Восемнадцатый

Варвара Крайванова, 2022

В будущем всё пошло как надо. Физики построили теорию всего, человечество преодолело энергетический кризис и начало космическую экспансию. Общество смогло перестроиться с безудержного потребления на более адекватные ценности, поставив во главу угла достоверное знание и освоение новых миров. Только вот новая среда несколько расходится с тем, к чему готовили homo sapiens миллионы лет эволюции. Возможно ли в ней выжить, и есть ли в новом мире место счастью?

Глава 3

* * *

Хилмид, 2549-05-05 7:20

Новость о замене команды планетологов облетела базу за несколько минут и превратила лагерь подготовки экспедиции во встревоженный улей. Чтобы как можно быстрее вернуть всех в рабочее русло, Семенов назначил совещание руководства колонии на следующее же утро.

Вейверы были задействованы сразу на нескольких направлениях в течение многих месяцев, и давно примелькались на базе: Дебора вместе с инженерной командой занималась проектом орбитальной группировки спутников мониторинга и связи, Роб и еще несколько ребят планировали организацию первичного ресурсного обеспечения колонии, три человека под руководством Алии Барабур помогали группе Ховера обсчитывать модели тектоники Вудвейла. Возвращенцев уважали, и к их мнению прислушивались, но участвовать в подготовке и быть членом основного состава экспедиции ― не одно и то же.

Базовая волна колонизации, примерно две сотни человек, должны основать колонию, и обеспечить ее выживание. Что бы ни случилось, даже если связь с остальным человечеством навсегда оборвется, эти люди не будут возвращаться, любой ценой доставляя собранные данные, как развед-вейвы, нет, эти люди, во что бы то ни стало, должны в первую очередь продолжать жить, строить новый мир, не только сохранять, но и развивать технологии… А еще создавать семьи и растить детей. Так что для второго вейва подбирались кандидаты, обеспечивающие максимальное генетическое разнообразие, а возможные пары начинали формироваться еще до полета. “Сколько таких отношений придется разрушить?”

До совещания оставалось еще сорок минут. Владимир сделал маленький глоток безумно горького, но ароматного эспрессо, открыл наброски изменений, подготовленные Грегором за ночь, и поперхнулся. Моррис, неоднозначный, но безусловно умный человек, быстро понял, что Ямакава прав: как только вейверы узнали, что они полетят на Вудвейл, психологическое состояние большинства из них стабилизировалось и значительно улучшилось. К тому же, Владимир подозревал, что аделаировцы подкрутили какие-то параметры при отборе людей на Нью-Цереру, да и в самом Аду погибли в основном отчаянные сорвиголовы, так что возвращенцы были хоть и неординарными, но адекватными и очень хорошо подготовленными космонавтами, поэтому предварительный план Грегора вносил всего 2.7 процента изменений, причем 0.4 из них были посвящены лично Ямакаве. Для него Моррис утроил количество психологических тестов, сократил рабочее время до четырех часов в день, и прописал танцетерапию. Кроме того, “в целях повышения стабильности и контролируемости МК”, псих-координатор затребовал открытие полного доступа к досье и текущему состоянию Вернона для всех членов основного состава экспедиции. Всё это выглядело бы как мелочная и жестокая месть, если бы не два обстоятельства: датчик на шее лидера вейверов всё ещё показывал “значительно ниже приемлемого”, а управление так и не открыло новую модель колонии.

Психолог разослал свой черновик всего полчаса назад, но Ямакава уже поставил свою электронную подпись в таблице согласований. Первым. “Экспедиция за один день из отлично сработанной команды превратилась в цирк”, ― с этой мыслью Семенов открыл дверь малого конференц-зала, где уже собрались почти все лидеры колонии и некоторые их заместители.

Вернон тоже был в комнате, и, похоже, считал своим долгом перевести ситуацию с уровня “цирк” на уровень “дурдом”. Закинув правую ногу в тяжелом ботинке на колено левой, он сидел у окна, в дальнем от двери углу, ровно в том месте, куда падал первый взгляд каждого входящего.

