Досрочник

Василий Тресков, 2019

Ироническая проза Василия Трескова неоднократно получала высокие оценки на российских и международных литературных конкурсах, публиковалась в периодической печати, издавалась отдельными книжными сборниками. В 2011 году Василий Тресков был удостоен почетным дипломом за первое место на лучший юмористический рассказ международного конкурса «Жизнь прекрасна!», проводимого чеховским международным обществом в Германии. В 2012 году рассказы вошли в число призеров на конкурсе посвященном памяти Василия Шукшина, который проводился Союзом писателей Вологодской области. В 2014 году Василий Тресков был признан победителем в номинации «Юмор», во всероссийском конкурсе Российского Союза писателей, и награжден дипломом Национальной литературной премии «Писатель года 2013». В том же году, как победителя конкурса, Российским Союзом писателей была издана его книга иронической прозы «Человекоискатель». Новеллы автора пронизаны любовью к жизни и призывают радоваться каждому новому дню, при любой погоде. В данный сборник вошли последние повести и рассказы автора.

Досрочник

Человек надеждой жив. С этой мыслью Бурматкин просыпался каждое утро. В этот день у него была надежда выиграть дело государственной важности в арбитражном суде. Отбить здание на Арбате от захвата рейдеров. За этот особняк он воевал по заданию департамента города. Надежда на победу и торжество справедливости питала его с рассветом, как горячая чашечка кофе со сливками. И потому он был бодр и жизнелюбив.

У Бурматкина вся жизнь состояла из текущих плановых надежд, начиная от квартальных и ближайшей пятилеткой. Собираясь на службу в Мэрию, Бурматкин думал также и о другой очередной надежде, которая заключалась в повышении в должности, если процесс о собственности города будет выигран в его пользу. Он давно метил на освободившееся место начальника отдела. А тут, к его счастью, начальник Петькин скоропостижно умер на рабочем месте от служебного инфаркта, после того, как очередной прорыв трубы произошел на оживленной магистрали на Кутузовском. Гейзеры с кипятком обжарили встречные машины и пешеходов. Во всем оказался виноват Петькин, и, тот, не успев дописать служебную записку в свое оправдание, сгорел от обиды и возмущения.

Был Петькин и нет Петькина — это никого не волновало. Его захоронили за казенный счет на Кунцевском кладбище и позабыли. А вот, то, что место освободилось, это всерьез взволновало болотистую гладь департамента. Бурматкин тут же незамедлительно собрал необходимые документы и направил в отдел кадров, согласно закону о Государственной службы на замещение вакантной руководящей должности.

Вчера ему звонили из кадров и уточняли некоторые сведения анкеты. По голосу кадровика Геннадия Ивановича почувствовал, что у него «клюет», что там всерьез рассматривают его кандидатуру. По собственной инициативе подготовил служебную записку об оптимизации информационных технологий на двадцати страницах, и передал ее в приемную мэра. Надежды окрыляли и питали его жизненными соками со всех сторон.

Он вышел спозаранку на госслужбу, чтобы с утра пораньше подготовиться к пламенной речи на суде, а затем принять участие на семинаре по проблемам утилизации бытовых отходов. Ему намекнули девушки из приемной, которые, как ему казалось, тоже были в него влюблены после его подарков: трех шоколадок и коробки конфет «Пьяная вишня», что лучший автор доклада поедет на международный симпозиум в Берлин по европейской утилизации отходов. И он снова надеялся и надеялся. Готов был порхать по воздуху на воздушных шариках разноцветных надежд.

Но такова наша жизнь, что надежды призрачны, как многоцветный горизонт, который дразнит радужными красками издалека, но попробуй, дотянись до него рукой. Надежды даже самые красивые, способны лопнуть в любой момент, как проколотые воздушные шарики. И едва переступив порог своего заведения, как узнал, что суд уже заочно отдал особняк рейдерам. На месте Петькина уже сидит специалист с внешностью модели. А в Берлин поедет без всякого семинара молодой и перспективный юноша с прыщавым носом. Потому, что он — свояк президента Банка, который финансировал мэрию. Доклад же Бурматкина по оптимизации, где-то, затерялся во входящей почте мэра среди сотен подобных же докладов по оптимизации надежды на повышение в должности.

Более того, в полдень, перед обеденным перерывом Бурматкина вызвали в отдел кадров, и бритоголовый Геннадий Иванович Матехин, который еще вчера вселял ему надежды на повышение, угрюмо прошамкал неудачно вставленными зубами в ведомственной поликлинике за казенный счет. — А вам, Бурматкин, сколько лет-то. То-то, засиделись на госслужбе, пора и отдыхать, — и вручил ему уведомление об увольнение на досрочную пенсию. — Будете рыбку ловить, в скверики внуков нянчить, — шепелявил Матехин, которому самому уже давно было за 70.

Внуков у Бурматкина не было, так как не было детей. Из-за чего, еще лет двадцать назад от него ушла его супруга. Он жил один в своей однокомнатной квартирке. Рыбалку тоже не любил, и весь свой смысл видел в госслужбе от зари до зари. И потому от шока даже слова три дня не мог вымолвить, а когда вымолвил, то уже вышел приказ, а на его должность прислали одну из смазливеньких девушек из приемной мэра. Ту самую, которой он дарил коробку конфет «Пьяная вишня». Вмиг Бурматкин оказался не нужным госслужбе. И потому чувствовал себя так, словно его досрочно и заживо похоронили на пенсии с четвертью от своего былого оклада. С таким окладом только бы с голоду не околеть.

