АМИН

Варис Муса оглу Елчиев, 2021

Недавно на одну и ту же тему – на тему Карабаха – азербайджанскими писателями Варисом Елчиевым и Алибалой Магеррамзаде были созданы два романа («Золотые карманные часы» и «Рассказы чужого человека»). В одном повествуется о юных друзьях, которые задумали подняться на Шахдаг, одну из самых высоких вершин Азербайджана, и написать на ней слово «Карабах». В другом рассказывается о том, как четверо друзей решили отправиться на Карабахскую войну, но один из них уехал в Москву, а спустя годы понял свою ошибку и вернулся, чтобы искупить вину. Когда писатели встретились, выяснилось, что их произведения связывает не только общая тема, но и одинаковая цель – рассказать правду о войне между азербайджанцами и армянами. Таким образом, друзья-писатели решили объединить оба произведения. Так появился роман «АМИН». Произведение рассчитано на массового читателя. Острота конфликта до глубины души поражает читателя и держит его в напряжении до последней страницы. Одновременно авторы рассказывают о горских евреях, проживающих в Азербайджане, об их патриотизме, доброте и человечности. Выражается истинная любовь к еврейскому народу.

Посвящается памяти национального героя Азербайджана Альберта Агарунова

© Варис Елчиев, Алибала Магеррамзаде, 2022

© Интернациональный Союз писателей, 2022

Часть I

Без ритуала мифы не имели смысла: как музыкальная партитура для профана, не слышащего за ними мелодию.

Карен Армстронг

Иаков же вышел из Вирсавии и пошёл в Харран, и пришёл на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лёг на том месте. И увидел во сне: вот лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот Господь стоит на ней и говорит: «Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твоё, как песок земной; и распространишься к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоём все племена земные; и вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдёшь; и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе».

Тора

Глава 1

Солнце пекло, жара стояла совсем не такая, как внизу. Здесь она обжигала гораздо беспощаднее. Чем выше он поднимался по склону горы, тем больше удивляла его перемена в состоянии воздуха. Он-то лично предполагал обратное. Ему казалось, что, когда они доберутся до самой горы, наступит такая прохлада, что он начнёт дрожать от холода, да так, что зуб на зуб не попадёт. Более того, он предполагал, что на склоне горы увидит снег, ледники, а в небе — чёрные тучи…

Но стояла такая жара, что тело покрылось горячей испариной, и ему казалось, что из-под куртки выходит пар. Одежда его была намеренно тёплой, поскольку традиционно считается: собираясь в горы, нужно тепло одеваться.

Оказалось, что на подступах к горе никакого холода нет. А дрожание, зубное постукивание, сосульки в носу, иней вокруг дыхательных путей — это атрибутика вершины горы, которая становится заметной только в момент последнего восхождения, перед самой вершиной.

Упрямая тридцатитрёх-тридцатипятиградусная жара, не спадающая ни на минуту, показала себя. А тяжеленный, громоздкий рюкзак усугублял положение.

Причем всё это ведь было только началом пути. Несмотря на то что подъём в гору был пока не особенно крутым, здоровенный рюкзак не позволял ему выпрямить спину, ремни больно давили на плечи, затрудняя движение. Что же будет потом, когда подъём станет гораздо круче?

— Товарищ альпинист, не отставайте!

Тьфу! Если от дяди Якова ещё как-то можно было бы стерпеть подобное обращение, то грубые насмешки этого человека, которого звали Бароном, корёжили и обжигали нестерпимой обидой до самых костей с первой минуты. Сдерживая себя, он коротко пробурчал в ответ:

— Моё имя Мардан, а не альпинист.

— Мардан остался в Москве. Здесь ты альпинист.

Видимо, его тихие слова всё-таки дошли до слуха идущего впереди Барона.

Они вчетвером двигались, сохраняя расстояние между собой в четыре-пять метров. Впереди шёл Салмас, за ним — Барон, за Бароном — он. Дядя Яков был замыкающим. Так полагалось по правилам. Лидер должен был идти последним, чтобы все были в поле его зрения. А ведущим должен быть более молодой, шустрый, но с опытом.

Встретили табличку «Национальный заповедник Шах-даг», на расстоянии десяти метров от неё была ещё одна табличка с надписью: «В диких животных и зверей не стрелять». Вокруг были одни скалы, покрытые растительностью.

Преодолели ещё некоторое расстояние, перешли через речку. Он спросил у дяди Якова её название и узнал, что это река Шахнабад. Потом встретили отару овец, которой конца-краю не было видно; от животных исходил специфический запах. Были слышны крики людей, блеяние овец, ягнят, лай собак и ржание лошадей. Он повернулся и посмотрел в сторону дяди Якова. Хотел спросить, что всё это значит. Дядя Яков сказал:

— Жители близлежащих селений свой скот здесь пасут. Тут трава калорийная и богатая витаминами. — Отдышавшись, ещё добавил: — Хорошие пастбища ещё выше, на территории национального заповедника, но та зона охраняется, там животных пасти запрещено.

Хотел спросить: «Какая разница для домашнего скота, есть калории, витамины или нет?» Но воздержался, подумал, что он этим вопросом рассмешит товарищей. Потом сам про себя подумал: «Если для скота нет разницы, то, наверное, для их хозяев есть». И сам остался доволен своим выводом.

Напротив увидел холмы, блиндажи, мишени для стрельбы за проволочным заграждением. Он опять посмотрел в сторону дяди Якова вопросительным взглядом. Тот ответил коротко:

— Военный полигон.

Слово «военный» его изнутри ударило. В его воображении со свистом летели снаряды, гремели двигающиеся танки…

— Ещё много осталось?

Мардан этот вопрос задал независимо от себя. Он знал, что они только в начале пути. До вершины ещё долго идти. Он задал вопрос, имея в виду место остановки для отдыха. А товарищи подумали, что он подразумевает под этим саму вершину, и все вместе посмеялись. Ему стало неловко.

Барон опять с сарказмом сказал:

— Товарищ альпинист уже устал.

А дядя Яков, в отличие от Барона, с присущей ему мудростью начал объяснять Мардану существующее положение вещей:

— Пока для тебя наняли няню, няня тебя воспитывает. Потом пойдёшь в садик, после садика — в школу, после школы успешно сдашь все экзамены и будешь учиться в институте. А после института, Бог даст, устроишься на работу. Вот тогда и будет конец твоим мучениям.

Значит, они ещё даже до садика не дошли… Ещё сколько шагать до вершины! Ему и так было не по себе. Усталость, неуверенность в том, что сможет преодолеть намеченный путь, его беспокоили. После такой образной интерпретации дяди Якова Мардан ещё больше начал сожалеть о своей инициативе. А почему он так решил? По какой необходимости он решился идти в поход на вершину, результат которого был неопределённым, туманным?

Хорошо, что Салмас пока молчал.

Со вчерашнего утра, когда Мардан впервые увидел его в УАЗе, и до сих пор Салмас не вымолвил ни слова. Его такое терпеливое молчание наводило на мысли, что Салмас вовсе немой.

Прошли поочерёдно мимо табличек «Национальный заповедник Шахдаг» и «В диких животных и зверей не стрелять». Интересно, о каких зверях шла речь? Если в этих горах можно было встретиться со зверями, тогда ему вовсе не позавидуешь. Он и так высоты боялся. Каждый раз дрожал от страха, голова кружилась, когда он садился в самолёт или когда в московских небоскрёбах, в какой-нибудь комнате делового центра на седьмом небе, ему приходилось через стеклянные стены смотреть вниз.

Ещё в детстве ко всему относился с особой осторожностью. Когда он видел стакан с горячим чаем или тарелку с горячей пищей, поставленные на край стола, тут же паниковал, требовал, чтобы посуду передвинули к центру стола, иначе она могла упасть. Он таким характером до того надоел матери, что она сказала, упрекнув его: «Какой же ты зануда!» Он ещё зверей опасался (это можно назвать испугом). Единственным местом, где он мог увидеть зверей, был цирк, куда они часто ходили. По настоянию ребят они сидели в первых рядах, поближе к арене. Вот тогда у него эти черты характера явно проявились. Когда лев, тигр или медведь с душераздирающим рёвом двигались по краю арены, когда они свои огненные злобные взгляды направляли на зрителей (при этом от дрессированных зверей никакой угрозы не исходило, к тому же между ними и зрителями была натянута металлическая непреодолимая сетка), всё равно он сильно беспокоился.

— О каких зверях вы говорите, дядя Яков? Разве в горах и звери бывают? — Этот вопрос он задал идущим сзади.

Барон опять вмешался, как непрошеный гость:

— Нет, в горах зверей не бывает. Если не в горах, то где бывают эти сукины звери? Может, в твоей Москве?

В этот раз Мардан хотел ответить надоедливому Барону грубо, от души, как следовало, но голос дяди Якова отвлёк его от задуманного:

— Здесь, на низменностях, обычно множество зайчат, изредка можно увидеть бурого медведя.

Слова «бурый медведь» его изнутри корёжили, как будто огромный косолапый прямо на него двигался. Начиная с пальцев ног до головы, аж до волос на голове, несколько раз током ударило.

Следующие слова дяди Якова уже не могли разогнать его мрачные мысли.

— На вершине беркуты, орлы, ястребы, архары, а на самом верху…

В Москве о том, что звери могут создавать какую-то угрозу для альпинистов, ничего не было сказано. Поэтому вдобавок ко всем опасениям, что у него накопились в голове, ещё одно добавилось.

Послышался хриплый кашель. Кашляя, идущий впереди на миг остановился, несколько раз качнул головой вверх-вниз. На кашель Барона дядя Яков сразу жёстко отреагировал:

— Я тебя сколько раз предупреждал: будем на Шахдаг подниматься, за это время бросай курить и семечки не щёлкай. Так и так постарели, дыхание не прежнее. Что за дела? Вдобавок ещё курить?

Мардан обрадовался, что Барона упрекали. А следующие слова дяди Якова «Обедать будем» его вдвойне, втройне обрадовали. Был голоден, в животе урчало, и жажда мучила, губы пересохли, приклеились друг ко другу. Кроме того, сильно устал, как будто ноги не шли, а волоклись за идущим вперёд телом. Но как только остановился и хотел присесть, сразу сзади послышалось:

— Зачем сел? Некогда сидеть, на ходу будем обедать.

Это задушило его радость и испортило и так испорченное настроение. Оказывается, тот, кто поднимается на вершину, не должен останавливаться (исключением может быть сильное потоотделение, допускаются редкие остановки по малой нужде, а для большой нужды при подъёме в горы в экстремальных, неудобных случаях такая необходимость отпадает). По маршруту только в опредёленных местах можно было останавливаться. Потому что, если делать это в промежутках, есть вероятность того, что вспотевший человек может простудиться. Вдобавок перерывы, как правило, притупляют желание идти вперёд, расслабляют организм, приводят к лености.

Пришлось продолжить движение.

— Руки засуньте в передние карманы рюкзака.

Он неохотно потянул справа к животу рюкзак, левая лямка которого была перекинута через плечо. Как из рюкзака достать что-либо, он узнал у дяди Якова. Пальцы засунул в карман рюкзака.

— Слева в углу есть вода. Достаньте воду. Рядом с ней лежит бутерброд. И его достаньте. Замедлив шаги, сначала попейте воды. Много пить нельзя. От силы четверть литра выпейте. А затем съешьте бутерброд — хлеб, копчёная колбаса, лист салата, сыр голландский. Моя Лиза с особым старанием приготовила.

Хотя обращение и звучало во множественном числе, такие доскональные инструкции адресовались именно ему, так как, в отличие от других, он впервые участвовал в восхождении.

Он выполнил всё, как было сказано.

В неудобных условиях (впервые в жизни ел и пил в движении) съел бутерброд. Такое занятие их отвлекло и отняло время. Лиза, супруга дяди Якова, действительно вкусно приготовила. У неё и бутерброды получились очень вкусными. А теперь усталость опять навалилась.

Горы, горы — серо-жёлтые, с зелёными склонами… Движение с одышкой…

Дядя Яков с Бароном шутили, вспоминали эпизоды из молодости и смеялись. А он иногда их подслушивал, иногда в воспоминаниях возвращался к своей молодости. Азер, Инам, Наум и он сам. Четверо друзей. В заглавных буквах этих имен скрывалось особое значение, означающее мудрость, святость, терпимость: АМИН (Аминь. — Ред.). В детстве всё было прекрасно, неповторимо. Пока жили и росли в Баку, во дворах Кубинки, были некоторые стеснения, неудобства, а потом в московской жизни были ослепительные, недостающие для счастья искры надежды и благополучие.

Так как он и голод, и жажду утолил, а усталость была не такая, как прежде, то и шаги стали более энергичными.

До Мардана долетел разговор между дядей Яковом и Бароном, так как он шёл между ними. Ему было слышно всё, о чём они говорили. Друзья никак не могли утихомириться.

Оказывается, дядя Яков ещё в семидесятые годы записался в секцию «Спартак», которая в те времена считалась центром азербайджанского альпинизма. Первые уроки ему преподал сам Юрий (Юрий Ралимидзе. — Ред.), который в те времена считался самым сильным альпинистом. После этого дядя Яков принимал участие в сборах на Шальбуз-даге, сначала на Шахдаг поднялся, а в последующие годы покорил вершины Казбека и Эльбруса, находящиеся на Северном Кавказе.

Во время первой экспедиции группой руководили Джафаров и его помощник Байдачный…

— Товарищ альпинист, а ты знаешь, сколько лишней энергии при переходе теряешь, наступая на камни? Вдобавок в какой-нибудь момент можешь поскользнуться и упасть или, что ещё хуже, вывихнуть ногу. Не лучше ли ноги ставить на десять сантиметров в сторону?

Несмотря на то что дядя Яков разговаривал с Бароном, он успевал и Мардана упрекнуть…

Ещё тогда Байдачный обратился с вопросом к дяде Якову: «От еврея не ожидал. Каким чудом у тебя появилось желание стать альпинистом?» Вдобавок ещё рассказал анекдот про евреев-альпинистов (анекдот состоял из одной фразы и звучал так: «Еврейские альпинисты вершину Эвереста удачно обошли»). Несмотря на то что этот анекдот обидел дядю Якова, он не отреагировал на шутку легендарного человека.