Вместо обычной ежедневной одежды сегодня Вервольф натянул старый форменный комбинезон с нашивками программы первых вейвов и экспедиции Р-218 Аделаир. К как обычно закатанным до локтя рукавам добавились подвернутые до середины голени штанины. На износостойкой, чистой, но местами подпаленной ткани отчетливо проступали заплатки. Сделанные специальным ремонтным скотчем, они, как правило, сливались с основой и были практически невидимы, на Верноне же они пересекали когда-то синюю, а сейчас практически выцветшую, но всё ещё заметную цифру 4, и неожиданным и неприятным образом продолжались шрамами на предплечьях, кистях и икрах вейвера. Один из рубцов, обычно едва заметный, шел по шее слева направо, мимо оранжевого индикатора, поднимался по правой скуле и, пересекая бровь, нырял куда-то под черный ершик волос. Память Семенова настойчиво дорисовывала его до воспаленной красной полосы на изможденном лице лысого старика, каким был Ямакава в их первую встречу.

Похоже, глава новой команды планетологов поставил задачу смутить и выбить из колеи абсолютно всех в комнате, и выполнил ее в полном объеме. Этому немало способствовал резкий контраст с тем, кого Ямакаве предстояло заменить: Джерард Ховер, по своему обыкновению, был одет неброско, но стильно, и обычно это подчеркивало впечатление успешного профессионала, но на фоне Вервольфа он на секунду показался Владимиру кабинетным карьеристом. ”Вот они, недостающие 17.3 процента бюджета изменений в социо-психологической модели колонии. Вряд ли на этой планете можно найти двух менее похожих людей”.

Если волнение Ховера выдавали только едва заметная наигранность во всегдашней уверенной улыбке и напряженный блеск в серых глазах, то у Арчи смущение было написано поперек лица. Видимо, он пришел на совещание прямо после утренней тренировки по атмосферным полетам, и на нем был точно такой же комбинезон, как на Верноне, только с нашивками Вудвейла и совершенно новый. Такой же огромный, как Ямакава, Сильвергейм, похоже, ощущал себя в этом своем новом комбезе сопливым мальчишкой, или даже бестолковым щенком рядом с матерым космическим волком. Семенов знал, что между этими двумя намного больше общего, чем генетический комплекс Bear, но тем более вызывающими казались внешние отличия.

Этьен Арбогаст, глава инженеров, худощавый и лысый, тоже был одет в свой рабочий комбинезон, причем гораздо более поношенный, чем у Арчи, и потому казался союзником Ямакавы, что вряд ли соответствовало истине. В качестве партнерши по танцетерапии Моррис выбрал Зухру, как раз из инженеров. Все в этом отряде относились к миниатюрной девушке, как к младшей сестренке, и сложившаяся ситуация не вызывала у них восторга. Видимо, поэтому Этьен расположился возле двери, подальше от Ямакавы, и неодобрительно посматривал в сторону вейвера своими большими и печальными, как у сенбернара, глазами.

Начальник медслужбы, Лидия Маккой, разделяла это неодобрение, но по совершенно другим причинам. Для ее группы получить доктора Оливо, пусть и не в прямое подчинение, было несомненной удачей, но большинство возвращенцев успели приобрести весьма специфические хронические патологии, что прибавляло врачам забот. К тому же, ярко-оранжевый датчик на шее Ямакавы вызывал у Маккой рефлекторное желание вынуть из кармана портативный диагност.

Семенов невесело подумал, что это самое неловкое совещание из всех, в каких он когда-либо участвовал. Даже Дебора, похоже, смущалась выходки своего товарища, но больше всего Владимира беспокоило, как воспримет внезапную рокировку лидер команды биологов, Малиника Матвеевна Вязиницина. Про себя начальник колонии считал ее одним из ключевых и абсолютно незаменимых специалистов в составе экспедиции. Как и Ховер, она была блестящим профессионалом, но кроме ассимиляционной агрогенетики, своей титульной сферы научных интересов, она прекрасно разбиралась практически во всем, что касалось живой материи, в том числе в человеческих отношениях. Прекрасный руководитель и тонкий политик, она привела в команду многих других замечательных людей, включая группу Ховера. И у всех было основание полагать, что они с Джерардом собирались обручиться. “Смогу ли я сохранить экспедицию, если она уйдет?”

