Когда побегут мурашки

Вера Салагаева, 2020

Мир полон необъяснимых явлений и одно из них – любовь. Но как открыть своё сердце, если ты носишь маску равнодушия, льёшь серый холодный взгляд и слывёшь Ледяным принцем. Надо подождать, когда побегут мурашки и всё изменится. Влюбиться в милую хрупкую девушку не составит труда, но как добиться ответного чувства, если она – не ученица, а твой учитель. Предложи ей графин романтики, горсть колкого юмора, ложку пряных чувственных приправ и каково тебе будет, когда узнаешь, что она ещё и не человек.

«…важно не то, что мы видим. Куда важнее, что мы чувствуем».

Эльчин Сафарли.

Кто ты? Если не любишь холодную зиму, позднюю осень с хлёсткими дождями и мокрую раскисшую раннюю весну и чувствуешь себя уютно в тёплом солнечном лете и ранней осени, когда вся природа приобретает яркие, с позолотой, цвета.

Глубоко в душе, ты — романтик, снаружи — красавец, а внутри — грубый и неотесанный парень. Твои красивые серые глаза лучат холодность, а с сочных губ слетают такие слова, что впору затыкать уши.

Однозначно — человек, со своими контрастными полюсами, силой и слабостью, неверием в любовь и любовью, стоящей у порога, о которой, ты ещё не знаешь и боишься вынуть ключик, чтобы отпереть одинокое сердце.

Человек, каких достаточно, чтобы заселить мир и мало, чтобы сделать его приятней. Ты не знаешь об этом и живёшь, играя в детскую игру, пока не надоест, пока не повзрослеешь, чтобы потом, играть по-взрослому, но всё с тем же азартом, ибо человеческая низость и жадность не имеет границ.

Открыться людям — не в твоей натуре, легче ранить, причинить боль, пуская в ход юношеские чары, колкий юмор и гневные кулаки.

Отталкивать и притягивать людей — не твой талант — ледяной маски, со жгучей испариной с изнаночной стороны, которую ты кажешь, лишь своему единственному другу.

Но, ты — ученик выпускного класса Дмитрий Репнин можешь всё изменить, когда побегут мурашки…

Дима не знал, что чудное мгновение, описанное великим классиком, явится в его жизнь, когда среди одинаковых скучных лиц, его прохладный взгляд, выхватит черты, ранее не существующей, богини.

Жизнь оттягивает лучшие моменты, выжидая увидеть нашу омерзительную сущность, чтобы потом, выплеснуть из себя сгусток света, что заставляет нас оставаться людьми. Поэтому, перед этим прекрасным мгновением, в класс влетела Света Устюгова — рыжая проворная девочка с кудряшками у висков, тонкими спичечными ногами, но сравнительно выдающимся бюстом.

Лучась не красотой, а солнечной простодушной улыбкой и густо разбрызганными по узкому лицу, веснушками, она завоевала доброе и уважительное отношение одноклассников, умножив его умением создавать интригу. Как ей удавалось узнавать все школьные новости первой, не знал никто, но она делала это упорно и методично, лишь иногда ошибаясь в их достоверности. Вот и сейчас, перед началом уроков, она стояла у доски и выкладывала добытую информацию:

— Ребята, чума! Француз прибыл! Казалось, что её блаженная улыбка выплыла за её щёчки и завязалась бантиками на рыжих косичках. — Он у директора в кабинете. Говорят, молодой и красивый. Представляете, настоящий француз! Жаль, что в конце года.

Класс шумно отреагировал, особенно женская половина, пожелавшая немедленно лицезреть и испытать заморского принца, поскольку местный принц, сидящий на галерке, был слеп и глух к девичьим метаниям в сторону его неординарной персоны.

Ученик на камчатке приоткрыл глаза и спросил, не обращаясь ни к кому:

— Он что с Бородинского сражения шёл? Не спрашивала?

— Репнин, спроси сам, когда увидишь, — огрызнулась тоненькая и золочённая весной, девочка.

— Не груби старшим, малявка, — безразлично отозвался он.

— А то что? — усугубляла ситуацию Света.

— В жмурки поиграем. Хочешь? По классу пробежал смешок, но выражение лица ученика, сидящего на задней парте, не изменилось.

— Пошёл к чёрту, Репнин, — не сдавалась разносчица свежих утренних новостей.

— У чёрта и так до черта. А девочка с пышным бюстом, лишь у нас. Так что, поиграем?

— Высохни, Репнин, — буркнула Света и села за парту.

Учитель французского языка вошёл, как открылась входная дверь, приковав к широкому прямоугольному проёму, двадцать пар любопытных глаз. Но в класс вошёл не настоящий француз, а настоящий бриллиант.

Она вошла: прямая, как струна, изящная, чуть взволнованная и вместе с тем, уверенная, следом за грузным директором школы, отчего казалась ещё грациозней. Оценивающий взгляд ученика с последней парты в третьем ряду, рассеялся при виде такого чуда, но скоро, собрался и сконцентрировался на её красивых линиях лица, шеи, плеча. Несколько секунд он смотрел не отрываясь и когда его взгляд решил скользнуть ниже, голос соседа по парте отвлёк его:

— Вот это штучка! Я аж вспотел.

Диме не понравилась его реплика и он дёрнул плечом, давая понять другу, что надо заткнуться, но тот, уже смотрел на неё, открыв рот.

— Где таких куколок делают? — не унимался вдохновлённый отпрыск рабочего рода, мечтающий стать писателем.

— Варежку захлопни, — равнодушно произнёс Дима. Антон замолчал и закрыл рот, но свет восхищения всё просачивался сквозь сжатые губы.

Директор, как всегда, старомодно и оттого скучно, представил нового учителя, но Дима не слышал ничего, он безразлично вглядывался в тонкие черты её белого, почти фарфорового лица. Пока директор читал мораль об уважении к учителю, что было его каждодневным занудством и бесило учеников, она с улыбкой на лице, оглядывала класс.

— Хотя, красоты бы ей добавить не мешало, в профиль, она симпатичней, — высказался Антон.

Сам Дима не мог определить: Красивая она или обычная, но что-то волнующее в ней, точно было и Дима поёжился. Не от холода, в классе было душно, от льющегося в высокие окна весеннего солнца, от непонятного ощущения, возникшего где-то между левым плечом и позвоночником, словно на коже лопались газированные пузырьки. Незнакомое ощущение возникло и исчезло, оставив воображаемые холодные бисеринки на кончиках пальцев, что быстро растаяли в противно — душном воздухе.

Прежнее, пустое состояние, что вернулось, было комфортней и он обрадовался ему, выдохнув остатки напряжения в кулак.

— У нас же, не французский язык сейчас, чего директор привёл её? — спросил Антон сдавленным шёпотом.

— Представить классу, дубина, — бросил Дима, почему-то злясь на друга.

Сказанное негромко, услышал весь класс и визуально рознящая пара у доски. Ученики затихли, ожидая грома и молнии, но директор, лишь громко кашлянул, стараясь быть тактичным в присутствии дамы. Молодая женщина, больше похожая на интерна, чем на состоявшегося учителя, кинула взгляд в сторону грубого ученика и её зеленоватые глаза встретились с холодным серым взглядом.

Дверь открылась ещё раз и в её светлую полосу, а не полный прямоугольник, вошла учитель химии — низкая полноватая женщина с гладко причёсанными тёмными волосами, скрученными сзади в тугой бублик. Широкие каблуки её чёрных туфель, зацокали к столу, неся полные ноги, похожие, на вздутые ножки винных бокалов. Директор повернулся к выходу и пригласил жестом только что представленного учителя, следовать за ним. Он уходил, жмуря глаза и уводя за собой новый объект временных классных пересудов.

Как и водится во всех сферах подлунного мира, что-то непонятное или кто-то интересный, проникая, врываясь, входя в жизнь людей, становится объектом недолгого внимания. Поговорят день — два, обслюнявят и выплюнут и станут растирать подошвами башмаков, если в том объекте нет стержня или, хотя бы тонкой проволоки, способной уколоть. Приятные минуты закончились и начался урок химии.

Урок чудовищных формул, запахов и сурового взгляда сквозь очки, не приносил Диме никаких приятных впечатлений и он выпадал из темы урока, как осадок серебра в ионном уравнении. Мысли, текущие особняком от общей мысли класса, вели его к прелюдии урока и он осознал, что упустил то, чему посвящалось начало учебного дня.

— Как её зовут? Я упустил, — отвлёк он соседа по парте, рисующего на полях тетради непонятные значки, являющие свою суть, лишь самому автору.

— Светлана Сергеевна, — ответил Антон, подозрительно глядя на друга. — У тебя с памятью плохо?

— Да не химичку, идиот, а нового учителя, — спокойно уточнил Дима, вытягивая длинные ноги под партой.

— Дарья Николаевна её зовут, — сообщил Антон и игриво предположил. — Так очаровала, что ничего не слышал?

— Пошёл к чёрту, — лениво отмахнулся Дима.

— Пожалуйста, друг, — ответил тот и добавил. — Где же, всё-таки та, что растопит твоё ледяное сердце?

— А твоё?

— Ты же знаешь, что я люблю только тебя, — улыбнулся Антон. — Но, увы, моя горячая любовь не взаимна.

Девочка сидящая впереди Антона, рыженькая Света Устюгова, слегка повернула голову и прошептала:

— Заткнётесь вы или нет, мешаете. — Повела плечом, отвернулась и буркнула себе под нос. — Мерзость, фу!

Друзья брызнули тихим смехом и строгий окрик учителя осёк их веселье:

— Репнин, Чижевский. Весело?

— Простите, Светлана Сергеевна, мы слегка отвлеклись, — извинился Антон, а Репнин зевнул и уткнулся в руки, брошенные на парту.