Важные события всегда стремятся опережать время. На самом верху попали под обвал камней, и Байдачный растерялся, словно окаменел, оказавшись лицом к лицу со смертью, а дядя Яков быстро среагировал, не растерялся и толкнул его в пещеру под огромной скалой. Кусок глыбы, пролетая мимо, упал ровно на то место, где недавно стоял Байдачный. После всего случившегося он клялся, что больше никогда не будет вспоминать этот анекдот…

Мардан посмотрел на небо, где облака создавали причудливые картины.

— Не оглядывайся по сторонам! Держи свой путь прямо и двигайся!

Опять дядя Яков его заботливо опекал, держа под контролем каждое его движение.

Вновь впереди какие-то разговоры были слышны. А Барону немножко не повезло в том, что в 1972 году его имя не было вписано в самую яркую страницу азербайджанского альпинизма, что ему не довелось быть вместе с Воскресенским, Джафаровым и Мироновым на 7495-метровом пике Коммунизма. Тогда за две недели до экспедиции он заболел гриппом, который из-за выпитого стакана холодной воды довёл его до двустороннего воспаления лёгких. Чему быть, того не миновать.

Подумалось: как хорошо, что Барон тогда не смог покорить пик Коммунизма! И без того себя львом воображает. А если бы покорил (Мардан вычислил: с 1972 года ровно сорок лет прошло), так он в сороковую годовщину им проходу бы не давал, истрепал бы все нервы.

А Салмас продолжал молчать.

Ещё в Москве инструктор объяснил, что при восхождении обычно молча двигаются, чтобы беречь и так затраченную энергию, избегать нежелательных последствий. А разговорчивость старших товарищей, видимо, была вызвана желанием прогнать усталость или показать, что они не устали. А может быть, просто привыкли беседовать во время движения по маршруту. Вполне возможно, что на вершине они тоже перестанут разговаривать, чтобы зря не тратить энергию.

Встретили группу архаров. Чёрная полоса прямо посередине спины, чёрные уши и чёрные рога придавали им особую красоту. А между ног ещё одна чёрная полоса была. Стоящие с гордой осанкой животные, вдруг увидев людей, испугались и быстро ретировались.

Ещё некоторое время двигались. Не жмут ли сапоги? Как будто в левом почувствовал некоторое неудобство.

Дядя Яков и Барон не перестали беседовать. В этот раз темой разговора служили архары, с которыми только что встретились. Оказывается, эта территория из-за обильной травяной растительности объявлена национальным заповедником. Некоторые невежды из-за того, что не могут в этих местах пасти своих домашних животных, решили отравить несчастных архаров плесневой картошкой, свёклой, хлопковой шелухой, чтобы уничтожить местную популяцию. А потом, когда архаров не станет, статус национального парка тоже отменят и они смогут спокойно пасти тут скотину…

Когда Мардан узнал об этом вопиющем факте, совсем расстроился. Подумать только, на что способна человеческая натура. Люди больше звери, чем сами звери. К тому же несознательные животные проявляют жестокость неосознанно, по инстинкту, а люди — сознательно.

Чем выше поднимались, тем больше ощущались перемены в природе. Зелёный покров сменялся серым.

Сколько времени прошло, как они начали свой путь? На первых порах он часто смотрел на часы, и тогда ему казалось, что стрелки вовсе не двигаются. Им овладели уныние и безнадёжность, больше не стал смотреть на часы.

Интересно, ноги до конца смогут выдержать? А организм как? А самое главное, выдержит ли он сам? Подумал: в экстремальных условиях что важнее — организм или выдержка? Если сильнее организм, но нет выдержки, то докуда можно дойти? Самое главное — выдержка. А может, и нет. Сколько бы ни было выдержки, если организм слабый, одна только выдержка не в состоянии поднять тебя на вершину. Теперь, если ноги станут как гвоздями прибитые, выдержка, какой бы она ни была, не поможет оторвать ноги от земли. Он над этим вопросом долго голову ломал. В конце концов понял, что этот вопрос в точности схож с вопросом о том, что прежде — курица или яйцо?

За спиной опять послышался голос дяди Якова:

— Господи, помоги.

Эти слова укололи Мардана изнутри. Сразу обернулся назад, чтобы уточнить, какой смысл вложен в эти слова. Оказывается, дядя Яков был мастером раскрывать человеческую натуру, далее последовало:

— Нам Всевышний нужен только тогда, когда надо исполнить наше желание или когда мы попадаем в затруднительное положение. Тогда «Господи, помоги мне» говорим. А согрешив, «Господи, прости меня» произносим.

В этот раз во время его речи явно была заметна одышка.

А путь простирался долгий и долгий…

Когда вышли из Красной Слободы, где жил дядя Яков, было около пяти часов. Попутчики — Салмас и — Барон — ждали их в УАЗе. Барон за рулём сидел, а Салмас на заднем сидении, уступив переднее дяде Якову в знак уважения.

Когда выехали на дорогу, тётя Лиза за ними воду выплеснула. Мардан прослезился, вспомнил: когда ровно девятнадцать лет назад, 16 февраля 1993 года, он из Баку уезжал в Москву, ныне покойная мать так же его провожала, выплеснув вслед ему воду.

Несмотря на морозную погоду, она в домашней одежде вышла к воротам, чтобы проводить единственного сына в далёкие края (как потом выяснилось — навсегда), ждала, когда жёлтого цвета такси отъедет, и выплеснула кружку воды на землю, домой не пошла, пока такси не пропало из виду. Этот старинный обычай означает самые сокровенные пожелания: «Чтобы твой путь был ясным и удачным, как чистая, прозрачная вода». Он уехал, его путь был ясным и удачным. В Москве смог деньги зарабатывать, обзавёлся семьёй…

Бедная мать. Как она любила, ласкала, оберегала его! Иногда думал: интересно, а как сердце матерей выдерживает тяжесть нагрузки от любви вселенского масштаба к своему ребёнку? Он где-то прочёл, что сердце материнское с рождением каждого ребёнка разрывается пополам и одну половину мать передаёт своему ребёнку…

Через полтора часа после того, как вышли из Красной Слободы, дошли до Хыналыга. Мардан впервые в жизни увидел этот населённый пункт, построенный среди горных массивов. Ну конечно, он давно мечтал когда-нибудь побывать здесь. В Москве, когда русский бизнесмен рассказал ему о Хыналыге, когда услышал о том, как из многих мест люди с интересом приезжают в селение, жители которого разговаривают на своём языке, не совпадающем ни с одним языком мира, ему, как азербайджанцу, стало стыдно за то, что до сих пор он в этих местах не побывал.

Когда они проходили через Хыналыг, Мардан восхищался красотой этих мест. Здесь белые дома на высокогорье создавали особый контраст с зелёными и серыми горными массивами.

На высоте 2200 метров, на Главном Кавказском хребте, в долине Кудиалчай, к тому, что прочёл и узнал (во всем мире, возможно, это единственное селение, которое имеет свой отдельный язык общения. Хыналугский язык существует уже четыре тысячи лет. В этих местах есть кладбище Хыдыр Наби, мечети Шейх Шахбуз, Абу-Муслим, древние пещеры, которые имеют историческую ценность), ещё добавилось то, что дядя Яков рассказал:

— Может, слышали, Тора повествует о ковчеге Ноя. Ной этот ковчег изготовил по приказу Всевышнего для того, чтобы спасти от Всемирного потопа свою семью, всех животных и зверей. Самой вероятной из всех версий является та, что ковчег Ноя сооружён именно в этих местах. А жители Хыналыга, бережно сохранившие все обычаи, традиции, быт и язык древней Кавказской Албании, являются потомками Ноя. Раньше Хыналыг находился внизу, в долине. Около двух тысяч лет назад он был разрушен селем, и тогда жители перебрались на эту территорию. И название этих мест имеет интересное объяснение. Гора, что напротив, имеет красный оттенок. А когда восходит солнце, лучи, отражаясь от вершины, падают на это селение. Тогда оно обретает тёмно-оранжевый цвет, похожий на цвет хны.

Первую остановку пришлось сделать на экологическом посту. Прошли внутрь через стеклянные двери. За каждого человека надо было заплатить пятнадцать манатов (приблизительно шестьсот пятьдесят рублей. — Ред.) — обязательный взнос. Так как Мардан был и инициатором восхождения, а два его товарища были преклонного возраста, а третий помоложе, и его финансовые возможности были гораздо лучше других, он хотел сам внести взносы. Но не тут-то было. Дядя Яков протянутую им стоманатную купюру отстранил, достал своё старое, обшарпанное по краям кожаное портмоне, вынул три заранее приготовленные купюры по двадцать манатов и отдал недовольному сотруднику, собиравшему деньги.

На вопрос сотрудника: «Вам егерь нужен?» — Мардан раньше всех ответил: «Ну конечно, нужен».

— Для нас (Яков указал на Барона) на Шахдаг подниматься — что за водой ходить. Это, Бог даст, наше двадцать четвёртое восхождение. Незачем нам егерь, почему оскорбляешь?

После этих слов Мардану стало стыдно и неудобно, что он так недооценил дядю Якова, а может, и принизил его способности.

Так как на другой стороне горы находилась территория России, экологический пост должен был предупредить российскую сторону о том, что четыре альпиниста поднимаются на вершину.

Сообщил сотруднику, что он гражданин России:

— Российская сторона ничего не скажет. С этим нет проблем.

Этими словами Мардан старался доказать, что он тоже кое на что годится.

Но сотрудник, некоторое время не отрываясь от бумаг, сказал:

— Это ничего не меняет.

Эта процедура отняла немало времени.

Ещё на некоторое время задержались на посту. После тщательной проверки официальных разрешений пограничники, задав несколько вопросов о его российском гражданстве, в целях безопасности дали несколько советов и пожелали счастливого пути.

УАЗ с трудом двигался каменистыми дорогами вдоль реки, кидая вверх-вниз своих пассажиров. По похвале Барона, сидевшего за рулём и называвшего УАЗ джейраном, можно было подумать, что, кроме УАЗа и «Нивы», здесь ни на каком другом автомобиле проехать абсолютно невозможно. Только УАЗ и «Нива» могут по этим каменистым дорогам вверх двигаться. Мардан отреагировал сразу:

— Могу вас заверить, что УАЗ и «Нива» — пережитки Советов. В советские времена только две модели машин имели четыре ведущих колеса. Тогда об иномарках и речи не могло быть. Мужики, сейчас есть такие внедорожники стремительные, хоть в пустыне, хоть в воде — везде пройдут. Вы просто не знаете о последних моделях Hummer, Mersedes-AMG, BMW-X6. Лично у меня есть такая модель Porsche Cayenne Tornado, что прямо в горы прёт.

После всего сказанного Мардан успокоился. И на реплику Барона: «Ты не путай разные вещи» — не обращал внимания. А потом остаток пути с заднего сидения засыпал вопросами дядю Якова, сидящего впереди:

— Что за часы у вас на руке? Я сам ношу дорогие часы. Есть у меня настоящая коллекция. Есть Patek Fhilipp, Rolex, Corum, только вот таких никогда не видел.

— И не увидишь. И время показывают, и давление измеряют. Наиважнейший прибор для альпиниста. Или ты думаешь, если на вершине у тебя снизится давление, будем вызывать скорую помощь?

Оказывается, на высоте кровяное давление человека падает (а по мнению дилетантов — Мардан и сам так думал — чем больше высота, тем выше и давление поднимается). Поэтому было необходимо почаще измерять давление, чтобы не дойти до критического состояния. По такому случаю они и брали с собой кофе, горький шоколад, мёд, ядра фундука.

— А телефон с антенной зачем, похоже на рацию?

— А у тебя какой телефон?

— Ну конечно, лучший. Айфон последней модели, пятый айфон.

— Думаешь, на вершине ты своим айфоном-майфоном сможешь воспользоваться? Ай-ай! Там простые телефоны не ловят волны, между твоим телефоном и орехоколкой тёти Лизы там никакой разницы не будет, заруби себе на носу. А это специальный телефон, для экстремальных условий. Если, не дай бог, случится что-нибудь, в затруднительном положении с его помощью можно наладить прямую связь с МЧС. До высокогорья сеть не достаёт. К тому же в горах холодно, поэтому там обычные телефоны не держат зарядку.

Так как машина то проваливалась в глубокие ямы, то поднималась, очередной вопрос Мардана прозвучал не сразу:

— Ав горах как огонь раздобудем? Допустим, как чай будем кипятить? Костёр разводить будем?

— Какой ещё костёр? Ты что, ребёнок, что ли? Там ни дров, ни деревьев — ничего такого нет, одни камни. Позвоним — из ресторана, что в Губе, принесут.

От удивления Мардан растерялся: что значит «позвоним — из ресторана, что в Губе, принесут»?

Эта шутка дяди Якова позволила Барону воспользоваться моментом. Он добавил:

— И из Москвы могут привезти.

— Издеваетесь, что ли?

Мардан готов был выплеснуть весь гнев, накопившийся у него внутри. Хорошо, что дядя Яков не позволил спору разгореться:

— Мы с собой специально газовый баллон взяли. Похоже на дезодорант. Есть пистолет; если надеть на горловину и вынуть крючок, огонь выплёскивает. В горах кофейник быстрее закипает, всего до шестидесяти градусов нагреть надо будет.

Этим он, можно сказать, обеспечил продвижение без особых споров, тихо и мирно.

Проехали ещё полчаса, а до горы осталось ещё полкилометра. Отсюда она была видна во всём своём величии. Дороги для транспорта уже кончились. Тут они разбили лагерь. Оказывается, они должны были здесь в течение суток адаптироваться к климату, а с утра начать восхождение.

Позапрошлой ночью, когда были у дяди Якова, Мардан от волнения не мог уснуть всю ночь. И вчера в палатке из-за неудобства не мог спать. Вдобавок ко всему раздражали неуместные шутки Барона, не соответствующие его возрасту: он с особым удовольствием, как маленький, издавал разные звуки, чтобы напугать их… Окаянный подражал то сове, то медведю, то волку. Да и шутки у него были, если так можно выразиться, без перца.

В лагере в последующие часы Салмас по-прежнему молчал, а дядя Яков с Бароном то шутили, то вспоминали прошлое. Ещё запах и вкус пищи остались у Мардана в памяти. Приготовленные тётей Лизой блюда он воспринял с особым восторгом. А вчера дядя Яков из тушёнки и картошки с добавлением разных специй приготовил ужин, вдобавок выпитые за «удачу в восхождении» пятьдесят граммов самогона (больше не полагалось) доставили особое удовольствие.