Малиника стояла, опираясь на спинку стула, у противоположного относительно Ямакавы края панорамного окна. Свет снаружи превращал ее в темный силуэт, но даже сейчас в ее внешности, казалось, не было ничего необычного: светло-русые, заплетенные в короткую толстую косу волосы, правильные, но не броские черты лица, темные, серо-синие глаза. Фигура из тех, что выглядит женственно даже в бесформенном комбинезоне, или, как сейчас, в старых, измазанных травой джинсах. Вязиницыну можно было бы назвать миловидной, но заурядной, если бы не взгляд. Семенов затруднялся объяснить, что не так с этим взглядом. Нет, он не был ни очаровывающим, ни властным, ни сострадающим, но каким-то образом от него всегда становилось легче, и появлялась уверенность, что всё будет хорошо.

Хотя сейчас у самой Малиники, судя по закушеной губе, такой уверенности не было.

Последним вошел Моррис, невыспавшийся и злой. Раздраженно прищурился, глядя на Ямакаву, и предложил начинать.

— Кто-нибудь в курсе причин замены? Что конкретно не так с МК? ― после короткой паузы спросил Арбогаст.

— Нет, у нас нет этих данных, ― Семенов отвечал абсолютно спокойно, надеясь, что его уверенность передастся остальным.

— Хорошо. Может, хотя бы новую расчетную вероятность успеха? ― Этьен специализировался на космической баллистике, и привык полагаться на модели.

Эту цифру Владимир знал:

— 87.3 процента.

В комнате повисла потрясенная тишина.

— А было 98.6, ― озвучил общую мысль Расти, заместитель Сильвергейма.

Краем глаза Семенов увидел, как Дебора едва заметно улыбнулась. Её и новая цифра вполне устраивала.

— Погодите, если это изменение действительно обоснованно, то они должны были пересчитать модель природы, а затем, как минимум дважды, модель колонии: до замены и после. Это не менее полутора лет! Неужели управление всё это время молчало?!

— Я уверен, что десять месяцев назад Левицки не был в курсе. Вернон? ― Владимир прервал свои объяснения, заметив остекленевший взгляд вейвера.

— Скорее всего, они собрали гибрид на основе модели развед-экспедиции. Расчеты для первых вейвов менее детальны, но так проще вносить изменения.

— То есть, цифра не точна?

Ямакава кивнул одними глазами.

Снова возникла пауза. Грегор пожевал губу и выложил то, что обязан был сказать как псих-координатор экспедиции, и чего Владимир боялся больше всего:

— Ситуация изменилась кардинально. Мы должны дать всем членам команды возможность решить, готовы ли они продолжать работу в новых условиях, или предпочтут уйти. Бюджет изменений это позволяет.

Моррис замолчал, и тяжелая тишина опять огромным воздушным шаром стала заполнять помещение, но лопнула от звенящего голоса Вязиницыной:

— Как раз наоборот.

Все удивленно посмотрели на нее. Малиника выпрямилась стукнув ножками стула об пол.

— Мы имеем доступ к актуальным моделям природы и колонии? ― внезапно обратилась она к Ямакаве.

— Нет.

Слово упало как тяжелый камушек.

— Мы должны заморозить любые существенные изменения кроме абсолютно необходимых. В первую очередь — состав экспедиции.

— Поскольку я уже точно туда не вхожу, я скажу то, о чем, я уверен, сейчас думает каждый, ― подал голос Ховер. ― Какого черта управление не озвучивает эту новую информацию? Открытость — один из ключевых принципов программы вейвов.

— Мда, без этих данных мы не сможем стабилизировать МК. Такая неопределенность может привести к катастрофе, ― кивнул Арбогаст.

Малиника усмехнулась.

— Не думаю, что нам нужно настаивать на оглашении причин. Скорее всего, они достаточно весомы, чтобы отложить полет на десяток лет, а то и вовсе отказаться от Вудвейла. В любом случае, это означает, что никто из здесь присутствующих, после стольких лет и усилий, скорее всего никогда уже не будет строить новый форпост человечества, ― в голосе главы биологов звучал горький сарказм.

Помолчала секунду. Хмыкнула.

