Браконьеры

Василий Головачёв (2012)

На Земле десятками пропадают животные. Их не убивают охотники, не отлавливают звероловы, не уничтожают собратья по пищевой цепочке. Тигры, львы, носороги, волки, лоси исчезают мгновенно и совершенно бесследно. Единственное, что связывает между собой все эти случаи, — фигура таинственного «фотографа», вооруженного странной, не похожей на обычную камерой. Максим Одинцов, майор ГРУ, оказывается вовлеченным в расследование «биологической диверсии» случайно. В Синдорское охотхозяйство разобраться с пропажей медведей и загадочным «фотографом» Максима позвал дядя, лесник Пахомыч. Однако дело принимает совсем неожиданный и серьезный оборот — в Синдоре исчезает команда «любителей пострелять» во главе с генералом МВД. Максим вместе с агентом ФСБ майором Ольгой Валишевой начинают поиск и обнаруживают, что след «похитителей» ведет в… космос.

Хутор Синдор

28 июня, вечер

Максиму Одинцову пошёл двадцать девятый год.

В спецназ Главного разведывательного управления (ГРУ) Министерства обороны он попал, можно сказать, случайно. С детства увлёкся восточными единоборствами, заработал все мыслимые пояса в карате и айкидо, в армии изучил барс — боевую армейскую систему и стал чемпионом мира по боям без правил в тяжёлом весе. Потом закончил Сыктывкарский физкультурный институт и собрался в аспирантуру, чтобы заняться диссертацией. Тема уже была определена: изучение поведенческих рефлексий спортсмена в экстремальных условиях.

Участвовать в соревнованиях он перестал, стало недосуг, но в двадцать третий год рождения к нему пришли представители ГРУ и предложили стать инструктором для особых оперативных подразделений. Так он оказался в рядах спецназа ГРУ, став лейтенантом, капитаном, а затем майором, командиром отряда особого назначения, дислоцировавшегося в Сыктывкаре и привлекаемого к самым секретным операциям ГРУ за рубежом.

Есть люди, долго взвешивающие свои решения, прежде чем что-либо предпринять. Есть просто трусы. Есть робкие, сомневающиеся в своих силах. Но есть и те, которые максимально эффективны в любой экстремальной ситуации. Максим был из их числа. Статью он походил на мать: широкий в кости, добродушный, улыбчивый, с ямочками на щеках, сероглазый, а характером вышел в отца, донского казака, всегда упрямо добивавшегося цели.

Толстым и особенно массивным он не выглядел, несмотря на рост под метр девяносто и широкие плечи, но весил больше ста килограммов, и составляли эти килограммы не жировые отложения, а мышцы.

Звонок дядьки Николая Пахомовича изменил ход мыслей Максима, действительно собравшегося в отпуск после недавней операции в Сирии. Хотелось махнуть на Каспий, где жил друг юности Шурик Дубов, хотелось слетать на Крит или в Хорватию, желательно с компанией. Но просьба Пахомыча перевернула настроение, и утром двадцать восьмого июня Максим сел в поезд Сыктывкар — Ухта и сошёл с него на станции Синдор, откуда через два часа доехал до хутора Синдор, обнаружив на автовокзале попутку.

В начале четвёртого он уже обедал с Николаем Пахомовичем, имея с ним отдалённое сходство: отец Максима был двоюродным братом Пахомыча.

Жена лесника Евгения Евграфовна, на пятнадцать лет моложе мужа, обрадованная появлением гостя, засуетилась вокруг, выкладывая всё новые и новые домашние яства: солёные огурчики, помидоры, салаты из баклажанов и сладкого перчика, грибы, засыпала Максима вопросами о родственниках.

— Остынь, Графовна, — остановил её Пахомыч, оглаживая бородку. — Успеешь побалагурить, дай человеку опомниться с дороги. Я тебе, Николаич, баньку истопил, щас пойдёшь али к вечеру?

— К вечеру, — сказал Максим, окончательно расслабляясь, положил ладонь на локоть женщины: — Не суетись, тёть Жень, посиди с нами.

