Счастливое детство

Василий Рязанов, 2020

Герои рассказов Василия Рязанова – спортсмены, оказываются в различных жизненных ситуациях. В стремлении к победе – над собой и своими слабостями – у них появляется возможность оценить свою физическую и духовную силу. Поле развивающихся событий не столько беговая дорожка или спортзал, сколько сам человек – его душа. Разве это счастливая жизнь, если люди не умеют «перепрыгивать» себя? И где та грань, которую нельзя переступить, чтобы сохранить собственное достоинство?..

Стометровка

Меня он явно чем-то привлек. И несложно догадаться — чем… Странный: сидит один за столиком и исписывает листочки! Если б дело делал, а то начеркает несколько строчек, задумается и бац — скомкал почти чистый лист, целая груда перед ним!

Больше часа сидит так, заметил. Несложно догадаться: свои песочные часы Тоня уже два раза переворачивала. Песок все сыпется и сыпется — целых полчаса сыплется. А Тоня знает свое дело, не дремлет: где бы ни была — по залу между столиков бегает, крошки смахивает, или на кухне у себя, — всегда вовремя появляется; как чувствует: вот-вот песок весь пересыплется — полчаса закончатся.

Они, часы, на барной стойке стоят, на виду — любой заметит. Все знают, прошло полчаса, перевернула Тоня часы — заказывай очередную кружку пива. Иначе… Нет, ничего не будет, просто закон неписаный такой. А новичкам, кто не знает, предлагает: не хотите ли еще?.. Попробуй «не захотеть», так посмотрит!..

Так вот, парень этот — чудной какой-то, первый раз вижу его — все пишет и пишет. И две кружки пива недопитые на столике перед ним: Тоня дважды часы вращала, вот и выходит, что целый час без толку пролямзился!

Помоложе меня — лет тридцать будет. Худой, чернявый. Сидит себе да рисует буковки. Интересно, что можно писать?.. Хотя какое мне дело!.. Но странный какой-то… Наблюдаю… То задумчивый, неподвижный — полбокала моих может просидеть, не шелохнуться; то накромсает каракули свои, перечитает, заерзает, недовольный, и снова скомкает очередной листок. Нервничает, явно!

Мне не жалко бумаги. Но зачем же писать, если заранее знаешь, что выбросишь?!. Не понимаю я таких!

Друзья мои, как чувствуют, не подсаживаются ко мне. Сижу, наблюдаю… Даже таиться не надо: чернявый весь в своих мыслях, никого не замечает.

…Тоня снова часы перевернула. Не было ее; песок вот-вот весь пересыплется в нижнюю часть… Откуда вынырнула?.. И снова сыпется — теперь уже из полного верхнего отсека — в пустую, нижнюю полость.

А Тоня по рядам пошла — бокалы разносит. Третий перед ним поставила. Вот чудак — не замечает даже! Отхлебнет глоток — и снова в бумажки. А то уставится куда-то не мигая.

Поглядел я в ту сторону: что необычного увидел? В окно гляжу, а там месяц слабый, еле заметный в серости раннего вечера. И ничего больше.

Надоело мне, признаться, глазеть впустую на чудака. В голове хмелек — давно зацепило… Встал я да и направился к чернявому. Тот уже давно не записывает. Обхватил голову руками и замер на целых полчаса.

Подсел я к парню — напротив как раз. Темновато здесь, в углу, как только разбирает записочки свои?

А он, оказывается, и не слышит еще — ноль внимания на меня. Обидно даже!

— Можно?.. Не против?

Тот поднял глаза, как-то мимо меня смотрит… Небрежно махнул рукой: мол, делай что хочешь.

Сидим вдвоем, молчим. Рядом — ворох скомканных листочков, три кружки пива недопитых.

Заинтересовало это меня здорово. Ладно, черт с ней, с бумагой, но чего ж ты пиво не пьешь?.. Может, тараночкой угостить?

Просидел я так, глядя на бедолагу, и самому, кажется, расхотелось желтую гадость хлебать. Вот чародей попался — заворожил, прямо! Так и вообще завяжешь!..

Опять глянул я в окно — куда сквозь меня смотрит чернявый… Все та же луна, но только чуть ярче стала.

В баре шумок: каждая компания — себе на уме. Но и укромный уголок можно найти, вот как этот, где мы сидим.

— Что не пьешь? — спрашиваю.

Глянул наконец-то. Кажется, спустился с небес, может, с той луны, еле проявленной?.. Лунатик, одним словом.

Осмысленно глядит. Заинтересовался все же моей персоной.

