Пёзский волок. Серия «Мои кольца. Встречь солнца». Книга первая

Василий Киреев

«Путь длиною в 800 верст, три недели и одно тысячелетие»…«Если запустить руки в болото примерно по локоть, то можно нащупать гать. Не толстые, сантиметров 15 в диаметре, бревна, плотно подогнанные друг к другу, лежат на глубине примерно 30 сантиметров и не дают путнику провалиться в это болото…».«– Проводник потерял фотоаппарат. Наша задача теперь — не потерять проводника…».Рассказ об экспедиции по пути через Пёзский волок — древнюю магистраль из Архангельска в Печору.

Пролог

Идея и подготовка

В марте этого² года, 21 числа, при попытке перейти по снежным наддувам Пинегу у с. Труфанова к Чикинскому Погосту, окончательно «крякнул» злополучный вал головного вездехода экспедиции «Путями Поморов». Эта экспедиция спровоцировала целый набор разнонаправленных интересов и любопытств, которые, помноженные на нашу общую любовь к Северу вообще и архангельским краям в частности, и привели к тому, что мы «заболели» сначала поморскими, а затем и вообще старинными русскими путями. В процессе изучения этих маршрутов, рисуя на картах всё дальше и дальше пунктиры и линии путей, по которым шли и шли поморы, мы оказались просто шокированы размерами этого явления — движения поморов по свету. Первым, действительно серьёзным, трудным, долгим и по времени существования, и по времени прохождения волоком на пути от Пур-Наволока³ на восток, а значит, одним из самых интересных, показался нам Пёзский Волок между Мезенью и Печорой.

Схема волока.

Пёзский Волок — один из основных элементов пути из Новгорода и Холмогор в Югру, Пусту и Мангазею. Путь этот соединял «включенную в сетку» поморских транспортных путей севера, а значит и всего новгородского, а потом и поморского северного края, реку Мезень, посредством её правого притока — Пёзы, пятнадцатикилометрового волока через два озера на Тиманском кряже в левый приток Печоры — Цильму и далее Цильмой — с самой Печорой, открывая новую сетку путей — вниз, в Пустозерск, или вверх, к проходам через Урал в Обь.

Никогда мы не готовили поход так тщательно, как в этот раз. От корки до корки прочитаны и обсуждены были описания Шренка, прошедшего в 1837-м Пёзским Волоком, местом, «к которому стремится каждый путешественник, находящийся между Мезенью и Устьцыльмою»*.⁴

Мы повстречались с Николаем Анатольевичем Окладниковым, прошедшим Волок с экспедицией «Ушкуйники» 1992 года, подружились с ним и перечитали его дневник:

«На всем протяжении водно-волокового пути наиболее трудным был переход с Мезени на Печору, особенно переход через 15-километровый волок…»⁵

А в довершение всего мы провели ещё и авиаразведку всего пути, спасибо «Авиасервису» в целом, а также летчикам Сергею Дитятьеву и Сергею Пиганову, Вечная ему Память, погибшему в катастрофе Як-18Т в то время, когда мы выходили на Волок. По результатам авиаразведки и был составлен маршрут и график движения.

Наша техника представляла собой квадроцикл (далее он «квадрик» или «Гризлик») «Ямаха», оборудованный лебёдкой и прицепом, трансформировавшимся при помощи баллонов катамарана «Вольный ветер» в плот, на который можно было этот квадроцикл установить для транспортировки водой, и надувную лодку «Корсар» под ямаховским мотором. Также квадроцикл был укомплектован болотными расширителями колес J-Wheels. Потом уже, в процессе движения, на передний багажник квадроцикла был «присобачен» кофр с бензопилой, и это, я хочу вам сказать, совершенно уникальное транспортное средство. Полноприводный квадрик с лебёдкой, болотными расширителями колёс и бензопилой может проехать абсолютно везде. А если он с прицепом-плотом от катамарана, то и проплыть, так что, забегая вперёд, считаем, что родили совершенно универсальный способ передвижения. Хоть в кругосветку.

«Доездинг». А также «настроинг» и «параллелинг»

23 августа экспедиционный автомобиль с техникой, Димоном и Серёгой стартовал из Москвы, а мы с Олежкой направились на самолёте прямиком в Ломоносовский зал Гостиных Дворов (Архангельского краеведческого музея) — на конференцию, на которую пришло неожиданно много народа. Вообще, это общее свойство — всегда, когда тема наших выступлений касается мест, известных слушателям, она вызывает более горячий интерес, чем в аудиториях, для которых наши маршруты — лишь абстрактные области на карте.