— У нас больше нет МК. То, что мы использовали до вчерашнего дня, было построено на модели природы с принципиальным и неизвестным нам изъяном. Всё, что теперь мы можем, — это стабилизировать осколки, в расчете на то, что сможем собрать паззл снова, когда данные станут доступны.

Взгляд Вязиницыной, блуждавший по комнате, остановился на Ямакаве. Тот столь же пристально, не моргая, смотрел в ответ.

— Если этот секрет настолько серьезный, что может привести к отмене колонизации, возможно, отказ от экспедиции — разумное решение, ― поднял бровь Ховер. ― Сейчас всё это выглядит как интересный способ самоубиться.

— Зная Робби Левицки, можно быть уверенными, что риск не настолько высок, ― мягко возразила Маккой. ― Скорее всего, новая информация будет выглядеть страшно в глазах общественности, но у директора осторожности больше, чем у нас всех вместе взятых, и он-то в курсе, какого конкретно кота в мешке нам подсунул Уилл. Так что мы вряд ли простим себе, если вытряхнем этого кота раньше времени.

— Что до неопределенности, ― подхватила Малиника, ― так у homo sapiens за плечами миллионы лет биологической и тысячи лет культурной эволюции, совершенствовавшей нашу способность действовать в неопределенности. Мы вполне в состоянии компенсировать нехватку процентов собственными мозгами и интуицией.

Когда Вязиницына замолчала, Владимир вдруг заметил, что что-то неуловимое, но важное изменилось в атмосфере конференц-зала. Гнетущее давление уступило место спокойному уюту, и Семенов понял, что переломный момент пройден успешно. “Спасибо, Лина!”

— Мы должны принять решение. Есть ли другие предложения? ― тишина. ― Возражения? Нет? Тогда мы замораживаем кадровый состав колонии и вводим мораторий на любые существенные изменения, ― Владимир кивнул, благодаря присутствующих и показывая, что совещание окончено.

— Хм, а это будет интересно, ― Сильвергейм встал, подошел к Ямакаве и направил указательный палец тому в нос. ― Имей в виду, желтоглазый, тут не развед-вейв! Если кто-то из твоих угробится, или, того хуже, кого-то угробит, мы вас прямом смысле заморозим, все отправитесь в криокамеры до третьей волны! Это понятно?

Не дожидаясь ответа, Арчибальд развернулся к выходу. Вернон промолчал.

* * *

Хилмид, 2549-05-26 13:40

После совещания прошло три недели, но жизнь на базе Вудвейла так и не вернулась в привычное русло. Владимир в который раз убедился, что собрал прекрасную команду, ведь вместо недовольства и страха колонизаторы будто вздохнули свободнее, не связанные теперь зашкаливающим процентом успеха, и это неформальное разрешение не быть больше идеальными только подогревало энтузиазм. Восемнадцать возвращенцев на удивление органично вписывались в эту новую атмосферу. Более того, Семенов отчетливо видел, что после того, как люди Ховера стали появляться на базе только периодически, пропала некоторая формальность и натянутость в отношениях между научным подразделением и остальными членами команды. “Похоже, мы были слишком совершенными”.

На фоне этих странных изменений даже бредовая идея с танцетерапией оказалась не такой уж дикой. Так сложилось, что инженерная команда была костяком еженедельных субботних музыкальных посиделок. Четверо из них играли на гитарах, еще один ― на флейте, а Джошуа был виртуозным барабанщиком. Порой они играли сами, порой ― ставили записи, и многие из них умели и любили танцевать. Семенов был уверен, что это не случайность: почти все, чья жизнь связана с длительными работами в открытом космосе, приходили к этому невероятному ощущению гармонии движения, когда гигантские конструкции, мощные и одновременно хрупкие механизмы, и крохотные на их фоне люди в тяжелых скафандрах словно кружатся в вихре, собирая отсеки межзвездного корабля или орбитальной станции. Этьен как-то назвал это ритмом пространства…

Для Вернона субботние встречи стали обязательными.