Жду. Он все молчит. Но глядит уважительно… Смотри-ка ты, глаза загорелись! Что-то узрел во мне!

Начали мы говорить… Какую-то чепуху несет: болит душа, излиться надо… Лунатик — эт точно!

Чувствую все же — худо человеку. «Ну, так ты сюда правильно забрел, — думаю, — вливай в себя — легче станет. Только чего листы строчить-то, не понимаю!»

…Просидели мы впустую еще полчаса, Тоня две полных кружки плюхнула перед нами. Гляжу: часики пересыпают песочек, — течет время, струится. А я так ничего и не понял еще.

— Как зовут-то тебя? — спрашиваю. Хотя на кой мне его имя?

— Леня… Пчелко.

— Понятно. — Хотя ничего непонятно. И сам себя называю. А наперед знаю: ни к чему нам обоим это знакомство. И все же жаль парня становится.

— Так ты писатель, что ли?.. Хемингуэй?.. У нас тут не пишут. Пивной это бар!

— Да не писатель я — спортсмен… бывший. Бегал когда-то. Года два как завязал.

«Ну-ну, — думаю. — Завязать никогда не поздно, — про свое думаю. И что же дальше?»

А Леня Пчелко разоткровенничался — чудак. Вот что рассказал…

⁂

Сегодня утром я встретил его. Несколько лет не виделись после того случая. Как будто специально кто подстроил, чтобы снова потревожить меня. Да я давно уже особо не печалюсь; так, неловко было, конечно, поначалу. А потом вроде прошло. Успокоился… Иногда вспоминал, но тут же забывал… Теперь понимаю: старался забыть.

А тут вдруг эта встреча. Что-то стоит за ней, движет что-то нами!..

Словно озарение на меня сошло в ту минуту, и увидел себя со стороны еще раз. Не так, как тогда… По-иному. По первости уклонялся от совести; как сквозь пелену смотрел… А сегодня утром понял: никуда не уходят наши впечатления, живы, пока что-то не произойдет — не осмыслится.

Весь день ходил свободный, не искал оправданий. А потом увидел, наконец, себя такого, каким был тогда…

А он-то обрадовался при встрече: позабыл тот забег или сделал вид?

Не мог смотреть я в глаза ему. Солнце слепило.

…Спринтером был я когда-то… И неплохим. Любил побеждать.

Серьезные соревнования в тот день были. Бежали мы стометровку. Серега был среди нас особенным бегуном — глухонемой он. Но не совсем. Немного слышал и немного говорил — хоть и не все разобрать. Общаться сносно можно было, да и на руках кое-что я мог показать. Свои соревнования — среди слабослышащих спортсменов — он не пропускал. Но и на обычных, наших, частенько участвовал — результаты позволяли.

Жили мы в разных городах, но, встречаясь на стартах, сблизились. Дружить не дружили, но приятелями были. Частенько после забегов гуляли вместе.

Леня Пчелко замолчал. Глянул сквозь меня в окно, затем на бокал с пивом. Кажется, удивился, словно стояла перед ним золотая статуэтка Нефертити. Отхлебнул глоток и продолжал.

Первенство Союза проходило. Зрителей на удивление много собралось. Мы оба пробились в финал.

Жара. Сентябрь. В Баку соревновались.

Под вечер прохладней стало. Девятый час шел. Тени от трибун легли на дорожку, воздух посвежел. Комфортно, ощущение — словно в раю.

Прошли финалы барьеристов. Убрали препятствия: красно-белым рядком стоят на обочине.

Вывели нас, спринтеров.

Готов я был тогда: в тройку — знал — войду. Но хотелось стать первым. Только первым!

Опасался двух ребят. Особенно один волновал. Если его «сделаю» — остальные не страшны, думал… Посматривал на его разминку: кажется, в неплохой форме. Нужно собраться!

Бежал я по пятой дорожке. Соперник мой — по третьей. За ним, на второй, стоял Серега. Но на него я даже не обращал внимания: финал на Союзе — максимум для него. Занимали мысли только о себе, о пьедестале.

Томас, стартер наш, пошутил, как всегда, настроил нас, успокоил. И дал команду: «На старт!»

Наша восьмерка опустилась в колодки. Подвигались еще: кто удобно устраиваясь, кто так — для фарсу. Замерли… Хоть я и был сосредоточен на себе, но боковым зрением видел, что происходит слева — четвертая дорожка волновала!..

