Два писателя и две утопленные калоши

Вера Анатольевна Прокопчук (2025)

Эта история началась с того, что великий писатель — не простой, а великий! — утопил калошу в луже. Лужа помещалась в г. Томске, напротив ресторана «Славянский базар», в конце 19 века. Что делал в Томске великий писатель? Он возвращался с острова Сахалин в Москву проездом через Томск; зашел отобедать в ресторан и, по выходе из него, утопил калошу. И да, это исторический факт. И здесь же, в Томске, а конкретно в томской гостинице, великого писателя посетил местный писатель — малоизвестный, но не лишенный таланта — который по совместительству служил в Томске помощником полицмейстера; зашел познакомиться и засвидетельствовать свое почтение… И это тоже исторический факт, кстати. А о том, как эти два невинных случая, произошедших вдали от российских столиц, подсказали петербургскому сыщику Полежаеву ключ к разгадке таинственного дела об убийстве молодой дамы в петербургском кабаре «Золотой Арлекин», можно узнать, прочитав этот рассказ…

«История — это гвоздь, на который я вешаю свою картину»

А.Дюма

Глава 1

В первых числах апреля 1890 года от рождества Христова в сибирском городе Томске творился хаос — впрочем, как это всегда в девятнадцатом веке бывало по весне.

А именно: речушка Ушайка, протекающая через город, разлилась и топила Сенную слободу, почти подступая к ресторану «Славянский базар», что одинокой красной кирпичной башенкой торчал на берегу — аккурат в том месте, где вредная речушка впадала в Томь. Обыватели Сенной слободы, собравши в узелки нехитрый скарб, ютились на чердаках и крышах своих бревенчатых домишек — оттуда их снимали полицейские, подплывая на лодках. При этом, в той же Сенной слободе, несмотря на обилие воды, ухитрился приключиться еще и пожар. Как вы понимаете, в ситуации, требующей героического преодоления обстоятельств, непременно должен явиться миру герой — и он, разумеется, явился.

— Вот он! Сам Мараулов! — восторженно прошептал приличного вида старичок, и, снявши картуз, приготовился поклониться почтительнейше.

Его внучки, две симпатичные юные барышни, с любопытством созерцали означенного Мараулова. То был видный, бравый мужчина с аршинными черными усами, торчащими строго параллельно земной поверхности: правый ус — направо, левый ус — налево. Сверкая форменными пуговицами мундира, он любезно кивнул в ответ на почтительный поклон старичка и, ступая по скрипучим половицам деревянного тротуара, вошел в дверь полицейской управы города Томска.

— Орел! — старичок потряс пальцем в воздухе. — Видал его вчерась, как на пожар ехал. Повозка летит, а он в ней стоит, а за ним конные пожарные скачут, вроде как эскорт! Ну, прям патриций в Колизее, ни дать ни взять!

— Да уж, куда там, патриций, — хихикнули девушки.

— А патриций и есть: ни перед кем не гнется! — старичок поднял палец. — Кухтерина-миллионщика, и того не боится! Кухтерин-то раз кассиршу обидел в театре по пьяни, пощечин ей надавал — так Мараулов его, как босяка последнего, в участке продержал, а потом заставил кассирше той аж тыщу рублей заплатить, за обиду — каков?!

— Хм, — хором отвечали барышни, заинтересованно глядя в спину уходящего «патриция».