Из головы не выходила изящная молодая женщина, недавно представленная ученикам одиннадцатого «Б» класса и Дима, не понимал и злился, почему он думает о ней. Она не была красивой, как Кристина Орлова из параллельного класса или прикольной, как Соня Видова, сидящая в первом ряду и не сводящая с него глаз. Что же зацепило его, думал он, засыпая, но едва прозвенел звонок, он сорвался с места и исчез, ещё в пустом, не осквернённом непристойными мыслями и разноголосыми выкриками, коридоре школы. Быстро поднимаясь по лестнице, он спешил на крышу.

Лишь здесь, на открытом пространстве, он чувствовал себя свободным и часто приходил сюда, выдохнуть спёртый воздух надоевших уроков и вдохнуть аромат, натруженного днём и веселящегося ночью, родного города.

Сегодня, он был не один. Несколько старшеклассников, обладающих вечными лёгкими, курили, сидя на перевёрнутых пустых ящиках, поднятых сюда именно для этой цели.

— Привет, самоубийцы, — бросил он, проходя мимо и направляясь к краю крыши с низким металлическим ограждением по всему периметру. Придавив школьными брюками, точнее тем, что они вмещали в себя, пыльную бетонную плиту, он сел лицом к курильщикам, прислонил спину к холодным прутьям ограждения и вытянул ноги. Стараясь отвлечься, ни о чём не думая, он оглядывал всё те же повторяющиеся окрестности, но настырная одиночная мысль предательски вернула к француженке.

Второй иностранный язык ввели в конце первого полугодия, но новый учитель явился в середине марта последнего учебного года. Где смысл, не понимал никто, видно в системе образования появились чудики, грезящие тем, что ученики средних школ смогут выучить два иностранных языка, когда не знали и одного, что преподавали им с пятого класса.

Сначала, все с нетерпением ждали и гадали, кого же пришлют вталкивать детям в головы вычурную французскую речь, но устав от ожидания к концу февраля, доламывали языки британским воздухоглотательным произношением, перестав заморачиваться на эту тему. У старшеклассников были дела куда важнее, ведь это была последняя школьная весна.

Солнце лило тёплые робкие лучи и Дима, впитывая их тепло, расслабился и закрыл глаза, но школьный пронзительный звонок, заставил его вздрогнуть. Ученики, побросав окурки в консервную банку, исчезли в проёме низкой двери, а Дима, радуясь, что остался один, зажмурил глаза.

Являться к третьему уроку, проспав математику на крыше, не было привычкой, но стало сиюминутным желанием появляться сегодня лишь там, где ему хочется, не ломая в себе ничего, кроме собственной лени. Любопытство перебороло лень, когда Дима вспомнил, что третьим уроком был французский язык. Потягиваясь, он спустился с крыши и занял своё законное место на последней парте, ожидая, когда в класс войдёт та, что вызвала лёгкое волнение.

Дарья Николаевна двигалась к столу, неся классу спокойное лицо с умеренной, но такой манящей, улыбкой и Дима узнавал, что она в костюме бледно-песочного цвета, блузке с коричнево-белым мелким и редким рисунком и туфлях пудрового оттенка на шпильках средней высоты. Стоя у стола, она мелодично разлила в розовые уши учеников мягкий приятный голос с ничего не выражающего лица. Открыв перед собой журнал со столбцом, возвышающих и обличающих фамилий, она начала урок со знакомства. Поднятая рука означала, что носитель данной фамилии в классе и у него не было или отпало намерение прогулять первый урок французского языка. Услышав своё полное имя и следом, фамилию, что было редкостью среди других учителей:

— Дмитрий Репнин, — с последней парты поднялся высокий, статный, красивый ученик. Внимательно оглядев ученика, не меняющимся спокойным взглядом, учитель сказала:

— Спасибо, но можно было не вставать. Ты, уже обратил на себя внимание дерзкой фразой, брошенной в присутствии директора школы.

— Так вы меня запомнили? — улыбнулся Дима и уселся на место, отбрасывая тёмную прядь удлинённой косой чёлки, упавшую на лицо.

Дарья Николаевна смотрела на ученика, не выражая никаких эмоций и лишь, лёгкий взмах чёрных длинных ресниц, на миг скрыл и явил спокойную зелень больших глаз.

Что происходило потом, Дмитрий Репнин не вникал. Он изучал нового учителя, а не предмет, который был нужен ему, как собаке пятая нога. Газированные пузырьки лопались опять и он, опять, злился, но вскоре, злость сменилась интересом и он спросил, прерывая учителя:

— Можно спросить?

— Да, конечно, — улыбнулась Дарья Николаевна, считая, что ученик с последней парты проявил интерес к её предмету.

— Дарья Николаевна, вы замужем? — прилетело с камчатки и её улыбка погасла. Некоторое время она думала, опустив белокурую голову, после подняла глаза и холодно сказала:

— Я отвечу пытливому ученику, если на следующем уроке, он ответит мне на три вопроса из трёх заданий, на языке, который я люблю и очень буду стараться, чтобы и вы полюбили тоже.

— Всё, как в сказке: три ответа, три задания. Может, вам и тридцать три года? — съязвил Репнин, не удовлетворившись её уклончивым ответом.

— Мне двадцать четыре года, — спешно ответила она и лицо, опять, не выразило ничего, кроме безразличия. Интерес к учителю возрос, но бесило её полное равнодушие. Так девчонки не вели себя с первым красавчиком школы. Мысли ученика прервал уравновешенный голос учителя. — Обязательно интересоваться моей личной жизнью, Дмитрий Репнин? Я запрещаю вам, задавать такие вопросы учителю и это, относится ко всему классу.

— Я сам всё узнаю, просто, спросил, — откликнулся Дима. Учитель оглядывала дерзкого ученика и не знала, что предпринять. Её выручила староста класса Лена Кислякова.

–Дарья Николаевна, вы действительно верите, что обучите нас французскому языку за два с половиной месяца?

— Не верю, — честно призналась учитель и спросила. — Но, что же мне делать?

— Улыбнитесь, Дарья Николаевна, — предложил Дима. — У вас такая очаровательная улыбка. По классу пробежал смешок.

— А у вас, Дмитрий Репнин — полное отсутствие манер. Полагаю и мне и классу будет некомфортно, если вызывающее поведение одного ученика, негативно скажется на качестве моих уроков и как следствие, на ваших знаниях, — прочла она монолог добросовестного учителя и отвернулась к доске.

Мел проворно бежал по черноте гладкого поля, но никто не понимал, что пишет учитель. Наконец, она повернулась лицом к классу и к доске прилетело предложение от не усвоившего проповедь ученика:

— Позвольте мне, просто присутствовать на ваших уроках и проблем не будет. Я не полюблю французский язык, Дарья Николаевна.

— Поживём-увидим, а спрашивать, я со всех, буду одинаково. Я не выделяю любимчиков, не надейтесь, — обратилась она к классу и наступила полная тишина. Пронзительный звонок врезался в её мёртвое пространство, подняв учеников и расслабив учителя.

Он прозвенел во время, но Дима удивлённо посмотрел на Антона и произнёс, не свойственную ему фразу:

— Звонок? Уже?

Антон открыл рот, хмыкнул и нарочито-испуганным голосом спросил:

— Друг, что случилось? Ты заболел? Приложил ладонь к его лбу. — Температуры нет, тогда что?

— Ничего, — злясь, ответил Дима и сорвался с места. Антон придержал его, схватив за пиджак, сделал страдальческое лицо и произнёс:

— Эй, мне начинать ревновать?

Дарья Николаевна выходила из класса, не обращая внимания на детские шалости двух рослых юношей. Дима проводил её лёгким прищуром глаз и только тогда ответил другу:

— Ревность озлобляет. Оставайся миленьким пупсиком, чтобы я не разочаровался в тебе.

— Так я тебе нравлюсь? — с придыханием, воскликнул Антон вслед уходящему Диме.

— Прикрой меня, я слиняю, — попросил он, улыбнулся шикарно и игриво добавил, прежде чем выскочить из класса, — Я люблю тебя. Антон послал Диме воздушный поцелуй и охая, упал на парту.

— Вот два придурка, — выдавила Света Устюгова, запихивая учебники в рюкзак.

— Светик, что тебя больше бесит? — спросил Антон, подойдя к ней сзади и чуть коснувшись её плеча. — Наши приколы или то, что Репнин не обращает на тебя внимания?

— Америку открыл, Колумб недоделанный? Кто интересует эту ледышку, больше одного вечера. Запасть на него — убить свою молодость, не дав ей не единого шанса.

— Однако, девочки грезят о поцелуе Ледяного принца, а ты?

— Ещё чего, — поспешно ответила Света и саданула Антона учебником по руке.

— Эй, больно, — вскинулся он и Света, вырезав на розовых скулах, фальшивую улыбку, подула на его руку. — До свадьбы заживёт, — сказала она и, смыв улыбку, направилась к двери.

— Вот заноза. Маленькая, как муха, а рука, как плита бетонная, — проговорил Антон, потирая ушибленную руку.

Прозвище Ледяной принц, приклеилось к Диме в десятом классе, когда он явился в школу, после летних каникул: повзрослевший и похорошевший до степени очаровательности. Всё пошло от Кристины Орловой, переведённой ученицы из другой школы. Как новенькая девочка, она заинтересовала Диму, но ненадолго, хотя он считал её красивой. Не найдя в ней ничего особенного, кроме внешней красоты, он тут же забыл о ней, продолжив свой марафон поисков необычного в слабом, но притягательном поле. Красивой девчонке нелегко было признать поражение и она обозвала его ледышкой, но другая, влюблённая в него с девятого класса ученица, чтобы насолить сопернице, вступила с ней в перепалку:

— Репнин — не ледышка. Должна знать, если целовалась с ним. Похоже, не целовалась. Он, скорее — Ледяной принц.

