Воодушевленный редким успехом, который выпал в пятницу на долю «Хохота»[1], я поспешил интервьюировать автора этого действа.
— Как пришли вы к этой глубокой, единственной в мире философии хохота? — спросил я, преисполненный восторга.
— О, это целая история, — начал автор и рассказал мне следующее:
— Еще недавно я делил космос на три неравные половины. Самой большой из этих половин был я сам, я — царь природы, обладатель разума и воли. Второй половиной была моя пьеса — эта сокровищница моих мыслей и сценической бутафории. Третьей, самой маленькой половиной была публика, т. е. серая масса зрителей, читателей, покупателей моих книг и театральных билетом.
— Как это глубоко и тонко, — невольно перебил я.
Автор пропустил мимо ушей мое робкое замечание и продолжал:
— В этом делении я был властелином. Я царил над моей пьесой, а пьеса царила — т. е. должна была царить — над публикой. Я чувствовал себя сверхчеловеком. Я был счастлив. Так продолжалось до пятницы вечером, — прибавил он с меланхолической улыбкой.
Конец ознакомительного фрагмента.
