это были за делишки такие? — осведомился капитан, дернув щекой.

Эмма выпрямилась и обожгла его презрительным взглядом.

— Вас они не касаются! — Она повернулась и, поправив цепочку сумочки, двинулась к выходу. Вслед за ней последовал и адвокат. У порога он все же обернулся и бросил нам:

— Я бы на вашем месте все-таки хорошенько подумал бы сначала, прежде чем бросаться подобными обвинениями. Сами знаете, чем это может обернуться.

— Да ладно тебе, Никита, — почти беззлобно отмахнулся Паша. — Ты, главное, гонорар натурой не бери.

Адвокат побагровел, буркнул нечто ругательное и скрылся за дверью. Ласточкин повернулся ко мне.

— Извини, Лиза. Я должен был сразу же предупредить тебя насчет этой дамочки. Зря я так долго темнил.

— Да ладно тебе, — сказала я. — Время уже второй час. Пошли лучше перекусим чего-нибудь. Только надо предупредить охрану, чтобы приглядывали за реанимационным отделением. Мало ли что…

Ласточкин кивнул и покосился на неподвижно лежащего Дмитрия. Но тот витал где-то в совершенно другом мире, и презренные земные дела его не касались.

— Надо еще Колесникову позвонить, — напомнил капитан. — И установить координаты Седельникова. Где он жил и всякое такое.

Однако ничего этого мы сделать не успели, потому что, как только мы сели в машину, оказалось, что нас ждет новый вызов.