— Вот и целуйся со своим Ледяным принцем, если он захочет. Хотя, вряд ли, с твоей — то внешностью, — дала отпор Кристина.

Девчонки подрались, повысив статус школьного красавчика, но самому красавчику было всё равно. Все девчонки класса, школы и даже, города, виделись ему одинаковыми и в этом скучном однообразии не было яркой фигуры, что могла порадовать его.

Но, кажется, такая фигура появилась.

Дом, радующий взгляд, но не радующий душу, встретил младшего хозяина темнотой и пустотой. Они — частые его спутницы, смотрели изо всех углов, изгибов и перегородок и пропадали, как загоралась огромная, вытащенная из наследственного сундука, люстра в гостиной. Предмет, дорогой не только стоимостью, но и гордостью графского происхождения, светил паркетному полу, современной мебели, книгам советской эпохи и трудам древних философов. Для Димы, он лишь разгонял темноту, чтобы добраться до своей комнаты на втором этаже, тоскующей по своему единственному жильцу большого дома.

Родители работали до изнеможения, приращивая капитал к своей далеко не скудной жизни, а сын, часто оставаясь один, учился самостоятельности и многое умел в своей короткой жизни, хотя и считался принцем. Не открываясь никому кроме лучшего и единственного друга, он рос и взрослел крепким бутоном гладиолуса, ожидающим света и тепла, чтобы раскрыться чёрно-белым цветком в удивительный и одновременно отвратительный мир.

Завалившись в кровать с телефоном, потомок старинного благородного рода, листал страницы, даже не вглядываясь в них, потому что мысли плыли другим руслом. Ещё плавное, но уже тронутое вечерним бризом, оно несло неожиданные испарения извилин не к берегу, а в глубину, отчего обширный, но редко используемый до границ, чаще до середины, словарь человеческих и нечеловеческих изречений, засиял полузабытыми названиями и фразами: типа: не такая, как все и любовь.

Конечно, все выуженные, из сопротивляющегося мозга слова, ставились под знак вопроса и мучительные сомнения, но носитель красивой и шальной головы чувствовал, что что-то перевернулось в нём. Как долго продлиться это, внезапно наплывшее состояние, он не знал. Но, ощущение, что он рад этому наплыву, не покидало его весь вечер и породило угрозу, чего-то надвигающегося и огромного, как шикарная люстра в гостиной.

Тряхнув, уставшей думать, головой, набрал номер Антона.

Они встретились у застеклённого кафе, недалеко от школы и хотя, название его: «Кофеварка», несколько отталкивало, здесь было чисто, уютно и вкусно кормили. Друзья часто заглядывали сюда, чтобы перекусить после уроков или вечером, как сейчас.

— Поедим? У меня волчий голод, — пожаловался Дима.

— Я тоже не ужинал, но что-то аппетита нет. Посижу с тобой.

Зал был заполнен, почти до отказа. Они нашли свободные, далеко не лучшие места в углу людского аквариума и уселись на мягкие стулья. Антон оглядывал зал, а Дима, не проявляя интереса к окружению, листал тонкую кожаную папку, куда были вшиты листки с меню.

— Что там ищешь? Всё равно закажешь свои любимые пончики с мёдом. Стоит ли, стирать пальцы о бумагу, — недовольно высказался Антон. Он нервничал.

— Настроение на нуле, аппетита нет. Что с тобой? Ты трескал всё подряд и за троих. Что случилось?

— Не знаю, всё осточертело. Скука.

— Сегодня, на набережной, презентация нового сингла молотков. Пойдём? — предложил Дима, подзывая молоденькую официантку.

« Молотки» — рок-группа местного разлива, выступающая на всех городских мероприятиях и любимая юной частью горожан, не нравилась Диме, но интересовала Антона, поэтому он решил подбодрить раскисшего друга и тот кивнул.

Поел быстро и скоро, друзья сидели в такси, что домчало их до места назначения в считанные минуты. Народа было достаточно, чтобы заполнить небольшую площадь между рекой и парком развлечения. На сцене-трансформере музыканты рвали связки, исполняя свой прошлогодний хит. Презентацию новой песни запланировали в конце всего выступления, чтобы удержать до конца, как можно больше зрителей.

— Смотри, наши девчонки, — сообщил Дима, указывая рукой в сторону кованой ограды. — Подойдём?

— Да ну их, в школе надоели, — отмахнулся Антон.

— Ты точно не в форме. Как девчонки могут надоесть. Антон не реагировал, смотря поверх шевелящейся и орущей толпы. — Эй, друг, — подозрительно намекнул Дима. — Может, ты и правда влюблён в меня, а я ничего не знаю?

— Иди ты, — отмахнулся Антон.

— А что. Смотри, какое у меня милое личико. Дима приложил ладони к щекам и широко улыбнулся.

— Иди к чёрту, извращенец, — улыбнулся Антон и, угождая другу, согласился. — Ладно, идём, — пробасил он, предвкушая неприятную встречу, когда разглядел в кучке девочек — одноклассниц неприятного себе типа.

— Привет любителям убийственного рока, — весело приветствовал всех Дима, отмечая про себя, что к девчонкам затесались и парни и один из них — Олег Безуглов — любитель длинных неухоженных волос и фотографии, косящий под легендарного битла.

Диме и всем, кто знал об омерзительных повадках паскудного папарацци, был неприятен худой длинноногий парень, держащий на рыжей голове творческий беспорядок. История с учителем географии в девятом классе, где Дима оказался главным, но безнравственным героем, расползлась по школе, благодаря видео, что тайно снял Олег. Диме досталось со всех сторон и он едва избежал исключения из школы, а Олега хорошо отдубасили и он притих, подавшись в фанаты длинноволосых музыкантов.

— Мне показалось или это училка? Антон толкнул Диму в бок.

— Кто? Где? — переспросил Дима Антона, подчиняясь направлению его взгляда.

— Дарья Николаевна, позади толпы, — уточнил Антон и посмотрел на друга. — Она?

— Точно. Она интересуется роком? — Изумлённый голос Димы взлетел и тут же перелился в рассудительный всплеск. — Она молодая, но редкий учитель, залетит в сию пучину, — и снова, потёк весёлой волной. — Подойдём?

— Давай, что нам терять.

Пробираясь сквозь визжащую группу подростков, Дима наблюдал за учителем. Дарья Николаевна в джинсах и курточке, совсем не была похожа на учителя. Она смотрела на сцену, двигала головой, следуя ритму и держала весёлое лицо, лицо увлечённой девушки, а не строгого учителя.

— Она совсем не похожа на учителя, — подтвердил мысли Димы Антон.

— Да, она миленькая, — развеселился Дима. Поток орущей толпы кончился и два ученика предстали перед учителем. — Дарья Николаевна, добрый вечер. Не рассчитывали увидеть вас здесь, — обратился Дима.

— Учитель должен знать, чем занимаются ученики. — Ребята заулыбались, но следующая фраза погасила их улыбки. — Вместо того, чтобы делать домашнюю работу.

— Дарья Николаевна, зачем вы сказали это. Вы испортили прекрасное впечатление. Ученики, тоже люди и им надо расслабляться, — высказался Репнин, а Чижевский кивнул, соглашаясь с ним.

— Так расслабляются люди? — огорошила она вопросом.

— Что? Только и смог произнести словоохотливый ученик, а Антон открыл рот. Придя в себя от тупого вопроса учителя, Дима сказал, настраивая игривый тон. — Есть много других, более интересных способов расслабления. Например. — Он нарочно протянул последнее слово, ожидая бесящей реакции.

— Сон? Танцы? Горячительные напитки? Опиум? Секс? — перечислила она и мило улыбнулась. — Что предпочитаете? Пару секунд оба молчали, а после, разлился ликующий голос Димы:

— Это — отпад! Учитель, вы — крутая!

— Крутая? — переспросила она и уставилась в одну точку, словно что-то считывала из пустого пространства, а считав, ответила:

— Я не сильна в подростковом сленге, но полагаю, это — похвала, комплимент, одобрение. Я должна сказать спасибо?

— Не обязательно, — выдавил Антон.

Дарья Николаевна улыбнулась и Дима отвёл взгляд. Секунду назад он думал: Как прикалывается! С ума сойти! Она, вообще — учитель? Но, повернувшись вновь, он нашёл в голове другие мысли: Что, если она уйдёт, сейчас? Что я сделаю, чтобы остановить её?

Коснувшись Димы прохладным взглядом, она заторопилась, выражая спешку быстрым приглаживанием волос и молниеносным застёгиванием куртки.

— Мне пора. До свидания, ученики, — заявила она, повернулась и пошла прочь.

Тронув Антона за плечо — знак — до завтра, Дима побежал за ней, на ходу срывая вязаный шарф с шеи.

Догнал быстро, но шёл рядом и молчал до сумасшедшего перекрёстка, где скопище машин и людей, всегда грозит обернуться неожиданной катастрофой. Стояли молча, пока Дима не обернул её шею своим шарфом. Она не сопротивлялась, но взгляд, так и оставался холодным.

— Я провожу вас. Можно? — спросил он, отодвигая рукой надоедливого мальчишку, лет семи, что вертелся под ногами и с любопытством смотрел на Дарью Николаевну. — Слейся, — шепнул ему Дима. Пацан показал язык и чуть отодвинулся.

— За шарф, спасибо, но больше ничего не надо, — запоздало ответила она. — Я хорошо ориентируюсь, даже в незнакомой местности. У меня хорошая зрительная память. Иди домой, я справлюсь, — отшила она, не заботясь о корректности, так же, как делал он. Прямота, лишь усилила притяжение и он проявил настойчивость:

— Мне надо вам сказать что-то. Это — важно.

