Сороковник. Книга 3

Вероника Горбачева (2024)

Ива не хотела ни возвращаться в Гайю, ни выходить замуж за некроманта. Но только он поможет отыскать в соседнем мире пропавших детей. «Супругам поневоле» приходится недолго терпеть друг друга: Маркос отправляется на войну. Ведь Игрок решает стереть с лица земли надоевший ему город. И уже не квест, а общая беда собирает воедино магов, воинов, провидцев и оборотников. Пора решать, кто в этом мире хозяин. В огне сражений никому нет дела до Обережницы, случайно вставшей на пути Игрока-Демиурга.

Глава 1

«Собирайся!» — сказал он.

«Я не такой уж слабый маг!» — сказал он.

«…и если эта сволочь осмелится протянуть лапы к нашим детям…»

Собираться. Именно. Если не хочу и дальше плыть по течению.

Кстати, а что собирать? Мне, вообще-то, не привыкать: трижды уже вышибало с насиженного места безо всякой подготовки, в чём есть — и ничего, даже проще налегке-то. Впрочем, не помешает и впрямь кое-что прихватить.

Перво-наперво — рюкзак Николаса. Такой хозяйственный некромант с собой в дорогу собирается по принципу: брать только то, без чего не обойтись! Значит, это всё нужно. Затем: самой переодеться в дорогу, взять с собой смену белья, запасную футболку и носки, куртку — ночи уже прохладные…

— Много не бери, — предупреждает суженый. — Только самое необходимое на первое время. У тебя всё будет. И опять ты в штанах? Как дорожный вариант сойдёт, а дома будешь… будь добра, начни носить платья.

Не успеваю фыркнуть, как он добавляет:

— Ты же красивая женщина, в конце концов.

Не вступаю в пререкания, отметив лишь:

— Сейчас мне так удобнее. Да и привыкла.

Из глубин шкафа выуживаю свой рюкзачок, ещё «пещерный». Вот уж не думала, что он мне ещё пригодится! Новоявленный супруг не отстаёт:

— К чему привыкла — к работе? Мыть полы в этой крошечной квартирке и стирать пыль с мебели? Я научу тебя бытовой магии; не захочешь — заведём прислугу. И вот ещё что: почему у дочек полный гардероб, а в твоём шкафу единственное платье?

— Не люблю я их, — отвечаю с досадой. Что-то я забыла… что-то важное. Иду в детскую и шарю по книжным полкам.

— Почему? — спрашивает Мага напористо, выхаживая за мной по пятам.

У меня в руках семейный альбом, и вот, честное слово, очень хочется двинуть им этого упрямца прямо в лоб. Но сдерживаюсь.

— Наверное, потому, что не хочу быть женщиной. С меня достаточно быть матерью. Женщин слишком часто используют и бросают, это, знаешь ли, не радует. И ты ещё упрекаешь меня в том, что я привыкла всё решать сама?

Стоп, довольно. Не провоцируй, Ваня, у него и так желваки на скулах ходуном ходят.

— Прости, — говорю без тени раскаяния. Собираюсь проскользнуть мимо, но он неожиданно отбирает альбом. Взвешивает на руке.

— Уверена, что нужно тащить с собой эту тяжесть?

— А ты загляни в него и реши сам, — огрызаюсь. — У вас в замках у каждого своя портретная галерея, а у меня — своя. Мы, хоть и не аристократы…

Да, она и впрямь увесиста, наша родовая книга. Но оставить её здесь — как от себя кусок отрезать. Что у меня останется в месте, которое Мага считает домом, и которое никогда не станет для меня родным?

Я не цепляюсь за прошлое, просто хочу сохранить себя.

…Альбом не из современных, что с пластиковыми страницами и прозрачными шуршащими кармашками, вечно рвущимися. У нашего плотные картонные листы с прорезями для фотокарточек разного формата, бархатный переплёт с золотой тиснёной надписью. «Моя семья». Читать умеешь, Мага? Так прочти, загляни вовнутрь. Сколько мгновений застыло здесь на кусочках бумаги, глянцевых и матовых чёрно-белых, ретушированных, цветных, с ровными краями и фигурной обрезкой, на парадных фотографиях и на кадрах, схваченных экспромтом, на первых… и для кого-то последних. В самом хвосте встречаются и полароидные снимки, уже выцветающие, а вот мои детсадовские по-прежнему ярки.

Мага небрежно раскрывает наугад страницу. Приподнимает брови — совсем как Николас! — и озадаченно вглядывается. Да, для него ведь это в новинку, его мир не знает фотографии.

— Это мой папа забирает нас с девочками из роддома, — поясняю. И вдруг невольно улыбаюсь. — Не на что там пока смотреть, всего два кулька в одеялах. Дальше пролистай.

— Нет, погоди, — хмурится он. — А это ты, что ли? Почему такая худая? Ты же никогда такой не была!

— Всё-то тебе надо знать. — Хочу забрать альбом, но Мага удерживает. — Никогда не была… Ты меня видел-то всего неделю, а сразу — «никогда»!

— Почему? — повторяет настойчиво. — Болела?

— Токсикоз был сильный, всю беременность, — нехотя отвечаю. — Считай, девять месяцев есть не могла. Как родила — всё прошло.

Он присаживается на край Сонькиной кровати. Листает дальше, молча отстраняет мою руку, когда я пытаюсь снова забрать реликвию, решив, что хватит ему пялиться на чужую родню. С досадой плюхаюсь рядом, а то получается, что стою перед ним, как наказанная. Теперь он полночи смотреть будет, а меня выставит виноватой, если опоздаем к порталу.