24 августа. Торопиться, вроде, некуда, ребята в пути. Но и сидеть на месте тоже сил уже нет. Решаем ехать в Мезень, тем более, там нас уже ждут и проводники, и предупрежденный о наших планах музей. Вместе с нами решает ехать Анатолий Иванович, наш хороший знакомый. Он родом с Пинеги, и там у него родня. Это ровно половина пути, здесь он останется, а мы поедем дальше. Мы этому только рады — с некоторых пор общение с сельскими жителями на Пинеге вызывает у меня приступ жизнерадостности, прилив сил и энергии. Наверное, я вампир…

Асфальт, если кто знает, на этой дороге заканчивается километров через 70 от Архангельска. Затем он снова появляется, чтобы на сотом (традиционная остановка в посёлке Белогорский, в круглосуточной кафешке с котлетами за 10 рублей) километре исчезнуть навсегда. До Мезени от Архангельска под 400 километров, на всём протяжении которых дорога — этакая гребёнка, что быстрее шестидесяти и не поедешь, да плюс всё утро сегодня моросит мелкий противный дождь, и пыль из-под колёс меняет агрегатное состояние, переходя в светло-коричневую жирную жижу, ровным слоем покрывающую стёкла, а подпрыгивающие на гребнях колёса заставляющую скользить в поисках опоры. Так что расположенная на примерно 200-м километре Пинега — середина пути, которую мы достигаем аккурат к обеду.

Если прямо на въезде в Пинегу повернуть направо, к реке, а потом вернуться назад по берегу примерно на полтора — два километра, можно попасть в д. Цилома, где и живет родственник нашего провожатого, Саша. Цилома — типичная деревня, в отличие от имеющей статус села, но бывшей когда-то городом, старинной Пинеги.⁶ Саше чуть больше полтинника, он крепок и жилист и выделяется некоторым, на первый взгляд, картинным разворотом плеч — абсолютно ровная спина, как будто сзади к ней привязали доску. Саша сразу сетует: поздновато предупредили мы о нашем приезде, женщины-то в лес ушли, так что всё сам. Но звать обедать не спешит — перемещаясь достаточно скорыми и уверенными шагами, тем не менее, не торопится, делает всё с достоинством. Через какое-то время мы начинаем понимать, что «всё сам» — это и есть основа его достоинства, а ещё через какое-то время мы понимаем и то, что «сам» означает не только «самостоятельно», но, как в бородатой присказке, и то, что «без ансамбля» — то есть, один. Вот капуста, которую он посадил сам. «Выбирай вилок себе», — это он мне. И наш продуктовый набор пополняется и луком, и морковкой, и свёклой, и картошкой. Но отказываться нельзя, потому что это же он сам.

Вот тут я прервусь и поясню читателю, что я так подробно стал рассказывать о Саше неспроста. Дело в том, что на рассказ об этом путешествии нужно немного настроиться. Двигаясь от Архангельска на северо-восток, мы очень постепенно погружаемся в мир, где жизнь устроена по-иному. А село Пинега, как мне кажется, та граница, где пора уже переключить некий тумблер в голове, чтобы адекватно подключиться к сети с несколько другими характеристиками. Вообще, я, наверное, должен сразу признаться, что рассказывая об этой экспедиции, я хочу в большей степени, чем маршрутами, приключениями и находками, поделиться с вами вот этой абсолютно изменённой, сдвинутой, смещённой и в другом масштабе существующей системой координат, в которой живёт этот мир, к северо-востоку от Пинеги. Когда я вернусь, я, пугаясь на улицах машин и недоуменных взглядов людей, с которыми нечаянно поздоровался или которым просто улыбнулся, очень остро буду ощущать, что это наш, а не их мир перевёрнут, растянут и искажён. Что это в нашем мире нельзя просто провести параллели и представить на воде Москвы-реки скользящую лодью летом, или задорный смех и кулачный бой на её льду зимой. А в Пинеге уже можно, не говоря уж о Пёзе, на которой возможно одновременное сосуществование ведомых новгородцами варягов 11 века, многочисленной рати Ушатого, идущей Волоком, чтобы соединиться с отрядами Бражника и Курбского 15-го, ватаги злодея Зажёги, убегающего в сторону Волока от возмездия лешуконского крестьянина Пашко 17 века, сидящего под самодельным навесом над дневником, исписанным аккуратным немецким почерком, в лодке, влекомой идущими по колено в майском снегу крестьянами Александра Шренка в веке 19-ом, посыльных адмирала Колчака, пробирающихся к занявшим Архангельск интервентам начала 20 века, и уставших от постоянных завалов, но нашедших силы для переноса в музей колоды, «ушкуйников» конца века предыдущего. Представляю, какими глазами должны смотреть все вышеперечисленные люди, повернув головы на звук мотора идущего по Волоку квадроцикла века 21.

В этом измерении и сейчас живут люди. Будут и другие, просто Саша — первый.

— А это — баня, рассказывает о своих «самоделках» Саша. — Печь я тоже сам.

— Печь-то сложно, небось?