— Хорошо, — согласилась она и шагнула на пешеходный переход, по которому мчались машины. Дима придержал её за локоть.

— Красный свет, осторожно.

— Разве? — улыбнулась она и указала взглядом на светофор, где ярко зеленел круглый стеклянный глаз. — Говори, что хотел сказать, — попросила она, не прерывая движения и не смотря на него. Мальчишка, которого он прогнал, шёл впереди них и то и дело оборачивался.

— Я извиняюсь, что был грубым на уроке. Простите. — Она молчала, словно это касалось кого угодно, только не её. Понимая, что камень лежит на месте, Дима решил поднажать. —

И мне кажется. Нет, я чувствую. — Дима волновался. — Да, я чувствую, что влюбился в вас, — выдохнул он.

Дарья Николаевна повернула голову.

— Влюбился? — Переспросила она и странно повела головой.

Светофор зачадил красным светом и лавина машин двинулась с обеих сторон. Мальчик, шагавший впереди, растерялся, остановился и смотрел на приближающийся транспорт широко раскрытыми испуганными глазами. Паниковали и другие пешеходы, слышалась беготня и крики. Дарья Николаевна бросилась к ребёнку, обхватила его и, присев вместе с ним, закрыла его собой. Совсем рядом, перед ними завизжала машина. Лишь на секунду, липкий страх пролился по спине Димы. Он рванулся следом и обхватил их обоих. Внезапно, загорелся зелёный свет. Всё наладилось и испуганный мальчик побежал на другую сторону дороги. « Он что сломался?» — услышал Дима чей-то раздражённый голос. Взяв учителя за руку, он быстро зашагал по полосе. Он пришёл в себя, когда они стояли на тротуаре и не мог понять, чего было в нём больше: страха за учителя или негодования на неё.

— Вы всегда так беспечны? Вы могли пострадать. Представить страшно, что могло бы, случиться, — отчитывал он учителя и, вдруг, голос упал до шёпота. — Я так испугался. Дима сделал шаг и обнял учителя. Она стояла не двигаясь и ничего не предпринимая, но её ровный голос сбил заботливого ученика с толка:

— Ребёнок был в опасности. Я должна была бросить человека? Отпусти меня. — Дима разжал руки и отступил, а она продолжала всё тем же, ледяным тоном. — Разговор окончен. Ты сказал, что хотел сказать. Спасибо, что проводил. Я пойду.

Пока она исчезала из вида в переулке, свернувшем в сторону, он смотрел вслед, не понимая, что произошло и не надеясь на то, что что-то будет.

Такси, летевшее издали, резко притормозило и остановилось прямо возле него. Прежде чем Дима что-то успел понять, водитель открыл дверь и пригласил его в салон.

— Я не вызывал такси, — сообщил Дима. В кармане зазвонил телефон. Рука нырнула, вынула, открыла и глаза расширились. Уже, запоздавшее сообщение гласило, что такси прибыло. — Ничего не понимаю, — произнёс он, но сел в машину, назвал адрес и откинулся в кожаный мрак сиденья.

Рой мыслей прилетел мгновенно, как только он закрыл глаза. Они не жалили, но легонько покусывали. Ещё бы: Он признался в любви учителю! Быстро сосчитав в уме, он выяснил, что признание прозвучало спустя двенадцать часов сорок семь минут и тридцать восемь секунд после знакомства. Неплохой результат эмоционального фейерверка! Но, плохой итог, волнительного, сулящего перемены, дня, подумал он и вдавился в сидение.

Дома, в своей тёплой мягкой постели, Репнину не спалось. Он прокручивал в голове события ушедшего вечера и чем сильнее был круговорот, тем отчётливее он осознавал, что его отвергли. Первого красавца школы игнорировали. Это случилось впервые. Обычно, выходило наоборот и он не находил себе места на широкой кровати и утешая себя тем, что это была не обычная девушка, а особенная девушка. Впервые в своей короткой жизни, он встретил человека, которому был рад без всяких причин и к чертям собачьим, что она оказалась учителем. Он не помнил, когда уснул, просто отключился, шевеля накалёнными извилинами уставшего мозга.

Сегодня не было урока французского языка и Дима спал до обеда, отключив телефон и не вспоминая о школе. Наскоро пообедав, что нашёл в холодильнике, он включил телефон и тот сразу зазвонил.

— Отросток великого родословного древа слушает, — обозначил он своё присутствие.

— Придурь, ты чего трубку не берёшь? — оглушил голос Антона.

— Спал.

— Почему в школу не пришёл?

— Не хочу.

— Завтра, сразу отправляйся к директору.

— Понял, спасибо. Чего звонишь?

— Я вообще-то беспокоюсь. Тебе знакомо это?

— Не парься. Завтра приду.

— Слушай, учителя до утра провожал? — голос перешёл на таинственный шёпот.

— С дуба рухнул, негодник. Не тронь её, прикуси свои щупальца.

— Пока, святой угодник Димитрий, — рассыпался голос друга.

— Пока и домашку скинь, — попросил Дима и отшвырнул телефон на диван.

Дмитрий Репнин появился в школе, прогуляв два дня и поэтому, сразу направился в кабинет директора, зная, что его всё равно сорвут с уроков и заставят предстать перед главой школы — крупным плечистым мужчиной с короткой стрижкой и огромными, как молоты, руками. Он будет смотреть в глаза ученику, поправляя галстук и одёргивая рукава тёмно-синего костюма. Светлые, влитые в голову глаза, зажмурятся, а чрезмерно вежливая, архаичная манера разговора, способная взбесить любого, примет форму обычной человеческой речи, если школьный инквизитор сочтёт жертву допустимо не виновной, услышав логическое правдивое признание или оправдание.

Постучав, Дима вошёл в кабинет директора. Глава школы монстров сидел за столом, уткнувшись в разложенные перед ним документы.

— Доброе утро, Валериан Вячеславович, — быстро и внятно выговорил ученик, что удавалось не каждому с первого раза. Директор оторвался от бумаг и проговорил, лаская теплом каждое сказанное слово:

— Поведайте, любезный сударь, отчего прогуливали. Назовите причину и обоснуйте её важность, тогда я не стану казнить, а помилую. Дима водил головой, словно разминал мышцы от долгой сидячей работы и покусывал нижнюю губу. — Излагайте, время — не резиновое, — поторопил директор, уставив на него светлые, почти бесцветные глаза, глубоко всунутые в голову.

— Не хотел, — честно и лениво ответил ученик.

— Отчего же?

— В школе — скучно. — Директор вскинул брови. — Вот вам, Валериан Вячеславович, в школе весело?

— Это — моя работа и в ней, я не ищу веселья, я жажду плодотворности. Вам понятен смысл мудрой русской поговорки: Делу — время, а потехе — час?

— И что?

— А то, молодой невежда, что прогрессивной стране нужны умные люди, а нахлебников и так хватает.

— От ума — горе, Валериан Вячеславович. — Больше знаешь, хуже спишь, а я хочу спать крепко. В здоровом теле — здоровый дух и « Круглое невежество — не самое большое зло».

— В нездоровом образе жизни, я не могу вас упрекнуть, в этом вы преуспели, но пропускать занятия не позволю. Уважение к учителю — ценность, которая не померкла в эпохах. Знайте, молодой повеса, вы избежали сурового наказания за то, что цитируете великого философа, а то значит, что ваше серое существо, способно шевелить щупальцами.

— Я понял. Я могу идти?

— Зря отменили телесные наказания в школах. Ох, задал бы, я тебе Репнин.

— Я тоже считаю, что кулак лечит эффективнее, чем нудная нотация с утра, — согласился Дима. Директор улыбнулся и зажмурил глаза. Пронесло, подумал Дима.

— Идите, Репнин и прихватите эти книги. Их надо перенести в библиотеку. Новое поступление для учеников, терзающих свои умы науками, — попросил директор.

— Книги. Столько много! — воскликнул Дима, проследовав взглядом за рукой директора и уткнувшись им в несколько высоких стопок, пахнущих свежей типографской краской. — Зачем столько и вообще, зачем, ведь учебный год заканчивается. Как нести такую кипу?

— Ума нет, есть сила — линия логики. Как вам?

— Можно я адъютанта пришлю? Влитые глаза блеснули, но не злобно и стали чуть темнее.

— Как изволите, ваше благородие, но не забывайте, — голос зазвучал суровее. — Спина чужого вола несёт и чужую поклажу.

— Доброго плодотворного дня, Валериан Вячеславович, — откланялся ученик и выскочил из кабинета.

Длинный светлый коридор принял его, как родного. Впереди шагал учитель физкультуры — накаченный спортсмен с уверенной раскачивающейся походкой, с выбритой половиной головы и выстригом в виде молнии над ухом. Крупные черты лица подходили его крупному телу и весь он, не считая некоторых деталей, напоминал Диме ухоженного неандертальца. Сергей Константинович, как всегда, шёл, согнув руки в локтях и ворочая торсом, поэтому со спины казалось, что он немного сутуловат. Не стараясь попадаться ему на глаза, Дима свернул в боковой коридор, где располагался класс иностранного языка.

В классе, куда вошёл Репнин, царило безмолвие. Унылая картина: спины, телефоны перед глазами, бегущие по экранам пальцы. Дима бросил рюкзак на стол, сел, привалился к спинке стула, закинул ногу на ногу и закричал:

— Эй, народ! — Все повернули головы, но не все встали с мест, подошли, предложили рукопожатие. Это, делали мальчики, а девочки ждали, что будет дальше и это — дальше, наступило, когда Дима сказал. — Парни, надо перенести книги из кабинета директора в библиотеку. Достаточно трёх накаченных парней. Желающие есть? Если нет накаченных пацанов, то придётся подкачаться на мытье окон. — Антон приподнялся, но Дима усадил его на место, слегка сдавив локоть. С разных парт встали два ученика. — Не сейчас, на другой перемене, уже звонок, — обрадовал Дима добровольцев. Ученики сели и Репнин, уладивший текущее дело, опрокинулся на спинку стула.