Мой… вроде бы муж внимательно просматривает снимки до конца, затем возвращается на первые страницы. Начал-то он с середины теперь хочет добрать, что не видел.

— Это кто? — сурово спрашивает.

— Прадед.

— Воин?

Молодой совсем ещё, лет двадцати, отец моего деда запечатлен верхом на коне, с шашкой наголо, в парадной форме Донской казачьей конноартиллерийской батареи: штаны с лампасами, погоны, мохнатая шапка, лихо сдвинутая набекрень… Серьёзен, статен, усат, взгляд орлиный. Хоть и давнишнее фото, сепия пожухла, а смотрится предок молодцом.

— Пожалуй, что воин. Из казаков.

— А это?

— Дед. Со стороны отца.

— Тоже воевал?

— Да, но полгода всего. Руку на войне потерял. Вернулся — в колхозе председательствовал. В общем, на земле работал.

— Понятно. Это тоже дед?

— Да. Мамин папа. Этот всю войну прошёл, была у нас…

— Знаю, Гала рассказывала. После войны кем был?

— Учителем. Директором школы.

— Это?

— Родители женятся… Ты меня допрашиваешь, что ли?

— Хочу знать родословную. Почему бы и нет? Мне нравится, что в вашей семье всех помнят, это хорошая традиция. А кем были родители?

Он продолжает расспросы, пока не доходит заново до последней страницы. Закрывает альбом. Оглаживает переплёт. И, кажется, делает это с уважением.

— Итак, у тебя в роду воины, земледельцы, учёные, священнослужители, причём и с материнской, и с отцовской линии…

— Это, с твоей точки зрения, хорошо или плохо?

— Хорошо. — Возвращает, наконец, альбом, причём нехотя, как будто не мою собственную вещь, а дорогой его сердцу раритет. — Хорошие корни. Крепкие традиции. Безусловно, это нужно взять.

А то я без тебя не сообразила бы! Укладываю альбом в рюкзачок и, спохватившись, спрашиваю:

— Сколько у меня на сборы? Мы ведь никуда не опоздаем?

Прикрыв глаза, он к чему-то прислушивается. Качает головой.

— Проход ещё закрыт, нужно подождать. Ты в котором часу к нам попала?

К нам? Ах, да, в его мир. Это ещё надо припомнить… С Норой мы вышли из дому около восьми вечера. С час кружили по городу, пока не попали на улицу Победы, потом ещё минут двадцать-тридцать бродили…

— Около половины десятого вечера.

Мага скептически поднимает бровь — до чего же, мол, вы, женщины, бестолковы в своих формулировках, не можете точно сказать… Но, как и я, мыслей не озвучивает. Говорит только:

— По моим расчётам твой портал должен открыться на приём к девяти вечера. Может, чуть позже.

— Мой портал? А причём здесь я? Или… — Меня озаряет: — Ты хочешь сказать, что прошёл сюда через тот самый портал?

Правильно я предполагала, что можно им ещё воспользоваться! Вот только как это сделать? И не поторопилась ли я с обручением?

— Тот самый, — обрубает Мага. И неожиданно смягчается. Заметил видимо, что мне до смерти хочется его расспросить, а боязно. — Ива, я обнаружил интересное явление. Ни один проход между мирами не закрывается до конца, всегда остаётся какой-то след, контур. Портал можно закрыть, заблокировать, замуровать, но шрам в межмирном пространстве останется, как рубец на коже. Поняла?

А-а, вот оно что! Это как в ткани дырочки от иглы остаются: распорешь неудачные крестики — и ткань зияет прорешками.

— Я нашёл твой портал и вскрыл, потом нашёл и тебя. С твоей Норой это не составило труда, собака всегда найдёт дорогу домой.

Почуяв, что разговор о ней, лабрадорша преданно кладёт голову Маге на колени. А ведь ещё недавно она его терпеть не могла; чем он её очаровал?

— Любой портал можно найти? И тот, которым наши ушли?

Мага с досадой качает головой.

— Стал бы я выжидать столько времени… Нет, Ива, их забрал не Игрок; их унёс Рик. У кидриков другая техника, и мне она пока не по зубам, да и затратная очень. Классический проход забирает гораздо меньше энергии. Главное — обнаружить его и снять блокировку, а нужная адаптация к новому миру заложена в портальном пространстве изначально. Это техника Демиургов, и я, между прочим, научился ею пользоваться.

А ведь он страшно собой гордится, даже глаза блестят. Видать, для него это открытие — серьёзная веха. Постойте-ка, а не обставил ли он в своих достижениях папочку? Ведь я ожидала увидеть в своих стенах скорее дона Теймура, чем суженого…

И обручальное кольцо у него было наготове. Значит, он сюда пришёл с конкретной целью: жениться. А я… опять лопухнулась. Ладно, Ваня, нечего в пустой след плакаться, портал без муженька ты всё равно не откроешь. Кстати, он, похоже, не закончил.

–… у них суточные ритмы, понимаешь? Между мирами периодически идёт циркуляция энергопотоков, как приливы и отливы: полсуток портал работает на вход, ещё столько же — на выход. Поэтому мы сейчас и ждём попутного течения: нас вынесет в Гайю самим энергопотоком.

Неожиданно сама идея начинает мне нравиться.

— Получается, мы проедемся на хвосте у самого Игрока! Мага, да это здорово! Хоть чем-то этому гадёнышу досадить!

Он смотрит на меня с нескрываемым удовольствием, хоть и воздерживается от комментариев. Лестно, что его достижения оценены, хоть и не бог весть кем.

— Однако, Ива, — только и говорит, — может нам пройтись? Надоело сидеть на одном месте. Давай прогуляемся, потом сразу завернём к порталу, сюда возвращаться не будем.