Поутру, ровно в шесть часов, по приказу дяди Якова «Подъём!» начали восхождение.

…Ещё один подъём преодолели. У Мардана было такое ощущение, что, если ляжет на землю, больше до конца жизни не поднимется. Сила, терпение, выдержка — всё было на исходе.

Идущий сзади дядя Яков заметил его усталость. Можно было подумать, что он скажет: «Я же тебе говорил, сначала подготовься, потом приходи, что за дела, если так, мог вовсе не приходить, с тобой вовсе невозможно». Но дядя Яков в этот раз очень сердечно сказал:

— Мало осталось, ещё один такой подъём, а там есть плато, там остановимся на отдых.

Эти слова сразу добавили сил Мардану. Пока сюда добирался, вера в себя и свои силы совсем иссякла. Не было уверенности, что доберётся до вершины. У него появились мысли, что он, к сожалению, где-нибудь упадёт и испортит двадцать четвёртое восхождение дяди Якова. А теперь ещё одна, близкая цель — ещё час или два потрудиться, а потом можно будет отдохнуть на равнинной местности. Эта цель показалась ему очень даже достижимой.

Только колючки спасали эти места от абсолютной серости. Горы, усыпанные камнями и песком, дальше были в плену пыли. Вокруг была земля, похожая на пыль, а может, пылью и была покрыта.

Повернувшись назад, головой указал на землю. В таком состоянии не мог и слова сказать, чтобы не израсходовать и так иссякшую энергию. Дядя Яков и без слов понял вопрос, объяснил, что этот горный массив образовался в результате извержения вулкана, а это следы лавы.

Какие удивительные горы! Как будто поднялись так высоко, чтобы защищаться от вмешательства и насилия людей, создали свой мир, со своими каменистыми составами, своим ареалом растительности и животных. Несмотря на всё это, люди и туда стремятся, хотят покорить вершины и преисполняются гордостью победителя. Разве все эти пропасти, каменные обвалы, скользкие склоны, ледники, мглистые туманы, низкое атмосферное давление не служат шитом для защиты от человеческого нашествия?

— Погода испортилась. Если начнутся дожди, мы пропали!

Это было предупреждение вечно молчащего Салмаса. На небе белые и голубые краски сдались нашествию чёрных цветов. Для восхождения из трёхсот шестидесяти пяти дней в году выбрали самую удобную, сегодняшнюю, дату — девятое августа. Дождь именно в этот день был слишком несправедливым.

— Как знать? У гор есть свои поговорки на этот случай: «Не каждое крыло со своим взмахом — орлиное». Так же не каждая чёрная туча приносит дожди.

Хорошо, что дядя Яков так сказал. Эти слова немного утешили Мардана.

Глава 2

Вся семья без устали трудилась. Готовились к переезду.

В семье все другие вопросы решала Лариса, хозяйка дома, а процессом переезда в основном руководил он сам. Мардан всю работу по дому и хозяйству переложил на жену, свои домашние обязанности уменьшил, был спокоен, что находчивость и трудолюбие Ларисы в итоге приносят хорошие результаты.

В таком огромном городе, как Москва, занятие коммерцией, создание сети маркетов, конечно, требовало больших усилий и смелости. А Мардан уже доказал, что он обладает такими чертами характера. В районе Митино у него было два действующих маркета, ещё один планировал открыть в канун Нового года.

— Мама, мы все книги с собой возьмём?

Это был младший в доме — Коля. Он родился в 2002 году. Ему уже было одиннадцать. Учился в четвёртом классе. Лариса на вопрос сына ответила вопросом:

— Что значит «все книги»?

Мардан с тринадцатилетней Светой укладывали посуду в большие коробки. Он сразу понял: сейчас его супруга начнёт объяснять сыну пользу книг и будет читать нотации о том, что если с ними дружить, то человек может покорить какие угодно вершины. Так и получилось. Это было естественно. После того как Лариса велела Марии Фёдоровне, домашней прислуге, взять тряпку и вытереть пыль с книг, да и сама не ленилась (иногда Мардан завидовал такой черте её характера), жена продолжила свои нравоучения. Она даже дошла до того, что рассказала, как около трёх с половиной тысяч лет до нашей эры в долинах рек Тигр и Евфрат были созданы первые книги на глиняных табличках, рассказала о древних рукописях Египта, которые записывались сначала на листах папируса, а позже — на гибком пергаменте; о ксилографических книгах на досках и, наконец, о печатных машинах Иоганна Гутенберга, изобретённых в пятнадцатом веке, с помощью которых производили бумажные книги. Обо всём этом она рассказывала с особым удовольствием.

— Отец, а что, наш новый дом красивее нынешнего? Что, так важно было переезжать? Мы с Колей привыкли к этому району. У нас здесь друзья. Нам же скучно будет там.

Мардан хотел ответить дочке, но Лариса, прервав свою проповедь в адрес Коли, его опередила:

— Дочка, я же целый месяц тебе объясняла, что мы переезжаем в центр города. Там вы будете учиться в престижных школах, найдёте хороших друзей, у нас будут хорошие соседи. Поймите, наконец: и отец, и я всё, что делаем, делаем ради вас.

Мардан был восемнадцатилетним парнем, когда в 1993 году из Баку переехал в Москву. Здесь начал работать продавцом, помогая дядям на Черкизовском рынке. Вскоре он завоевал доверие бухгалтера рынка Анастасии Сергеевны и подружился с ней. Его высокий рост, трудолюбие, приятные черты и владение в совершенстве русским языком привлекли внимание этой женщины. Скоро она добилась, чтобы Мардан познакомился с её дочкой Ларисой; в 1998 году молодые создали семью. А эта квартира была подарком молодожёнам от Анастасии Сергеевны.

Митино — один из спокойных районов в Северо-Западном округе столицы, и Мардан и его семья привыкли к здешним местам. От станции метро «Волоколамская» до двадцатиэтажного дома, где они жили, около двухсот метров было. После выхода из метро не было необходимости пользоваться другими видами транспорта. В таком мегаполисе, как Москва, это считалось удобным и комфортным. И школа была рядом с домом. В торговых центрах «Митино» и «Мандарин» Лариса делала покупки, Мардан в выходные дни ходил туда на плавание — то в бассейн «Жемчужина», то в «Аквамарин», дети — на занятия танцами в школу El Тетро, в свободное время — на курсы английского языка в центр творчества «Гудеева». А в мюзикл-театр «Монотон» ходили всей семьёй.

В этом районе Мардану был знаком каждый переулок. Если честно, то и Мардану, как и детям, отсюда не хотелось уезжать. А главное, его маркеты тоже находились в этом районе. Что делать, это было решение Ларисы. А ей все уши прожужжала Анастасия Сергеевна. Типа переезжайте в центр, пока есть шанс, не дурите. Да и правильно говорит. У этой трудолюбивой и умной женщины очень интересная жизненная философия. Счастье и несчастье в инертном состоянии ждут в засаде, когда вы их разбудите. Только необходимо уточнить место, где они спрятались, и в нужный момент первое надо легко задеть, а мимо второго — аккуратно пройти. А для этого нужно всегда быть бдительным.

Замоскворечье является Центральным административным округом. Это же чудо — иметь квартиру возле Кремля, на берегу Москвы-реки, в самом престижном районе Москвы.

— Отец, отец, смотри, что я нашёл. Не на русском языке. Кажется, на твоём языке.

Коля нашёл в книге, что лежала у него на коленках, пожелтевший лист бумаги в клетку, достал его и старался прочесть по слогам:

— А-зе-рин а-на-сы (мать Азера — на азербайджанском. — Ред.).

Мардан начал вспоминать. В жизни он знал только одного человека по имени Азер. Если речь идёт о нём, значит, это тот Азер, с которым дружили в детские и юношеские годы. А его мать — тётя Сельфиназ, та, которая всегда его кормила, ласкала, как своего ребёнка.

Почувствовал, что сердце сильно застучало. Что за бумага, на которой написано «Азерин анасы»? И как она сюда попала? На самом деле Азер — это тот Азер, а мама его — та самая тётя Сельфиназ?

Лариса отобрала бумагу у Коли и сама попыталась прочесть:

— А-зе-рин а-на-сы Сель-фи-наз…

Сто процентов это были они…

На миг остолбенел. Как будто все мускулы стали неподвижными, кровь застыла в жилах, сердце перестало биться.

Лариса перестала читать. Она говорила ему что-то, кажется, даже хотела выбросить эту бумагу как ненужную. Хотел протянуть руку, чтобы взять у Ларисы листок. Но руки не двигались. Значит, можно впасть и в такое состояние. Находишь затерянный когда-то любимый предмет — былые раны снова начинают ныть, или на месте давно вырубленного дерева через несколько лет увидишь новые побеги.

Спустя некоторое время он всё-таки смог, не скрывая волнения, дрожащими руками взять бумагу у супруги.

Для матери Азера, тёти Селъфиназ, — шерстяной платок.

Для отца Азера, дяди Бабура, — солнечные очки.

Азеру — рубашку сорокового размера.

Прослезился уже на первых строчках. Когда-то эти люди были ему самыми близкими, а потом он про них жестоко забыл, а теперь забытые человеческие лица стали перед его взором.

Московский шоколад — матери Наума, тёте Лизе. «Мишка косолапый» или «Белочка».

Для отца Наума, дяди Якова, — книгу про альпинизм.

Много марок для коллекции Наума.

Для матери Инама, тёти Заррин… (Буквы в местах сгиба бумаги стёрлись, читать было затруднительно. Начальная буква «К», слог «ква» и слово «духи» в конце записки позволяли предполагать, что речь шла о духах «Красная Москва», модных в те времена. По идеологическим соображениям французские духи, как атрибут капиталистического быта, были недоступны.)

Для отца Инама, дяди Рахмана, — блок сигарет.

Для Инама — красивую зажигалку.

Для матери — большую чашку.

Для отца — шапку-ушанку.

Мишку — для Арзу.

Под конец нервы не выдержали, начал плакать. Всё это было написано ровно девятнадцать лет назад. Ровно девятнадцать лет назад, когда Мардан уезжал в Москву к дядям, он со своими друзьями и их родителями составил этот список, чтобы он на обратном пути привёз всё, что было в нём написано, и всех обрадовал. А Арзу — имя девушки, которую он любил. Его первая любовь.

Они, живущие во дворах Кубинки в Баку, все четверо друзей, в этот день — шестнадцатого февраля — последний раз были вместе.

Четверо неразлучных друзей, и у каждого на правой руке была татуировка «АМИН», составленная из заглавных букв их имён.

Была горячая пора Карабахской войны. Все четверо готовились отправиться на фронт. Несмотря на то что у них была отсрочка от армии из-за учёбы в высшем учебном заведении, и Наум, и Азер вместе с ним и Инамом решили пойти на фронт. Вдруг Мардан захотел на одну неделю съездить в Москву к дядям, чтобы погулять, увидеть мир, прелести жизни молодой, и затем вернуться и отправиться на войну. Младший из его дядей был молод, каждый раз, когда приезжал из Москвы, с таким азартом рассказывал о ночной жизни столицы, о любовных приключениях, что грешно было не поехать. Дома Мардан рассказал родителям и друзьям о своей задумке (вполне естественно, что он им не раскрыл своих намерений, не сказал, зачем едет в Москву, о той соблазнительной и развесёлой московской жизни, которая так его манила; сделал вид, будто просто хочет исполнить свою детскую мечту — увидеть Красную площадь и Кремль). Составили список подарков.

Накануне не было возможности выехать из страны: объявили мобилизацию. Вокзалы и аэропорт находились под наблюдением и контролем. Удалось найти проводника вагона и за отдельную плату выехать в Москву. У него было твёрдое решение обязательно вернуться, вместе с друзьями воевать против армянских оккупантов, которые начали войну и захватили родные земли. Всего через неделю он обо всём забыл. Как только появились деньги, как только начал наслаждаться жизнью в компании светловолосых девушек, мысль вернуться в Баку, пожертвовать собой на войне стала пугать его всё больше. И дяди советовали не ехать, пока всё не утихомирится, и он не стал возвращаться. С 1993 года по сей день, до лета 2012 года, его нога не ступала на родную землю.

Прошло время, стало известно, что друзья погибли на фронте. Даже тогда у него не хватило смелости поехать на их похороны. Думал, что к нему будут относиться как к дезертиру или его арестуют, а даже если не арестуют, то как он будет смотреть в глаза друзьям и знакомым? А потом женился. К Москве ещё больше привязался. Решение о том, что сегодня или завтра поедет навестить могилы друзей, встретиться с родителями, всё откладывалось на потом. Несколько раз родители просили, чтобы он приехал, а то они по нему очень соскучились. Однажды решил, что обязательно вернётся, но один знакомый сказал, что в Баку военные завели на него дело, если вернётся, сто процентов посадят в тюрьму. В другой раз тёща вмешалась, сказала, что в такое время нельзя оставлять бизнес не то что на два дня — даже на два часа, иначе всё пойдёт прахом. А в следующий раз не мог оторваться от новорождённой дочки Светланы, от любимой Ларисы, от домашнего уюта…

В 2002 году мать скончалась после тяжёлой болезни, так и не увидев единственного сына. Обиделась несчастная женщина. В те времена связь между ними была прервана на долгие годы. Тогда ему слишком поздно сообщили, уже и сороковой день прошёл после смерти. Так как не было никаких контактов с дядями, с азербайджанцами, которые жили в Москве, с отцом и другими родственниками, о смерти матери узнал слишком поздно. (Потом как бы сам себя утешал, что, если бы узнал вовремя, обязательно присутствовал бы на похоронах матери и навестил могилы друзей.)

Очередная неприятная новость не заставила себя долго ждать. Позвонил брат отца и сообщил: «Твой отец умер, приезжай, бестолковый сын»…

— Отец, что здесь написано, почему нам не хочешь сказать? — спрашивал Коля.

А Света сказала:

— Отец, ваши тоже пишут, как наши, буквы-то одинаковые.

Лариса в панике посмотрела ему в глаза:

— Мардан, ты что, плачешь?

Наконец он дрожащим голосом рассказал историю о том, как эта бумага появилась. Сказал, что в неоплатном долгу перед матерью, отцом, друзьями. Опять разрыдался.

Лариса хотела его утешить:

— Зачем ты мучаешь себя, эти дни остались в прошлом, а человек не должен жить только прошлым.

Она эти слова выложила без всяких эмоций.