Начинался урок французского языка. Ученики ожидали учителя. Нетерпение сушило горло Репнину, но эти волнующие минуты ожидания, были так прекрасны и отчасти, стыдливы, после вчерашнего его выкидона. Он был, словно не на своей орбите.

Дарья Николаевна вошла и урок начался. Для Димы не существовало уроков французского языка, он видел не учителя, а привлекательную девушку, что ещё недавно, подумаешь шесть лет назад, сидела за партой, а теперь, старалась выглядеть взрослой, держать дистанцию, быть учителем. Его бесило, что ему нужно называть её Дарья Николаевна, но причиной была не она, а он, теряющий равновесие при одном лишь её появлении. Сидеть в классе, в нескольких шагах от неё, слышать голос, любоваться лицом и читать по её полуоткрытым губам не французские слова и фразы, а слова, что согрели бы и успокоили его. Например: Я люблю тебя, Дима. Но, она, даже ни разу не глянула в его сторону.

Антон ущипнул его за руку и мечты оборвались.

— Что?

— Ты что в нирване? Идиотская улыбка, отрешённый взгляд. Мечтаешь о ней?

— О ком?

Антон кивнул на учителя.

— Похоже, под кайфом ты. Несёшь чушь — рассердился Дима и слегка покраснел.

— Нет? Тогда о ком? О Лерке Смоляковой? Дима не реагировал. — Блин, возле тебя столько девчонок вертится. Как я могу угадать? Дима молчал. Он сидел, закрыв глаза. Но, веселье не оставляло друга. — Расскажи, ощущать внимание девчонок — прикольно?

— Это — скучно, — отмахнулся Дима. — Хватать что-то сверкающее — очередной обман. Настоящее — то, что согреет душу, может и не блестеть, но, обязательно, выделится из блёклой массы. Когда всё просто, пропадает интерес.

— Да ладно, расскажи и начинающий писатель Антон Чижевский напишет книгу: «Эротические фантазии Дмитрия Репнина».

— Отвали, мешаешь.

— Кино смотришь? Твои мысленные фантазии преобразовались в формат видео? Ты случайно, не влюбился? Случайно, ледок не подтаял?

— Грядёт глобальное потепление. Как думаешь, Ледяному принцу — хана? — не отрываясь от спинки стула, лишь чуть приоткрыв глаза, поинтересовался друг.

— О чём ты? Дима молчал. — Хотя, всё равно, — отстал Антон и спросил. — На вечеринку идёшь?

— Не решил ещё, — нехотя бросил Дима. Он, как Око Саурона, следил за учителем, боясь пропустить, хоть одно движение, один взгляд, жест и вздох.

— Репнин, — неожиданно обратилась она к нему. — Ты не сдал домашнее задание: три ответа на три вопроса. Сдай сегодня, иначе получишь неуд. Он не успел ответить, прозвенел звонок. Дима не трогался с места.

— Что-то новенькое: граф Репнин не срывается в аллюр. И правда, влюбился? — озвучил подозрительные мысли Чижевский.

— А если да, то что? — серьёзно произнёс Дима.

— Ну ты и приколист, дружище, — хохотнул Антон. — Скажешь, тоже.

Дарья Николаевна вышла из класса и Дима проводил её долгим и тоскующим взглядом.

Соня Видова, неровно дышащая в сторону Димы, повернула голову и, обнаружив предмет своего воздыхания на месте, встала и подошла к нему.

— Вот, держи, — сказала она и протянула лист с домашним заданием. — Иди, сдай.

— Соня, ты — прелесть, — улыбнулся Репнин. — Плата нужна?

— Сколько? — не заставила ждать ученица. Дима хмыкнул и спросил:

— У всех девчонок извилины под деньги заточены?

— Сам же, предложил, — надула губки Соня. Дима наклонился к ней так близко, что она смутилась.

— Не всё измеряется деньгами. — Соня смыла бантик на губах и с интересом посмотрела на Диму:

— Билеты достанешь? — Репнин протяжно выдохнул. — Поцелуй, дурочка. Будь на вечеринке.

— Придурок, — прошептала Соня, но губы, не слушаясь её, нарисовали еле заметную улыбку.

Репнин спешил в учительскую, но резко остановился, увидев Дарью Николаевну в коридоре. Напротив неё стоял учитель физкультуры Сергей Константинович Загорский. Они говорили. Дима не вслушивался, но до него донеслось:

— Дарья Николаевна, не желаете после работы выпить кофе. Недалеко есть хорошее кафе. Приглашаю.

— Может, в другой раз, Сергей Константинович. Много работы, мне придётся задержаться, сегодня.

— Хорошо, — весело отреагировал физрук и поочерёдно качнул широкими плечами, демонстрируя свою пластику и силу.

Дарья Николаевна двинулась и Дима окликнул её:

— Дарья Николаевна. Я принёс, — сказал он, когда она остановилась и безмятежно посмотрела на ученика. Она ждала, а он смотрел на неё. — А, — опомнился ученик. — Я принёс домашнее задание. Вы велели сдать, — протянул он лист и она, приняв его, сказала:

— Хорошо, Дима. Спасибо.

–За что? — развеселился он, радуясь, что она не прогнала сразу, а заговорила с ним.

— За то, что любишь мой предмет. Во время работу сдал.

— Да, я люблю, но не предмет, — уже серьёзно произнёс он. Учитель внимательно смотрела на него, чуть склонив голову набок, словно изучала и примеривалась, чем ответить наглому ученику. Опередив её, Репнин сгладил ситуацию. — Дарья Николаевна, спасибо вам, что обучаете балбеса красивому неподражаемому языку. Я и впредь, буду очень стараться. Мерси, мадмуазель, — закончил он и поцеловал учителю руку.

Не дав опомниться, он не спеша зашагал по коридору, разливая свою обаятельную и счастливую улыбку.

— Маленький нравственный уродец, — выговорила она и зацокала каблучками в направлении учительской.

Учитель истории Герман Зиновьевич — тихий сухонький безобидный старичок, но просвещённый и уважаемый преподаватель, брёл по коридору. Оглядывая мудрые стены, увешанные портретами великих исторических личностей, литературных и научных гениев, он касался их, ибо только стены в полной мере впитывали изыскания гениальных умов, пока ученики не знали и половины тех, кому обязаны светом просвещения.

Нехватка педагогических работников и личная ответственность за будущее процветание страны, побудила его прийти в школу. Окончившие вузы специалисты, особо не рвались в школу добивать свои нервы и жить на мизерную зарплату, а искали места потеплее и пожирнее. Германа Зиновьевича пригласил директор школы и он согласился, пока позволят здоровье и силы. Оторвав взгляд от стен, он увидел Диму и поспешил завязать разговор:

— О, Репнин, мне необходима твоя помощь. Вернее, у меня к тебе просьба: Забери тесты и раздай в классе перед уроком. Жаль тратить драгоценное время бессмысленно. Сделаешь?

— Хорошо, Герман Зиновьевич. Идёмте, — сказал он и поплёлся за прыгучим, с лысеющей посеребрённой головой, старичком. Большая залысина выше лба придавала ему ещё больше ума, которого и так было в достатке.

Учитель вошёл в учительскую и двинулся к своему столу. Скоро, задвигались ящики, зашелестела бумага. Репнин следил не за ним, ожидая тестов, его внимание было приковано к столу, за которым сидела Дарья Николаевна. Углубившись в таблицы, она не замечала Димы, что сиял у двери. В комнату вошёл физрук и покачивающимся баркасом, прямиком поплыл к Дарье Николаевне.

— Кофейку хотите? Я сбегал и купил, раз у вас работы много. Лицо окрасила благоговейная улыбка.

Вот приставучий, подумал Дима, ёрзая у двери.

— Не очень хочу, но спасибо, отозвалась привлекательная коллега, взяла пластиковый стакан и поставила на край стола. — Следующий раз, угощу вас, Сергей Константинович.

— Это, не обязательно, лучше сходите со мной куда-нибудь, если хотите отблагодарить меня.

— Куда?

Он наклонился к её уху и что-то прошептал.

Что он шепчет ей, псина сутулая. Что вертится. Проваливай, уже, — гнал, как взбесившихся коней, мысли незадачливый школяр и они задохнулись, когда руки физрука, как бы случайно, легли на её плечи.

Дарья Николаевна поднялась и одним резким движением, заломила его руку за спину и уткнула лицом в стол. Мужчина вскрикнул и все учителя повернули головы на звук.

— Простите, — с улыбкой, обратилась к ним Дарья Николаевна. Отпустила физрука, подошла к двери, ухватила изумлённого и радостного ученика за руку и вместе с ним вышла в коридор.

— Не говори ученикам, — попросила она мягко. — Ученики не должны бояться учителя.

— Думаете, болтать стану? Обижаете, учитель. — Веселье, ещё не ушедшее, вспыхнуло вновь. — Здорово вы его лицо о стол размазали. Но, что он вам шептал?

— Иди, учись, Репнин. Спокойно напутствовала она и вернулась в учительскую, под пристальные взгляды учителей.

— Простите, автоматически вышло, — обратилась она к коллегам и к физруку. — Я занимаюсь борьбой и одно из правил: не прикасаться к бойцу сзади, так же, как к воину с мечом. Срабатывает инстинкт самосохранения. Простите.

Выслушав, учителя разбредались по урокам, а Сергей Константинович с укором смотрел на хрупкую женщину.

— Я случайно, — виновато проговорила она и принялась вытирать пролитый по столу кофе.