Что ж, мне тоже невмоготу. Всё уже решено, вещички собраны, вот только перекрою воду и газ… Электричество трогать не буду, пусть холодильник работает. Перекрыв краны на кухне, пробегаюсь взглядом по шкафчикам, заглядываю в хлебницу. Да тут ещё полбатона, и подовый, мягкие, свежие. Возьму, а то мой… ненаглядный даже не задумался, что в дороге пить-есть нужно. Там, мол, всё будет… Типично мужская самонадеянность. И бутылку минералки из холодильника добавлю, запас карман… рюкзак не трёт.

Обхожу комнаты, проверяю свет, выдёргиваю электровилки из розеток. Закрываю форточки. С тоской смотрю на балконные цветы и в озарении строчу записку соседке — уходя, брошу вместе с запасными ключами в почтовый ящик. Вроде бы всё. Теперь присесть на дорожку, подумать, не забыла ли что. Мага тем временем заглядывает в детскую, стопорится на пороге, и вдруг удивлённо хмыкает, протягивая к чему-то руку.

— Я могу это взять?

Чучундрик и чувырлик на его ладони кажутся крошечными.

Пожимаю плечами.

— Бери. Да тебе дети таких, сколько хочешь, наваяют, зачем с собой-то таскать?

Он вдруг улыбается краешком рта и осторожно сует кукол в карман. А я вдруг вспоминаю об очень важном деле, без которого покинуть этот город просто не могу. Я ещё не со всеми попрощалась.

— Тебе всё равно, куда сейчас податься? — спрашиваю нерешительно. — А то мне нужно зайти… в одно место. Здесь не очень далеко, за час с небольшим туда и назад обернёмся.

— Мне всё равно, — отвечает. — Это тебе действительно нужно? Зайдём.

Он перекидывает через плечо рюкзак брата, а мой просто подхватывает как сумку.

— Поведёшь пока собаку.

Сдерживаю вздох. Опять мною распоряжаются. Рюкзак-то мой ему зачем? На всякий случай, привязать к себе драгоценным альбомом? Или… действительно заботится? Критически оглядываю его с головы до ног, и застываю в нерешительности, не зная, как спросить его об одном интересном моменте. Настолько привыкла в его мире к разновременным костюмам, а сейчас вдруг представила, как выйду отсюда под руку с благородным сеньором семнадцатого века…

Бабушкам на дворовой скамейке обеспечен долгий и продолжительный обморок. И много-много работы после. Они ещё не обсудили «сестрицу» Анну, а тут — такая благодатная почва для пересудов!

— Ну? — Суженый нетерпеливо постукивает ногой.

— Мага, а ты вообще как сюда шёл? — осторожно интересуюсь. — На тебя не оглядывались? Это я про то, что ты всё-таки выделяешься в толпе. У нас такое не носят.

Да. Ботфорты со шпорами, чёрный камзол с бриллиантовыми пуговицами и серебряным шитьём, шляпа и плащ, словно снятые с Ван Хельсинга, неизменный кинжал… Да ещё ногти его знаменитые: боевые когти боевого некроманта. На него же должны были хотя бы оборачиваться на улицах, а при его болезненном самолюбии и взрывоопасности это чревато последствиями.

— Есть несложное заклятье. Просто отвёл глаза прохожим. Я и сейчас им воспользуюсь, не морочь себе голову. Всё?

Довольная Нора суёт мне в руки поводок: гулять? мы идём гулять? мама, ты так давно со мной не выходила! У меня сжимается сердце. Да, золотко, гулять. Почти как в тот роковой вечер. Разница в том, что теперь я точно знаю: вернусь не скоро.

Пока мы спускаемся с третьего этажа на первый, минуя панели в граффити от местных дарований, пока проходим несколько тесных и зелёных двориков, квартал четырёхэтажных и двухэтажных хрущёвок, пока не выходим на «историческую» центральную улицу, с лица Маги не сходит брезгливая гримаса. Как будто настолько унизительно — проходить по этакому убожеству, ему, потомку наверняка какого-нибудь рода с шестисотлетней историей, ему, проживающему в фамильной резиденции на берегу тёплого моря, ему, боевому некроманту! Догадываюсь. Терпи, супруг. Нам с девочками было здесь совсем неплохо.

А вот центральная улица ему неожиданно нравится. Наверное, потому, что не обезличена серыми многоэтажками: дома и домики здесь сохранились ещё вековой постройки. Есть из бруса на каменном фундаменте, есть и кирпичные одноэтажные, есть и двухэтажные, с колоннами: бывшие купеческие и дворянские особнячки. Новострои особо не выделяются, маскируясь под окружение. И я невольно вспоминаю город Николаса. Да, у нас тоже выдерживается историческая достоверность, пусть и не так рьяно, потому что нет богатых спонсоров. Но стараемся, как можем.

Вот и наша гордость: липовая аллея, со столетними, в три обхвата, деревами, что смыкаются кронами в арки-тоннели, под которыми в самые жаркие дни царят густая тень и прохлада. Соседний с нами Липецк, кстати, именуется от этого дерева, только там, в крупном городе, их давно теснят тополя-аллергены.

— Так куда мы идём? — нарушает молчание Мага. Сторонится, пропуская прохожего, который едва не налетает на него — заклятье действительно отводит глаза. Поколебавшись, признаюсь:

— На кладбище. Хочу со своими, поговорить, попрощаться. Неизвестно же, когда вернусь. А я у них давно не была.

Он застывает, будто с размаху налетел на невидимую стену. Смотрит на меня как на восьмое чудо света.

— Поговорить? Попрощаться? Давно не была?