Когда они только поженились, Мардан часто вспоминал Баку, свою семью, иногда, особенно когда бывал пьяным, плакал, рыдал, скучал, во сне кричал, просыпался весь мокрый от пота. Тогда Лариса старалась его успокоить, напоминала о том, как у его друзей сложилась жизнь, и о том, что человек живёт один раз, и уже только поэтому у него есть право на жизнь, и отнять у него жизнь никто не имеет права, это преступление. Радуйся, что ты жив, что у тебя есть семья, любящая жена, дети. Всё это твоё прошлое, а человек не должен жить прошлым. Все её слова, даже тембр голоса, особое ударение, с того времени как были сказаны, так до сегодняшнего дня и остались в его памяти.

Для матери — большую чашку. Для отца — шапку-ушанку.

Он этот лист бумаги прижал к груди, как самое сокровенное, потом понюхал. Из прошлого, из бесследно исчезнувшего отрезка времени дошёл этот листок. Вот что значит память предметов — не такая короткая, как память человеческая. Человеческая память как тихое дуновение, а эта — как буря, ураган, бушуя, всё сметает, разрушает на своём пути…

Никогда не забудет. Был слишком холодный день. На улице шёл мокрый снег. Мать простудилась, хворала немного, сидела возле печки-буржуйки. «Пусть и кости немного согреются», — сказала и грелась. На вопрос Мардана: «Что тебе из Москвы привезти?» — долго собиралась ответить, но не смогла. Она не хотела единственного сына, которому всего-навсего восемнадцать лет, с бухты-барахты отправлять в далёкую Москву. Это для неё было слишком мучительно. Она очень волновалась, никак не могла успокоиться. Только когда отец сказал: «Он же мужчина, пусть поедет, погуляет, развеется. Отправка на фронт не такое лёгкое дело. Напряжение слишком большое», она успокоилась. Вот тогда мать, узнав, что его отправляют на фронт, от волнения уронила чашку, из которой пила чай, и поэтому попросила, чтобы он ей из Москвы привёз новую. Мать любила чай пить. И чашка у неё была большая. С одной карамелькой она с особым удовольствием пила и пила чай, утоляя жажду.

А отец сразу шапку-ушанку заказал. Почему-то в последние годы зимы казались ему холодными, и потому он боялся обморозить уши. Холод его всегда настигал через уши. И цвет шапки долго обсуждали. Отец хотел, чтоб был чёрный, только на чёрном цвете настаивал, а мать, так как была верующей, сказала: «Первый подарок сына, чёрный цвет приносит чёрные дни, пусть будет серым или тёмно-синим, короче, чтоб был какого-нибудь мужского цвета» — и этим поставила точку на выборе цвета.

Вероятнее всего, на первой неделе, бедные, с нетерпением ждали возвращения сына, когда он привезёт обещанные заказы. Через неделю мать позвонила своим братьям и выразила обеспокоенность по поводу сына. Старший дядя ответил: «Ещё месяц будет со мной, — может, и там всё наладится, не попадёт в мясорубку войны». Он этим отложил на потом их встречу с сыном со всякими подарками, и ожидание растянулось на долгие годы.

В последующие месяцы, годы его возвращение всё откладывалось, и, вероятнее всего, и чашка стала меньше размером, и шапка-ушанка. А может, у чашки ручка отлетела, а у шапки — уши; может, когда они умирали, от чашки какие-то осколки, а от шапки какие-то совсем маленькие кусочки остались в их воображении. А может, несчастные родители на последнем вздохе, воображая непутёвого сына, видели только лицо восемнадцатилетнего юноши, и эти осколки и куски вокруг них вертелись…

Ещё сильнее зарыдал. Ни жена, ни дети не в состоянии были его утешить. Москва, Митино, эта квартира как будто превратились в клетку, душе хотелось отсюда вырваться, освободиться…

Глава 3

Плевал я на тебя, жизнь! Человеку даёшь шанс на жизнь, обещаешь счастье, а потом не позволяешь от тоски и мучений свободно, открыто смотреть на мир. Сколько мучений и страданий, сколько боли приносишь! На каждом шагу несправедливость, неправда, трудности, потери близких, выжимаешь весь сок из этого несчастного.

До чего ты грубая, бездушная, ты издеваешься над чувствами людей, как безжалостно давишь, душишь, убиваешь их! Ты самый безжалостный убийца…

На следующий день его намерение ехать в Баку Лариса встретила в штыки:

— Что, с печки упал? Квартира освобождена, все вещи собраны, в суматохе переезда что за чушь несёшь?

За ней Коля и Света начали шептаться между собой.

— Мы не можем отпустить так далеко от себя любимого отца, — сказали с обидой.

Но всё это на него не подействовало. До сих пор Лариса у своего мужа такого упорства и твёрдости не встречала. С первого знакомства, если Мардан поднимал шумиху и скандал, когда Лариса с однокурсниками, друзьями где-то собирались для приятного времяпрепровождения, она быстро успокаивала его волшебными словами: «Любимый, я же не могу без друзей, зачем ты беспокоишься, любящая и на том конце света будет верна своей любви, а кто не любит — хоть в доме запирай, всё равно изменит». Она, как и её мама, такими профилософскими высказываниями уговаривала Мардана даже в таких, казалось бы, безвыходных ситуациях. Но в этот раз Мардан был совсем другим, даже лицо стало ещё смуглее, со вчерашнего дня ничего не ел, не пил, до утра не спал, стал совсем неузнаваемым.

Лариса разозлилась так, что весь свой гнев вылила на невоспитанного сына, нашедшего эту «проклятую бумагу». Сын заплакал. Но и это ничуть не смягчило сердце Мардана. Когда Лариса поняла, что мужа ничем не угомонить, попробовала последний способ — вся в слезах, позвонила матери, рассказала о случившемся. Анастасия Сергеевна спокойным тоном успокаивала дочь, говорила, что Мардан ошибается и она ему всё объяснит. Сказала и тут же пожалела, что сказала. Мардан ей такое лицо показал — она в жизни не видела такой гримасы. Не привыкшая к грубости, всегда и везде пользующаяся уважением, женщина растерялась и была вынуждена напомнить Мардану о его прошлом на Черкизовском рынке, о том, как он там почти полуголодный ходил.

— Я из тебя мужчину сделала, — упрекнула она.

Мардан огнём пламенным дышал. Он не был похож на прежнего спокойного, безобидного человека. Ты смотри, что за дела! Даже когда родители умерли, его смогли уговорить, чтобы не ездил в Баку, а из-за какого-то куска бумаги он повернулся на сто восемьдесят градусов. Как так может случиться, ума не приложу. Тёща даже подумала, что его, может, какие-то другие причины в Баку тянут. Она свои последние слова сказала в гневе:

— Если уедешь, больше не возвращайся! Свою жену и детей больше не увидишь!

Мардан спокойно ответил:

— Решение окончательное. Поеду.

С собой ничего не взял, даже дополнительной одежды на всякий случай. Только кредитную карту, документы — и ещё тот лист бумаги. И всё, вот и весь его багаж. Торопясь, вышел из дома, зашёл в торговый центр «Митино», достал список, начал покупать то, что было написано на бумаге. Откуда у него такое решение появилось, теперь и не помнит. Может, вчера, когда у Ларисы листок забрал или когда о своём намерении ей сообщил и заказал авиабилет? Или когда ночь напролёт ласкал эту бумагу на груди как память о прошлом? Или же когда сегодня утром поспорил с Ларисой и Анастасией Сергеевной? А может, когда вышел из дома, или когда проезжал мимо торгового центра на такси, или когда таксисту сказал, чтобы тот его подождал…

Через девятнадцать лет приобретение всего, что было в этом списке, разве не сумасшествие? И друзья, и родители давно покинули этот мир. Значит, из двенадцати человек пятеро эти подарки больше не ждут.

Кто знает, есть кто в живых из родителей его друзей или нет? А Арзу нынче замужем, вероятнее всего, у неё дети, семья, и плюшевый мишка ей ни к чему.

Вот в чём была истина, в чём была правда. Но была ещё одна правда. И эта правда преобладала над всеми другими правдами, какими бы они ни были. Мардан был должником перед этими двенадцатью людьми, указанными в списке. Перед живыми и перед памятью ушедших из жизни. Что теперь он им скажет, как он им в глаза будет смотреть, как он поднимет голову перед ними? Купить всё, что было написано в этом списке, отвезти, положить на могилу усопших, а живым так из рук в руки отдать — всё это не могло оправдать его перед этими людьми. А как выходить из этого долгового положения, он и сам не знал. Только было ясно, что если он это сделает, то точно почувствует некоторое облегчение.

Была надежда на то, что от нападок, той тоски, что терзала его изнутри, стояла комом в горле, разрывала сердце, отражалась тупой болью в голове, хоть немножко он сможет освободиться.

В торговый дом зашёл победоносно. Сначала ходил по отделам одежды. Приобрёл для отца шапку-ушанку, для матери Азера, тети Сельфиназ, — шерстяной платок и для Азера — рубашку сорокового размера.

Сначала купил чёрную шапку-ушанку; отдел очков здесь же находился — для отца Азера, дяди Бабура, купил солнцезащитные очки, а потом вспомнил слова матери, сидящей возле железной печурки, что шапка-то должна другого цвета быть, вернулся и поменял на серую.

На этаже хозяйственных товаров нашёл чашку для матери, выбрал самую большую; на самом деле в выборе цвета чашки затруднялся. Старался вспомнить, какой цвет матери больше нравился. Когда понял, что у него ничего не получится (до него только теперь дошло, что он никогда не интересовался, какой цвет матери больше нравится), начал вспоминать, какого цвета была чашка, которую мать, уронив, разбила. Белая с синими окаймляющими полосками. Нашёл и купил похожую, чтоб цвета на чашке были именно такими.

Здесь был и отдел игрушек. С особым трепетом купил плюшевого мишку для Арзу и положил в пакет. Плюшевые медведи были разного размера и цены. Сначала выбрал самого большого и самого дорогого. А потом, когда подумал, как довезёт такую громадную игрушку до Баку, передумал. Купил небольшого плюшевого медвежонка.

Арзу! Интересно, в те времена сколько она ждала этого медведя? Пока замуж не вышла? Семейная жизнь заставила Арзу насовсем забыть его? А может, тайком от мужа, детей прослезилась, берегла некоторое время первую любовь, а может, и до сегодняшнего дня бережёт?

А духи? Духи где можно приобрести? Отдел парфюмерии тоже находился на этом этаже. Правда, за девятнадцать лет много воды утекло. Сейчас духи «Красная Москва», что тогда были в моде, не продавали, а может, вовсе сняли с производства. Он купил вместо них французские духи по подходящей цене.

Спустился на нулевой этаж, где продавались продукты. Здесь он купил для дяди Рахмана, отца Инама, блок американских сигарет, а для Инама — позолоченную зажигалку, ещё и шоколад для матери Наума. Вспомнив о том, как мама любила пить чай с карамельками, купил ещё карамельки трёх сортов, чтобы обрадовать её. (Тогда в продаже были очень твёрдые, как камень, карамельки, даже помнит название одних — «Маскарад», зубы крошили. Московские карамельки были дефицитом, «Мечта», «Снежок», «Раковые шейки» были самыми популярными. Состоятельные люди покупали их у спекулянтов в Кубинке.)

Остались марки для Наума и книга про альпинизм для дяди Якова, отца Наума. Вот уж евреи так евреи. Везде должны отличиться. Снова на эскалаторе поднялся на пятый этаж. Пройдя мимо отделов, где продавали диски CD и DVD, канцелярские принадлежности, дошёл до книжного отдела. На длиннющих полках книги в разноцветных обложках были расставлены по жанрам. Интересно, а где стоят книги про альпинизм? Начал смотреть разделы один за другим; пока выбирал, иссякло терпение, объяснил продавщице своё желание, а она сразу посоветовала:

— Идёмте, я вам дам книгу легендарного французского альпиниста Мориса Эрцога «Аннапурна». Победа, трагедия, радость, мучительная боль — всё это сплелось здесь в один клубок.

И девчонка была симпатичная, и книга казалась интересной, вдобавок комментарии продавщицы можно было считать самым точным выражением сегодняшнего дня Мардана. Покорение Москвы как победа, а дезертирство и непутёвость как трагедия. Радость первого и мучительная боль второго. И на самом деле, первое как утешение, а второе как беспощадное наваждение собрались воедино как клубок.

Книгу купил, не стал тратить время на поиски отдела филателии, опять девчонку попросил помочь ему. Она спросила, какая тема его интересует. Он сказал, что не для себя покупает, а для друга. На вопрос: «Сколько лет вашему другу?» — ответил: «Восемнадцать. — А заметив удивление девушки, поправился: — Нет, тридцать семь». От расспросов продавщицы, на какую тему нужны марки, избавился, ответив: «Нет разницы». Купил коллекцию «СССР, 1987 год. Живопись», состоящую из двадцати марок.

Вышел из торгового центра, когда вернулся к такси, водитель начал его упрекать за то, что он задержался ровно на два с половиной часа. Мардан сел поудобнее на своё место и сказал:

— А теперь поехали в аэропорт Домодедово.

Только бы быстрее уехать отсюда, быстрее прибыть в Баку. Почему-то он всем телом, всем своим существом, всей душой торопился. После девятнадцати лет разлуки, вернувшись, может навестить могилы родителей, друзей. Как бы оплатить неоплаченный долг перед ними.

Он очень верил, что всё это действительно принесёт ему облегчение. Лучше поздно, чем никогда.

Всё то целое, что всегда в центре внимания окружающих, станет объектом сглаза, сплетни, зависти, нападения ненавистных. Обычно целое стоит как сплошная стена, как каменная гора, уверенно стоит, отражает все нападки. Бывает и так, что эти нападки хотя не сразу, постепенно, со временем сделают своё дело и то в одном месте, то в другом начнут по кускам ломать, стирать, изнашивать целое.

Бывает и так, что целое может лишиться целостности само собой. Сначала по крупинкам, затем по осколкам, по кускам, по частям. В результате разрушится, разделится на части, развалится. Как и всё остальное в природе, металл, дерево без человеческого вмешательства могут заржаветь, сгнить в результате химических и природных воздействий. Вот так же и целые живые организмы: даже когда нет никакого конкретного вредного воздействия извне, они сами по себе — из-за собственных недостатков, внутренних противоречий, боли, раны, грусти и в основном от стыда — изнутри гниют.