Просыпается он утром, и никаких надежд голове. Телефон молчит, никто им не интересуется, и он, вроде, бы, уже совсем не нужен в этой жизни. Без него троллейбусы ходят и отходы утилизируют.

Ходит он, как призрак, по ведомственной поликлинике и анализы сдает по три раза на дню. В мэрию его не пускают, он теперь посторонний. Бывшие коллеги мимо проходят не замечают.

— Куда же деваться, думает, если каждый день, как телесериалы в телевизоре, похожи один на другой. Ни понедельников, ни праздников, сплошное времяпровождение в пространстве. Утром — сосиски с горошком на завтрак. В полдень — суп перченный в столовой для ветеранов госслужбы. А на ужин — чай с пирожком в булочной-кондитерской, напротив дома.

Дачи у него не было, и он не любил эти земельно-огородные работы. Пробовал искать работу по объявлениям, где продавцы и курьеры требовались, но не старше двадцати лет. Даже там он оказался не нужен.

— Так, зачем вообще просыпаться, думает, если никому я не нужен, и все, то же самое завтра повторится, без всяких надежд на лучшее.

А тут, еще зубы стали сыпаться, и ногу сводить при ходьбе. Если положат в больницу в шестиместную палату и одним туалетом на весь этаж, то, и вовсе никаких светлых надежд на будущее, одна тоска с капельницей и клистиром на ночь, для очищения желудка. Не жизнь, а коптильное существование, или как ему сказали в пенсионном фонде, «дожитие, оплачиваемое государством».

— Зачем доживаться, думает, деньги у пенсионного фонда проедать. Вот, если отправили меня на пенсию досрочно, может быть, и похоронят досрочно, как льготника и ветерана госслужбы. Без очереди и суеты, сам себе место для могилки выберу, а то жди, когда тебя похоронят.

Жена, которая от него еще в молодые годы ушла, уже и забыла о его существовании, живет где-то за границей, и даже открытки перестала слать «с новым годом». Так, что надеяться не на кого, и потому пришел на кладбище, в правление, чтобы оформить досрочно свои похороны, живьем захорониться, так сказать, на перспективу, чтобы доживать остаток жизни в могилке, никого не утруждая.

Но в правлении кладбищенском заблажили, вроде, не принято, без медицинской справки о смерти, да, и, в общем, не привычно так живьем человека хоронить, что либеральная печать скажет и правозащитники.

— Нужны справки, характеристики нужны с прежнего места работы. Да и в обще это блажь. Здесь срочников хоронить не успеваем, мест нет. А тут вы со своими экзотическими просьбами. Идите с ними в Гаагский суд жалуйтесь…, — отмахнулся от него суровый директор, с угрюмым взглядом на жизнь.

Но Бурматкин был настойчив, и, пообещав директору кладбища завещать ему свою квартирку в Серебряном бору, вроде, договорился.

— Так и быть, сделаем, сказал директор, смягчив свою угрюмость, пиши завещание, а справку мы тебе сделаем о смерти в платной клинике, там у меня зять работает, оформим, как надо.

И вновь появилась, вроде, какая-то надежда и смысл жизни. Бурматкин при деле, по городу ездит, справки собирает, завещание у нотариуса оформляет, место на кладбище подбирает, так, чтобы летом прохладно было, а зимой не очень ветрено. Его энергия рвалась, как бьющая канализация из прорванной трубы.

Вдруг видит объявление на остановке автобусной: «РЭУ № 7 объявляет конкурс на лучший девиз и эмблему спортивно-молодежного клуба. Победитель получит денежный приз и отправится на международный конкурс в Норвегию, на лучшую эмблему в мировом масштабе».

Бурматкин прочитал объявление вдоль и поперек, и, сорвав его для верности, чтобы другим конкурентам не досталось, приехал домой озадаченный. Тут же позвонил в Оргкомитет для уточнения. Ему все подтвердил звонкий девичий голос, который приятно взволновал его тело, как морской бриз в засуху.

— Возраст участников не ограничен, хоть, сто лет будет, — смеется девушка, лишь бы голова соображала и мозги шурупили.

Он уточнил имя девушки — ее звали Лиля. Новые надежды вспыхнули в его сердце. Юный голос стимулировал и возбуждал угасший оптимизм. Ему захотелось доказать девушке Лилии, что у него не только мозги работают, но, и кое-что, еще. И он засел за справочники, принялся сочинять эмблему и девиз молодежно-спортивного развлекательного центра. Эмблема у него вырисовывалась в виде розы и шпаги. А девиз, звучал свежо и оригинально:» В здоровом теле — здоровый дух». Очень ему показалось это мудрым, до чего, еще, никто кроме него не додумался. Все это направил по указанному адресу в Оргкомитет. И тут же позвонил Лилии, удостовериться, что получили ли они его заказное письмо.

— Получили, говорит весело Лиля, зарегистрировали, но итоги будем подводить через полгода.

У него появилась надежда на полгода. Он приостановил оформление завещаний и досрочных похорон. Жизнь наполнилась новыми надеждами, как пересохшее дерево живительными соками. Но ждать полгода, живя надеждой в одиночку, ему показалось не солидно. Он на следующий день, за счет пенсии, купил букет лилий и отправился к Лилии из Оргкомитета, знакомится лично. Он был уже наполовину в нее влюблен по переписке, за ее трогательную фразу, что возраст для нее не имеет значения, лишь бы мозги шурупили.

— Редкая женщина, таких упускать нельзя, — думал он, трясясь в трамвае с букетом лилий.