— Дак, что ж сложного? Я и дома переложил. Дом-то старый, я его приподнял, выровнял, венцы заменил. Дак и печь заодно уж. Пойдём в гараж сначала. — В гараже — рабочая лошадка, трактор Т-25, — Сам за ним ездил. Только вот беда, не делают к нему ни плуг, ничего. Я вот сам сделал, смотри! У меня весь район потом чертежи срисовывал, работает, как миленький. Трактор — первое дело, всё на нем.

— У него корреспонденты интервью брали, а с завода инженеры приезжали, — комментирует мне Анатолий, а сам дергает Сашу за рукав, — веди гостей в дом-то, накорми, а то всё рассказами потчуешь, а им ехать ещё.

— А что, новый-то дом не пойдём смотреть? — обиженно спрашивает Саша. — Я его сам строю…

Идём. Недалеко от старого — сруб нового дома, он подведён под крышу, но ещё не пропилены окна и двери, поэтому и внутрь приходится попадать, подлезая под сруб через лаз. Саша вдохновенно рассказывает о том, где будут спальни и кухня и откуда будет чудный вид на Пинегу, а у меня на языке один вопрос:

— А что, дом тоже сам? В смысле, один?

— Дак, вот, сложно дом одному, — сетует Саша. — Но ничего, я приспособился. Вот, смотри: сюда трактором, здесь блок, эдак заведу один конец. В этом году приспособился. В прошлом-то не мог, руку повредил.

— А сейчас прошла?

— Да где там, — показывает он на плохо гнущиеся пальцы, — немного поджила, да и я приспособился: я вот эдак ей, — и он показывает, как он заводит негнущуюся руку за спину…

Женщины пришли с грибами, и за столом — картошка, грибы, жареные и солёные, и сковородка вкуснейшей речной рыбёшки. Всё сегодняшнее, сам сегодня с утра сетки проверил.

— Ну, по одной за знакомство?

После «по одной» разговор пошёл веселее. Вот, например, пять запомнившихся из него сюжетиков — рассказок, локальное, так сказать, «Ребятам о зверятах».

«Утки».

— Эхх, ребята! Знал бы, что приедете, уток с собой дал бы. Вчера ездил на тракторе, вижу — утки. Ну, две-то стрельнул. Дак ветер был, их за озеро отнесло. Не стал раздеваться, лазать за ними. Знал бы, что вы будете — слазил бы.

— А так что, пропали?

— Да не, ты что. Кто ж их возьмёт-то? Завтра на тракторе с той стороны заеду…

— А собаки-то не было?

«Собака».

— У меня отличная собака. Только молодая ишшо, дак в воду лезть-то не хочет… Вот я её и обучаю. Как обучаю-то? Дак, стрельну утку, разденусь, да принесу ей. А как же? Надо ж всё самому показать…

— А часто на охоту-то ходите? Много зверя?

— На охоту… — передразнил Саша. — Идёшь по делам, дак и принесёшь что.

«Заяц»

— Вот, пошёл я в лес. Грибов набрал — дак чижало идти. Гляжу, прям на тропинке — заяц. Стоит, смотрит. Ну, я и его принёс домой.

— Как принёс?

— Ну как, как. Поймал и принёс.

— А что, с ружьём, что ли, за грибами-то ходите?

— Да с каким ишшо ружьём? Так принёс. Загонял и принёс.

— Как загонял?

— Да что ж ты непонятливый, дак? Ну он от меня, я за ним. Он опять от меня, я опять за ним. Вот, и загонял. А ещё сижу вот в лодке на озере…

«Олень»

…Глядь — рога плывут, прям в воде. Подплыл к ним — а то олень. Ну, я ножом его. Вот, с мясом теперь.

— Да ты про зиму-то, про куропаток, — вступает снова в разговор Анатолий Иванович.

«Куропатки».

— Зима. Вот, он за рулём (показывает пальцем на Анатолия). Да что я — ты и говори.

— Ну да, зима. Я за рулём, метель — еле дорогу видно. А сзади — Саша сидит. Вдруг как крикнет мне — «А ну, стой!» А сам окно открывает. А карабин у него пятизарядный. Только остановился — а он «бабах, бабах, бабах, бабах, бабах». Стоим, тишина. Минуту стоим, другую. А потом он и говорит: «Что, долго стоять-то будем?» — «Дак, а что?», — отвечаю. «Что, что. Лыжи надевай, да за куропатками дуй». Надел я лыжи — пошёл в указанную им сторону. Приношу четыре куропатки. «А пятая где?» — «Дак, всё обыскал, нету…». «Ээх, — произносит Саша, — ладно, я сам». И через пять минут возвращается с пятой.

Были ли еще рассказки? Может, и были. Хотел, например, схватить Саша убитую утку из воды, да промазал, рукой-то. Руку вытаскивает, а в ней окунь трепыхается… А, может, и не было. По второй?