— Мясо только доготовлю и сяду, — заулыбалась Евгения Евграфовна. — Соседи кабана забили, я у них свежатинки купила.

— Шкварки сделаешь, с блинами?

— Сделаю, конечно, завтра, поутру. — Женщина убежала на кухню.

— Рассказывай, — сказал Максим, проводив глазами красивую светловолосую девушку, прошедшую мимо хаты Пахомыча. — Кто такая?

— Приехала утром к Песковым, вроде родственница ихняя, из Москвы.

— Симпатичная.

— Тебе видней. Так вот, пошёл я за грибами в среду… — Пахомыч поведал племяннику историю встречи с фотографом в лесу и пропажей лося и медведицы. — Что скажешь?

Максим поймал вилкой груздь, положил в рот, пожевал.

— Королевская засолка! Насколько я тебя знаю, горилку ты не употребляешь один.

— Ну?

— Значит, показаться тебе не могло.

— По делу говори, — обиделся старик.

Максим приподнялся, сжал плечо лесника.

— Извини, пошутил неудачно. Одно могу сказать с уверенностью: дело странное. Медведица была с детёнышами и никуда с ними сбежать не могла. Отсюда вывод: её убили, а тушу забрали.

— Кто? Не слышал я выстрелов. Да и забрать двухсоткилограммовую тушу непросто. И подъехать к тем местам нельзя, болото кругом, просеки ещё чистить и чистить.

— Вертолёт?

— Не было никакого вертолёта. Фотограф шастал, с бельмами вместо глаз, аппарат у него навороченный, а больше никого я не видел, и следов никаких.

Максим с удовольствием доел солёные грибы, взялся за огурчик.

— Пойдём завтра, покажешь, где видел фотографа.

— Конешное дело, покажу.

Где-то за лесом послышался приближающийся стрёкот, хутор накрыло гулом вертолётных лопастей.

Мужчины переглянулись, выбежали из хаты.

За околицей Синдора, ближе к узкоколейке, садился вертолёт, новенький, бело-голубой «Ка-226» с соосными винтами.

— Не к тебе, случайно? — спросил Максим.

Пахомыч поскрёб в затылке.

— Лесник — не велика шишка, я сам к начальству езжу на электричке или на мотодрезине. Кого это нелёгкая принесла?

— Сходи.

— Ладно, накину кафтан, схожу. А ты пока чайком побалуйся.

Пахомыч нырнул в дом, накинул старую брезентовую куртку с надписью «ССО Сыктывкар» на спине, потрусил к концу улочки, почти не тронутой колёсами наземного транспорта. Машина, по его рассказам, имелась только у одного соседа, остальные пользовались гужевым транспортом.

Вернулся лесник через двадцать минут, когда Максим уже допивал чай с ежевичным вареньем.

— Охотники прилетели, мать их, с самого Сыктывкару, генерал какой-то и его подельники. У двоих рожи чисто бандитские. С ними наш синдорский охотовед и егерь Сашко Степчук, я его знаю, встречались пару раз.

— Почему решил, что это генерал? — Максим расслабился, потянуло в сон.

— Егерь признался.

За стеной хаты послышались мужские голоса.

Максим выглянул в окно.

За оградой, на улице, стояла девушка, которую он заметил раньше. Дорогу ей преградили два рослых парня с лицами полицейских, стоящих в оцеплении: у них были одинаковые квадратные челюсти, одинаковые скулы, способные наверно служить деталями капканов, и одинаковые глазки неопределённого цвета. Разнились лишь причёски: у одного, ушастого, была короткая стрижка, второй, широкоротый, был наголо брит. На обоих красовались пятнистые штаны и коричневатые майки армейского образца, подчёркивающие гипертрофированно накачанные мышцы.

Максим прислушался.

Парни предлагали девушке пойти с ними, посидеть в приличной компании, познакомиться с очень хорошим человеком. Девушке, судя по всему, их предложения не нравились.

— Пойдём, дура! — не выдержал один из них, с оттопыренными ушами, цапнув её за плечо. — Ты же ещё не знаешь, кто тебя приглашает.