Сейчас, когда смотрю по телевизору соревнования легкоатлетов, кажется, что выбегают те со старта, ничего не замечая вокруг. Но я-то понимаю, что все «пасут» друг друга: прекрасно видят действия соперников и ориентируются в ситуации…

Команда «Внимание!» Длинная пауза… И выстрел!..

Я уловил, что мой соперник выиграл старт. Мгновение это хоть и незаметно для неопытного глаза, хоть и мизерно, но существует… Отыграть его можно, конечно, но все же допускать нежелательно.

Мы рванули вперед. А за четвертой дорожкой — я сразу и не понял, что произошло — совсем замешкался на старте Сергей. На этот раз он просто не услышал выстрела и остался в колодках.

Рассуждать не было времени, нужно догонять соперника, это — финал!

Метров через десять неожиданно заметил, что легко приблизился к лидеру и через несколько шагов обошел его. Где-то к сороковому метру никого рядом не было, и я уже ликовал, предчувствуя неожиданно легкую победу.

Глянул вправо, затем влево. Мой основной соперник просто бросил бежать — по инерции плавно останавливался.

Позади него — один, второй, третий — прекращали бег финалисты. Далеко позади, возле стартовых колодок, стоял растерянный Серега: рукой прикоснулся к уху, показывая Томасу, что не услышал стартового выстрела.

Но правила едины; забег никто не останавливал. Я и несколько финалистов продолжали бег… Ничто не могло помешать моей победе — только добеги… Все я сообразил тогда, скорее почувствовал. Всегда удивляюсь: как за несколько коротких мгновений человек может столько осознать и понять?!.

Но мне так хотелось выиграть, что я отгонял промелькнувшую догадку: ребята остановились из солидарности с Серегой, желая дать ему возможность стартовать еще раз. Все они, конечно, знали о его изъяне.

Не хотел ни о чем знать я…

Я уже приближался к финишу, страстно желая пересечь белую линию, когда услышал гром аплодисментов. Так хотелось принять их на свой счет — победителя, что в эйфории я готов был уже финишировать. Зачем, для чего останавливаться и начинать все сначала?!

Огромным усилием воли все же заставил себя это сделать. Проклиная все на свете, я остановился, не дотянув до победы всего метров десять. И только теперь дошло до меня: я позорно оказался в полном одиночестве. Остальные шестеро финалистов, спиной ко мне, возвращались к месту старта.

Мельком окинул я бушующие трибуны и понял, что аплодируют не мне — потенциальному победителю, а тем, кто остановился на первой половине дистанции.

Я возвращался к стартовой линии и жалел об упущенной возможности!.. Добеги до конца — и судьи без разбирательств отдали бы победу мне.

Пчелко минуту помолчал. Затем продолжил.

Тогда мне казалось, что моя жажда победы любой ценой, безразличие к Сергею живут только во мне и никому больше не видны. Да я и делал-то вид, что ничего не понял. И только после осознал, что ни малейшего шевеления души не может сокрыть человек внешним поведением… И только сегодня утром, встретившись с Сергеем, почувствовал настоящую боль от своего поступка.

Стадион несколько успокоился. Судьи пребывали в растерянности: забег не состоялся, что делать?..

Прошло минут двадцать… Мы, финалисты, топтались на месте. Судьи совещались. Трибуны то замолкали, то взрывались скандированием: «Финал!.. Финал!.. Финал!..»

В конце концов, состоялась перебежка. На этот раз вся восьмерка стартовала успешно.

На последних метрах я вырвал победу у своего главного соперника. Стал чемпионом Союза.

Стадион бушевал аплодисментами. Но, к сожалению, не в мой адрес: снова аплодировали ребятам — кто не посмел продолжать бег после ошибки Сергея; и ему самому — хоть и прибежал он последним.

⁂

Пчелко сидел, задумчиво глядя мимо меня.

— А сегодня я встретил его… Как ничего и не было!.. С того самого дня не виделись. Гадко, гадко на душе… Пробовал я записать те события: говорят — легче становится. Да не получается что-то… — наконец-то посмотрел он на меня! — А ты знаешь, я вот рассказал тебе и, кажется, помогло! Полегчало… — И по ожившему лицу моего рассказчика пробежала еле заметная улыбка. Если верить его теории, она отразила успокаивающуюся душу его.

Но мне никак не понять этого чудака. Бокал пива — вот что лечит!

На столике перед нами застыли позабытые бокалы. Тоня стояла за барной стойкой, не смея больше подходить к нам. Песочные часы замерли — весь песок давно пересыпался в нижнюю емкость и застыл неподвижной желтой горкой. А за окном, сдвинувшись в сторону, ярко светил месяц.