Владимир знал, что люди с Bear не только крупнее и сильнее, но и намного ловче обычных, и не раз замечал, что и Ямакава, и Сильвергейм, и Габа не просто будто не замечают своего огромного веса, но и могут двигаться со стремительностью и грацией, недоступной большинству, однако Зухра, назначенная вейверу в партнерши, была всего метр пятьдесят пять. На практике, как оказалось, огромная разница в росте партнеров совершенно им не мешала. Смуглая, большеглазая и смешливая, девушка просто жила в танце, и получала от своей обязанности огромное удовольствие, чем, похоже, и разбила лед между своей командой и новым лидером планетологов. Ребята быстро поняли, что общего у Вернона с Зухрой только любовь к движению, и “вертикального выражения горизонтального желания” между ними нет даже в танго. Когда Владимир увидел это впервые, он был просто поражен тому, что безупречные па этого страстного танца в своей идеальной выверенности и красоте могут быть настолько невинными.

На состояние Ямакавы эти занятия абсолютно никак не влияли. Вейвер скрупулезно выполнял все предписания Морриса, успевая, тем не менее, за четыре часа переделать столько, сколько другие не успели бы и за двенадцать. Оставшееся время Вернон заполнял разнообразным досугом: улетал гулять по горам, или на острова, слазил в ледяную пещеру где-то возле южного полюса, несколько раз выбирался на космические прогулки, много читал, сидя на лужайках, начал несколько углубленных учебных курсов… Владимир так и не нашел времени поговорить с ним. ”Надо просто взять и запланировать!” ― разозлился на себя Семенов, наблюдая с галереи, как Ямакава обсуждает что-то с Алией. Руководитель экспедиции удивленно наклонил голову на бок. Он только сейчас заметил, что вейверы стоят держась за руки и касаясь друг друга плечами. К ним подошел третий вейвер, Герман. Вместо обычного рукопожатия переплел пальцы со свободной рукой Вернона, обнял Барабур за талию, чуть отстранился, чтобы достать планшет. Владимир нахмурился, припоминая, что раньше такое откровенное нарушение личного пространства он видел только между аделаировцами, но теперь это странное поведение распространилось на всю команду планетологов.

— Эусоциальность, ― прокомментировал подошедший сзади Моррис. ― В развед-вейвах нет психологов. Пушечному мясу не положены такие тонкие материи как психология, это слишком дорого. Проще отобрать или вывести отморозков, социопатов, которые ставят дело выше людей, и вымуштровать их до соответствия определенным стандартным требованиям. Не привязчивые, безразличные к смерти, что чужой, что своей. Объединенные лишь целью исследования звездной системы, куда их пошлют. Взаимозаменяемые. Из обычных людей такое не сделать, конечно, но человечество большое, есть из чего выбрать. И им не надо беспокоиться о продолжении рода, с них всех собирают половые клетки… Одноразовые расходники для индустрии освоения космоса.

— Зачем ты мне это рассказываешь? ― Владимир резко обернулся к собеседнику. Он и так знал, откуда берутся вейверы, и циничный тон Морриса по отношению к людям, которых Семенов считал своими друзьями, вызывал у него желание кричать от бессилия. “Неужели новыми мирами можно оправдывать это безумие?!”

Грегор кивнул в сторону планетологов, которые двинулись куда-то к лабораторным корпусам.

— Смотри, они привезли с Аделаира другое решение. Можно быть винтиками, а можно — муравьями. Люди, которые не образуют психологически связанную команду, значительно теряют в эффективности. Но как только мы создаем эту команду, нам становится чертовски тяжело позволить товарищам умирать. На Аделаире к моменту обратного старта у экспедиции было тридцать кубических метров жилых отсеков. Семь человек, как жуки, запертые в коробке юным натуралистом. Люди не жуки и не роботы, но, как оказалось, есть способ не уйти вслед за умирающими. Насколько близкими могут быть члены команды? В тесной жестянке посреди пустоты люди могут сблизиться настолько, что жизнь одного уже не будет ничего значить, ведь остальные знают его так хорошо, что для них он не может полностью умереть. Социализация настолько высока, что каждый в отдельности перестает бояться смерти, потому что продолжается в социуме, а социум не боится терять, потому что никто не один. Это способ реализации эусоциальности у людей. Весьма несовершенный, надо заметить, не сравнимый ни с общественными насекомыми, ни даже с голыми землекопами. И, что важно, совершенно непригодный для обычной жизни. А вот для экспедиции наши вейверы решили его восстановить. И это, ― Моррис завершил свой монолог, ткнув Владимира пальцем в грудь, ― строит стену между ними и остальными ребятами. Ни к чему хорошему это не приведет!