— И не хочу знать, — сбросила его руку блондинка.

За дело взялся второй амбал, широкоротый и полностью бритый.

— Не кочевряжься, он тебя озолотит, у него в руках весь Сыктывкар.

Максим вышел из дома, открыл калитку под взглядами замолчавших парней. Напрягаться не хотелось, поэтому он сделал попытку разойтись хитро-мирно:

— Маша, что стоишь, заходи, все уже за столом.

Девушка поняла его замысел, улыбнулась.

— Не пускают вот.

Максим оглядел мордоворотов, наряженных совершенно специфически, по-военному, в берцах, но без курток.

— Ребятки, пропустите девчонку.

Широкоротый сжал кулак, лизнул костяшки. Он явно был не прочь размяться.

— Она шла мимо.

— Её дом рядом, тётки ждут приглашения. Кстати, кто вы такие? Что-то не припомню вас среди местного населения.

Парни переглянулись.

— Мы охраняем территорию, — сипло проговорил лопоухий.

Широкоротый заржал.

На крыльцо вышел Пахомыч, из-за его плеча выглянула Евгения Евграфовна.

Максим покосился на них, вышел на улицу, взял девушку за руку, повёл к дому. Проходя калитку, спиной почуял движение широкоротого, взял т е м п, подхватил с земли лежащую штакетину и подставил под удар амбала.

Раздался треск. Штакетина переломилась пополам.

Широкоротый охнул.

Максим оглянулся, аккуратно закрыл за собой калитку, сочувственно качнул головой:

— Осторожнее кулаками-то махай, паря, без руки остаться можно.

— Да я тебя… — рванулся к нему широкоротый.

Лопоухий удержал его за плечо.

— Успокойся, Петро, тут ещё тёлки есть, чо к этой вязаться. В следующий раз пригласим.

— Советую обходить и её, и всю деревню, — сказал Максим спокойно, катнув желваки. — Не ровён час, гробы придётся в Сыктывкаре заказывать.

— Чо ты сказал?! — удивился лопоухий.

— Чо слышал.

Максим взял девушку под локоть, повёл к дому, прислушиваясь к шуму за спиной. Но «охранники» не рискнули затевать прямую ссору с жителями хутора, потопали прочь, прошипев:

— Мы тя ещё встретим, долбон!

— Не знал, что ты долбон, — пошутил Пахомыч, когда все прошли в горницу. — Не зазорно?

— Пусть говорят что хотят. — Максим оценивающе поглядел на девушку, не испытывавшую никакого страха; вблизи она показалась ещё более милой и домашней, серо-зелёные глаза сверкнули пониманием и признательностью, хотя в их глубине прятались уверенность и сила. — Извините, пришлось сманеврировать. Не люблю скандалов и драк.

— Я поняла, — кивнула она с прежней располагающей улыбкой. — Не все рождаются драчунами.

Пахомыч сделал движение, но Максим отрицательно мотнул головой: мол, не вмешивайся.

— Да уж, у каждой Машки свои замашки. Одна любит чашки да ложки, другая пряжки да серёжки. Кстати, как вас зовут?

Девушка засмеялась.

— Ольгой меня зовут, к соседям вашим приехала.

— К Песковым, — добавил Пахомыч.

— К ним. А вас, значит, интересуют пряжки да серёжки?

— Нет, по большей части чашки да ложки. Поесть вкусно, знаете ли, люблю.

— Что ж, дело стоящее. Благодарю за помощь, мне тоже не хотелось устраивать соревнования по борьбе. Я заметила, вы сегодня приехали.

— Совершенно верно, завтра с Пахомычем по грибы пойдём с утра, не хотите присоединиться?

Предложение застало Ольгу врасплох.

— Спасибо, я подумаю… э-э…

— Максим. — Одинцов протянул руку.

— Он… — начал Пахомыч.

— Путевой обходчик, — закончил Максим, — осматриваю железнодорожные пути.

Рука у Ольги оказалась твёрдая, сильная и горячая, держать её в своей было приятно.

