Миллениум

Вера Сытник, 2017

Сборник рассказов. Лауреат программы «Новые имена современной литературы». Чувства напоминают степной пожар. Они разгораются в одно мгновением под воздействием легкого ветерка и гаснут, стоит оросить их ледяной водой реальности. Эмоции, бушующие в груди, не дают спать по ночам. Они сводят с ума, заставляют вновь и вновь переживать каждый миг своего счастья или годами упиваться неудачами. Тайны, сокрытые в глубине сердца, внезапно всплывают на поверхность, угрожающие, способные уничтожить уютную жизнь. Ошибки оказываются роковыми, но не сразу удается это понять. Внезапное прозрение настигает в момент, когда кажется – все идет своим чередом. А откровения, которые неожиданно являются обывателям, навсегда лишают покоя и рушат каменные стены, возведенные вокруг своего сердца. Вера Сытник на страницах сборника рассказов «Миллениум» познакомила читателей с историями обычных людей. Она дала шанс заглянуть за запертые двери, услышать, о чем говорится за закрытыми окнами, проникнуть в чужие сны. Любовь и ненависть, равнодушие и измены, надежды и разочарования, случайные встречи и болезненные расставания, возвращение к прошлому и стремление к будущему, полет в облаках и падение на острые камни реальности… Это и многое другое ждет героев книги и читателей, готовых погрузиться в омут вечных чувств и мимолетных страстей.

Под фонарём

Милли стояла под чугунным фонарём в виде пяти лепестков, отходивших от макушки столба, и беззвучно плакала. Правда, общее выражение её лица продолжало оставаться всё в том же настроении простодушного удивления, в котором она, Милли, находилась до того, как начала плакать. На лице застыл немой вопрос, сквозивший в изломе тонких бровей, в округлившихся глазах, в поникшем остреньком носике, в слегка опущенном подбородке и как бы в долгом вздохе, от которого пухленькие щёчки казались слегка втянутыми. Ни дать ни взять маска «Удивление». Статичная, как одна из заготовок в древнегреческом театре, которой актёр пользуется, чтобы показать переживания героев. Одна маска — одно чувство. И никогда иначе, потому что в застывшем белом гипсе нельзя передать смену настроений, тем более борьбу эмоций. Так и Миллино бледное личико, его запросто можно было бы принять за неподвижную маску. Но чувство, более сильное, чем удивление, уже проступало вперёд, рождая обильные слёзы, ручьём катившиеся из напуганных глаз. Это делало лицо похожим на маску, вот-вот готовую ожить.

Милли только что бросил муж. В буквальном смысле: твёрдо взял её за плечо своей сильной, накачанной регулярными тренировками рукой и вышвырнул на лестничную площадку. Как гадкого котёнка. Милли даже испугаться не успела, потому что ничего не поняла. Она не сопротивлялась, лишь удивилась виду мужчины, который стал похож на разъярённое чудовище. И осознала, что супруг не шутит только тогда, когда, стукнув несколько раз кулачком по двери, услышала в ответ: «Дрянь! Пошла вон!» Это было ни на что не похоже. Раньше муж никогда не разговаривал в таком тоне, да и поводов не случалось!

Будучи младше его на шестнадцать лет, она не перечила ему ни в чём, кроме, может быть, тех случаев, когда дело касалось любимой гимнастики, которую Милли не хотела бросать, несколько раз в неделю бегая в гимнастический зал. Муж считал, что пора бы в её возрасте, при их положении подумать о чём-то более престижном, чем «скаканье с лентой». О йоге, например. Но девушка не уступала. Она была мастером спора и мечтала набрать группу детишек, возиться с которыми ей очень нравилось, и только ждала момента, чтобы сказать об этом мужу. Во всём остальном между ними царило полное понимание, оба ценили то, что каждый из них приобрёл в браке, он — красавицу жену, она — любимого мужчину и статус в обществе.

Милли была тоненькая, гибкая и лёгкая — словно гимнастическая лента! Муж запросто подхватывал девушку одной рукой, прижимая к себе, и кружил так быстро, что даже у неё, у спортсменки, темнело в глазах. Тогда Милли кричала: «Довольно! Довольно!» — и колотила руками по широкой мужской груди, смеясь и восторгаясь силой супруга. Он ставил её на пол и, не выпуская из объятий, целовал до тех пор, пока она не сдавалась и не опускала руки. Их брак насчитывал три года, но муж по-прежнему вёл себя с Милли как мальчишка, хотя недавно ему исполнилось тридцать девять лет и он давно занимал весьма солидную должность в банке. Что же случилось сегодня? Что только что произошло?

Не помня себя, не замечая удивлённых глаз консьержки, запахивая пеньюар, Милли выбежала из подъезда и остановилась под фонарём. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна их квартиры, находившейся на девятом этаже современного высотного здания. Окна были темны. Кругом тоже было темно, на землю опускалась чёрная безлунная ночь, город готовился ко сну, выключался лишний свет, всё постепенно затихало. По дороге пробегали редкие машины, гудя и сигналя Милли, кто-то махал ей рукой из окна автомобиля, но она не слышала гудков и не видела пролетающих мимо неё ухмылок, продолжая недоумевать.

Её славное, весёлое личико не часто омрачалось серьёзными мыслями, потому что характер Милли имела беззаботный, даже, можно сказать, озорной, под стать тем грациозным танцам с мячами, которыми она увлекалась. Но сейчас лицо её было твёрдо, как театральная маска, по которой катились слёзы, а вся съёжившаяся фигурка с прижатыми к груди руками и опущенными плечами выражала сплошное отчаяние. Милли ещё раз взглянула вверх, подумав о том, что так и не полила цветы на балконе; там сейчас было пусто и темно.