Мардан сейчас был в таком состоянии. Самолёт парил над облаками. Эти шапки облаков он сначала сравнил со снегом на вершинах гор, а потом с хлопковым полем, хотя мысли о том, на что они были больше похожи — на снег или на хлопковое поле, показались ему абсурдными, и он воспринял нескончаемое облако как реальность, какая она есть. Ещё с детства отличался богатым воображением, не утратил он эту черту характера и теперь. Мардан с удивлением вспомнил, что уже девятнадцать лет прошло, когда он последний раз летал самолётом. Ещё в 1993 году он из аэропорта Бина полетел в Домодедово, и больше такие полёты не повторялись. Хотя за такой интервал времени он мало того что не возвращался на родину (сначала он легко справился с тоской по родине), ещё и в последующие годы мог во время частых поездок Ларисы с детьми в сторону Турции — в Анталию, или на берег Чёрного моря, или в Сочи, в Крым (иногда и тёща составляла им компанию) — присоединиться к ним или в крайнем случае во время деловых поездок по России со своим компаньоном Игорем мог отказаться от путешествия на поезде, послать всех к чёрту и из просторного салона самолёта наблюдать бескрайные просторы и бросаться в объятия новых адресов…

Не мог точно определить, может, разного рода угрозы: «Ты дезертир, на тебя заведено уголовное дело, если приедешь в Баку, тебя арестуют» — годами не позволяли ему покидать Москву. Он думал, что если в Баку не едет из-за страха, болезни, то и в другие места у него нет морального права ехать. Так как он не летал навестить родителей, могилы друзей, то чувство вины за всё это заставляло его отказаться и от других полётов, будь они деловые или просто для отдыха и развлечения.

К нему обратилась стюардесса. Она стояла прямо над его головой со скрипучей тележкой с посудой из стекла и пластмассы, звенящей и шуршащей при движении. Она спросила:

— Какой напиток вы предпочитаете?

Он ответил вопросом на вопрос:

— А вы что посоветуете?

Ему, полному грусти, раздираемому изнутри чувством вины, с туманом в голове, эти слова служили как бы надеждой, поддержкой. Да и сидящий рядом мужчина с родинкой на лице не был ему помощником в его отчаянном положении. Смотри, сколько они в воздухе, а он, окаянный, от газет «Известия», «Коммерсант» и журнала «Огонёк» ни на один миг не мог оторваться. Что он нашёл в этих новостях, одному Богу известно.

Стюардесса с особым тактом предлагала:

— Кола, фанта, спрайт, газированная, обычная вода, соки мандариновый и яблочный.

Ему захотелось всё предложенное. Но остановил свой выбор на газированной воде. Ещё хотел уточнить, чего желает сидящий рядом молчун.

Создаётся впечатление, что некоторые люди на свет появились нехотя, жили нехотя и уйдут из этой жизни неохотно, как роботы. Для них всё существует в установленных рамках. Ешь, пей, сиди, вставай, иди на работу, возвращайся с работы. Ещё читай газеты, смотри телевизор. В их жизни очень скудная палитра, почти однотонная.

— Дайте обычной воды, пожалуйста!

Ну естественно, «обычная вода». Не будет же этот человек пить колу.

После того как внимательно ознакомился с датой выпуска, страной-производителем, химическим составом, выпил воды, а пластмассовый стакан надел на металлическую перегородку за передним сиденьем. Вдруг Мардан так рассердился на себя за оскорбительное отношение к сидящему рядом мужчине, что весь гнев на самого себя обратил. Да, вполне возможно, что этот человек совсем не интересный, бездушный, просто робот. Но он же не отказался от своих родителей, друзей своих, как Мардан. Кто из них больше подлый? Ты же бросил свой дом, народ, родные места, родителей, а затем не приезжал даже на их похороны, не посещал их могилы. Когда твои близкие друзья отправились на фронт, ты всё это спокойно переварил, а сам убежал. Они приняли героическую смерть, а ты спрятался за юбкой Анастасии Сергеевны. Хотя бы сходил на Аллею Славы, положил бы цветы на их могилы. Негодяй! Бессовестный!

Внезапно все мысли, которые оторвали его от салона самолёта и увели в горькую реальность прошлого, столкнулись с твёрдой плоскостью, разлетелись в щепки, совсем изуродовались. Если не считать трёх, от силы пяти лет, остальные годы эти мысли его совсем не мучили, не беспокоили. А если даже беспокоили, он всё воспринимал как должное, а не как свои собственные ошибки. Он бессовестно, нагло жил, пил, дышал, и, если бы не тот кусок бумаги, который Коля нашёл, всё так же продолжалось бы до бесконечности.

Для человека самый тяжёлый груз — это не почувствовать той тяжести, которая свалилась на его плечи.

Гораздо легче, если можешь почувствовать, — как-нибудь попривыкнешь, хотя с трудом, но одолеешь. А бывает так, что не почувствуешь, когда себя внезапно показывают, не выдерживаешь такой нагрузки и впадаешь в отчаяние…

Отвернулся от облаков, уставился на надпись на тёмном фоне: ON — OFE Чтобы как-то скрасить долгий путь, достал наушники из подлокотника, надел, нажал на кнопку ON на мониторе, открыл раздел «Фильмы», посмотрел некоторое время, обсуждая сам с собою. Боевики, картины про криминал ему не по вкусу были. Ему нравились драмы, мелодрамы, триллеры. Как бы ненароком переключил на документальные фильмы и остановился на названии «Острова аборигенов». Название его заинтересовало. Обычно дома, когда Света и Коля по телевизору смотрели программы про флору и фауну, он тоже проявлял интерес к некоторым передачам, познавал круговорот природы, всего мира. Ещё в средней школе география и история были его любимыми, фаворитами среди предметов.

Нажал на кнопку. Фильм был про нилотов — народность, проживающую в долине Нила, в местности с говорящим названием «Молочные болота». Эти люди занимали островки в болотистой пойме и никуда оттуда перебираться не хотели, как и их предки, которые тысячелетиями жили в этих местах. У нилотов были миниатюрные огороды, они выращивали рис, сою, держали коз, но в основном занимались рыболовством. Жили в маленьких круглых домиках, на деревянных лодках перебирались с острова на остров, таким образом ходили в гости друг к другу, торговали между собой. Поклонение деревянным идолам было основной частью их быта. Поклонялись богу по имени Ден Гит. Как предки жили в течение многих столетий, так они и продолжали жить. Даже ливневые дожди в апреле или ноябре не могли заставить нилотов покинуть родные места. Даже когда река Нил длиной 6852 километра, разрушив берега, угрожала всем окружающим. Даже полчища комаров, малярия, болотные бактерии не могли заставить их покинуть родные места…

Смотри, какое невезение. Надо же было, чтобы этот фильм посмотрел. Даже эти полуголые чёрные смелее его самого. По словам диктора, ни наводнение, ни болезни, ни неудобства не могут заставить их покинуть родину. А он, образованный, цивилизованный человек, из страха перед войной бросил родину и убежал.

Будь он проклят!

Будь проклят!

Нажал на кнопку OFF, наушники вставил на место. А безжалостный сосед до сих пор возился с газетами, журналами. Мардан сначала внимательно посмотрел на его крупную родинку, а затем на разноцветные страницы газеты «Коммерсант»: «Центральный банк требует послабления от правительства». Про себя сказал: «Ну и что?» Прочёл другой заголовок: «Сможет ли “Единая Россия” договориться с другими фракциями?». Опять про себя сказал: «Чёрт с ними». Следующий заголовок показался ему ещё зануднее: «По каким причинам театр “Марионетт” прервал гастроли в Северную столицу?». Прервал так прервал. Разве так важно знать причину? А может, это важнее еды, воды, воздуха, мы просто не знаем?

Такое агрессивное отношение к прессе и самому казалось неестественным. Опять начал смотреть на облака. Ему захотелось ходить по ним, прыгать с одной тучи на другую. И это желание вдруг стало настолько сильным, что его изнутри потрясло. Былые воспоминания вернули его в те далёкие времена, к зиме 1984 года, когда он учился во втором классе. Зима показала себя крепкими морозами и снегами. Азер, Инам, Наум и он вчетвером отправились в район автовокзала, где всегда гуляли. Старались смести накопившийся снег с памятника Мехти Гусейн-заде и слепить снежного человека. Тогда белизна снега была похожа на белизну облаков, а тучность снега — на тучность облаков. Они так увлеклись созданием снеговика, что время пролетело быстро. Желание слепить самого большого снежного человека, такого, чтобы был больше всех, преобладало над всеми остальными желаниями. А окружающие с азартом наблюдали за действиями ребят, за тем, с каким старанием они лепят снеговика. Даже ребята возрастом постарше бросили свою снежную скульптуру, сдались и с большим интересом наблюдали за ними.

Слепили самого большого снежного человека. Чтобы водрузить его голову на место, им пришлось подняться на ступеньки памятника. Даже старое ведро на голову надеть, морковку вместо носа, метлу вместо рук вставить не забыли. Морковку и метлу им дала мать Азера, тётя Сельфиназ (среди матерей она была самая демократичная, а другие были не только против лепки снежного человека, но ещё и не хотели в такой мороз отпускать детей, мешали их почину). Несмотря на то что тётя Сельфиназ была очень милосердная, старое ведро она не хотела отдавать, пожадничала. Из безвыходного положения выручил Инам, который тайком, украдкой притащил ведро. Только после того как выполнили работу, почувствовали, что у них руки и ноги замёрзли. Так как Мардан был без перчаток, руки у него одеревенели. Как они ныли, боже мой! Сапоги воду пропускали — ноги окоченели. И положение друзей тоже было незавидным, на них тоже мороз подействовал. Только видели, что тётя Сельфиназ за собой всех их матерей ведёт к ним. Оказывается, они беспокоились за детей, которые надолго потерялись из виду, а от тёти Сельфиназ узнали, что сыновья пошли лепить снежного человека, вот их вместе и отыскали. Сначала ребята разбежались в разные стороны, чтобы их не смогли наказать. Кроме матери Инама, которая, увидев старое ведро, решила наказать сына, остальные просто старались уговорить ребят, умоляли их вернуться домой. Ведь они ради развлечения, ради этого «бессмысленного занятия» остались голодными и не приготовили уроки.

Бедная мать! Когда она увидела его посиневшие руки, то вместо того чтобы упрекнуть сына за то, что он не надел не понравившиеся ему перчатки тёмно-зелёного цвета, сказала: «Лучше бы я не жила, чем увидеть тебя такого, сынок» — и двумя руками схватилась за голову, начала отогревать его руки своим дыханием, целовала, ласкала, на груди согревала…

Вдруг почувствовал забытый с годами запах матери, как она мягкими пальцами перебирала его волосы, как она его целовала, ласкала, гладила, нежила. В ушах звучал её ласковый голос. У него по щекам текли слёзы. Интересно, как могло случиться, что те чувства, которые его обуревали вначале, потом были подавлены чувствами, появившимися в последующие годы? Как он мог забыть своё прошлое, людей, те места, те предметы? Забыл основательно, забыл всех вместе. Не осталось и крупинки, маленькой толики. Разве можно быть таким бесчеловечным?

Почти зарыдал. Рукавом вытер слёзы.

Почему воспоминания делят на горькие и приятные? Воспоминания бывают только приятные, родные, западающие в душу, пробирающие аж до мурашек, переворачивающие душу. И всё. Воспоминания — это самое приятное о прошлом, они трясут человека изнутри, согревают в стужу зимнюю…

— Я к вам обращаюсь. Что будете кушать? Рис с мясом или вермишель с курицей?

А теперь стюардессы, таща за собой тележки, раздавали пищу. Хотел сказать: «Рис с мясом», но сосед опередил его, заказав то же блюдо, тогда Мардан назло сказал: «Вермишель с курицей». Опять газированную воду попросил.

Процесс раздачи воды, пищи в самолётах отвлекает, помогает не замечать времени. Стюардессы сначала разносят разные напитки, потом чай или кофе, потом убирают посуду. Все эти процедуры занимают где-то час или полтора, ещё немножко подремлешь — и вот уже пилот сообщает о прибытии в конечный пункт.

Да, он оказался неблагодарным сыном. Разве только неблагодарным? В те времена иногда разговаривал с родителями по телефону. И каждый раз бедная мать говорила: «Сынок, от тоски у нас обоих сердце разрывается, только и ждём, когда война закончится (со временем эти слова заменились словами «когда от забот освободишься»), вернёшься домой. Боимся, что наше сердце не выдержит, и уйдём в мир иной, так и не увидев тебя». Тогда и в начале, и в конце разговора мать разрыдалась, плакала. Сколько боли, сколько тоски, сколько горя и ожидания было в её слезах! Даже когда он им солидную сумму отправил (шёл четвёртый год московской жизни, они с Ларисой были обручены, он хорошие деньги заработал, решил помочь родителям, послал денежный перевод), отец со словами: «Нам твои деньги не нужны, хороший сын сам должен навещать родителей» — деньги назад вернул. Ему очень стыдно стало. Родители были старые и больные, — наверное, разлука с сыном их совсем доконала.

У отца и матери первый брак сложился неудачно. У отца за десять лет семейной жизни так и не было детей. После долгих скандалов, не вытерпев, наконец подал на развод, а у матери первое замужество и вовсе оказалось трагичным: как только поженились, её супруг погиб в аварии. Через несколько лет судьба свела отца и мать вместе, они друг другу понравились и решили пожениться. Без всякой свадьбы, естественно. Они были работниками коммунального хозяйства Октябрьского (ныне Ясамальский. — Ред.) района. Он работал слесарем, а она — санитаркой. Невеста со своим чемоданом и личными вещами переехала в дом жениха. А на третьем году семейной жизни родился Мардан. Трудности и невзгоды повлияли на их здоровье. Отец страдал от сердечной недостаточности, а мать — от сахарного диабета. А отправка единственного сына бог весть куда, на край света, откуда нет возврата, их ещё больше подкосила. Если можно так выразиться, от шаткого состояния довёл родителей до состояния поваленных. И не просто повалил, а поднял и ударил о землю-матушку.