— Вы, ребята, пейте. А мне ещё самому работать нужно…

Тогда и нам надо двигаться — по пути у нас ещё паромы, а они в это лето в темноте не работают. Проезжаем Кулойский канал, рассмотрев в этот раз здание управления. Потом Кучин Нос⁷. Притормаживаем у Олмы, без труда находим просеку, по которой в марте выбирались из подтаявшего Кулоя через лагерные бараки урочища Игнашево. Вот и граница Мезенского района. И точно по границе административной — граница природная, небо с той, мезенской стороны, чистое, а лес и дорога освещены солнцем. Пожалуй, тоже знак.

Через широченную у Кимжи Мезень в этом году понтон. А вот через Пёзу — паром. Смешной паромчик через Пёзу вмещает в себя пару-тройку машин, зато работает «по факту»: подъехала машина — он и едет.

Паром через Пёзу

Через большие реки — сложнее, там расписание. Разглядываем Пёзу. Такая вот она здесь, в районе своего устья. Видно, что вода-то уходит. Неужто опоздали немного?

В Мезени — череда ремонтов. Ремонтируется выложенная бетонными плитами центральная улица — плиты выковыривают, переворачивают другой стороной и укладывают на место. Ремонтируется музей — старый дом, где он помещался, где нас встречали в марте и вселили такой интерес к путям поморов — перебирают; музей же занимает одну комнатку в здании, на первом этаже которого расположены бани. Встретивший нас Николай Окулов провожает в квартиру в двухэтажном деревянном доме прямо за банями, которую использует как гостиницу местный батюшка, когда к нему приезжают паломники. Но сейчас в Мезени нет ни батюшки, ни паломников, и мы с благодарностью останавливаемся там на ночь. Водопровод, к которому подключен этот дом, тоже ремонтируется, поэтому берём вёдра и идём за водой в дом Николая, ибо окрестные колонки тоже подключены к тому же водопроводу. Уже вечером созваниваемся с ребятами на экспедиционном автомобиле — они остановились на ночь около парома через Двину у Холмогор — Усть-Пинеги. Это большой паром, и он ходит по расписанию.

25 августа. С утра мы в бане. То есть, в комнатке над баней, в которой располагается теперь контора музея. Служащие с трудом подбирают необходимые для нашего сегодняшнего разговора карты — все экспонаты тщательно и компактно уложены в предоставленные на время ремонта помещения. Но интерес к походу большой: Николай Федотыч пытается даже остановить кого-то из желающих придти. Но в тесноте, да не в обиде. Главное действующее лицо на встрече — В. И. Дранников. Он побывал на волоке в 1985, с вертолётной экспедицией, высадившей их у озёр и забравшей у места начала волока на Рочуге. Тогда зарубок было больше, и это им удалось вывезти оттуда две колоды, украшающие теперь экспозицию Гостиных Дворов в Архангельске. Впрочем, разговор с ним я пересказывать не буду. Нет, скажу ещё, что Владимир Иванович подробно рассказал нам и о других волоках из Мезени (и Двины) в Печору, и из Печоры в Обь. Хорошая добавка знаний к собственным изысканиям перед следующими этапами.

Созваниваемся с ребятами на экспедиционной машине — они уже в Пинеге. Так что, докупив кое-каких продуктов, решаем выдвинуться навстречу, дабы перехватить их у переправы через Мезень. Погода опять портится, снова затянуло небо и пахнуло осенью, как пахнут в лёгком воздухе невесомые мельчайшие капли то ли дождя, то ли тумана…

Вот они!

Экспедиционная машина — «Деф» — на выезде с парома. Мезень.

Сразу едем в Бычье, от переправы тут рядом: меньше, чем через километр — поворот с дороги на это село. Поначалу кажется, что дорожка получше той, что ведёт в Мезень; по крайней мере, тут нет гребёнки. Но есть другие подвохи — вот этот понтон из двух старых барж большой водой затопило…

Дорога на Бычье.

Это переправа через приток Пёзы, реку Няфта. За неделю перед нашим выездом Николай Федотыч позвонил и сказал, что начинать придется ниже, в Бычье не проехать. Но теперь вода слегка спала. У Бычья скошенные луга и поставлено сено, что не может не радовать глаз. Но дорога портится настолько, что на нашей машине — «Ссанг Йонге» — включаем полный привод. Пёза здесь полноводна, а паром у Бычья совсем маленький, наши две машины («Деф» — то с прицепом) входят с трудом.

Паром у Бычья.

И его приходится ждать — паромщик ускакал на своём мопеде в деревню. Но его быстро «вызвонил» подъехавший перед нами местный житель. Тут, кстати, сотовая связь уже отсутствует, как класс, но у местных жителей есть обычные, стационарные телефоны, и с собой они носят трубки радиотелефонов. Такая вот мобильная связь… Вдоль Пёзы, кстати, проложена телефонная линия, и это всё, что связывает жителей дальних деревень с миром. Ну, кроме самой Пёзы.