С большим опозданием до меня доходит, как именно некромант может воспринять мои слова."Поговорить со своими."Ничего себе это я ляпнула!

— Прости, ты не то подумал, Мага. У нас так принято… ну как тебе объяснить… — Вижу, что не понимает, даже ощетинился. — Мы навещаем могилы родных, наводим там порядок, вспоминаем их. Беседуем, как с живыми, придумываем ответы. Иногда помогает, особенно когда тяжело; придёшь, посидишь, выговоришься — и всё легче. А у вас такого нет?

Он качает головой.

— Нет. У нас не любят походить на некромантов… Что, в самом деле, так? Однако идём дальше. Рассказывай.

Опять я невольно на что-то подрядилась… Ну да ладно, не молчать же всю дорогу. Только это довольно хлопотно: вести беседу и при этом отслеживать, чтобы прохожие не налетали. Отвод глаз — хорошая штука, но имеет и оборотную сторону… Зато посвящаю новоявленного супруга в таинство сакральных дат — девяти, двадцати и сорока дней; рассказываю о поминках, о том, как провожают покойников в разных местах — везде есть свои ритуалы. И больше всего его впечатляют наши «проводы души» в годовщину, когда, если возможно, не только читают по покойнику всю ночь, но и «провожают» душу, трижды обходя вместе с ней жильё. Прощаются — и отпускают навсегда.

— Интересно. Очень интересно, — задумчиво говорит он с той же интонацией, что и дон Теймур. — А другие религии есть? И как там обстоит дело? И как давно в вашем мире такое уважительное отношение к смерти?

Пошарив по закоулкам памяти — а она у меня хорошая — вываливаю целый ворох из скифских курганов, славянских тризн, египетских пирамид и римских мавзолеев. Подумав, добавляю современности — из того, что знаю о похоронных обрядах мусульман, иудеев, буддистов. Хочешь подробностей? Вот тебе огненные погребения индийцев и священные воды Ганга, расклёвывание дикими птицами тибетцев и похоронные ладьи викингов и варягов. Меня заносит в прошлое, но, похоже, некроманту каким-то образом удаётся собрать из этой мешанины цельную картину. И она ему нравится.

Липовая аллея ведёт нас вдоль всей Советской улицы. Неторопливым прогулочным шагом мы проходим её за полчаса, а затем спускаемся под гору и переходим через небольшой мосток над мелкой речушкой. Вот оно, старое кладбище. Даже не видя старинной ограды из красного кирпича, покосившейся, кое-где припёртой контрфорсами, и макушки небольшой церковки, выглядывающей из-за разросшихся берёз, приближение к погосту можно угадать по истошному карканью. Вороны и грачи здесь непуганые и шалеют от собственной вольности. Деревьев множество, за ними редко кто следит, и все они утыканы комками птичьих гнёзд. Особенно это заметно по осени и весной, когда оголяются кроны.

Собакина я оставляю у ограды: привязываю к невысокому деревцу и строго приказываю ждать. Мага прикасается к собачьему носу и псина, зевнув, не спеша укладывается на травку и мирно засыпает. Сверху опускается небольшой радужный купол. Теперь собачкой никто не заинтересуется кроме. Ну и хорошо, так оно спокойней.

Пройдя через распахнутые чугунные ворота, мой спутник вновь страдальчески морщится. Ну да, порядка здесь, конечно, никакого, одно название, что городское кладбище, а на самом деле почти не отличается от сельского. Через весь немалый участок проходит единственная вымощенная булыжником центральная дорожка, вдоль которой наведён относительный порядок. А отойди в сторону — и придётся спотыкаться, а то и перешагивать через оградки, заброшенные холмики, а иногда нет-нет, да и наступишь на обломок обтёсанного камня, на котором под зелёным мхом угадывается выпуклый крест… Но «мои» — неподалёку, в полпути до церкви, которая становится видна после того, как обогнёшь старый тополь. Как его сюда занесло — бог весть, обычно здесь сажают берёзки, туи и сирень. Вернее, сажали, а сейчас, когда участок практически закрыт — только вырубают, потому что зелень разрастается со страшной силой. Но вот как-то проник, укоренился, вымахал с баобаб, успел умереть и засохнуть. Ветви с метр толщиной у основания угрожающе нависают над дорожкой; одно хорошо — они высоко, макушкой не заденешь. Но каждый раз мне страшно проходить под этим гигантским скелетом: а ну как одна из ветвей, наконец, надломится и рухнет на голову? А коммунальные службы словно не видят и не знают.

— Пришли.

По левую сторону от дорожки «наш» участок. Бесшумно поворачивается на смазанных петлях, пропуская, калитка. Тут все мои — папа, мама, братья с семьями. Все. Шесть больших надгробий и три маленьких.

Мага почтительно наклоняет голову, словно здоровается. С минуту молчит. А я словно смотрю его глазами: лаконичные полированные грани чёрного мрамора, лики, напылённые на плиты… Я выбирала самые лучшие фотографии, где все молодые и здоровые, и плевать мне было на шипение соседок, которые дружно осудили меня и перемыли косточки за то, что родители у меня были здесь тридцатипятилетними. Я хотела их помнить именно такими. На детских могилках у нас всегда по машинке или самолёту, или другой мальчишеской игрушке. В гробничках у взрослых высажены цветы: не люблю искусственные, а сходить сюда раз в месяц присмотреть за посадками дело нехитрое.