В последнем телефонном разговоре в феврале 1999 года, когда он через шесть лет после отъезда из дома женился на Ларисе (она была беременна, Света — первый ребёнок — должна была появиться на свет), ему стало стыдно за то, что он лишил родителей счастья присутствовать на свадьбе единственного сына, увидеть внуков. Кроме того, он лишил их возможности и права любить, ласкать единственного сына. Теперь за всё содеянное он сам себя упрекал. Тогда он мог вернуться на родину: и боязнь ареста была уже позади, и война завершилась, и власти поменялись, появилась уверенность, что новые не станут ворошить старое. И после телефонного разговора в феврале 1999 года и ещё раньше, в 1997-м, когда прошло четыре года после его дезертирства, он, игнорируя связанный с этим риск, хотел поехать в Баку. В обоих случаях Анастасия Сергеевна ему помешала. В первый раз перерыв в работе, а во второй — расставание с только что созданной семьёй могли принести проблемы.

Все эти причины служили ему оправданием, словами «потом поеду» сам себя утешал, успокаивал. А надо было упорствовать, как теперь, проявить настойчивость и поехать в Баку. Значит, тогда не так сильно хотел уехать.

Родители как будто сговорились — в течение шести месяцев друг за другом покинули этот мир. Как раз в то время Лариса родила ребёнка, и это стало основной причиной того, что он не мог уехать. Помимо того, все знакомые, родители его друзей скажут: «Ты бросил друзей, убежал, ты остался в живых, а они погибли», встретят недружелюбно, с ненавистью. Подумал: «После смерти родителей у меня не осталось друзей в Баку, как я поеду?» — такими отговорками он себя страховал, так и не поехал. Годы летели, дети росли, день за днём желание поехать в Баку всё уменьшалось и уменьшалось, откладывалось на потом. Неблагодарный он, совсем неблагодарный. Самое сокровенное желание родителей — увидеть сына, принять участие в его свадьбе, понянчить внуков — всё это в сторону, желание на руках сына уйти в иной мир тоже осталось мечтой. Как всё это можно назвать? Как всё это можно оправдать?..

Младенец на свет появляется, как белый лист бумаги. Родители, воспитатели, учителя и окружающая среда регулируют его поведение, формируют как личность. Говорят, человек рождается со своими генами, на свет появится или как гений, или как идиот. Это абсолютная ложь. Гены могут служить только дополнением к тому, что родители, воспитатели, учителя, окружающая среда напишут на этом белом листе, и всё. Если воспользоваться терминологией издательства, гены не в состоянии написать что-либо, они могут только редактировать и корректировать. Если возьмём детей, родившихся от гениальных родителей, и будем воспитывать их в среде, где одни негодяи, подонки и мошенники, тогда посмотрим, каким будет результат, останутся ли у этих детей хоть какие-нибудь признаки гениальности.

Его судьбу написала война, — вернее, белые страницы были заполнены до войны наполовину, и даже не наполовину, а всего на одну треть. А война беспощадно оккупировала всё остальное. Сколько у него было мечтаний! Было желание поступить на юридический факультет университета, стать прокурором, улучшить материальное положение семьи, повысить благосостояние, купить «Ладу-099» вишнёвого цвета и — самое важное! — свою жизнь связать с Арзу, которую любил больше всего на свете. Всё это было уничтожено в мясорубке войны. А он избежал, обошёл стороной всё это. Боязнь уйти из сладостной жизни, желание хотя бы на неделю, месяц, год, на некоторое время продлить её, спастись были основными причинами потери самого главного — Родины, друзей, любимой девушки и родителей.

А зачем искать счастье? Какое бы из четырёх направлений ни выбрал — всё равно, как будто все дороги, ведущие к счастью, заминированы. И самому неизвестно, где и когда обязательно подорвёшься. Сколько трудностей было пройдено, сколько рисков! Такую жизнь благополучную устроил, создал любящую семью, а счастливым так и не стал. Ошибки прошлых лет мешали быть счастливым, сделали его несчастным. Наверное, даже людей с безупречным прошлым нынешнее невезение, нужда, тиски неудач делают несчастными. Есть такая поговорка: «Жизнь не детские качели, подвешенные под тутовым деревом для одного или двоих». Жизнь — это аттракцион Roller coaster (русские называют его «Американские горки». — Ред.), на котором дух захватывает, который возбуждает, пугает до смерти. Если к жизни относиться как к развлечению, то не надо и забывать, что от этого развлечения кровь застынет в жилах, дыхание перехватит. Смотри, до чего довело его желание развлекаться в Москве, у дяди, лишило его многого, ещё большего…

— Уважаемые пассажиры! Наш самолёт совершает посадку в Бакинском аэропорту имени Гейдара Алиева. Температура воздуха…

В один миг всего его охватили волнение и дрожь. Значит, свершилось. После суровой девятнадцатилетней разлуки он вернулся на Родину. Приехал просить прощения, пролить слёзы на могилах родителей, трёх друзей. Этим он надеялся облегчить мучения, которые его изнутри терзали, как раковые клетки. Он на это больше всего надеялся…

— Уважаемые пассажиры, пристегните ремни безопасности, приведите сидения в вертикальное положение, отодвиньте шторы от иллюминаторов.

Аплодисменты, когда колёса шасси соприкоснулись с землёй… Давка у выхода… Морской воздух, наполненный запахом нефти, после девятнадцатилетнего перерыва… Спуск по трапу… Наступать на родную землю… Мгновение и вечность…

Почувствовал, что уже плачет.

Когда проходил нужные процедуры на терминале, слёзы всё так же не переставали катиться по щекам.

Глава 4

Погода никак не налаживалась. Прошло несколько часов, как начали восхождение. Курсы подготовки, пройденные в Москве, оказали своё положительное действие в плане физической подготовки. Вместе с тремя профессиональными альпинистами продолжал восхождение, несмотря на то что часто ворчал, упирался, обещал больше не сдвинуться с места. Неожиданно начал действовать уверенно. (Когда ноги не слушались, не хотели сдвинуться с места, находил в себе силы, он объяснял это «синдромом безвыходности»: если назад дороги нет, — значит, надо двигаться только вперёд.) Только недавно начавшиеся сильные головные боли, головокружение, помутнение в глазах мешали ему свободно двигаться (кажется, из-за падения артериального давления). Ещё как будто по мозгам мурашки бегали. Им овладела нервозность. Когда Барон что-то сказал, ещё больше занервничал, еле мог справиться с собой.

Здесь климат и особенно природа другие, чем в низине. Холод усилился, растительность вовсе отсутствовала. Изредка среди серых камней виднелись жёлто-зелёные пятна. Это был покров, созданный мхом.

Есть такие навыки, которые можно приобрести только с опытом. Чтобы научиться водить автомобиль, поезд, управлять самолётом, кораблём, мало только знать правила дорожного движения или изучить учебники, то есть даже основательного освоения теории недостаточно для вождения (неважно, за рулём или за пультом) автомобиля, поезда, самолёта, корабля. Обязательно нужен опыт, нужен наставник, нужен учитель. И то же самое касается альпинизма. Сколько книг он прочёл за короткое время, сколько лекций прослушал! Теорию, может, и знает не хуже самого опытного альпиниста, но только сейчас, во время восхождения, понял, что все эти книги, лекции остались в прошлом. Теперь, уже после первых метров, пройденных по отвесным скалам, эти знания и теория растворились в тумане гор. Теперь всё, начиная с подъёма на вершину, покорения пика, неимоверно трудных, опасных, даже угрожающих его существованию экзаменов, — всё и вся зависело от дяди Якова и этих двух людей.

Змеевидные тропинки на склоне горы казались ещё длиннее и длиннее, кололи ему глаза.

Барон повернулся назад, бросил реплику:

— Что, товарищ альпинист, не получается? Твоего гонора только до сих пор хватило?

Каждый раз, когда Мардан оборачивался назад, встречал его хитрый взгляд за синими очками (на вершине, где снега и ледники своей белизной ослепляют, глаза краснеют, и, чтобы нейтрализовать белый цвет, носили тёмные очки, а через некоторый промежуток времени пользовались глазными каплями «Галазалин»),

Ноги уже мёрзнуть начали. Несмотря на то что по настоянию дяди Якова он надел поверх носков целлофан, холод делал своё дело. На вершине, где лежали снега, ледники, видимо, эти упреждающие меры были не такими уж эффективными.

Может, у него малокровие? Зимой у него всегда ноги мёрзнут. Даже надетые три пары носков не могли спасти его от московских морозов. По просьбе Анастасии Сергеевны бабули, торгующие на рынке, специально для него шерстяные носки вязали.

Примечательностью горных тропинок являются родники. С первого взгляда они не видны. А если сдвинуть камни, увидишь, как под ними бурлит вода. Слегка ополоснёшь горло, освежишь лицо.

Услышал голос дяди Якова (он не любил тишину, часто о чём-то рассказывал):

— Если подняться на Базардюзю (соседняя вершина. — Ред.), увидим старинное кладбище, построенное как минимум тысячу, а может, и две тысячи лет назад. Оттуда открывается красивый вид. А взлёт пугливых куропаток и тетр, шелест их крыльев — особенная красота, они этим как будто говорят путнику: «Очнись, а то уснёшь». Но и Шахдаг не плох.

Одышка в его голосе ясно чувствовалась. Как бы то ни было, перерывы в занятиях альпинизмом явно сказывались (по словам дяди Якова, после гибели Наума он больше не участвовал в восхождениях).

Дядя Яков ещё много рассказал о красотах этих мест. Добавил:

— Даст Бог, живыми и здоровыми совершим восхождение, много интересного увидишь.

Естественно, все его слова были адресованы идущему впереди Мардану, а не Барону, совавшему свой нос везде и всюду. Барон не был бы Бароном, если бы не вмешался со своими репликами, не вывел Мардана из себя:

— Не забудь, Яков, Шахдаг не для каждого прохожего!

Под «прохожим» он Мардана имел в виду. Интересно, что Барону от него надо было? Если чем-то недоволен, мог вовсе не прийти, его никто насильно не тащил. А дядя Яков тогда мог бы найти другого альпиниста, кого-нибудь вроде Салмаса. Кобель старый. Всё ворчит. Всем недоволен. Только пули не хватает в лоб, завалить, как кабана, чтобы замолчал навсегда!

Прошли мимо таблички «Опасные тропинки». Его ещё больше обуял страх. До какой степени опасные? А может, как в фильмах: стоишь на краю пропасти, носок обуви висит в воздухе, а внизу бездонная пропасть. Ведь здесь такого в пути не должно быть. А если будет, то он, как ни старайся, не сможет пройти: закружится голова, в глазах потемнеет, задрожат колени, и, потеряв равновесие, покатится он головой вниз навстречу смерти…

Обернулся назад к дяде Якову, указывая головой на табличку. Дядя Яков начал его успокаивать:

— В этих местах, когда архары ходят, от их прыжков отскакивают камни и катятся вниз по склону. Надо быть внимательным, чтобы камни в голову не попали или тебя с пути не сбили.

Если честно, риск для него был привычным делом. В рискованных ситуациях обычно выбирал способ самый эффективный, но и самый опасный, когда можно потерять всё: доходы, товары, имущество. Иногда даже шёл на самые авантюрные сделки. Но риск, сопряжённый с опасностью для жизни, без какой-либо материальной выгоды, на грани жизни и смерти, ради эмоций приближающейся опасности или экстрим просто ради самоутверждения, показухи считал неоправданным. Однажды он даже укорил молодого парня и девушку за то, что они с помощью роунч чамплина — специальной страховочной верёвки, рискуя жизнью, показывали прыжок с 340-метровой высоты строящегося небоскрёба «Меркурий Тауэр». И даже своих детей однажды наказал за то, что они на канале YouTube смотрели сюжет о прыжках с отвесной скалы в пропасть. В его понимании прыжки с парашютом, занятие альпинизмом, даже такие обыкновенные виды спорта, как акробатика, являлись необоснованным риском для жизни. А теперь он сам был в эпицентре опасности, и пламя обжигало его лицо.

Среди камней заметил пещеры. Природа умеет создавать красоту. Одинакового размера, симметрично расположенные. Даже хотелось измерить расстояние и размеры для убедительности. Оказывается, это были пещеры архаров. Когда подошёл поближе, увидел внутри хозяев «дома». Опираясь на передние суставы, они с интересом следили за людьми, вторгшимися в их обитель. Расцветкой животные не отличались от цвета камней. Только внимательный взгляд мог отличить их от скалы.

Начало ещё больше тошнить.

— Слышишь свист?

Прежде чем ответить на вопрос дяди Якова, навострил уши и внимательно прислушался.

Барон опять ни с того ни с сего сунулся:

— Архары свистят, когда дышат.

Камуфляж у Мардана был красно-жёлтого цвета. Верхняя одежда была из синтетики, чтобы и холод внутрь не пропускала, и тепло наружу Одежда была очень лёгкая. И всё это благодаря дяде Якову. Это он всю экипировку, продукты, лекарственные препараты сам укомплектовал.

Специальные сапоги (говорят, они стоили немалых денег, только, кажется, немножко жмут левую ногу) и экипировку дядя Яков привёз из Баку, взяв напрокат у старых знакомых. И Мардана предупредил, чтобы он был аккуратнее с рюкзаком, всем снаряжением и обмундированием, чтобы не стыдно было возвращать людям.

Очередной крутой подъём. Его опять охватило беспокойство. Двигались между двумя вершинами гор, тропинок больше не было, карабкались по ступенькам, вырубленным альпинистами.

Дядя Яков в очередной раз своими советами пришёл на помощь: на данном этапе это последний подъём, потом спуск, а потом доберутся до водопада, там организуют привал, устроят лагерь и отдохнут. Эти утешительные слова удвоили силы Мардана. Значит, будет остановка, будут отдыхать. Ну и прекрасно!

И ещё что интересно: он впервые в жизни увидит настоящий водопад. Водопады он видел только в фильмах и когда дети телепрограммы смотрели. Он почувствовал, что прослезился, когда сначала услышал шум воды, а затем увидел волшебство самого водопада. Если он мог подняться до этих мест, если они здесь разобьют лагерь и будут отдыхать, — значит, уже совершил два подвига. Будто на поезде уже проехал одну остановку до пункта назначения. Если даже не хватит выдержки, не хватит сил, он не будет стараться изо всех сил двигаться вперёд и не скажет: «Назад дороги нет». Он может остаться в лагере, ожидать товарищей до их возвращения с вершины и вернётся назад со всеми вместе. Спускаться стократ легче, чем подниматься. Если не совсем, то хотя бы частично он исполнит свой долг. Когда не достигнут конечный результат, даже такое стремление можно считать удовлетворительным.

