Забытая дуэль, или Тайны старой аптеки

Вера Анатольевна Прокопчук (2024)

«Дай мне яду, аптекарь!» — говорит прекрасный юноша Сильвио де Абрантес, запутавшийся в сетях обманов и интриг. Он еще не знает, что, неожиданно для себя, встретит в старой аптеке самых надежных друзей и союзников в лице аптекаря Маттеуса, а также привидения и кота, которые тоже обитают в аптеке. Смогут ли эти трое, объединившись, распутать сеть интриг, оплетающих их нового друга?

О, какой пышной, ослепительно прекрасной была кавалькада герцога, прибывшего в наш город! Как грациозно танцевали под всадниками великолепные кони, покрытые алыми попонами с золотым позументом! А сами всадники! Роскошь нарядов свиты поражала воображение — шелка и бархат, жемчуга и рубины; а эти доспехи, сверкающие серебром и золотом! Сам же герцог был одет бесподобно — в малиновом бархатном костюме, расшитом драгоценными камнями, с золотой герцогской цепью на шее, в накидке, подбитой мехом горностая; его тучная фигура и обрюзгшее лицо старого любителя всяческих излишеств как-то терялись в обилии шелков, мехов и побрякушек.

Толпы горожан — жадные до зрелищ зеваки — приветствовали правителя на пути к его резиденции. Под звуки труб, флейт и рожков герцог и его приближенные проследовали самой красивой дорогой города к Дворцу герцога, и восторженная толпа тысячами ртов шептала: «Вот это да! Смотри, смотри!». В самом деле — было на что посмотреть!

Тысячи глаз жадно взирали на роскошь кавалькады — но никто не видел янтарных глаз полосатого кота, наблюдавшего за блестящим шествием из чердачного окна старой аптеки.

А неделю спустя, на закате солнца, дверной молоток означенной аптеки возвестил о прибытии гостя.

Гость этот оказался молодым человеком, весьма красивым и недурно одетым, хотя и в черные цвета — и, судя по всему, убитым горем. Голова его была низко опущена; не замечая ничего из того, что его окружало, он выложил на прилавок золотой дублон и сказал кратко:

— Яду.

И, не поднимая глаз от стойки, стал ждать, когда изможденная старческая рука аптекаря жадно вцепится в его монету, а сам старикашка аптекарь, кряхтя и вздыхая, подаст ему роковую склянку. Но так как дублон продолжал лежать на стойке, незнакомец приподнял голову, и, вместо старикашки, обнаружил юношу с тонким красивым лицом. Маттеус — юный хозяин аптеки — покачал головой и сказал с извиняющейся улыбкой:

— Сударь, я не торгую ядами.

Гость нервным жестом достал бархатный, расшитый бисером кошелек, и высыпал кучу золотых монет.

— Этого хватит?

Маттеус посмотрел на золото с сожалением, затем сделал рукой жест, словно отталкивающий деньги.

— Сударь, я понимаю, что вам очень нужен яд — но я не в силах продать вам то, чего у меня нет.

— Ну так приготовь! Свари! Наверняка ты знаешь толк в снадобьях — неужели тебе трудно… Или ты так боишься запрета герцога?

Улыбка Маттеуса была светла и безмятежна, как улыбка ангела.

— В моем гримуаре про яды ничего не сказано. Я не помогаю тем, кто ищет смерти — ни для себя, ни для других — так завещала мне моя прабабушка.

— Черт бы побрал твою прабабушку! — вскричал гость, стукнув кулаком по стойке аптеки, а затем совершил нечто неожиданное: закрыл лицо рукой и разразился глухими рыданиями.

Тут уже я — кот Лео — не выдержал. Ступая мягкими лапками, я подошел, бесшумно вспрыгнул на стойку, и потерся, мурлыча, о руку несчастного.

Собственно, это была в некотором роде проверка. Если сейчас он злобно оттолкнет меня, то, стало быть, он человек опасный, если же нет, то это бедолага, которому отчаянно нужна помощь.

Он обнял меня и зарылся лицом в мою шерсть.

— Выпейте вот этого — это вас успокоит и придаст вам силы, — Маттеус снял с полки большую бутыль и налил в рюмочку душистой настойки.

Совершенно машинально незнакомец поднес рюмку ко рту и выпил. Затем глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и слегка запрокинул назад голову.

С ним явно что-то происходило; он окинул аптеку взглядом, полным умиротворения и даже умиления. Выражение отчаяния и затравленности исчезли с его лица; впервые он взглянул в лицо Маттеуса с теплотой и живым интересом.

