Проклятие Табигати

Вера Добрая (2024)

Он всего лишь сын садовника, подрабатывающий носильщиком на базаре. Она — дочь хозяина, отмеченная печатью Богини. Казалось бы, у этих двоих не может быть ничего общего, но одна случайная встреча на берегу озера меняет всё… Способна ли сила истинной любви объединить сердца, невзирая на тяжёлые испытания? Хватит ли сил обычным смертным для того, чтобы противостоять козням Владыки Ада и устоям общества? И сможет ли добрый юноша, за годы тяжёлых испытаний ставший безжалостным воином, понять, как на самом деле тяжело и коварно проклятие Табигати…

Глава 3

Почти до середины Билека, первого месяца осени, убегал из дома по пятницам сын садовника, и каждый раз он приносил с собой гостинцы для своей собеседницы. То пригоршню сухофруктов, то заморский плод. То диковинных сладостей с южных земель.

Молодые люди часами смотрели, как Безликая Свирь зажигает на ночном небосводе звезды. Наблюдали, как величественная луна меняет свой лик, превращаясь в месяц, болтали часами напролет. Иногда до самого рассвета.

Дочери Бая, родившейся с меткой Безликой и выросшей под строгим присмотром нянек, было безумно интересно всё. Алишер узнал, что Замира никогда не покидала пределы байского дома, поэтому с удовольствием и подробностями рассказывал ей об Оштоше, его базаре и мастеровых улочках.

Девушка слушала его рассказы, а юноша купался в её взгляде, бездонном как расселены первородных скал и теплых, как летняя ночь.

Алишер и мечтать не мог о том, чтобы коснуться белоснежной кожи красавицы. Мысли о ней сводили его с ума. Только рядом с ней он чувствовал себя так, будто сад Юсуфбея на самом деле Джаннат.

Иногда Замира, особенно когда Алишеру удавалось развеселить её какой-нибудь смешной историей, пела ему ту песню о великой любви. Песню Безликой о её просьбе к первому султану людей Ибрагиму, до того, как отвергнутая им, она спустилась в подземное царство и скрыла свою красоту хиджабом смерти.

Ее голос, словно жемчужный водопад, журчал в тишине летних ночей под аккомпанемент цикад и кваканье озерных лягушек. И молодым влюблённым казалось, что ничто и никто не сможет нарушить их идиллию…

Во вторую Жомгу Билека один из стражников, обходивший стену дозором, заметил промелькнувшую тень. Они проследили за нарушителем до озера, и едва Алишер уселся на склонившийся до земли ствол плакучей ивы, на него набросились нукеры бая.

Юсуфбей был в ярости от того, что кто-то осмелился проникнуть в его владения. Он, оставив ужин, лично отправился к озеру, чтобы допросить наглеца.

Сначала мужчина хотел забить его кнутом насмерть, но алчность взяла верх, и, подойдя к берегу, Юсуфбей уже решил судьбу преступника. Оставалось лишь выяснить, с какой целью злоумышленник проник в его сад.

Алишеру больно выкрутили и связали руки за спиной, поставив на колени перед хозяином дома.

— Ты кто такой? И зачем явился сюда? — вопрос Юсуфбея утяжелил удар сапогом по ребрам, от чего у сына садовника сбилось дыхание, а лёгкие свело от боли. — Отвечай! Или я живьем с тебя кожу сдеру!

В подтверждение угрозы Алишеру растянули руки и привязали к иве.

— Говори! И твоя смерть будет легкой! — взревел Бай, раздосадованный упрямством мальчишки.

Алишера не пугали угрозы владыки, он отчаянно пытался отыскать способ не выдать Замиру и не навлечь беду на свою семью, но мысли из-за ударов стражи отказывались выстраиваться во что-то логичное и разумное.

Рубаху на плече Алишера разорвали, а начальник караула сделал глубокий надрез на плече. Юноша знал, что будет дальше. Был свидетелем, как с осужденного содрали кожу на площади, и предполагал, какие это причинило несчастному му́ки.