«За что?!» — в который раз подумала она, вспоминая, как страшно рассердился муж, как неузнаваемо изменились его глаза, когда ей вздумалось десять минут назад войти с маленькой лейкой в руках на балкон. Супруг сидел в шезлонге и разговаривал по телефону. Прежде чем он успел оборвать свою фразу, Милли услышала последние слова. «Дорогая, потерпи, я скоро приеду», — нежным, немного виноватым голосом сказал он, прикрываясь ладонью, с неожиданной злостью глядя на вошедшую. Девушка ласково улыбнулась, начав поливать цветы, как вдруг вскочивший с шезлонга муж вырвал лейку из её рук и закричал:

— Как ты смеешь! Подслушивать?! Ты! Дрянь!

Его лицо налилось краской, дыхание сделалось тяжёлым. Увидев, что Милли продолжает улыбаться, он в ярости схватил жену за плечо, больно сжав пальцами, и потащил через всю квартиру в прихожую. Там как будто хотел что-то сказать, но, задохнувшись от злости, передумал и молча выставил за дверь. Бесполезно поколотив в дверь кулачками, Милли вызвала лифт, спустилась на первый этаж и вышла на вечернюю улицу. Жёлтый круг от фонаря выглядел спасительно.

Она шагнула в круг и долго стояла без движения, не чувствуя солёности слёз, попадавших на губы. Яркий свет отделял её от пугающей черноты, которая начиналась сразу за жёлтым кругом на асфальте. Казалось, что она стоит на голом земном шаре. Одна. И шар под ногами крутится так же стремительно, как мяч, вращающийся на указательном пальце гимнастки. От быстрых оборотов в животе у Милли появилось чувство дурноты. Чтобы не упасть, она обеими руками ухватилась за фонарный столб.

Из космоса вдруг дунул лёгкий ветерок. Сильный запах сирени, смешанный с запахом влажной после дождя земли, прорвался в освещённый круг. Милли громко чихнула. Потом шумно вздохнула несколько раз, словно проверяя, жива ли она, жалобно всхлипнула и громко расплакалась. Чувства обиды и страха победили. Белая маска удивления поломалась, рассыпалась на части, превратившись в нечто бесформенное, и стала похожа на множественные отражения в разбитом зеркале, где в каждом осколке блестела слеза. Из-под неподвижной маски проступило живое лицо, полное страданий. Ветерок из космоса, принёсший запах сирени, заставил Милли очнуться.

Проплакавшись, девушка почувствовала, что замёрзла, ведь её выгнали из дома в одном пеньюаре и в тапочках, на пушистые помпоны которых осела дорожная пыль, превратив их в нелепые комки грязи. Милли разжала пальцы, отпуская фонарь, подошла к кромке освещённого круга. Надо было что-то делать: не оставаться же здесь на ночь!

— Милли! Подожди, дорогая! — вдруг услышала она и обернулась.

Из подъезда бежал супруг. Его спортивное тело потеряло былую упругость. Двигаясь, мужчина тяжело приседал на обе ноги и неловко раскачивался. В руках он держал большую, в оранжевых цветах шаль, которую год назад привёз из Индии. Милли очень любила её за тонкую, нежную текстуру и за тёплый цвет. Накинув шаль на плечи Милли, муж слабо произнёс:

— Извини, мне необходимо объясниться. Понимаю, мой поступок выдал меня, я должен признаться…

Он был очень бледен и взволнован до крайности.

— Пожалуйста, — ответила Милли, — признавайся, хоть это теперь и неважно, но… пожалуйста, хорошо. Всё-таки интересно.

— У меня есть сын. Он живёт со своей матерью, так мы договорились, ему шесть лет. Но для нас с тобой это ничего не значит, поверь!

— О! Ты не просто ловелас! Ты врунишка? — поразилась Милли.

— Не смей так разговаривать! — угрожающе произнёс муж.

— А то ударишь? — спросила она, начиная понимать, почему ей так трудно было с самого начала их совместной жизни встречать супруга из его частых зарубежных командировок. Он всегда возвращался странно отчуждённый, далёкий и подолгу молчал, словно заново привыкая к домашней обстановке.

— А то разведусь, — серьёзно ответил мужчина.

Милли откровенно рассмеялась, увидев эту его серьёзность. Она запрокинула голову к небу, на котором обнаружилась золотая нитка молодого месяца, и захохотала, вспоминая, какой же она была дурочкой, когда не замечала ни телефонных звонков среди ночи, ни взволнованных глаз мужа, ни его задумчивости, ни выходных, проведённых им где-то на стороне…

— Сделай одолжение, — попросила она, перестав хохотать, — позвони моему папе, предупреди, чтобы он встретил меня, скажи, что я сбежала от монстра.

— Ты уходишь? — не поверил мужчина. — Чем же ты будешь жить?

— Пойду работать тренером! Давно мечтала, — не задумываясь ответила Милли, поднимая руку, чтобы махнуть такси. Шаль золотым потоком сползла с плеч и упала в пыль, к смешным грязным тапочкам. Милли поддела шаль ногой, откинула в сторону, чтобы не запнуться об оранжевые цветы, и села в остановившуюся рядом машину.

Декабрь 2011, май 2015, Китай