По соседству справа от наших — парень-афганец; на стыке надгробья и памятной плиты дотлевает сигарета. Видно, совсем недавно навестили друзья, прикурили, да и оставили вместе с наполненной стопочкой, накрытой куском чёрного хлеба. Холмик слева совсем заброшенный, но на нём мозаикой рассыпаны недоклёванные птицами кусочки печенья и разложены несколько карамелек и мармеладин. Говорят, если ты в дороге, но хочешь помянуть близких — оставь помин на безымянной могиле, до Бога всё дойдёт.

— Я похожу здесь немного, — говорит Мага. — Буду недалеко. Тебе, наверное, хочется побыть одной.

И за эту толику такта я ему благодарна.

Присаживаюсь на скамеечку и молчу. Как это иногда бывает — не идут слова, не рождаются… Посетовав, что не захватила перчатки, нахожу поблизости лопух, и, обернув ладони, принимаюсь за прополку, потому что осот и пырей никто в природе не отменял, эти монстры никаким опрыскиваниям не поддаются.

Здесь у нас высажены декоративный мох и барбарис, и петуньи, тот вид, что цветёт до первого снега; а по периметру оградки — сиреневые сентябрины. Полюбовавшись на плоды трудов своих, отношу кучу сорняков в мусорный контейнер на выходе и мою руки ледяной водой под колонкой. И сама не замечаю, что в какой-то момент улетучилось беспокойство, затихли страсти в душе. За немудрящей работой я отвлеклась и на время позабыла про свои горести. Не то, что совсем махнула на них рукой, нет, просто отодвинула. Сейчас я просто сижу, слушаю шум листвы, воронье карканье… Неподалёку подаёт голос колокол — закончилась вечерняя служба. Поплотнее запахнув куртку, потому что в тени уже тянет холодком, и, прикрыв глаза, наконец ощущаю присутствие тех, к кому пришла. Их ласку. Любовь. Поддержку.

— Наговорилась, красавица?

К моему удивлению, голос не Магин. Вздрогнув, открываю глаза.

Седой как лунь старик, высокий, широкоплечий — видать, был когда-то и красив, и могуч, но сейчас подсох, и силы уже не те… Удивительно синие, не выцветшие очи смотрят ласково.

— Наговорилась, дедушка, — отвечаю. — А вы что так поздно? Может, вас проводить? Или помочь чем?

Это наш местный блаженный, юродивый. Вот незадача, совсем из головы вылетело, как зовут. Давно уж тут обитает, при церкви Рождества Богородицы. Пришел невесть откуда, постоял немного на паперти — молча, даже руки не протягивая, просто стоял и смотрел сквозь людей, будто что другое на их месте видел… Батюшка проводил его на житие в сторожку, монашки обули-одели, участковые поспрашивали, разослали запросов в разные инстанции и ничего не выявили. Ну и… пусть живёт с миром, решили. Так он и остался. По утрам и вечерам обходил дозором окрестности, подкармливал бродячих собак и кошек, помогал старушкам на огородах — любил в земле возиться, чем и зарабатывал. Говорил мало, и ничего вроде бы не пророчествовал, чудес не творил, а прослыл отчего-то юродивым. Может из-за того, что Евангелие иногда цитировал, да ведь как к месту. А в ответ на частые вопросы: как, мол, можешь ты так жить, дедушка? отвечал только: «Посмотрите на лилии полевые…» И улыбался. Да настолько хорошо, что — прямо как сейчас — становилось удивительно легко и спокойно на сердце.

— Благодарствуй, милая. Куда ж меня провожать? Я дома, — отвечает он с улыбкой. — Я везде дома.

К нам неслышно подходит Мага. И я невольно пугаюсь: а вдруг он сейчас нагрубит старику, обидит? Юродивый смотрит на него с неизменной светлой улыбкой и внезапно протягивает пустую ладонь. Как будто что-то просит.

Опешив, суженый лезет в карман. Достаёт монету. Кладёт в протянутую руку.

— Злато, — разочарованно бормочет дед. — Поскупился, пришлый. Разве это — самое дорогое?

— А что же, отец? — мягко спрашивает Мага.

Старик, повертев монетку в руках, проходит мимо прямо к одной из гробниц. К отцовской. Земля там рыхлая, хорошая, недаром мы с девочками весной да осенью проходимся с совками. Дед набирает её полные ладони. А монету кладёт в ямку.

— Платок-от найдётся, детушка?

Поспешно нахожу носовой платок, разворачиваю и подставляю блаженному. Зачем? Да просто потому, что таким людям не надо перечить. Он высыпает землицу, завязывает кусок ткани хитроумным узелком и подаёт Маге.

— Вот что главное, сынок. Вот что ценнее всего. Земля-матушка. Будешь торговаться — меня вспомни.

Не сводя со старика глаз, Мага заворожённо принимает узелок — и не знает, что с ним делать. Дед поворачивается ко мне и слегка касается двумя перстами моего лба, словно благословляет. Я от неожиданности смаргиваю. Кажется мне, что не только синим отливают его глаза, но и золотом. Слышится мне непонятный шорох, едва уловимый.

— Ах, батюшка мой, — раздаётся поблизости жалобный тоненький голосок, и от храма к нам поспешает маленькая пухленькая старушка в чёрном. — Да где ж ты заплутал, мы ж тебя обыскались! Пойдём, там тебя отец Игнат разыскивает, говорит — на завтра работка для тебя есть, пойдём, родимый…

Вся она кругленькая, ладная, шустрая, не бежит, а перекатывается, и даже слова сыплются из неё горошком.

— Пойдём, Егорушка, пойдём, батюшка мой, пойдём, родимый. Простите, люди добрые, уведу его, болезного!

Подхватывает юродивого под локоть и влечёт за собой, а он, снисходительно усмехнувшись, словно ребёнку, идёт следом, позабыв о нас.