Страх окутал сознание юноши, ведь нестерпимая боль могла заставить его выдать тайну.

— Я слышал, что в озере живет нимфа небывалой красоты. Её песни нежны и прекрасны, а ещё, если застать её врасплох, она выполнит любое желание! — затараторил носильщик, надеясь, что Бай не распознаёт в его словах лжи. — Я сын вашего садовника Маруфа. Он захворал. И я хотел поймать нимфу, чтобы она даровала отцу здоровье.

Юсуфбея поднял руку, и в повисшей тишине Алишер услышал облегченный девичий выдох в кустах. Сердце носильщика дрогнуло, ведь не он один мог услышал это.

Замира очень нервничала и переживала, рискуя выдать себя шорохом или неловким движением.

Юноша снова решил спасти возлюбленную, и что есть мóчи закричал, изображая раскаяние:

— Простите Владыка, я не ради корысти! Отец даже не знает, что я сюда отправился!

— Ты чего? Совсем с головой не дружишь? Какого шайтана, какие нимфы? Ты дурак? — Бай не понимал, издевается сейчас парнишка или говорит правду.

Мужчина уже собрался отдать приказ и лишить наглеца жизни, но Безликая решила, что для Алишера ещё не наступил его час, и помощь пришла оттуда, откуда он не ждал.

— Он на самом деле юродивый. Я знаю его. Он на Базаре носильщиком подрабатывает. Здоровый, но Небеса не одарили его разумом. Сам видел, как этот парнишка вчера торговался с северянами за диковинные ягоды, выложил за них почти пять монет. Сказал: «для нимфы». Пять монет! Половина недельного заработка. На них лепешек на неделю купить можно было… — протараторил стражник и замолк, опустив голову под суровым взглядом своего владыки.

— Проверьте, здесь ли ягоды! — скомандовал Бай, и с юноши тут же содрали рубаху. Свёрток с раздавленными от ударов ягодами вывалился под ноги Юсуфбея.

— Продайте его Магрисканцам, они хорошо платят за крепких рабов, — мужчина сплюнул в сторону носильщика и двинулся восвояси.

***

Невольничий рынок располагался в самом дальнем углу базара рядом со скотным двором и туалетами.

Работорговля не особо приветствовалась султаном, но и запрещать он её не спешил, предпочитая получать мзду вместо теневого оборота невольников. Прямо из подвала Алишера выволокли на рынок.

Юноша смирился с судьбой и уже не обращал внимания на крики толпы или оценивающие взгляды торговцев живым товаром. Колодки сменили тяжелые кандалы, но так рукам вернулась подвижность. Тело болело от вчерашних побоев. Алишер стоял в одном ряду с остальными несчастными.

Всего рабов насчитывалось немного, впрочем, как и самих желающих их приобрести, так что аукциона, на который рассчитывал Юсуфбей, не вышло. Всех рабов купил скопом торговец из Согдинии.

После проведения всей бумажной волокиты, рабов сковали по двое и через весь город повели к пристани на Дарьё. Когда в толпе мелькнуло постаревшее в одночасье лицо матери, Алишер дернулся и получил свой первый удар невольничьим кнутом.

Кнут оставил глубокую рану на лице юноши, обезобразив и без того не слишком привлекательное лицо носильщика. Мать ещё долго смотрела в след неразумному сыну, и Алишер чувствовал это всем нутром, кожей и душой.

Он не знал, как ответить на её немой вопрос: «Почему?»

— Теперь ты — Битый, это твоё новое имя. Зови меня Аксак, — подал голос лысый мужчина, шедший с Алишером в сцепке. — Поверь мне, так будет легче. Забудь свое настоящее имя, ну, а если достанет смелости, храни и не называй его никому. Тогда у тебя появится собственная тайна. Свое сокровище. Старое имя всегда будет напоминать тебе о том, чего ты лишился. О том, кем ты был и чем владел. Только от этого сходят с ума. Теперь мы — рабы, собственность, и лучше забыть о прошлом.