— Точно какую-нибудь пошлость сказал, кофеман хренов, — вслух рассуждал Дима, возвращаясь в класс. — Ноги бы, ему переломать, чтобы не вертелся рядом с ней. Хотя, она и сама хорошо справилась. Дима улыбнулся и побежал в класс, забыв про тесты.

Из школы силачка « До Бон Сун» ушла, когда поздние весенние сумерки вовсю хозяйничали на городских улицах. Медленно вышла из ворот и не спеша побрела по тротуару, вглядываясь в бесконечно сияющие и зовущие рекламные баннеры и магазинные вывески. Ещё, прохладный, но с горьковатой примесью, воздух бодрил и разгонял усталость, накопленную за день и это, чувствовал Дима, стоя у железных ворот школы и полируя их прутья спиной, упакованной в синюю джинсовую куртку.

— Девушка, вам провожатый не нужен? Ночь на дворе — услышала она знакомый голос, но сделала вид, что ничего не слышит, но настойчивый голос зазвучал снова и по-французски: — Не хотите прогуляться с молодым привлекательным человеком? Дарья Николаевна задержала шаг. Ответ последовал от француженки:

— Не пристало учителю прогуливаться с учеником, даже если, он чертовски привлекателен.

— Что? Я ничего не понял, — услышала она впереди себя и подняла глаза цвета весенней зелени. Он, уже успел обогнать её и теперь, стоял перед ней, луча очаровательную улыбку. — Вы опять назвали меня маленьким нравственным уродцем?

— Ты слышал? — Дима кивнул. — Нельзя оскорблять учеников, прости, — спокойно, как и спросила, ответила она. Я — плохой учитель.

— Что вы, Дарья Николаевна, вы — самый удивительный учитель на свете. Такой удивительный учитель, что у меня крышу сносит.

— Поэтому, сидишь на последней парте?

— Все плохие мальчики сидят на последних партах и там дверь рядом. Раз и выскочил из класса.

— Тебе не интересно в школе?

— Вы молодая и красивая, рок любите, но рассуждаете, как старая чопорная дама. Кому нравиться учиться? Осточертело за одиннадцать лет. Хотя, — он заглянул учителю в лицо, — сейчас, стало интереснее. Его глаза блеснули, а губы изобразили озорную усмешку.

— Отчего же, если не секрет?

— Новенькая девушка у нас в классе появилась. Не красавица, но цепляет.

— Наглость не украшает человека.

— Наглость — второе счастье, учитель.

— И что тебе даёт это счастье?

–Зачем ждать, пока оно что-то даст. Нужно взять самому.

— Как это?

На всём протяжении разговора, Дима злился, нервничал, бунтовал, волновался, но Дарья Николаевна, ни разу не изменила холодного выражения лица, лишь улыбалась изредка и он подумал, что она совсем не заинтересована в нём и оттого ещё больше хотелось заставить её переживать. Её вопрос был кстати и он ответил:

— Вот так.

Затем, шагнул навстречу, нежно обхватил голову, приблизил своё лицо и поцеловал в губы. Отодвинулся, не отрывая рук. Она стояла и смотрела ему в лицо, словно не понимала, что произошло, словно это — её первый поцелуй. Истолковав молчание и бездействие, как согласие переписать из черновика начисто, Дима поцеловал ещё раз и получил звонкую пощёчину.

Крепкие ноги выдерживали мордобой и жёстче, но в этот раз подкачали и он, срезанный одним ударом милой барышни, сел на землю. Щека горела. Ученик злился и когда негодование забурлило в горле, выкрикнул, укорачивая дистанцию между учителем и учеником:

— Ты что — Терминатор? Пощёчиной с ног свалила.

— Я — андроид, — выдала она, замолчала, задумалась и договорила. — Я против насилия.

— С каких пор, поцеловать девушку, считается насилием, — горячо говорил Дима, ещё не остыв и чёрт побери, было больно. — Насилием было, когда вы физрука лицом в стол воткнули.

— Я обучалась борьбе, в целях самообороны. Но, я не должна вредить людям.

— С мной-то, зачем бороться. Я — существо нежное.

— Ты красивое существо, — улыбнулась она.

— Правда? — воспарил Дима. — Может, ещё один поцелуй, только без броска.

— Кажется, сейчас, подойдёт слово: « Придурок». Я правильно говорю?

— В яблочко, Дарья Николаевна, но я так счастлив. Не видите?

— Поцелуй делает тебя счастливым?

— Технически, поцелуй, лишь касание, но чувство, которое ты испытываешь при этом, очень приятное. Хочется целоваться ещё и ещё.

— Иди домой, Репнин, — прервала его вдохновенную речь учитель.

— Не хочу. — Она двинулась с места, но Дима взял ей за руку. — Не хочу уходить. Не хочу называть вас Дарья Николаевна и учитель. Не хочу давиться слюнями из-за того, кто так близко и так притягивает.

— Хочешь добить мою репутацию?

— Не хочу. Хочу проводить вас, не причиняя вашей репутации вреда. Можно?

— Нельзя, — отрезала она и ни одна клеточка не дрогнула на её лице.

— Хорошо, тогда я пошёл, — согласился Дима и быстро пошёл вдоль ровно посаженных деревьев.

— Так быстро сдался? — проговорила Дарья Николаевна, проводив его взглядом до угла дома, за которым он и исчез.

Идя знакомым путём, она несколько раз оглянулась, но Димы не было. Почему я это делаю, думала она. Я сама его прогнала, а теперь, жду. Что это?

Перед старым кирпичным домом, где она снимала маленькую квартиру, с улицы во двор, вела длинная и тёмная, словно тоннель, арка. Внутри её, прижатые к бетонной стене, стояли мусорные баки, что привлекали стаи бездомных собак. Сегодня, собак не было и Дарья Николаевна, смело шагнула в темноту. Из-за мусорного зелёного бака выплыла длинная тень, а следом, сбитый приземистый мужчина с бутылкой в руках.

— Стой, — пьяным грубым голосом окликнул он. — Не спеши. Скажи мне, все вы, бабы — сучки?

— Простите, я спешу, — вежливо и спокойно ответила она. Пройти молча было нельзя. Он стоял с раскинутыми руками, перегораживая, почти весь проход. Единственный фонарь, тускло светивший у подъезда, тлел безнадёжностью.

— Иди сюда, — приказным голосом выкрикнул он ринулся к ней. Сильная рука грубо ухватила её и швырнула к мусорным бакам. — Отказываешь боевому офицеру? — Допив остатки питья прямо из бутылки, он наклонился к Дарье Николаевне. Лицо обезумевшего и озверевшего пьяного мужчины приближалось, а она твердила себе: Не причинить вреда, не причинить вреда, не причинить вреда. Лицо двигалось и ей казалось, что его обезумевшие глаза сейчас вольются в её глаза, а губы шевелились и она слышала: « Знаю я, таких тварей, что ложатся под первого встречного мужика, когда мы ложимся под пули».

Когда рука, сжатая в кулак, поднялась над её головой, девушка закрыла глаза, ожидая удара, но его не последовало. За пределами зрения, что-то ухнуло, разбилось, упало, зазвенело, рассыпалось и наконец, рухнуло и промычало. Всё стихло. Дарья Николаевна, открыла глаза и прежде, чем увидеть, услышала знакомый и так нужный сейчас, голос:

— Дарья Николаевна, с вами всё нормально. Вы не ранены. Где-то болит?

— Со мной всё хорошо, — улыбнулась она, хотя в темноте, улыбка была еле различимой.

— Идёмте на свет, я посмотрю.

— Да со мной всё в порядке, не надо меня осматривать.

— Не отталкивайте меня, я просто хочу вам помочь.

Вышли на свет, под тусклый поскрипывающий фонарь и оказалось, что Дарья Николаевна, совсем не пострадала, а Дима был не лучшей форме. На его изящном носу и порозовевшей щеке, гостили две красно-синие ссадины, а по виску сочилась кровь. Дарья Николаевна коснулась виска, осмотрела окровавленный палец и спросила:

— Кровь? Тебе больно?

— Ничего страшного, получил бутылкой по голове, умоюсь и всё.

— Раны нельзя промывать водой, идём. Она взяла парня за руку и повела за собой.

Скоро, он сидел в её комнате, а она осторожно и старательно обрабатывала ему раны. Дима терпел жгучесть и пощипывание обеззараживающего средства, хотя его лекарь дула на ранки и он с удовольствием и вниманием, разглядывал её лицо. Оно было так близко, что в горле что-то сжималось и дыхание, готовое прерваться совсем, еле струилось сквозь полуоткрытые губы. Когда она прилепила последний пластырь на его переносицу, он тихо засмеялся.

— Приятно? — как-то по-детски спросила она.

— Нет, то есть — да, но дело не в этом. У вас на носу две крошечные веснушки. В классе их не видно, но они такие милые, — сказал он и почувствовал, что кончики ушных раковин загорели и ему стало неловко. — Спасибо, достаточно. Я в порядке.

— Надеюсь, ты не встретишь больше этого пьяного бродягу, — сказала она, заканчивая собирать аптечку.

Дима понял намёк, что пора и честь знать и встал со стула. Она выпрямилась и они встретились лицом к лицу. Дима потянулся к ней, но Дарья Николаевна отстранилась.

— Что мне сделать ещё? — спросил он. — Я мечтал, что мой первый, настоящий первый поцелуй, будет взаимным и романтичным. Вы всё испортили, учитель. Вы нанесли мне глубокую психологическую травму. Теперь, я не уверен, что вообще смогу целовать девушек.

— Грустная шутка. Тебе больно, — заключила учитель. Шагнула к нему и чмокнула ученика в лоб. — Лучше?

Удивление смешанное с радостью, застыло в его глазах. — Тебе так важен был мой поцелуй, — не то спросила, не то подтвердила она свою догадку.

–Я признался вам два раза и логично было сделать следующий шаг. Но, в лоб целуют покойников. Как исправите?