— Если хотите, господин, я сварю вам шоколада, — мягко сказал Маттеус, — он тоже своего рода лекарство, он примиряет человека с жизнью. Итак? Кстати, как я могу к вам обращаться, сударь?

— Зови меня просто Сильвио, — незнакомец махнул рукой, как бы давая понять, что в его положении уже не важны ни условности, ни почести, ни титулы.

— А я Маттеус. Прошу вас, пройдемте в мою скромную гостиную — там нам будет удобнее… Сейчас мы сварим шоколад на троих…

— Шоколад на троих? — удивился Сильвио, устраиваясь за столом, — а кто третий?

— А вот, — и Маттеус указал на меня.

— Кот?!

— Да, он любит шоколад, а я люблю его. Так что балую, как могу. Знаете, сеньор Сильвио, я мог бы поклясться, что никогда вас не видел — и тем не менее, мне почему-то кажется, что ваше лицо мне знакомо…

— Мяу, — подтвердил я.

Мысли у нас с Маттеусом работали в одном направлении, поэтому он поинтересовался:

— Вы, случайно, не имеете никакого родства с семейством графа де Абрантеса?

Сильвио вздрогнул.

— Почему ты так решил?

— Видел портрет человека, который, скажем так, имел отношение к этому семейству. Вы чем-то похожи на него, хотя я могу и ошибаться…

И действительно, сходство Сильвио с портретом мужа покойной Оливии было очень заметным: впрочем, на самого графа де Абрантеса он походил еще больше. Особенно хорошо это было видно мне, черт возьми! Потому что привидение покойного графа — белое, прозрачное, видимое вполне отчетливо, — возникло в комнате. Очевидно, графа привлекло то, что кто-то назвал его по имени. Итак, привидение висело в комнате, а я слишком хорошо знал, что с графом шутки плохи — это заставило меня невольно выгнуть спинку и зашипеть от страха.

— Что с тобой, Лео? — спросил Маттеус и обернулся, желая узнать, что меня обеспокоило — но, судя по всему, ничего не увидел. Ничего не увидел и наш гость.

— Наверное, у него свои счеты с нашим семейством — шипит, услышав мое имя, — грустно усмехнулся он. — Я действительно де Абрантес, и, видимо, имя наше проклято — даже коты, и те шипят, его услышав.

Ну, не все коты, положим. Только я. И у меня есть на то основания. Именно этот самый де Абрантес, чье привидение украшает сейчас гостиную, потрудился в свое время не только лишить меня, маркиза де Колле, жизни — но и отправить мою душу в будущее на семьдесят лет вперед, чтобы вселить ее в тело старого мохнатого кота…

— Не надо так горевать, — тихо сказал Маттеус, — Бог милостив. Я не знаю, в чем ваши неприятности, но возможно, все еще будет хорошо. Судьба порой может измениться совершенно неожиданно — поверьте мне, я знаю, о чем говорю…

Ну, еще бы тебе не знать, подумал я. И принялся лакать шоколад, который Маттеус разлил по чашкам.

— Да уж! — воскликнул в ответ Сильвио, — я тоже это знаю, ибо мое положение изменилось к худшему столь внезапно и столько неожиданно… и столь, — он пощелкал пальцами, — столь нелепо, фантасмагорично… Если я даже расскажу это кому-то, то мне просто не поверят — это прозвучит, как вымысел. Да уж! Ты мне точно не поверишь…

— Но все же попробуйте? Вдруг я найду силы поверить. Порой излить душу случайному человеку — хорошее лекарство от скорби.

Сильвио смотрел задумчиво, затем спросил:

— А ты, наверное, как аптекарь, часто выслушиваешь исповеди?

— Я совсем недавно стал владельцем этой аптеки. Поэтому в качестве владельца аптеки — никогда. Но до этого — иногда приходилось.

— И точно, я бы тебе рассказал… Я испытываю странное расположение к тебе — словно встретил брата! Словно мы когда-то… в прошлой жизни, были друзьями. И эта старая аптека… Здесь так покойно, пахнет травами, старым деревом… Это как-то располагает к доверию. Но моя история настолько неправдоподобна и непонятна даже мне самому, что я и не знаю, — как о ней рассказать, ну как?

— Как есть, — Маттеус улыбнулся — может, свежий взгляд со стороны немного прояснит то, что вам кажется тьмой.