* * *

Хилмид, 2549-05-28 18:36

После этой неприятной беседы Владимир стал замечать подсказанную Моррисом закономерность, причем не только на ежедневных пересчетах социально-психологической части того, что осталось от модели колонии. Нет, в коллективе не возникало конфликтов, во всяком случае, новых, но вейверы, будучи официально объединенными в одну команду, постепенно становились самой обособленной группой в составе экспедиции на Вудвейл. Планетологи, гораздо более опытные космонавты, чем другие будущие колонисты, с легкостью подтвердили свою квалификацию на тестах по базовой подготовке: техника безопасности на корабле и на планете, основы пилотирования и работы в открытом космосе, стандартный минимум по выживанию ― и после этого не посещали никакие общие занятия, а странное стремление нарушать личное пространство друг друга отпугивало прочих в остальное время.

Самое неприятное заключалось в том, что Ямакава, похоже, делал это намеренно, а команду спасателей вообще специально настраивал против себя и своих ребят. Он зачем-то назначил планетологам дополнительные тесты, которые были обязательны только для людей Сильвергейма, такие как экстремальное атмосферное и космическое пилотирование, работа в нестандартных средах, вроде глубоководных скважин и вулканов, и даже специальные комплексные кейсы вроде эвакуации экипажа харверстера из пояса астероидов. Вейверы показали примерно такие же результаты, как и спасатели, и итоговый балл в единственной попытке планетологов был на три тысячных выше, чем усредненный результат ребят Арчи. Да, статистика так не работает, и нельзя сравнивать одиночное абсолютное значение, зависящее не только от навыков испытуемых, но и в значительной мере от кучи случайных факторов, с многолетним и куда более достоверным средним, но этот крохотный мнимый проигрыш действовал на спасателей удручающе, а на самых горячих из них ― как красная тряпка. Масла в огонь подливал Якоб, один из лучших пилотов в отряде Ямакавы, который повадился устраивать нестандартные, рискованные взлеты и посадки над лагерной парковкой всякий раз когда куда-то летал, порой по дюжине за день.

Еще об одной стычке в этой холодной войне Семенову рассказал Жан Ровен, один из агротехнологов, занимающийся подготовкой колонистов к ведению сельского хозяйства, как в стандартных, так и в экстремальных условиях. Еще несколько лет назад, в самом начале программы, было решено, что этот курс будет расширен и углублен, так как при сравнительно малых затратах это значительно повышало стабильность МК, поэтому все члены экспедиции учились не только выращивать картофель и жать злаки, но и ухаживать за плодовыми деревьями и даже пчелами. Прямо скажем, ребята Сильвергейма были от этого дальше, чем кто угодно другой из команды. По словам Ровена, Перси, рыжий вихрастый парень с одной из аграрных колоний (сделавший всё, чтобы не иметь с сельским хозяйством ничего общего) после пятой неуспешной попытки срезать веточку яблони для прививки в расщеп, возмутился, почему планетологи этим не занимаются. Оказавшийся поблизости Ямакава ответил, что они писали учебник. Это было чистой правдой, в качестве источника свежих овощей на Нью-Церере выращивали специальные генномодифицированные томаты, привитые на картофель, но, следуя рассказу Жана, Вернон высказал это в своей раздражающей, откровенно манипулирующей манере, целенаправленно усугубляя раскол.

Владимир не понимал, почему Моррис не предпринимает никаких мер по этому поводу, даже более того, штатный психолог, по всей видимости, поддерживал лидера планетологов в данном вопросе. У самого же начальника экспедиции в преддверии скорого старта не было ни единой свободной минуты. Он утешал себя надеждой, что проблему можно будет исправить во время полета, но и она таяла с каждым днем: Мир всё явственнее замечал, что Ямакава его избегает. Когда Семенов впервые поймал себя на этой мысли, обнаружив, что Вернон, завидев его, приближающегося к бару на берегу пруда, подхватил свой напиток и направился к корпусам, он собирался было обидеться. Однако в следующий момент интуиция окатила начальника будущей колонии волной холодного, хоть и всё ещё мутного озарения. “Ты последний в моей команде, кто будет пытаться всё разрушить. Ты знаешь, что делаешь. Я не могу контролировать каждую мелочь, и вынужден доверять тебе. Надеюсь, когда-нибудь мы снова будем друзьями.”