— Обходчик, — повторила она с ноткой иронии, — это славно. Никогда не знакомилась с обходчиками.

— Может, посидите с нами? — предложила Евгения Евграфовна.

— Нет, меня ждут, начнут беспокоиться, мы ещё встретимся.

— Дайте свой мобильный, — попросил Максим, — и возьмите мой, на всякий случай.

Ольга поколебалась немного, думая о чём-то своём, однако записать номер Одинцова не отказалась, потыкала пальчиком в экранчик айфона.

— До свидания, приятно было познакомиться.

Максим проводил её до калитки.

— Пойти с нами утром не надумали?

— Я рано вставать не привыкла, — виновато шмыгнула носом девушка. — По натуре я сова.

— А я жаворонок, — огорчился Максим. — С утра прекрасно работается, голова свежая, на подвиги тянет.

— Для путевого обходчика это прекрасное качество.

Глаза их встретились. Было видно, что Ольга понимает его игру и в обходчика не верит. Но и он видел в ней больше, нежели она пыталась скрыть, уж больно независимо она держалась при разговоре с мордоворотами в камуфляже.

— Я вам позвоню.

— Или я вам.

Неподалёку, за последним домом хутора раздался взрыв хохота.

Оба повернули головы в ту сторону.

— Разрешите проводить? — сказал Максим.

— Мой дом напротив, — отказалась Ольга. — До завтра.

Она быстро перешла дорогу, скрылась в палисаднике соседней хаты.

Максим проводил девушку глазами, отмечая особенности походки и достоинства фигуры, вернулся в дом.

— Согласилась? — прищурился Пахомыч.

— Позвонит, — задумчиво ответил Максим. — А может, и не позвонит, особа она волевая, себе на уме.

Спать он лёг совсем рано, сразу после десяти часов вечера, с удивлением подумав, что ему нравится простота уклада родичей и их природно добрая линия жизни. Они принимали жизнь такой, какой она была, не ругая ни большую власть, ни местных чиновников, озабоченных своей выгодой, ни соседей. С ними было тепло и уютно.

Однако спокойно уснуть ему не дали.

Уже засыпая, краем уха он поймал далёкий девичий крик, лёг было на другой бок и рывком сел на кровати. Вспомнились «быки» в камуфляже, приставшие к Ольге. Никакие моральные принципы их не тяготили, и поиск «других тёлок» на хуторе мог закончиться печально, тем более что служили они какому-то генералу, считая его железной «крышей».

Пахомыч, увидев одетого в спортивный костюм племянника, удивился:

— Ты куда?

— Пойду посмотрю, что за шум.

— Не ходи, охотнички бузят. Федосовы представили им новую домовину, а рядом Пинчуки живут, три девки у них, и все не замужем.

— Я сейчас.

Максим вышел на улицу, обошёл дом Песковых, вглядываясь в его окна и желая увидеть Ольгу, но никого не увидел. Зато во дворе нового дома дым стоял коромыслом, по двору метались две девушки, причём без особого веселья, судя по их вскрикам и слезам, одна из них увернулась от широкоротого бугая, выбежала на улицу. Здоровяк рванулся за ней, увлекшийся забавой, и наткнулся на Максима. Остановился, туго соображая, что за препятствие выросло на пути.

Солнце зашло за леса, но было ещё светло; в этих краях оно садилось летом к одиннадцати часам вечера.

Девушка, плотненькая, невысокая, в зелёной маечке и джинсах, обтягивающих полные бёдра, спряталась за спину Одинцова, всхлипывая.

— Дяденька, скажите им, пусть не лапаются!

— Дяденька, — ухмыльнулся широкоротый, — шёл бы ты отсюда! Не мешай веселиться.

Возня во дворе прекратилась.

Вторая девчушка съездила ушастому верзиле по физиономии, шмыгнула в дом, за спину какой-то пожилой женщины.

Ушастый заметил Максима, шагнул к калитке, почёсывая щеку.

— Вот дурра, в баню не хочет. А это хто?

— Где родители? — спросил Максим у спрятавшейся за спиной девчонки; ей от силы было лет восемнадцать.