А парень, вызвавший паромщика, пропускает нас вперёд: «Дак, я ж домой еду…». Потом окажется, что он — сын хозяина дома, который мы использовали, как «стапель» — место сборки и постановки на воду наших плавсредств. Кстати, о Бычье. Тут склоняют так: Бычье, Бычья, Бычью… Да, для настройки. Вот, попробуйте произнести нечто среднее между «Бычье», и «Бычай»… а, всё равно не получится, как у местных. Вообще, местный говор (гово́ря) — тоже то, что настраивает вас на другое восприятие. Вот, попробуйте представить… высокий уго́р, на котором пожилая крестьянка в платке ставит вёдра на землю. Глядит на вас, приставив, несмотря на пасмурное небо, ладонь ко лбу. И спрашивает: «А магазин-то по́ло́й?» Вот так и произнесите полой, с двумя ударениями, но на первый слог чуть сильнее. И, видя недоумение в ваших глазах, удивляется: «Мещана, чтоль?». И добивает вас, ещё не успевших построить ряд-цепочку похожих слов к слову полой, чтобы перевести его, как открытый. (Ну, как вы это делаете в Болгарии или Сербии — знаете же, как понимать славян? Подбирать к непонятным словам аналоги, а к ним — синонимы, главное — успевать…) Да, добивает фразой, произнесенной самой себе: «Ну, по́йду во́ды принёсу!». Впрочем, сюжет подсказан Олегом Коткиным — сюда я его для «настроинга» вставил…

А Пёза преподнесла жителям другой сюрприз. Вы же читаете рассказ с открытой картой? И какой же тогда паром перед Бычье, оно же с этой стороны?

Бычье-на-Пёзе

Ага, было с этой, до прошлого года. Полой (вот она, с магазином-то аналогия!) водой Пёза срезала мыс (нос, или кляп), на котором находится Бычье, и течёт теперь напрямую. А с той стороны осталась старица, на берегу которой, по привычке, и держат лодки местные жители.

День уже давно перевалил за половину, и сегодня мы не будем делать попыток собрать наши плавсредства — постановка на воду будет завтра. Тем не менее, сегодняшний визит, кроме любопытства по поводу места «стапеля», несёт ещё один, очень важный практический смысл — нам надо поставить новую «Ямаху», приехавшую на «Дефе», на лодку-ракету Николая Окулова. Мотор совсем новый, обкатать его в Москве мы не успели, поэтому надо поставить и завести. Пока мы будем чай пить, с шанюжками⁸ с черникой и морошкой, он потарахтит на холостых, потом прибавим газку и оставим работать, под надзором Александра, гостеприимного хозяина дома в Бычьем, и его сыновей, может и до утра, до нашего завтрашнего окончательного приезда. Проезжаем через деревню, через двор Александра, луг за которым приводит к обмелевшей старице, лишь год назад бывшей основным руслом. Берег тут — чавкающая «няша», но он достаточно полог и удобен — можно подъехать почти к воде. А на реке — лодки…

Лодки на Пёзе

Та, что справа — и есть на ближайшую неделю наш основной транспорт.

Самое время о лодках, да? Вообще-то, искусство делать лодки — одно из главнейших и древнейших в этих местах. Лодки тут шьют. Вернее, в старые времена шили. В самом прямом смысле шили — скрепляли доски еловым корнем, как верёвкой. Причём, на гвозди перешли относительно недавно — шитая лодка служила в разы дольше той, что на гвоздях. И сейчас остались мастера, способные сшить лодку. Про одного такого мастера зашёл и у нас как-то разговор с Окуловым:

— Виктором его зовут. Он ещё на Соловках работал….

–… в Морском музее, на Сельдяном мысе, — подхватил я.

Но это не мир тесен, я перестал употреблять эту расхожую поговорку. Нет, тут люди знают всё и обо всех, особенно, о людях, по-настоящему уважаемых. Но к лодкам. Понятие «шить» лодки осталось в ходу, оно относится и к лодкам, построенным из досок посредством гвоздей. И пусть, что не еловым корнем. И пусть в основе конструкции — доски, а не «курица» (ой, кокора, или лучше, ко́рга) — заготовка из части ствола дерева, переходящей в корень и задающая, тем самым, изгиб носовой части…

В каждом регионе лодки делают по-своему, приноравливаясь к тем условиям, по которым ей предстоит ходить. Вот лодка жителя нижней Пёзы (хм, вот ещё тема — жителей Пёзы знаете, как зовут? Пе́зяна… «Не народ, а пезяна, не товар — железина», расскажу…) — несколько короче, до 8 метров, чтобы можно было выходить на ней дальше, в Мезень и Мезенскую губу, подстраиваясь под беломорскую волну. У цилёмы (у жителей Цильмы, мы туда же идём, да?) лодки длиннее, метров до 12, волна в Печоре другая. Да и много-много разных других особенностей, связанных с необходимостью проходить песчаные косы (кошки) и мелкокаменистые перекаты (а́решник), пороги, а в более раннее время — и переволакивать. Да и перевозить товар, много товара… Вот, в «нашу» лодку тонна груза запросто войдёт, а в цилемскую — все полторы. Это — основной коммерческий транспорт в этих местах и сейчас.