* * *

Хилмид, 2549-09-16, 6:50

Это было яркое сентябрьское утро. В такие дни, когда желтый солнечный зайчик скользит по твоим ресницам, очень легко просыпаться. Владимир сел на кровати, не спеша открывать глаза и давая себе секунду насладиться звенящей пустотой внутри.

Наступил день старта. Еще вчера время неслось ревущим потоком, и лавина дел готова была погрести под собой начальника экспедиции. Сегодня предстояла лишь короткая формальная церемония и, собственно, начало полета. Затем будет недельный гравитационный маневр для выхода на третью космическую, две недели полета прочь от звезды, и только потом квантово-гравитационный разгон и искусственный пузырь Алькубьерре, или варп, как его окрестили фантасты на заре освоения космоса. Всё это будет выполнять инженерная команда, и главой экспедиции до самого прибытия на Вудвейл станет Айдын Малеба, заместитель Арбогаста и капитан звездолета.

Владимир встал и направился в душ. Развед-экспедиция летела до Вудвейла два года восемь месяцев. Это почти предел максимального времени перелета, которое могли обеспечить современные технологии. Однако, эти же технологии позволяли открепить время перелета от расстояния. До будущей колонии было 137 тысяч световых лет, но уточненные данные по гравитационному полю системы позволили оптимизировать время полета для второго вейва до десяти месяцев, а после установки грави-ретрансляторов на дальней орбите парного солнца скачок станет почти мгновенным, и до Метрополии можно будет добраться за три-четыре недели, а задержка связи составит всего пару часов.

Кофеварка пискнула одновременно с шорохом открывающейся дверцы душа. Запахнув халат и подхватив горячую ароматную кружку, Владимир подошел к панорамному окну. Жилые модули стояли на холме, и перед ним раскинулся великолепный вид на базу, которой сегодня предстояло стать бывшей. Это был маленький зеленый поселок с большим прудом в центре, окруженный полями и теплицами и совершенно не похожий на огромные мегаполисы-человейники.

Весь основной состав экспедиции обязан был жить здесь, привыкая к стандартным колонизационным модулям. Ну как, стандартным… Рассыпанные среди леса корпуса походили на друзу кристаллов кварца с многоугольными частично прозрачными крышами и причудливо изломанными периметрами стен. Каждая экспедиция второй волны строила свой собственный городок, так что новые колонисты сюда не заселятся. “Что тут теперь будет? Снесут? Сделают детский лагерь?..”

Залитая янтарным светом, непривычно тихая и безлюдная, база неуловимо напоминала старые изображения мифического рая. Семенов усмехнулся. “Это и есть филиал Рая. Рая Вудвейл. И мы сделаем его таким же родным и уютным!”

* * *

Хилмид, 2549-09-16, 7:15

Час спустя Семенов стоял на взлетно-посадочной площадке, где перед двумя рядами шаттлов выстроился весь основной состав экспедиции. На газоне рядом собралось несколько десятков провожающих. Традиция помпезных проводов умерла вместе с программой Ковчегов, когда вернулись первые развед-вейвы и привезли жуткие материалы с предыдущего поколения межзвездных кораблей. Из нескольких десятков отправленных космолетов действительно успешным оказалось лишь основание второй Метрополии, Хилмида, с которой сегодня стартовала миссия на Вудвейл. Для большинства остальных Ковчегов праздники в честь освоения новых миров оказались веселыми похоронами. С тех пор официальное торжество происходило уже на самой планете, когда прибывал первый транспорт волны заселения.

Ни гирлянд, ни официальных речей, только шеренги колонистов в форменных комбинезонах, такие разные и такие похожие, объединенные одной мечтой. Никакой мишуры, только прозрачное небо ясного сентябрьского утра. Владимир глубоко вдохнул прохладный, пахнущий сухой травой и грибами воздух, стараясь запечатлеть в памяти лаконичную торжественность момента, к которому он шел всю свою жизнь. И он давно знал, что сейчас скажет.

— Поехали!