Мага опускает узелок с землёй в карман. Потирает лоб.

— Ты можешь объяснить, кто это был? Что он тут делает?

Впервые я вижу его не то чтобы растерянным, а выбитым из колеи. Что он увидел в нашем Егорушке, который вот уже десять лет со мной здоровается, каждый раз забывает, как меня зовут? Кого он в нём увидел? И на всякий случай… просто на всякий случай оборачиваюсь и смотрю вслед удаляющейся парочке. Своим особым взглядом смотрю, настроенным на сканирование аур.

Он не торопясь следует за монашкой, которая всё квохчет, всё пустословит ласково. И высок он, и крепок, хоть и жилист, казалось бы — ступать должен твёрдо, уверенно. Но походка у него лёгкая, как у танцора, и этим он мне кого-то напоминает. Но не до воспоминаний. От того, что вижу, мысли напрочь вылетают из моей бедовой головы.

За спиной у Егорушки в такт шагам колышутся снежно-белые крылья. Искристые, пушистые. И разлетаются от них огненные брызги, а где осядут — там встряхивается и поднимается высушенная дневным жаром трава, оползает налёт с потемневших оград, листва на деревьях густеет. Я смаргиваю — и вижу прежнего старца — высокого, худого благообразного, позволяющего вести себя, как маленького, за ручку.

И больше, несмотря на все мои старания, ничего разглядеть не могу. Не возвращается картинка.

— Белый, — задумчиво говорит Мага. — Да нет, не может быть, откуда ему тут взяться? И как он умудрился себя так скрутить? Ива, ты давно его знаешь?

— Десять лет, — отвечаю безмятежно. — А что?

Кажется, негодованию моего суженого не будет предела. Он испепеляет меня взглядом.

— Что? Ты так спокойно говоришь о присутствии рядом сущности высшего порядка? В кого он вырядился? Кого он слушает? Как он себя ведёт? Это ж какой-то… убогий, честное слово!

Я улыбаюсь. Как Егорушка засветил меня своей улыбкой, так до сих пор не могу снять её с себя.

— Убогий, Мага, — это не унизительно. Это значит — у Бога. А у нас такие сущности высшего порядка, как ты их называешь, порой вместе с людьми живут. Только мы зовём их иначе.

Святыми.

Трогаю его за локоть, совсем как недавнишняя старушка Егорушку. Я больше не боюсь. Ничего и никого. Спасибо, дорогие мои.

— Нам пора.

Он сердито дёргает рукой, сбрасывая мою. Губа закушена. Взгляд по-прежнему сумрачен. Молча подхватывает со скамейки мой рюкзак и, кажется, что сейчас сунет мне его в руки, как рассерженный мальчишка, и буркнет: неси сама! Вместо этого он просто разворачивается к выходу с кладбища.

Вздохнув, последний раз оглядываюсь на дорогое мне место… и снова несусь вприпрыжку. Да что же это такое! Мало я бегала за его старшим братом, теперь и младшенький норовит меня за собой как на буксире волочить!

А младший-то явно недоволен. Ноздри раздуваются от сдерживаемого гнева, сам что-то яростно шепчет, глаза горят… Видать, накручивает себя, не может остановиться. Бросает на меня взгляд исподлобья, и я чуть не отпрыгиваю, успев лишь подумать: а не рано ли я перестала осторожничать? Неожиданно Мага хватает меня за руку и резко притягивает к себе. Даже через камзол меня опаляет жар его тела.

Дальнейшие события происходят гораздо быстрее, чем рассказ о них.

Мага останавливается, быстро и зорко оглядывается вокруг, даже на каблуках разворачивается назад, чтобы и там что-то проверить. При этом и меня крутит на месте, не выпуская. Затем, развернувшись в прежнем направлении, стремительно выбрасывает вперёд правую руку — таким движением, будто у него в этой руке пистолет и он сейчас пальнёт. Иллюзию поддерживает то, что три пальца у него вытянуты, а большой и мизинец сжаты. Словно кисть — это уже оружие. Он с силой ею встряхивает — и с кончиков пальцев срываются молнии. Одновременно с этим над нами раскрывается защитный купол, о который в ту же секунду хлестко ударяет град.

Странный какой-то град, крупный. Серо-коричневый. И впивается в защиту, словно…

Щепки. Господи, это щепки.

Задираю голову, чтобы заглянуть Маге в лицо и потребовать объяснений. Он надувает щёки — и резко, с шумом выдыхает: П-па! И следующий вдох делает уже спокойно. Умиротворённо, я бы сказала.

Это… что же? Некромант, как говорится, отвёл душу? Выпустил пар?

Он потирает заросший подбородок и переводит взгляд на меня. Неожиданно подмигивает. Щёлкает пальцами — и радужная сфера начинает вращаться, словно юла, сбрасывает с себя древесные останки, а затем с лёгким хлопком разлетается в клочья. И я не верю своим глазам.

Тополь-скелет, держащий в страхе округу, пропал. Всё, что от него осталось — расщепленный измочаленный пень и щепки, щепки, щепки, ровным слоем устлавшие пространство в радиусе метров этак тридцати. На этом месте всё — дорожка, местины, где должна быть трава, горизонтальные поверхности надгробий и памятников — всё цвета сухой древесины.

Вау, как сказали бы мои девочки.

Теперь, когда я больше не боюсь… почти не боюсь Магу — я по достоинству могу оценить его профессионализм. Он почувствовал, что вот-вот сорвётся — по непонятной мне причине — и нашёл объект для срыва. Осмотрелся на местности, нет ли рядом ещё кого, дабы избежать жертв, и жахнул по тополю. Не забыв прикрыться, кстати, иначе нехорошее мы представляли бы собой зрелище.