Но у Пёзы есть ещё одна удивительная особенность, сделавшая местные лодки ни на что не похожими. Здесь находятся так называемые «поля падения» — зоны, куда падают отделяющиеся части запускаемых с космодрома Плесецк космических ракет. На Пёзе таких зон аж две — «Бычье» и «Мосеево». Тут можно покопать открытую литературу, скажем, Википедию (для пытливых читателей — можно официальный сайт космодрома ещё открыть) и выкопать, что в зону «Бычье» раньше падали боковые блоки ракетоносителей «Союз», но в связи с уменьшением количества запусков с 1977 года туда ничего не упало. Ну, в смысле, район «Бычье» с 1977 года не используется. А вот в район «Мосеево» падало что-то при запусках ракет «Циклон». Я умышленно в этой части не буду анализировать экологическую составляющую, а то скачусь к обсуждению событий, превративших самое красивое и богатое рыбой, описанное Шренком, озеро Сюрзи в верховьях Рочуги, в «озеро смерти». Объяснений тут, впрочем, два — либо мистика, либо что-то упало (не рассматривать же всерьёз некачественный алкоголь: если этим и можно объяснить массовое отравление там рыбаков, то что тогда не так с самой рыбой?)⁹… Просто «Союзы» в терминологии местных жителей — «керосинки», летающие на традиционном топливе, а вот «Циклон» уже использует для своих ступеней несимметричный диметилгидразин, называемый в простонародье гептилом. Впрочем, трудно сказать, чем лучше получить по голове с небес, керосиновым «Союзом», гептиловым «Циклоном» или даже боевым «Тополем». Последние падают где-то в районе Пинеги — Сии. М-да. Районов падения, оказывается, много, вот, кстати, и «Усть-Цильма», — тоже действующий такой район. Правда, мне не удалось отыскать, что именно туда падает. Но Толя Попов, наш цилемский проводник, пожаловался как-то, что нашёл в тайге какую-то хренотень с проводами, даже с друганом пару дней пытались её разобрать, жили в ней, укрывшись от дождя. С тех пор оба болеют — то печень забарахлит, а то нападёт что-то — песню часа в 3 утра вдруг как запоют… Но именно на Пёзе космическое влияние заметно невооруженным глазом — три четверти, если не пять шестых, всех лодок тут сделаны из упавших частей ракет. На наш опасливый вопрос: «А не страшно словить-подхватить чего-нибудь космического в организм?», местные жители уверенно отвечают: «Да что мы, керосинку, что ли не отличим? А за чем-нибудь страшным тут ракетчики сами приходят». А более продвинутые вообще поясняют, что это не какие-то там обломки, а «обтекатели и элементы силового конуса боковых ракетных блоков». Так что зря клевещут злопыхатели, что космос — лишняя трата денег. В нашей стране космическая промышленность неотъемлемой частью вошла в жизнь далёких Пёзских деревень; падая буквально с неба, космические технологии продолжают свою работу на благо рыбаков и крестьян далёкой Пёзы, заменив морально устаревшее дерево, но сохранив веками отработанные вид и форму речных судов пезян. Впрочем, и космические технологии уже в прошлом — «Бычье» для «Союзов» не используется с конца 70-х, а последний «Циклон» улетел в 2004-м. Вот и вспоминают жители снова, как лодки-то из дерева шить. (Уже после похода я рассказывал о нём в Шотовой, на Пинеге. Когда дошла речь до лодок, мужики-слушатели спросили — шиту́ха, чтоль?)

Пока я тут про космодром «заливал», уже давно водружён мотор на «ракету» (ах-да, самое-то главное. Если сшитая из дерева лодка — шитуха, то как же тогда назвать лодку, сделанную из «обтекателей и элементов силового конуса боковых ракетных блоков»? «Ракета», однозначно), доедены шаньги с морошкой и черникою, допит чай. Пора и честь знать, да и паром через вновь обретенную Пёзу до 11-ти только. Мотор, установленный на «ракету», тарахтит под присмотром хозяина дома. Впрочем, это уже те места, где моторы с лодок не снимают. Зачем, если и двери не запирают? А мы возвращаемся в Мезень.