— А как ты попал сюда, Аксак? — спросил юноша, стараясь отвлечься от тяжёлых мыслей.

— Никогда не спрашивай раба об этом! Это табу, — злобно рявкнул мужчина и больше не проронил ни слова.

Жгучая и саднящая боль от раны на лице постепенно затмила боль от побоев, но Алишер не жалел о своем поступке, понимая, что своей участи ему все равно было не избежать.

Зато он спас честь запавшей в его сердце дочери Юсуфбея, девушки, носящей знак самой Табигати. В душе парень надеялся, что совершил благородный поступок и в награду от Безликой получит быструю смерть.

Отягощенный этими мыслями, он не заметил, как ступил на помостья Согдинийской галеры. Новоприбывшим дали по бурдюку воды и по паре вареных клубней Чалбара — местной брюквы, а затем рабы заполнили пустующие места за веслами.

Алишеру досталось место у самого прохода между бортами. Кандалы обвили весло, а удар молота наглухо вогнал длиннющий штырь в древо, напрочь связывая гребца с ещё двумя несчастными, сидящими ближе к борту.

Ближний к носильщику мужчина выхватил из его рук клубень и поспешно запихал его себе в рот. Алишер не успел даже возмутиться, как кнут ещё раз полоснул по его телу, и на этот раз удар пришелся по голой и потной спине носильщика.

Вору досталось сильнее, и он завизжал, схватившись руками за щеку.

— Команды жрать не было! Еще одна такая выходка, и на твой чучак будут ловить жеена! — прогремел голос надсмотрщика, и сосед Али вжался в скамейку, закивав головой. — А ты запомни, новенький, кто зевает, тот — голодает!

Зазвучал барабан, и рабы налегли на весла. Алишер быстро потерял счет времени.

Яркое палящее солнце жгло спину, бока покрылись бордовыми синяками от сапог нукеров Юсуфбея, а раны от ударов кнута кровоточили и причиняли нестерпимую боль, особенно когда в них попадал пот. Во рту пересохло.

Юноша отпустил весло и нащупал бурдюк, но успел сделать лишь пару глотков живительной влаги, как щелкнул кнут, и на спине появилась ещё одна рана.

Алишер едва не выронил драгоценный сосуд, чуть не задохнувшись от новой порции боли. Надсмотрщик с ехидным оскалом занёс руку вверх, собираясь нанести ещё один удар, но замер в этой позе, услышав властный голос капитана.

— Ты что творишь, урод? Он — единственное более-менее ценное приобретение! Это мои рабы, а не твои гребцы! Тронешь ещё одного, велю прибить твою поганую тушу к носу корабля! Это научит остальных уважать собственность купцов.

— Ка… капитан… — проблеял бугай с хлыстом, испуганно вжав голову в плечи.

— Напоить, накормить. И привести в порядок! Моё имя под контрактом! Что ты будешь делать, когда его раны загноятся?

— Но я…

— Учти, если он не доедет до Согдинии, ты займешь его место на помосте! Понял меня? Они не просто рабы, они — мое богатство, которое превратится в золото, лишь на рынке в Согдии! Кто заплатит за дохлых и немощных? Тупая твоя голова! Немедленно обработай ему раны!

— Чем? — уточнил надсмотрщик, побледнев ещё сильнее.

— Да хоть языком лижи, если не знаешь чем! Тупица! Пусть помочится во что-нибудь и протрет. Дебил бестолковый! Тебе бы только ишаков погонять. Ты что, первый раз на борту?

— Второй…

— И походу последний. Займись моими деньгами!

Капитан скрылся в тени каюты, а надсмотрщик поспешил выполнять полученные указания.

Судно легло в дрейф, но якорь не бросило, безвольно скользя вслед за течением.