Вау.

— Ну, Мага… — только и могу сказать я.

Он внимательно рассматривает пальцы. Цокает языком. Накладные ногти остались только на мизинце и на большом пальце.

— Ну, ничего, — говорит, а у самого такое удовлетворение по физиономии разлито, как будто злейшего врага только что по ноздри в землю вбил и поплясал сверху. — Дома наращу. Ива, — это уже мне, — если заметишь, что я слишком уж выхожу из себя — ну, как сейчас, — шепни мне два слова: «Сухое дерево». Будь уверена, я найду подходящий объект.

— А… Оум… — глубокомысленно изрекаю я. — Ладно. Идём, что ли?

— И это всё? — спрашивает он грозно.

— А что ещё? — ляпаю и спохватываюсь. — Грандиозно, Мага! Видели бы тебя сейчас дети! Вот только при них таких фокусов не вытворяй, они ж будут пытаться повторить!

— Женщина! — фыркает снисходительно. Уже по-хозяйски берёт меня под руку и энергично увлекает к воротам. Щепки так и хрустят под каблуками его сапог.

…На улицу Победы мы выходим уже в сумерках. И только заворачиваем в квартал, в конце которого знакомый прокурорский дом, — откуда ни возьмись в спину ударяет порыв ветра.

Пройдя шагов десять, с недоумением посматриваю на Магу. Похоже, он ничего не замечает. А мне все более кажется, что ветер какой-то странный, обволакивающий и влекущий за собой. Я чувствую себя щепочкой — нет, для щепки крупновата — дощечкой, веткой, до этого спокойно качающейся на волнах и вдруг подхваченной течением. Может, это и есть тот самый энергопоток, о котором говорил Мага?

А я ведь должна его видеть, только в другом диапазоне зрения. Так и есть. Но то, что мне открывается — не привычные, как в Мире Двойной звезды, призрачные протуберанцы: нет, по-видимому, энергетика межмирья достаточно сильна и потому концентрируется в целые россыпи светлячков-искр, что тянутся нескончаемым шлейфом в одном направлении. Причём светлячки пролетают беспрепятственно и через моего спутника, и через Нору… и через меня, кстати. В какой-то момент даже не по себе становится: кажется, что огоньки настоящие, весомые, а я всего лишь бестелесный призрак. Но все нездоровые мысли вылетают из головы, стоит мне увидеть неподалёку, напротив прокурорского дома Портал.

Интересно, думаю с запоздалым раздражением, смогла бы я сама его обнаружить? Ведь не будь встречи с Егорушкой, я бы и не догадалась тут, в своём мире подключить иное зрение. Настолько срабатывает стереотип, что у нас на Земле не может быть ничего необычного, что я почти забываю о своих новых умениях.

Мы подходим к овальному проёму, ширины и высоты которого достаточно, чтобы пропустить взрослого человека. Пульсирует мой личный портал, конечно, традиционным лазорево-синим, как все его двойники в компьютерных игрушках, и здесь я вижу ещё одно доказательство в отсутствии воображения Игрока: похоже, он предпочитает копировать, чем изобретать что-то своё. С другой стороны, для чего-то рутинного можно воспользоваться готовым решением, а уж для чего-то незаурядного — например, Финала — придумать что-то своё, с изюминкой. Не успеваю додумать, потому что Мага неожиданно притягивает меня к себе и обнимает.

–Эй, эй!

— Тихо, — успокаивающе шепчет он. — Прохожие. Охота тебе, чтобы за нами кто-то ещё увязался? А на парочки стараются не смотреть, глаза отводят…

— Придумал парочку! — сердито шепчу. Он с интересом наклоняется ближе, и со стороны мы, должно быть, действительно напоминаем флиртующих. — Тебе сколько лет? Ладно бы, мальчик с девочкой стояли, целовались-обжима… Прекрати сейчас же!

Он ловко уворачивается от моего тычка в грудь.

— Я помню твои замашки, — говорит со смешком. — Ива, это просто маскировка. Не хочешь — не целуйся, но стой рядом и терпи.

–…Да уже и нет никого, — говорю я сердито спустя минуту. — Не выдумывай. А где твоё заклятье для отвода глаз, кстати?

— Не хочу распыляться, — отвечает Мага. — Снял. Сила сейчас понадобится.

Сощурившись, простреливает улицу взглядом и не спеша вытаскивает из ножен кинжал. Синие язычки, отражаясь, пляшут на волнистом лезвии.

— Крис? — не удержавшись, спрашиваю.

— Крис. Откуда знаешь?

— Да приходилось видеть. В игре. — И злорадно добавляю: — Хотя твои дочки не особо любят оружие. Если они и заводили перса-некроманта, то не боевого, а исключительно магического.

Мага не слышит сарказма. Кивает одобрительно.

— Проклятья использовали? Ничего удивительного, это у них должно быть врождённое. Что легче даётся, к тому и тянутся.

Тема перестаёт мне нравиться. Однако Мага не думает продолжать.

— Всё, — говорит, — я работаю, вы с Норой караулите. Если кто появится — отгоняйте, отвлекайте, но чтоб меня это не касалось.

Он поводит ладонью вдоль правой дуги овального проёма. Прощупывает не торопясь, прислушиваясь, словно с миноискателем работает. На уровне, где нашему зрению привычны замок или замочная скважина, нащупывает какую-то точку и аккуратно, словно ключ, вставляет кинжал до упора, до рукояти. Несколько раз поворачивает, извлекает его — то наполовину, то на треть, то на четверть, и при этом я вижу, как меняется форма лезвия, как выпрямляется с одной стороны и наращивает зубцы с другой, с каждым разом всё более принимая форму бородки ключа.