Шум водопада был оглушительным. Масса воды, как будто совершая суицид, бросалась с высоты вниз. Неожиданная красота. Чтобы не промокнуть, аккуратно прошли под водопадом в естественную пещеру, расположенную под косо стоящим утёсом. Он снял рюкзак и сразу присел. Чтобы не промокла одежда и для удобства подложил под себя плетёнку. Начал массажировать коленки, застонал и попытался вытащить ноги из сапог. Левый сапог ему с трудом удалось снять. Начал протирать натёртые им места.

Барон с Салманом начали ставить палатку. Дядя Яков надел пистолет на газовый баллон и старался разжечь огонь. Набрав воды из-под водопада, поставил чайник, чтобы воду вскипятить. Он посмотрел на мертвенное лицо Мардана (он сам не свой был), улыбнулся и начал его утешать:

— С первой победой, товарищ альпинист! Со второй попытки доберёмся до места ночёвки. А с утра на рассвете с третьей совершим восхождение на вершину.

Как? После этого опять будут двигаться? Не то что сам процесс — даже мысли о нём были для Мардана очень мучительными. Он начал возражать: было бы лучше здесь переночевать, восстановить силы, а с утра продолжить путь. Но никто его и слушать не хотел. Оказывается, слухи о том, что прошли маршрут не за два, а за три дня, могли повредить репутации бывалых альпинистов.

Дядя Яков поднял крышку чайника, проверил, кипит вода или нет, и остался доволен собой.

— Мы обычно с Бароном это расстояние преодолевали от силы за два с половиной часа, — сказал он и спросил у Салмаса: — А у вас какие показатели?

Ответ был:

— У нас от силы на полчаса больше.

Дядя Яков опять обратился к Мардану:

— Дойти с тобой с первого раза с одним лишним перерывом за четыре часа и двадцать минут тоже неплохо. Нормальный результат.

Ещё добавил, что некоторые группы в первый день здесь же ночуют, не хотят лишний раз рисковать. Тогда Мардан опять предложил тут переночевать, он, как маленький, выражал недовольство всем своим видом и сказал, что он не в состоянии дальше двигаться. Ему напомнили, что Яковы, Бароны, Салмасы не из тех «малышей», которые до приюта на Шахдаге поднимаются за двое суток.

Вода в чайнике начала бурлить. Дядя Яков заодно достал сахар и пакетики с чаем, начал приготовления. Почему-то Мардан вспомнил фразу «Один за всех, и все за одного» из советского фильма, который смотрел ещё в детстве. Восхождение на вершину ещё раз подтверждает этот девиз. Ты не должен думать только о себе, твоё благополучие и спокойствие зависят от благополучия и спокойствия остальных. Ты должен проявить стойкость и ради самого себя, и ради всех остальных. Вот в этот миг он принял требование продолжать путь и понял бесполезность сопротивления. Этим он избавился от неопределённости и немного успокоился.

Вздохнув, взглянул на водопад, падающий ливнем. Обычно на водопад смотрят спереди, а они смотрели с противоположной стороны. Замечательный кадр. Можно сфотографировать, отвезти, дома показать детям, чтобы видели, какие красивые места есть на родине отца.

Опять Барон нарушил этот миг волнения, восхищения красотой природы, которой Мардан любовался затаив дыхание.

— Товарищ альпинист, ты смотрел кино «Тормоз Гусейн»? — Не получив ответа, добавил: — Великолепный иранский фильм, фильм нашей молодости.

Эти слова означали: ты тормоз и нас задерживаешь. Мардан не маленький, чтобы не понять таких намёков. Он сам кого угодно обведёт вокруг пальца. Хотел обрушить весь гнев на Барона, но на этот раз подумал: «Ну его к чёрту» — и не стал отвечать.

Дядя Яков налил чаю, всех пригласил чай пить:

— Подойдите поближе.

После первого глотка из металлической кружки Мардан тут же забыл про Барона. Казалось, он никогда в жизни не чувствовал такого приятного вкуса. Эти места находились на высоте, чаепитие не только означало принятие жидкости, но и напоминало человеку о том, что он человек, навевало приятные воспоминания о прошлом.

Игнорируя просьбы о втором стакане чаю, дядя Яков в оставшийся кипяток высыпал порошок сухого бульона, размешал, довёл до состояния суспензии (интересный он человек, никому не доверяет, все заботы взваливает на свои плечи), каждому чесноку дал и объяснил, что через некоторое время все будут нуждаться в тепле и энергии, поэтому нужно хорошо прожевать и проглотить чеснок.

Благо, что Мардан, не сказав: «Изо рта вонять будет», проглотил свои же слова. Иначе какой конфуз мог случиться! Не трудно было себе представить наставления дяди Якова, сарказм Барона: ты что, на важном совещании, или на государственной должности, или на встрече с милой женщиной? Так что всякие запахи тут ни при чём, остолоп несчастный!

Ещё когда ночевали у дяди Якова, когда сели в УАЗ с Бароном, Мардан сносил от дяди Якова как старшего всякие товарищеские упрёки, а от Барона — саркастические усмешки. Их стремление найти его ошибки, доказать своё превосходство заставили его быть осторожным, следить за каждым своим движением, за каждым своим словом, и то пару раз он чуть было не опростоволосился.

Эта компания его угнетала, попутчики все были не его уровня, абсолютно все. Он здесь оказался в роли непрошеного гостя и был вынужден терпеть всякие упрёки и насмешки хозяев дома. Мардан не любил новых знакомств, временные приятели его раздражали, а теперь со случайными людьми он должен был решать вопрос жизни и смерти. Интересный парадокс.

Кажется, Салмас заговорил:

— Дядя Яков, мы обычно здесь на обед мясное ели, что, тушёнку не брали?

Тут же последовал ответ дяди Якова:

— Сынок, я взял тушёнку, только есть будем, когда переночуем, теперь мясное не рекомендуется: мясо — тяжёлая пища. Хлеб тоже не будем есть: он давит на желудок. Нам ещё долго идти. Ну вот видишь, вы полчаса потеряли из-за неправильного питания.

Суп из концентратов был вкусным. Почему-то Мардан опять начал вспоминать своё детство. Как мать почти насильно, по одной ложке заставляла его есть суп. А затем вспомнил нынешние времена, когда Лариса на обед открывала крышку кастрюли с супом и он говорил: «Мне первое не наливай, только второе буду есть». Хотя мамины супы, приготовленные с обжаренным луком, щавелём, дюшбара (пельмени по-азербайджански. — Рее).) с уксусом, чесноком и соусом, Ларисины или Мария-Фёдоровнины харчо, борщ были вкуснее вкусного. Они ещё вкуснее казались в кругу родных и близких. К сожалению, всё это в прошлом, не попробовал вкуса, упустил возможности. Мать больше не вернуть, она недосягаема. А если ещё раз удастся с семьёй вместе сесть за обеденный стол, то он обязательно с особым аппетитом съест суп и даже попросит дополнительную порцию.

После обеда дядя Яков объявил:

— Идите, у вас есть час времени, залезайте в спальные мешки и спите.

Мардан достал спальный мешок (спальным мешком он до этого никогда не пользовался) и сильно расстроился, когда увидел, что ручка у рюкзака оторвалась.

— Вот оторвалась. — Он показал ручку дяде Якову так, как будто случилось что-то непоправимое.

Дядя Яков улыбнулся:

— Оторвалась? Не беда, главное, сами живы и здоровы, дам иголку, нитки — пришьёшь.

Оказывается, в горах такие случаи считались обычным делом, и потому, когда идут в горы, берут с собой швейные принадлежности.

Ровно двадцать минут от выделенного часа ушло на пришивание ручки, и это его ещё больше разозлило (а когда он шитьём занимался?).

Несколько раз иголка, отскочив от твёрдой поверхности, проколола его онемевшие от холода пальцы. Наконец он, завершив это неблагодарное дело, залез в спальный мешок и, затянув все замки, сразу закрыл глаза (наблюдая за Салмасом, Мардан усвоил, как тот пользовался спальным мешком, как он залезал в него). Мешок защищал его от холода, влаги, животных и насекомых. Голова болела непрестанно, ноги ныли. Единственным утешением было то, что больше не тошнило.

А сможет ли уснуть? За всю сознательную жизнь он не мог уснуть в некомфортных условиях.

Когда узнал о гибели друзей, три дня не мог спать. Бессонница отрицательно повлияла на его поведение: появившаяся нервозность, отсутствие аппетита, усталость, слабость не давали ему сконцентрироваться. Вдобавок часто уединялся, задумывался, а иногда тайком плакал. Дядя тогда приносил таблетки «Нозепам» и заставлял их принимать, чтобы успокоить нервы. Так же болезненно он воспринял известие о смерти родителей и замужестве Арзу.

Дядя Яков и Барон демонстративно не ложились отдыхать, они сидели и о чём-то беседовали. Так как во время движения разговаривать не рекомендуется, они теперь спокойно душу отвели. Дядя Яков рассказывал о книге «Аннапурна — первый восьмитысячник», которую Мардан из Москвы привёз. Пока Мардан ездил в Москву и обратно, дядя Яков успел её прочитать.

В книге известного французского альпиниста Мориса Эрцога было описано восхождение на вершину Аннапурны высотой 8000 метров в Гималаях в составе группы альпинистов, возглавляемой им самим. Эта вершина — одна из четырнадцати восьмитысячников, и вся слава её покорения в пятидесятых годах прошлого века принадлежит именно этой команде. Это покорение не только доказало силу воли отважных первопроходцев, но и продемонстрировало, какими поэтическими талантами, любовью к искусству обладали все члены команды. Быть первооткрывателями очень трудно. Никаких готовых маршрутов, тропинок, перевалов; места ночёвки не подготовлены, каждый шаг сопряжён с опасностью. Несмотря на все трудности (несколько раз альпинисты попали под ливневые дожди, сорвались со скалы, но спаслись благодаря страховочной верёвке, двое из членов группы были ранены), эти люди, жертвуя всем, добрались до вершины.

Дядя Яков после рассказа о книге спросил Барона:

— Барон, французы покорили вершину Аннапурны, декламируя стихи, а ты как, знаешь какие-нибудь стихи?

Как ни старался Барон поменять тему разговора, это ему не удалось. Салмас тоже не уснул. Он сказал:

— Я знаю несколько стихов, рассказать?

Даже вмешательство Салмаса не спасло Барона. Дядя Яков ответил:

— Я не к тебе обращаюсь, меня Барон интересует.

Барон, оказавшийся в безвыходном положении, начал выкручиваться:

— Кто сказал, что не знаю? Разве в школе не проходили?

Шёл школьник — вот дело,

Встал на лёд смело…

Дядя Яков расхохотался:

— Про школьника и про серого козлика стихи не в счёт.

Он своими ограничениями Барона загнал в тупик. А Барон в ответ:

Все знают: ты — любовь, душа моя,

Ты — Родина! Живу, тебя восхваляя! —

сказал и умолк.

Дядя Яков не угомонился:

— Ты что, Барон, мы же не дети, всё это мы проходили ещё в первом классе, из книги «Азбука» наизусть учили. Если ты в нашем посёлке спросишь, тебе любой мальчик эти строки наизусть прочитает. А ты взрослый, больше никаких стихов не знаешь?

Барон молчал. В тишине был слышен только шум водопада. Неловкое положение Барона доставляло Мардану удовольствие. Дядя Яков начал сам стихи читать. Голос его звучал то громко, то тихо; он до такой степени увлёкся, что иногда совсем переходил на шёпот. Вдобавок спальный мешок поглощал звуки — Мардану не всё хорошо слышно было. Только было ясно, что стихи посвящены Губе:

Гулял по весёлым улицам Губы,

Поднялся на Шахдаг, на вершину,

Я послушал в Хыналыге, в Ерфи

Водопады, нарушившие тишину…

Салмас заговорил. Снова вмешался в разговор, спросил, кто автор стихов. Дядя Яков сказал:

— Стихи Рашбиля Захарьяева, он из наших горских евреев. Был журналистом, работал в местной газете «Ша-фаг». Его статьи печатались в Баку, Москве. Сочинял лирические стихи. Был очень талантливым. Смерть рано вырвала его из наших рядов.

У дяди Якова паузы особенные. Рассказывает суть дела, помолчит, а после паузы ещё что-нибудь добавит:

— Рашбиль родился в тридцать девятом году — и прожил тридцать девять лет…

Спальный мешок, бесспорно, лучше предохраняет от холода, чем обычное одеяло, и амортизация хорошая, как матрац мягкий. Ещё в Москве инструктор объяснил, что спальные мешки изготавливаются из натуральной шерсти, пуха гуся или из синтетики. Интересно, этот мешок из какого материала?

Ещё инструктор подсказал, что под мешок надо подложить коврик или палас. А Мардану ничего не дали, чтобы подложить. Видимо, дядя Яков с товарищами сами не спят, потому и не позаботились о коврике, паласе.

А может, из-за того, что палас не был подложен, в мешке не так тепло было.

Инструктор ещё сказал, что в экстремальных условиях мешки от силы шесть часов могут защищать человека от холода. А вдруг и они попадут в такую экстремальную ситуацию? А если товарищи уйдут, а ему придётся подождать их, если не сможет с ними идти, тогда в мешке сумеет ли выдержать столько времени?

Дядя Яков снова начал обсуждать книгу, которую Мардан ему подарил. Он привёл несколько цитат, похожих на афоризмы:

Если человек идёт на восхождение, он должен бороться со всеми невзгодами, не ломаться, добиться конечной цели. Тогда это будет победой не только над вершиной, но ещё и победой человека над самим собой. Утверждение того, что он все сумеет.

Рождённое пламя никогда не угаснет.

Вершина остаётся вершиной, пока ты её не покоришь… Как только ты сумеешь её покорить, она для тебя становится обычной горой. И в жизни всегда так: цель, пока её не преодолеешь, остаётся целью.

Дядя Яков, подтверждая прочитанные в книге слова, сказал:

— Шахдаг для тебя с Салмасом, для меня уже не вершина, а просто гора, а для Мардана — вершина.

— Яков, молчи ради всего на свете, а то товарищ альпинист узнает, что кроме четырёхтысячной вершины Шах-дага есть ещё восьмитысячная вершина Аннапурны, на следующий же день пристанет: давайте и на ту вершину поднимемся.

Сколько злости, сколько мстительности у Барона! Интересно, где Мардан наступил ему на хвост, что тот его так ненавидит?