— Папа в бане, с приезжими, мама к соседям ушла.

— А это что за женщина?

— Тётя Хруза. Шурка там сидит.

— Проводить? Или ты лучше у соседей посидишь?

— Вот сучара! — опомнился широкоротый. — И тут вмешивается! А не хочешь засунуть… в… — Он грязно выругался.

Максим сдержался.

— Идём к нам?

Девчонка кивнула, со страхом глядя на мордоворотов, разгорячённых спиртным.

— Ну уж х… тебе! — рявкнул широкоротый, ударом ноги снося калитку.

Под зеленовато-коричневой майкой шевельнулись чудовищные мускулы. С виду он был дуболом дуболомом, но противником неожиданно оказался серьёзным, так как практиковал унибос^[1], хотя и в самом примитивном варианте. При этом реагировал он на движения Максима очень быстро и скользко, работая туловищем как невесомым предметом.

Вспомнились тренировки с наставником по барсу.

На каждый удар-выпад Максима он реагировал экономным движением туловища, то сближаясь, то удаляясь от соперника, то отклоняясь влево или вправо. Почти все атаки Одинцова он пропускал мимо, и это при том, что Максим сам был чрезвычайно подвижен, несмотря на габариты и вес.

Работа в таком ключе вообще производит большое впечатление на противника и очень зрелищна, хотя очень утомительна: боковые мышцы человеческого тела развиты слабее всего и держать их в постоянном тонусе трудно. Однако Максим в совершенстве постиг это искусство, находясь в постоянной физической форме, поэтому, показав широкоротому бойцу умение «качать маятник» и заметив его растерянность, вошёл в темп и одним ослепляющим ударом в лоб послал атлета в нокдаун.

Широкоротый отшатнулся назад и упал на забор, едва не повалив всю секцию.

Его ушастый напарник тупо проводил приятеля глазами, поднял голову, шагнул к Максиму.

— Ты… щас…

— Ох, не советую, — не двинулся с места Максим. — Дорого будет стоить.

— Чего?

— Лечение.

Во дворе появились четверо мужчин, обёрнутых простынями, с банками пива в руках. От них валил пар.

Лопоухий оглянулся.

Первым подбежал чернявый тип с усиками, глянул на ворочавшегося у забора мордоворота, заговорил быстро:

— Что тут происходит? Петро, я же говорил!

Лопоухий растерянно кивнул на Одинцова:

— Он… вот… тута…

— Сажайте своих псов на цепь, — посоветовал Максим. — У них крыша едет от сознания вседозволенности.

К забору вышел могучий толстяк с холодными угрюмыми глазами навыкате. С него градом катил пот.

— Ты чего себе позволяешь, не знаю, кто ты там есть?

— Беги домой, — погладил по плечу вздрагивающую девчушку Максим, ответил: — Врач я, больных лечу, вразумляю, кого надо.

— Я сейчас позвоню кому надо, врач, живо ознакомишься с… коллегами.

Максим усмехнулся уголком рта, покачал пальцем.

— Так ведь и я позвонить могу, господин генерал или кто вы там на самом деле. Проверим, чьи коллеги приедут раньше?

— Геннадий Фофанович, — взревел лопоухий бугай, — разрешите, я его в бараний рог!..

Толстяк окинул спокойное лицо Максима нехорошим оценивающим взглядом, махнул рукой.

— В другой раз, не будем портить себе отдых.

— И другим тоже не надо, — согласился Максим, поворачиваясь к ним спиной.

Показалось, что в окне соседского дома заколебались занавески. Но уже темнело, и Максим решил, что принимает желаемое за действительное.

У дома его встретил встревоженный Пахомыч.

— А я ужо хотел к тебе на помочь бечь.

Максим невольно улыбнулся:

— Да всё в порядке, я только посоветовал им не шуметь.

— А они?

— Вникли.

Пахомыч с сомнением посмотрел на дом, где во дворе толпился народ и слышалась ругань, но Максим не стал его убеждать и прошёл в дом.

На этот раз уснул он быстро.

Примечания

1

Унибос — универсальная боевая система.