Ещё долго мы с Олежкой пытаемся заставить спутниковый телефон работать в качестве модема, это даже получается вроде, но с такими скоростями и надёжностью, что часа в два ночи оставляем эту затею в пользу сна.

26 августа.

Несмотря на поздний отбой, просыпаемся рано — от предчувствия сегодняшнего старта и нетерпения. В 9—00 отъезжаем от дома Николая Федотыча, загрузив до предела обе наших машины. Ещё дозаправка — заливаем в Мезени бензином все свободные ёмкости. Топлива у нас уйдет много, но проводники уже позаботились — в Бычье нас ждёт одна 200-литровая бочка, в Мосеево — ещё одна, но точного понимания расхода у нас нет: кто его знает, как оно, с плотом-то, пойдет. Пока «Деф» заправляется, заезжаем за Олегом, живущим на улице Набережной Ленина (тут бы музыку вставить, или у Фёдора Чистякова спросить, не бывал ли он в Мезени?)

Набережная Ленина.

Сорок километров от Мезени до поворота на Бычье проходят в разговорах, навеянных названиями сёл и деревень на указателях.

Так что пора про пезян. Вообще, вот это название жителей тех или иных населенных пунктов с окончанием на «а» — тоже местная особенность. Если жители всей Пёзы — пезяна, то жители, скажем, Дорогорского — дорого́ра, Заозерья — заозёра, и так далее. И даже жители Мезени не мещане, а мещана. Вот сразу в голове мордва, литва… Но у всех жителей деревень есть, помимо литературных, ещё и свои, народные, прозвища. Хотя первый указатель рождает совсем другие мысли. Деревня Заакакурье. (Не знаю, что это название говорит вам, а у меня оно до сих пор ассоциировалось с «прошлой жизнью». По пути из Минвод в Приэльбрусье есть село Залукокоаже. Я понимаю, что это из серии схожести Рабиндраната Тагора и Джавахарлала Неру, Мир с ними Обоими, но вот так). Но всё оказалось гораздо проще — деревня находится за ку́рьей — старицей или протокой. Это сейчас она просто Курья, а когда-то — Ака Курья. Правда, такой анализ надо делать аккуратно, скажем, к пинежской деревне Ру́сковера он не подойдет. А вот следом за Заакакурьем поворот указывает на Ла́мпожню, в которой я бы увидел производное от «по́жня».

— Николай Федотыч, а осталось что интересного в Лампожне? — спрашиваю я, зная, что Лампожня для Мезени — то же, что Холмогоры для Архангельска. Ещё не было никакой Мезени, да и Окладниковой Слободы, из которой она образовалась, тоже не было; была Сокольня, жители которой везли в тогдашнюю столицу этого края, Лампожню, очень ценных соколов, доставлявшихся оттуда к Великокняжескому двору. По мнению А. В. Новикова, приведенному Н. А. Окладниковым (далее по тексту Н.А.) в книге «Мезенские деревни», Лампожня упоминается в исландских сагах 12 века. Я поспорю с Окладниковым ещё, в том числе и в этом тексте, да простит меня наставник, но не в этом вопросе — мне выгодно ссылаться на Новикова, нашедшего в тех же сагах и упоминание о Волоке под веком 11-м; жаль, не указал он первоисточник… Тем не менее, грамота Грозного 1545 года обозначает Лампожню, как место, куда «самоеды приезжают… торговати с русаки», (там же). Кстати, в писцовой книге 1646 года в Лампожне значиться всего 26 жилых дворов. И 69 пустых. А? Знаете, что это значит? Когда мы дойдем до крайних деревень, я, пожалуй, сравню численность их населения в разные годы. И сделаю некий оптимистичный вывод. Но в голову это сейчас пришло, как аналогия с вымиранием нынешних деревень, — Так стоит в Лампожню-то заехать?

— Да туда сейчас не проедешь — Курья-то разлилась!

Что ж. Остается довольствоваться тем, что лампожён называли кибасниками. Всё просто — кибасы — грузила для сетей из обожженной глины, иногда обшитые сверху берестой.

Дальше — Заозерье. Вот тут интересно: жители Заозерья, — заозёра — кислы камбалы. Н.А. считает, что это потому, что любили они сиё блюдо. Хм, не верю. Не верю, чтоб подтекста не было — слишком умён этот люд и ироничен, чтоб так-то прямолинейно. А кислая камбала — очень уж специфический продукт, вкус и запах которого изысканным почитается лишь на Мезени. Говорят, кислую камбалу запрещали даже продавать в своё время в магазинах, делая, впрочем, для местных жителей исключение. Мы, пожалуй, теперь больше знаем о заморских продуктах, обладающих такими свойствами — типа азиатского фрукта дуриана или кхмерского блюда прохока, а тут, поди ж ты, русская кисла камбала. А народ-то, заозёра — с душком, видать. Но кому-то — лучше любого лакомства.