— Иди домой, Репнин. Ты сказал: « Я чувствую, что влюбился в вас». Но, я ничего не чувствую. Как быть?

— Здрасте, приехали, — рассмеялся Дима. — Ничего не понимаю. Девчонки в очередь встают, а я выпрашиваю поцелуй у бессердечной женщины. Я жалок?

На столе зазвучал телефон. Прочитав сообщение, Дарья Николаевна сообщила:

— Я такси вызвала. Оно у подъезда.

— Вы — удивительная. Даже парней отшиваете оригинально. Учитель молчала, намекая, что разговор окончен. — Отлично, карета подана. Репнин на выход, — театрально продекламировал Дима. — Он злился, но, нарисовав на лице улыбку, произнёс. — Разрешите откланяться, мадам. Схватив с дивана, грязную, с тёмно-бурыми каплями крови, куртку, он вышел за дверь.

Пока такси мчало его к дому, грудь жгли и давили, сказанные ею слова: Я ничего не чувствую. Я ничего не чувствую, а голову путали мысли: Лучше бы, ненавидела. Зачем поцеловала? Пожалела? Я был так жалок? Идиот. Придурь. Ругать себя было легче, чем жалеть, но водитель покосился на него и Дима сообразил, что говорит вслух. Пережив не первый в этот день позор, он впал в спячку, прижавшись головой к боковому стеклу. Мысли, не желающие сна, продолжали домогаться и он попросил, сдерживая злость: «Остановите, пожалуйста».

Он брёл по ночной улице, не замечая текучести людей, потоков машин, не отвлекаясь на тех прохожих, что задевали его плечом, сумкой, колким выкриком. Он, просто, шёл, вглядываясь в нескончаемое свечение, никогда не засыпающего города.

Утром, перерыв шкаф, он не нашёл никакой, подходящей для школы, одежды. Она была, либо грязна, либо не выглажена. Ругнувшись недобрым словом, он схватил то, что попало под руку и быстро оделся. Он мог бы и не пойти на занятия, не велика беда, но пробный экзамен, пропускать не хотелось. Как бы, лениво он не учился, а закончить среднюю школу было для него делом чести.

В класс он явился последним, когда все ученики были в сборе. Пожав руку Антону, он придавил стул и огляделся. Картина была обыденной и надолго не привлекла его внимание.

Света Устюгова стирала с доски незнакомые формулы, а это значило, что утренние важные новости, уже озвучены или их вовсе не было в это пасмурное утро. Парни не реагировали на залатанное лицо первого красавца школы, видели и не такое, а девочки шептались стайками, украдкой поглядывая на франта.

Антон, тоже разглядывал друга, он был при параде: рваные узкие джинсы, белоснежная приталенная рубашка с закруглёнными краями, выпущенная поверх штанов, белая укороченная куртка. Сине-белые кроссовки завершали его гардероб.

— Твоё тело, обёрнутое в дорогие шелка, выглядит на бис, но рожей, ты подкачал, Репнин. С кем боднулся?

— Случайность. Сам-то как?

— Нормально. Ждал, что позвонишь, вместе вечерок скоротаем.

— Сегодня и скоротаем. Вечеринка не отменилась?

— Нет, Лера с утра сообщила, что всё в силе.

Света, закончив тереть доску, повернулась к классу и, увидев Репнина, задела лёгким сарказмом:

— Димочка, ты учиться пришёл или жениться?

— Если выйдешь за меня, то женюсь, — подыграл Дима.

— Лучше я на резинке для волос повешусь, — хохотнула бойкая девчонка.

— Лучше, вешайся или не спеши отказывать. Цена на тебя с каждым днём всё ниже. Старость не дремлет, она крадётся.

— Тоже мне, философ нашёлся, — отозвалась она и запустила в него тряпку. Тряпка, испачканная мелом, вляпалась в его рубашку и упала на колени, оставив на джинсах следы белого порошка.

— Рискуешь, Светик, — улыбаясь, пригрозил он. — Эта рубашка стоит дороже твоей жизни.

— Поцелуй меня и помиримся, — уколола Света. Дима резко встал с места и тут в класс вошёл учитель математики — высокий подтянутый и улыбчивый Артём Игоревич. Он настолько был своим, что его можно было описать тремя качествами: молод, раскован и непробиваем.

— Извинения, ещё не приняты, — сообщил Дима, пока учитель шёл к столу, на ходу, приветствуя учеников.

— Было бы, за что извиняться, — огрызнулась она и поспешила к своей парте, бросив мимолётный взгляд на Репнина и это короткое мгновение явило ей озорное подмигивание и загадочную усмешку шального одноклассника.

Дима вымучил экзамен и, теперь, сидя с Антоном на крыше, пытался объяснить происхождение своих ранений. Врать другу он не хотел, но и рассказать всего не мог, пока, поэтому умолчал о многом и поведал, лишь малое: Шёл в кафе, случайно встретился с Дарьей Николаевной, пошёл провожать и нарвался на бешеного мужика.

— Хотел без меня в кафе поесть? Это же — наше общее место. Почему не позвал?

— Не хотел срывать тебя из дома. Мама Лариса, наверно, шикарный ужин приготовила. Чего тебе химией давиться. У тебя дома — обилье жратвы, а у меня в графских развалинах — пустой холодильник.

— Эй, бездомная псина, не надо жить в одиночку. У тебя есть я. Заруби это на своём залатанном носу. Наши двери всегда открыты для тебя. Почему я вчера не позвонил тебе, — пожалел он. — Мама спрашивала о тебе, словно чувствовала, что с голоду загибаешься. Антон кинул руку на плечо друга и привалил его к себе. — Кстати, кто тебя латал?

— Сам, — соврал Дима.

— Блин, стану писателем, напишу книгу о том, что все родители должны быть Человеками, ибо звери, уже существуют.

— Не перегибай палку, друг. Мои родители меня любят, только сильно заняты, поэтому, я получаю больше денег, чем внимания. Но, я не обижаюсь. Не бери в голову.

— Точно. Люди, занимающиеся наукой, настолько сухи, что их размочат только детские слёзы, а ты не умеешь плакать. Хотя, — Антон пристально посмотрел другу в лицо. — Может, ночами поскуливаешь?

— Пойдём, сказочник. — Дима рванулся с места и Антон встал следом.

Дарья Николаевна доживала свой выходной день. Отложив в сторону важные учительские дела, она полу прилегла на высоких, прислонённых к спинке кровати, подушках. Рука скользнула на маленький столик возле кровати, пальцы объяли корешок тома, поднесли к согнутым коленям и открыли книгу в том месте, где коротким язычком пламени, краснела атласная закладка. Мудрые мысли глянцевых листов, так манящие прежде, сбавили тяготение и собственные мысли, странные и запутанные, заполнили голову. Прежде, ни один мужчина не влезал в её голову так глубоко, но этот невежественный и озорной мальчишка ворвался и поселился там, не спрашивая разрешения и не утруждая себя простым человеческим тактом.

В голове вертелись эпизоды вчерашнего вечера и один, лёгкий, как облако, всплыл поверх всех: тот нетерпеливый нежный поцелуй. Почему, именно этот момент, всплывает в моей памяти, подумала она и уткнулась в книгу.

Строчки поплыли слева направо, вниз и, опять, направо. Пальцы захлопнули книгу и она ясно прочла на твёрдой серой обложке: Фёдор Иванович Тютчев. Избранное. Деля каждое слово на слоги, она ещё несколько раз прочла посыл шероховатой обложки, стараясь вырвать из памяти образ поэта и он выплыл, но с очаровательной улыбкой и грустным взглядом ученика.

Нет, так нельзя, холодно протекла мысль и согрелась, как показалось ей о то же воспоминание, что картинкой возникло перед глазами. Вскочив с кровати, учитель прошла на кухню, открыла кран и сунула голову под холодную струю. Вот так, — метнулось где-то у лба, когда она, закрыв кран, откидывала мокрые, прилипшие к лицу, волосы и облизывала холодные капли с губ. Я перегреваюсь? Подумала она, обматывая голову полотенцем. Когда она снова обжила кровать, взгляд поймал телефон, но разум увёл его в потолок. Я не должна делать этого, приказала она себе. Но, лёжа с открытыми глазами, она ждала завтрашнего дня, ведь в нём будет он.

Обычно пустующий и тёмный дом Репниных, сегодня светился всеми окнами. Хозяйка дома колдовала на кухне. Швырнув рюкзак на середину гостиной, Дима подошёл и обнял мать.

— Не ожидал, сиротка, — весело проговорила она, целуя сына. — Ты так красив, когда удивляешься, поэтому удивись ещё раз: Я блинов испекла.

Дима глянул на золотистую стопку и тут же, сел за стол. Хрупкая красивая женщина с тёмными длинными волосами, умело уложенными на голове во французский твист, поставила на стол розетку с прозрачным липовым мёдом и подвинула к сыну всю блинную башню. — Ешь, и рассказывай, откуда ссадины, как протекает жизнь брошенного ребёнка и как сдал экзамен.

— Нарвался, нормально, пойдёт, — тремя словами отмахнулся сын.

— Глаза не лгут, а нарываться, ты — мастер. Язык-то без костей. Она чмокнула сына в макушку и увидев пластырь, всколыхнулась. — Голова болит? Может в больницу?

— Странная вы женщина, Елизавета Васильевна. Знаете же, что дурную голову и молот не берёт. Чего же, волнуетесь?

— Люблю я тебя, мой ангел, — вздохнула она. — Редко вижу, разговариваю, обнимаю, а ночью, мы с папой в Чехию улетаем.

— Значит, я не увижу гения науки и спасителя мира Александра Дмитриевича Репнина. Как он вообще, папа?