Внутри мешка холод и влага чувствовались ещё больше. После четырёхчасового интенсивного движения тело онемело, чувствовались судороги. Несмотря на всё это, внутри мешка в таких случаях было надёжнее, в смысле — остаться в живых. Теперь для Мардана самым нежеланным было предложение дяди Якова: «Вставайте, в путь, в дорогу». Для него каждая минута, секунда отдыха были ценны.

Дети просили сделать много фотографий в горах. Если он сделает снимки, товарищи не сочтут ли это неприличным? Будет несправедливым, если он не сфотографирует водопад.

У детей свой мир. Им доставляет особое удовольствие гордиться своими родителями. Для них родители самые сильные, красивые и умные. Скоро Коля повзрослеет. Жизнь такова, что, если кто-нибудь скажет ему: «Твой отец — предатель, трус, дезертир», он морально и психически пострадает. А если сын подробно узнает, что его отец, рискуя жизнью, покорил вершину Шахдага, он будет гордиться этим по-настоящему героическим поступком. Родители своими поступками могут дать дополнительную силу своим детям — или отобрать и то, что было.

— Подъём!

Вот и конец. С недовольным видом выбрался из мешка. Когда вышел на белый свет из темноты мешка, увидел, что все трое: дядя Яков, Барон и Салмас — уже были готовы. Оказалось, что после команды дяди Якова «Подъём!» и пока он вылезал из мешка, прошло некоторое время. За это время товарищи даже палатки разобрали и рюкзаки упаковали.

Барон опять хотел сказать что-то обидное, но, чтобы Мардан этого не услышал, пробурчал себе под нос.

Палатки, спальные мешки решили здесь оставить, чтобы не тащить лишний груз. Потому что следующим пристанищем должен был служить специально сооружённый деревянный домик. А на следующий день, освободившись и от рюкзаков, походники на одном дыхании совершат восхождение на вершину.

Хорошо, что у альпинистов заведены такие порядки. Ещё на склоне горы, когда взял на плечи тяжеленный рюкзак и сделал первые шаги, с ужасом подумал, как он под таким грузом поднимется на вершину. Оказалось, что по мере приближения к вершине он мог постепенно избавляться от вещей. А на обратном пути они заберут всё, что оставили, и вернутся к УАЗу, ждавшему их внизу, в долине.

Когда-то это случится?

Сделали первые шаги к очередной цели. Дядя Яков посмотрел на небо, повернулся к Салмасу и намекнул ему на то, что его прогнозы про дождь оправдываются:

— На вершине и дождь, и снег могут быть.

Это была для Мардана неприятная новость.

Глава 5

При каждом воспоминании всё, что до мельчайших деталей, до крупинки врезалось в память: каждый дом, каждый переулок, забор, дороги, деревья, даже люди такие же, какими были в те времена, — через девятнадцать лет вдруг предстало перед его взором совсем другим (хотя он предполагал, что будут какие-то изменения, и был готов к ним), сломало его изнутри, стало комом в горле, разочаровало. Даже слёзы на глазах изменяют ракурс: всё мутнеет, фокус теряется.

От былого ничего не осталось. Переулок, где Мардан жил, был совсем разрушен. И в соседних переулках брошенные, разрушенные дома стояли в один ряд. А за ними виднелись плоскослепленные дома. Они остались нетронутыми, их просто обвели заборами, там жизнь продолжалась по-старому.

Смотри, вот судьба! Почему снесли именно их переулок? Обязательно было строить здесь этот большой дом из стекла и железобетона?

Хотел вспомнить, где все дома стояли. Вход во двор был вот здесь… Или нет, вон там… Проклятье, и тутовое дерево срубили… Каждый раз, когда проходили мимо, чёрные ягоды прилипали к обуви, к асфальту и мешали ходить. Вначале был дом Азера. Их дома стояли вместе, стена к стене. А напротив жил Инам. Его дом находился в конце переулка, туда часто мусор кидали. Отец Инама белой краской на заборе написал: «Кто сюда мусор бросит, тот осёл». А дом, в котором жил Наум, находился после узкой, с зигзагами улицы. Их дом был двухэтажный, плодовые деревья доросли до самого верха, с широкого балкона друзья любили наблюдать за прохожими.

Всё по очереди ожило в его памяти. Вот здесь стоял электрический столб, висели кабели, на всех окнах были металлические решётки, над некоторыми — трубы железных печей.

Опять остановился там, где тутовое дерево росло. Может быть, он ошибается метров на десять. Когда-то грозное дерево, радующее взоры, и стоящая от него в десяти метрах сосна пожертвовали собой ради вот этого стеклянно-железобетонного монолитного дома (он был похож на административный, а не жилой) и асфальтированной автостоянки вокруг него. Автомобили, стоящие в аккуратный ряд, были приметами современности…

В тени сосны мужики ставили столы и скамейки, играли в нарды, а женщины собирались и сплетничали. Вон там находился дом тёти Фатьмы, на двери была прибита табличка «Чилдаг Назар». Со всех концов города родители приводили к ней детей на лечение от испуга, сглаза. Она хромала на одну ногу, курила, выпуская дым папиросы (в те времена часто встречались женщины, курящие сигареты без фильтра). Когда клиентов не было, тётя Фатьма устраивала в округе шум, балаган — как ходячая реклама, всем хотела продемонстрировать, что и она тоже существует, чтобы, увидев её, люди вспомнили про свои проблемы со сглазом, испугом и бежали к ней за помощью. Когда она лечила клиентов, из её дома постоянно валил дым: она сглаз лечила втиранием угля в шею, руки, лоб. Несведущему человеку казалось, что дом горит. Ещё звон стекла был слышен. Она бутылку обводила вокруг человека, а потом разбивала её о чёрный камень, лежащий в углу комнаты. Она таким образом лечила испуг. Она говорила, что не всем дано быть знахарем, что это передаётся по наследству. Её мать Мешеди Туказбан тоже этим занималась. Наверное, тёти Фатьмы давно не стало. Когда Мардан уехал в Москву, ей за семьдесят было.

А там был голубятник Агарзы. Дворовая молодёжь всегда вокруг него собиралась. Он своё отсидел, о воровском мире, тюремных законах много интересного рассказывал. Рассказывал неустанно, а в основном сочинял что попало. Часто разглагольствовал: «Мужчина должен хотя бы раз отсидеть. Если мужчина не был в тюрьме, он ненастоящий мужчина». Как он попал в тюрьму, все ребята наизусть знали. Когда на железнодорожном вокзале, взломав вагон, Агарза хотел украсть банки со сгущённым молоком, его схватили. Он говорил: «Дело вовсе не в сгущёнке, а в смелости».

Когда потерялся один из голубей, он всех ребят мобилизовал на поиски. Искали по домам, чердакам. Больше всего искали, когда потерялась голубка, которую он ласково Матушкой называл. На весь двор шум поднял: «Фаган, Самед, Азер, Рахман, Инам, Маммад, недотёпы, идите смотрите чердаки, найдите её». Кто под руку попадал, того отправлял на поиски.

Интересно, где теперь Агарза? Наверное, на новом месте голубей не держит. Небоскрёбы из стеклобетона, урбанизация поставили точку на старых привычках и обрядах.

Шёл ещё дальше. Хорошо, что памятник Мехти Гусейн-заде (Герой Советского Союза. — Ред.) был на месте. Памятник, можно сказать, был их ровесником, всего на два года старше, 1973 года «рождения». Легендарный герой с гранатой в руке как будто был готов к очередному сражению с фашистами.

Было грустно, что автовокзала не было на месте. Сколько воспоминаний связано с этим серым зданием! Иногда тайком от друзей Мардан приходил сюда, бродил по платформам, наблюдал за разноцветными автобусами-экспрессами, готовыми к отправлению в дальние районы; за людьми, водителями, упаковывавшими багаж; за пассажирами, приобретавшими в киосках булки, лимонад; за продавцами чебуреков, мороженого, которых в те времена спекулянтами называли; за сотрудниками милиции в фуражках, с красными свистками и размышлял своим детским умом о быстротечности этой жизни. После обеда с отправлением последнего автобуса, выпускавшего дым из выхлопной трубы, прекратились и шум автовокзала, и крики, что привело к мысли, будто жизнь остановилась и притихла.

Благо, школа была на месте. Несмотря на то что не стало былого величия, за памятником (раньше среди плоскоскатных маленьких домов четырёхэтажное здание школы выглядело величественно) она опять виднелась. Была обнесена забором, ограждена от окружающих. Фасад здания был отреставрирован облицовочным камнем.

Отец рассказывал, что во время войны в школе действовал госпиталь и там после контузии лечился дед по отцу. Дедушку по отцу он не видел, а бабушку смутно помнил. Она с ними вместе жила, а когда Мардану было четыре или пять лет, она умерла. Дедушка и бабушка по матери дожили до девяностых годов.

Запах школы, преодолев года, заполнил его ноздри. Это были запахи мастики, которой натирали пол, пирожков, приготовленных в столовой, пота ребят, бегающих по коридору, туалета с вечно открытыми дверьми. А может, и запах детства, блуждающий по коридорам школы.

А как хотелось войти в школу, найти свой класс, сесть за парту, за которой они сидели с Арзу, и вдохнуть запах тех дней! Но Мардан издали наблюдал, как охранники не пропускают родителей в школу, — пришлось отказаться от этой мысли. Вероятнее всего, из бывших учителей есть ещё кто-то в живых, они могут его пристыдить.

Отель был на месте. Только это был не бывший пятиэтажный отель «Нахичевань» — отель расширил свою территорию, дополнил несколькими крупными зданиями, коттеджами, стал обширным комплексом с международным брендом Hyatt Regency.

Теперь на месте стоянки автобусов четырёхсторонний перекрёсток… В каком месяце 1982 года, Боже праведный?

Занятия в школе только начались, друзья вчетвером пошли в первый класс. Был сентябрь или начало октября. Тогдашний руководитель СССР приехал в Баку. Их всех построили вдоль улицы Бакиханова, в руках — красные флаги, на груди — октябрятские значки. Все они вчетвером рядом с отелем возле светофора должны были стоять и, когда «товарищ Брежнев» мимо проедет, кричать «ура», махать флагами. В том году Азербайджанская Советская Социалистическая Республика успешно выполнила пятилетний план, за эти успехи Брежнев приехал вручать орден Ленина.

Они вчетвером стояли точно там, где теперь автобусная остановка. Пока Брежнев проезжал, они очень устали: для мальчиков это точно было трудное занятие. Брежнев прибыл на автомобиле ЗИМ чёрного цвета с открытым верхом. Не доезжая до них около двадцати метров, вышел из машины, чмокая, сказал: «Широко шагает Азербайджан». Женщина — Герой Социалистического Труда вручила ему букет алых роз. Ветеран войны обнимал, целовал его и вручал меч, украшенный бриллиантами. Девушки и парни в национальной одежде перед ним танцевали, школьник из старших классов декламировал стихи какого-то поэта-коммуниста, посвящённые Брежневу:

Вы наш брат, друг, кумир, Брежнев!

Возносите мир на весь мир, Брежнев!

Когда толпа хотела прорвать милицейский кордон, чтобы увидеть генсека поближе, они почувствовали опасность быть раздавленными. Несмотря на всё это, тот день был необыкновенным днём. Если выражаться языком Кубинки, народ увидел государя воочию.

Однажды (кажется, учились в шестом классе) был весенний месяц, было время готовить уроки. Инам сломя голову прибежал звать всех посмотреть вживую на Зеркало Клару, которая общалась с людьми под сосной. Зеркало Клара была знаменитостью Кубинки. Женщина была вором в законе, о ней ходили легенды. О её жизненной истории знали не только все жители Кубинки, но и все бакинцы. Она была дочкой известного революционера Агабабы Юсиф-заде. Отец назвал её Кларой в честь немецкой коммунистки Клары Цеткин. Он работал послом, был одним из трёх-четырёх азербайджанцев, которые сфотографировались с Мустафой Кемалем Ататюрком. В 1937 году её отца тогдашний руководитель Мирджафар Багиров необоснованно расстрелял. С того времени Клара всю свою жизнь и совершённые ею преступления посвятила борьбе против советского режима. Большую часть жизни, начиная с пятнадцати лет, провела в тюрьмах. В пятидесятых-шестидесятых годах была членом банды «Пахан», потрясшей весь Баку. Она отбирала у богатых и раздавала бедным, этим она напоминала Робина Гуда. В те времена из-за антагонизма между личностью и социалистическим обществом, в котором процветали ложь и равнодушие к справедливости, народные массы испытывали особую симпатию к воровскому миру, криминальным авторитетам.

Клара отсидела в российских тюрьмах и там же получила статус вора в законе. Так как в Азербайджане существовало мнение, что женщина не должна быть вором, она себя в паспорте Кларой Агабаба-оглу (сын Агабабы) Юсиф-заде записала. Она была единственной женщиной в истории СССР, которая по паспорту была указана как мужчина.

У Клары была ещё одна особенность. У неё от рождения отсутствовали отпечатки пальцев. Её можно считать единственной не только в СССР, но и во всём мире человеком без отпечатков пальцев.

Несмотря на то что она жила в их дворе, Мардан и его друзья Клару никогда воочию не видели, так как она постоянно находилась в тюрьме, а когда выходила на свободу, редко показывалась в их дворе. Потому и для Мардана с друзьями увидеть её вживую было особенно торжественно, празднично.

У Кубинки были свои законы и правила. К тем, кто отсидел срок, был авторитетом, относились с уважением, как к старейшинам. Такие авторитеты, как Джаваншир Даглы, Балали Ширали-оглу, в прямом смысле слова следили за порядком в округе. Люди, когда сталкивались с несправедливостью, нарушением закона, в милицию не ходили, а обращались к ним. А они устраивали свой внутренний суд, наказывали виновных, восстанавливали справедливость. Статус женщины-авторитета добавлял ещё больше уважения и интереса к Кларе. Она любила повторять: «И лев, и львица смелые».

В тот день она пришла, стала под сосной. Мужчины, которые играли в нарды, в знак уважения все встали, слушали, о чём она рассказывала. Друзья ещё ближе подошли, чтобы посмотреть на Клару. Её руки сплошь были в татуировках. Несмотря на жаркую погоду, носила косынку. В движениях чувствовались уверенность, величие, разговаривала на азербайджанском и русском языках вперемежку. Рассказывала о жизни, о судьбе, говорила на общие темы. Вдруг она заметила стоящих поблизости друзей, подозвала их к себе, каждого погладила по головке и сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.