Утомил? Хорошо, уже Дорогорское, центр сельсовета (муниципального образования, простите). Дорогора — совы. Н.А говорит, не спали, по ночам сёмгу ловили, когда запрещено было. Да нет же! Нет не в смысле, что запрещали и ловили, нет в том смысле, что так делали все. А вот Дорогая Гора — она потому и дорогая, что стоит практически уже у впадения Пёзы, на развилке. Пост тут. Или просто местные «казачки» дань собирали; для коробейника и путника гора-то и дорогая. А чтоб не платить, старались проскочить мимо них путники ночью. Вот и не спали «казачки» — дорогора — совы. Нет, не все ещё, не удержусь. На той стороне Мезени стоит особняком моя любимая Кимжа. Они и по жизни особняком, нелюдимые, строгих правил. Да и вообще, чернотропы. Может, потому и сохранили своё село в первозданном практически виде. И промысел в деревне был удивительный — медное литьё. Стоп-стоп! Как же я раньше-то не спросил, ещё при первых визитах в Кимжу? А медь-то откуда? Или спросил, а мне ответили что-то типа «местная», и я тогда не придал этому значения? Кимжа — она же напротив впадения Пёзы в Мезень стоит. А второй нашей целью, после Волока, мы объявили посещение древних Цилемских рудников? Были рудники, ещё при Иване III, на Цильме. А куда ж оттуда медь-то? Только через Волок в Пёзу — самое близкое…

— Я что, вслух?

— Дак я тебе про то и говорю, прерывает не то мои мысли, не то монолог, Федотыч. «Кто плывет? — Пезяна. Какой товар? — железина». Вот тебе и объяснение. — Только первая поговорка — «Не народ, а пезяна, не товар — железина» мне больше по душе, ёмче. И смысл приобретает она не уничижительный, а, наоборот, демонстрирует превосходство — не какой-то там народец торговый идёт, а сами пезяна, которым доверили государево дело — медь возить. Железину. Не то что там товары какие-то.

Но вот мы и в Бычье. Начинается самое неприятное — рутина сборки плавсредств.

«Гризлик» с прицепом. Болотные расширители колес (изобретателю — памятник). На фото их ставят на место. Интересно, поплывет ли квадрик с ними? По няше идет уверенно.

Болотные расширители колес.

— Ну, плывёт же! — это Серёга.

Невозмутимо монтировавший всё это время плот Димон, не обернувшись, бурчит:

— Не верю!

И только закончив сборку и тестирование плота, демонстрирует — вот так плывёт. А потом сам садится за квадр: а так по дну едет. Истина окажется посредине — «Гризлик» с болотными расширителями обладает примерно нулевой плавучестью, если без седока.

Погода постепенно прояснятся — дождю, видимо, надоело, что мы его не боимся. А чего бояться-то — «Деф» оборудован на этот случай «маркизой». Очень удобно под дождем собираться.

Около 5 часов вечера основные сборы закончены, плавсредсвта в воде.

Пьём чай у Александра, опять с шаньгами с лесной ягодой, но торопимся быстрее намазывать на них домашнее вкуснейшее масло, ибо не терпится…

18—30. Старт! Достал меня этот пролог, начинается Часть первая — «Вверх по Пёзе и Рочуге!»

Да. Жители Бычья (бычана) — комарники. А вовсе не «солоки», как в книжке Н. А. А почему — не знаю…¹⁰

Примечания

2

2012 года. Здесь и далее — прим. автора, если не указано иное.

3

Место основания Архангельска.

4

Здесь и далее цитаты, помеченные одной звездочкой, будут приведены по книге: Александр Шренк, «Путешествие к северо-востоку Европейской России…», Санкт-Петербург, 1855.

5

Н. А. Окладников, «Древним Волоком к Пустозерску».

6

Первое упоминание о Пинеге относится к 1137 году — в уставной грамоте о взимании десятины для новгородского епископа с ряда деревень.

7

Самая крупная «подкомандировка» Пинежского отделения Кулойлага (1937 — 1942). Одно из самых зловещих мест ГУЛАГА.

8

Ша́ньги — северное блюдо, круглые открытые пирожки на дрожжевом тесте с начинкой.

9

В 2001—2002 годах на озере отравились токсинами несколько человек, некоторые погибли. Предположения о том, что отравление могло быть вызвано токсичными веществами (гептилом) после падения одной из ступеней ракет, запускаемых с космодрома Плесецк, официально не подтвердились. При обследовании озера телеуправляемым глубоководным аппаратом «Гном» специалисты Института океанологии РАН им. Шершова обнаружили на дне так называемые «ямы», которые периодически выделяют в водную среду газ.

10

Некоторые деревни имели несколько прозвищ — Прим. Николая Окулова