— По уши в исследованиях. Тестирует новую разработку. Больше сказать не могу.

— Вы что, супермена создали?

— Да какое там. Столько вопросов, вот прибежала ненадолго. Давай, ешь, не отвлекайся.

— Спасибо, я насытился. — Встал, поцеловал маму. — Уходишь, уже?

— Надо, сынок. Прости. — Елизавета Васильевна обняла сына. — Чудо моё лаковое. — Ласковые пальцы взъерошили чёлку сына.

— Иди, уже. Чую пятки плавятся, — отпустил сын. — Папе, привет. Не скучайте.

Отстранился от матери, прошёл в гостиную, подхватил рюкзак и побежал по лестнице, ведущую в его комнату.

— Если голова будет болеть, обратись к Матвею Алексеевичу, — прилетел мамин встревоженный голос.

— Ладно, — прилетело сверху и женщина глубоко вздохнула.

Сытные блины и ласковые мамины руки разморили Диму и веки, отяжелев, слиплись. Его разбудил звонок. Нашарив телефон на кровати, Дима поднёс его к уху.

— Где ты? — донеслось издали.

— В графских развалинах, — уведомил сонный голос.

— Кати сюда, все в сборе. Приедешь?

— Скоро буду, — подтвердил Дима и отбросил телефон.

Загородный дом Смоляковых располагался в зелёной зоне — островке смешанного леса, выходящего к реке. Он — добротный особняк и ещё несколько, не уступающих в дороговизне, домов, просвечивались сквозь зеленоватые, едва оперившиеся кроны могучих дубов, хрупких берёз и шаровидных пальчатых клёнов. Ученики были не частыми гостями во владениях мэра города, но иногда, когда взрослые хозяева, ненадолго покидали родные пенаты, их единственная дочь, ускользнувшая из-под надзора домашних узурпаторов, приглашала школьную братию, дабы веселье — сущая необходимость короткой юности.

Ученики разных одиннадцатых классов, кому благоволила и терпела друзей их друзей, Лера Смолякова, перемешались на довольно обширной территории, с газонами, бассейном, беседками и редкими фонарями в аллеях, что казались костлявыми от ещё не успевших развернуться в полную силу листьев.

Больше всего народа тёрлось у бассейна, но Дима направился не туда, а к беседкам, предугадывая, что Антон будет там. Репнина многие недолюбливали в школе, он говорил всё в глаза, приправляя сказанное своеобразным юмором, но на вечеринках, он был источником, изливающим и фонтанирующим веселье. Здесь не нужно было говорить правду, она сама, голенькая и раскованная, гуляла среди веселящихся подростков.

Сегодня, Дима был не в настроении, но в готовности получить порцию адреналина. Отчасти, болезненные, были и приятные, воспоминания вчерашнего вечера не покинули его и он был на взводе. Он явился в самый разгар весенней гонки за приключениями. В большинстве случаев, приключения ограничивались общим непринуждённым весельем, но иногда, они выливались в поиски приключений на пятую точку и сегодня, был такой день.

Первым делом Дима отыскал Антона.

— Соню видел? — спросил он сходу.

— Мелькала пару раз, а что?

— Не люблю копить долги. Увидишь её первым, сообщи, а я похожу, поищу. Антон кивнул, держа возле себя Машу Глебову — двоюродную сестру бойкой Светы, совсем не похожую на неё, разве что смешными веснушками, редко разбросанными по носу.

— Вкати энергетик, а то нас не догонишь, — предложил Антон, держа в руке яркую банку.

— Обойдусь, — бросил Дима, следуя к эпицентру мероприятия — бассейну.

— Он не в духе — догадалась Маша. — Выкинет что-нибудь, точно выкинет.

— Танцуй, пока молода, не думай. Он самостоятельный: сам выкинет, сам и уладит, не впервые, — веселился Антон.

Поодаль бассейна, на зелёном газоне, весьма активная толпа, тряся юношескими неоформленными телами и банками над головами, перекрикивала хит девяностых. В центре торчала белобрысая голова Сани Богомолова по прозвищу « Светофор». Долговязый альбинос с приятной внешностью, ходящий на кастинги, но пока, безрезультатно, прижимал к себе двух девчонок и все трое двигались, подчиняясь ритму и не угождая толпе.

Спустившись к краю танцевального поля, Дима крикнул:

— Эй, челядь, Соню видели?

Его услышал Саня и махнул рукой в сторону трёх лежаков, поставленных вдоль каменных дорожек, окаймляющих весь периметр водоёма и разбегающихся в три направления: к дому, беседкам и рубленой бане, недалеко от дома. Скорее всего их выволокли из кладовой, чтобы устроить места для сидения.

Соню он увидел, как только подошёл к бассейну — пустому кубу с прелыми листьями, мелким мусором и землёй по всему дну.

Он нашёл Соню, но совсем не был уверен, что она нужна ему. Шутка с платой за сделанное ею домашнее задание для ленивого ученика, была, лишь шуткой. Но, брошенная в присутствии всего класса, стала поводом выплеснуть злость, словно какая-то неудовлетворённая тварь рвалась наружу и жаждала мести.

Рядом с Соней, что грела собой шезлонг, стоял Олег Безуглов — кавалер, наступающий на её тень. Он следовал за ней по пятам, как и на эту вечеринку, но в итоге, уходил в компании своего друга Паши Мямликова, а Соня высматривала Диму, опасаясь Леры Смоляковой.

Об их соперничестве говорили с девятого класса, а сейчас, всем стало наплевать на их холодную войну за сердце Ледяного принца. Ему же, не нужно было ни победителя ни проигравшего. Он, просто, играл и ему было весело.

Соня и Олег были не одни. Их окружала свита из нескольких человек, что курили чуть поодаль. В сторону Димы несло табачным дымом и он поморщился Его опыт курения закончился в десятом классе, когда он и ещё трое учеников, чуть не спалили весь летний спортивный лагерь. Карьера пловца закончилась и началась страшенная аллергия. Дни, проведённые в больнице под аппаратом искусственного дыхания, навсегда отбили охоту к курению.

Не подходя близко, он позвал:

— Соня, иди сюда.

— Ты пришёл, — обрадовалась она, но не поднялась, а попросила. — Иди к нам.

— От вас табачищем прёт. Не хочу. Иди сама.

— Зачем? — спросила она, пытаясь тянуть время и не показать, что готова броситься к нему по первому зову.

— Забыла? Я задолжал. Иди, получи поцелуй, а то передумаю, — улыбнулся он.

Соня двинулась, но Олег придержал её за руку.

— Не вмешивайся, — предупредил Дима. Олег упорно держал девушку за руку.

— Ей не нравится целоваться с тобой, — за неё решил неудачливый кавалер и ещё крепче сжал руку девушки.

–Думаешь? Тогда иди сам, я тебя поцелую, только не влюбись в меня, Олежек.

— Совсем с катушек съехал. Подкрути гайки, Репнин, — отозвался Олег.

— Что за детский сад, — недовольно сказал Дима и пошёл к ним. Вблизи, пахло не только табаком, но и пивом.

Остановился и протянул Соне руку. Ждал недолго. Освободив ладонь из цепких пальцев Олега, она вложила её в ладонь Димы. Одним движением притянув к себе, он обнял девушку за талию. Смотрел ей в лицо, переводя взгляд с глаз на губы и снова, на глаза. Играл с ней и злил Олега, а она стояла, затаив дыхание и следила, как его губы медленно приближались к её губам.

Лицо Олега сделалось бледным и пошло красноватыми пятнами.

— Не трогай Соню, — процедил он и, когда их губы почти соединились, между ними встала ладонь Олега.

— Убери, — спокойно сказал Дима, чувствуя, что внутри назревает буря.

— А если нет?

— Подраться хочешь?

— Отстань, говорю. Тебе училки мало?

— Что? — переспросил Дима, отпуская Соню.

— Что слышал. С француженкой мути, а Соню оставь в покое.

— С француженкой, говоришь, — рассвирепел Дима и ухватил Олега за расстёгнутые борта куртки. Сдавливая руки всё сильнее, он резко развернул Олега в сторону бассейна и приблизил к себе вплотную, говоря горячо и гневно:

— Не смей говорить о ней, даже думать не смей, дышать не смей в её присутствии. Понял, лохматая образина?

Олег ударил Диму по рукам, освободился от хватки и заговорил, задыхаясь от злости:

— А что говорить. Все, уже знают, как вы лизались вчера. В школе без году неделя, а уже с учеником закрутила. Кое-кто фото сделал. Ты не знал?

— А что после было, тоже сняли?

— Не удивлюсь, если и было, — усмехнулся Олег. — У неё же, на лбу написано: Хочу трахаться.

Сильный удар свалил Олега на землю. Дима бросился к нему, приподнял и снова ударил. Из носа Олега потекла кровь.

— Боже, они до крови дерутся. Остановите их, — прорвался чей-то выкрик.

— Вставай, — процедил Дима. — Вставай. Низко бить лежачего соперника, а мне так хочется врезать тебе ещё разок. Вставай! — Закричал Дима, теряя терпение. — Поднимайся и дерись. Или ускользнёшь, как таракан?

Олег поднялся, бросился вперёд и с маху ударил Диму в лицо. Тот покачнулся, но устоял и ответный удар пришёлся по скуле противника.

–Чего бесишься? — спросил Олег, сплёвывая, а затем размазывая кровь по лицу и ухмылке, что ясно говорила о том, что последует фраза, что сильнее уколет неожиданного врага. — Весна действует? Ледяной принц подтаял и маленький принц зашевелился? Довольный собой, Олег тихо засмеялся, перемешивая смех с лёгким повизгиванием.

— Смейся, Олежек. От смеха, рот шире становится. Глядишь и моделью станешь, без кастингов, ведь туда нацелился.

Конец ознакомительного фрагмента.