Сильвио кивнул, отпил глоток шоколада и собрался с духом.

— Знаешь, Маттеус, я так радовался тому, что в наш город прибыл герцог. Думал, будет весело. Ведь свадьба же. Карнавалы, шествия, развлеченья… Я был на балу — такая роскошь! Кстати, моя невеста там тоже была, и герцог оказал ей честь, пять раз протанцевав с нею… Мне даже показалось, что я заметил ревность его юной супруги — должен заметить, — он понизил голос, — между нами говоря, что новобрачная, сеньора Франческа Кармона, не очень красива, но, вероятно, обладает другими достоинствами…

Я фыркнул прямо в чашку с шоколадом. Отчего забрызгал свое белое меховое жабо. Знавал я это семейство в те времена, когда был маркизом! Да, они, безусловно, аристократы из аристократов, но вот затесался в их род кто-то из Габсбургов, отчего нижняя челюсть у всех потомков торчала вперед, а знаменитая нижняя губа оттопыривалась так, что не приведи Боже. Кстати, злобный нрав и склонность к коварным интригам тоже были фамильной чертой этой семейки. Значит, на этой родовитой красотке женился герцог? Мои соболезнования!

— И что же дальше?

— На четвертый день своего приезда герцог оказал мне честь и призвал меня к себе. Подумать только — я шел к нему, как на праздник! Я с таким радостным волнениям миновал анфиладу раззолоченных комнат, прежде чем попасть в его покои… Любовался на роскошные гобелены, и думал, что это лучший день в моей жизни. И вот, наконец, я предстал перед моим господином, исполненный благоговения: я чуть не плакал от счастья, что сподобился говорить с ним! Он спросил, готов ли я выполнить весьма непростое поручение своего сюзерена; я с восторгом отвечал, что готов служить ему любой службой. И вот тут-то он сказал мне, — Сильвио замолчал, приготовляясь перейти к чему-то неприятному, и сморщился, как от боли.

— И что же он вам сказал? — тихо спросил Маттеус.

— Он сказал, что его оскорбил некий человек, оскорбил тяжко. Он не пожелал мне сообщить, в чем суть оскорбления…

Сильвио сделал паузу.

— Даже не знаю, как продолжать. А впрочем, я же собирался уйти из жизни… Даже смешно, — он махнул рукой, — умереть я не боялся, я даже жаждал смерти — а рассказать вот — робею…

Ступая по столу мягкими лапками, я приблизился к Сильвио и потерся об его руку. Тот слабо улыбнулся, почесал меня за ушком, и как-то расслабился.

— Он сказал, что я должен убить того, кто его оскорбил, — продолжал он, понизив голос до шепота. — Меня это ошеломило — как?! Убить из-за угла?! И это говорит мой обожаемый герцог? Если ему угодно убить кого-то — пусть наймет себе «брав’о», наемного убийцу, любого из прохвостов со дна общества — но не обращается с такой просьбой к человеку благородному! Я хотел это ему высказать, но не успел и рта открыть, как он сказал, что я должен вызвать его обидчика на дуэль; повод для дуэли я могу придумать сам. Он-де обратился ко мне потому, что ему известно: я лучший фехтовальщик в городе…

— Ого! — замети Маттеус.

— Да, так вышло. Мой слуга Себастьян в молодости был учителем фехтования, и он научил меня владеть шпагой весьма недурно. Но никогда я не думал, что мое умение фехтовать обернется против меня. Я умею защитить себя, но до сих пор, заметьте, старался оставить своего соперника в живых и не брать грех на душу. Впрочем, это еще полбеды! А что такое настоящая беда — я узнал, когда герцог назвал имя — имя человека, который должен стать моей жертвой! Альфио Рибера, родной брат моей невесты Фьореллы…

— Боже мой, — тихо пробормотал Маттеус. Я перевел глаза на графа де Абрантеса, точнее — на его привидение, желая понять, что он об этом думает. Судя по выражению его лица, он был бы не прочь поджарить герцога живьем…

— Вообразите, в каком положении я оказался! Не выполнить этот приказ я не мог — ведь мой долг служить своему сюзерену; а выполнить — обагрить руки кровью того, кто был братом моей невесты… нанести тяжкую рану душе моей Фьорелллы…

— И что же вы?

Сильвио молчал, глядя в окно. Уходящее на покой закатное солнце посылало миру свой последний луч, и чего было больше в этом закате — печали или прощального утешения? Затем он заговорил снова:

Конец ознакомительного фрагмента.