Да что же это я! Меня тут поставили сторожить, а я на чужую работу глазею? Вот провороню постороннего — дражайший суженый год потом будет выговаривать, не меньше! И в своём невольном старании не нарваться на неприятности упускаю момент, когда портал открывается. Просто в какой-то миг на месте полыхающей, словно газовая горелка, мембраны оказывается пустой проём, окантованный едва заметной голубоватой кроной. И прямо туда, как бабочки на свет, уже летят, торопятся «светлячки» энергопотока и недовольно барабанят мне в спину: проходи, не мешай! Или в сторону подайся… Почему-то я перестаю быть для них проницаемой.

Сморгнув, возвращаюсь к обычному зрению. Ни портала, ни крошек-огоньков. Там, в нескольких шагах, просвечивает мир иной, настолько похожий в своей обыденности на наш, что забреди сюда в глубокой задумчивости рассеянная дама с собачкой — перешагнёт незримый порог и не заметит. Как я не заметила. А спохватится — будет поздно.

Мага прячет кинжал в ножны. На лбу проступают капельки пота. Но видно, что доволен.

— Ива, — вновь берёт меня под руку тем самым хозяйским жестом, который так меня бесит. — Обещай мне кое-что.

Настороженно смотрю на него. Какую каверзу он задумал?

— У тебя может появиться соблазн уйти. К русичам, например. Или просто от меня. Не делай этого, потому что я всё равно тебя найду.

— Кольцо что ли настроил? — угрюмо спрашиваю.

Он недоуменно приподнимает бровь.

— А-а, это… Нет, кольцо на тебе обычное, обручальное; я ничего на него не навешивал. Если понадобится, я найду тебя и по ауре, достаточно быстро, но тогда нам гораздо труднее будет строить отношения. Не усложняй, ты же не ребёнок — от меня бегать. Просто держи слово, и тебе не в чем будет меня упрекнуть. В противном случае… — похоже, он спохватывается. Повторяет только: — Нам будет сложнее.

Честно? У меня и в мыслях не было удирать, в конце концов, он прав, мы не дети А вот как-нибудь разведать на месте, не слышно ли чего о Васюте, забежать к Яну, найти Лору с Аркадием… Впрочем, думаю, всё решаемо. Если… э-э… муж просит обещать… Неужели доверяет? Что ж, посмотрим.

— Сбегать не буду, — отвечаю коротко. — Все передвижки — с твоего ведома. Придётся тебе поверить мне на слово.

Мага, помедлив, передаёт мне рюкзачок.

— Надевай. Два дня назад, когда я уходил, в городе было неспокойно; мне лучше держать руки свободными.

— Степняки?

— Много чего, — скупо отвечает он. Ко времени или не ко времени, вспоминаю, как пришлось нам с амазонками отстреливаться; как Васюта в последнюю нашу встречу советовал мне пока не навязываться в походы с Лориными девчатами; как доблестный сэр Майкл в один из визитов пожаловал в броне и при шпаге. А ведь меня здесь не было больше десяти дней, многое за это время могло произойти! Нехорошо всё это. И очень мне не нравится.

Мага пристраивает рюкзак Николаса за спину — раньше он небрежно болтался у него на сгибе локтя. Словно музыкант перед концертом, сжимает-разжимает кисти, разминает пальцы. А ведь действительно чего-то опасается. Подтягиваю лабрадошу ближе.

Он пропускает меня вперёд. Но стоит сделать всего пару шагов, как нас подхватывает светлячковый вихрь и вносит в образовавшийся проход, да так душевно, что мы при этом едва успеваем перебирать ногами, чтобы не свалиться на ходу. Внезапно энергетический поток иссякает. Шерсть на Норе искрит, встала на хребте дыбом; она пытается крутануться вокруг себя, но я её сдерживаю. Обернувшись, вижу, как суженый проводит ладонью вдоль рамки портала.

Всё, Ванечка. Твой личный Рубикон пройден.

И снова на меня накидывается ветер — на этот раз со всех сторон! Я даже лицо прикрываю и голову — меня треплет и бьёт и даже, кажется, продувает насквозь!

— Ты что? — слышу голос Маги. И вдруг он переходит на командный тон: — Прекрати уворачиваться, это не опасно! Руки в стороны!

И сам отнимает мои руки от лица и разводит.

— Спину прямо! Не бойся… Прямо спину, я сказал! Смотри на меня! Стой так, крестом!

Кажется, меня начинает распирать изнутри. Я не могу выдохнуть — воздух застревает в лёгких. Сейчас задохнусь…

— Сейчас всё пройдёт, — будто читает мои мысли Мага. Помогает опереться спиной к стене какого-то дома. — Не паникуй, осталось немного.

Ладонью резко надавливает мне на грудину. Это больно, но я, наконец, проталкиваю из себя воздух — и, выдохнув, с невольным всхлипом вдыхаю. Мага снова помогает выдохнуть. И ещё раз. И…

Отдышавшись, я цепляюсь за его руку и пытаюсь отвести. В ушах противно тренькает.

— Об этом я как-то не подумал, — говорит мой спутник озабоченно. — Тихо, Нора, тихо, всё с твоей хозяйкой в порядке… Ива, не сползай, держи себя в руках. Всё, ты уже подключилась. Постой так немного, приди в себя. А неплохо с тобой Ник поработал!

— Что? — совершенно одурев, спрашиваю. — Как поработал? Что вообще происходит? Когда я сюда попала в первый раз — вообще ничего не заметила…

Мага, вздохнув, поддерживает меня за талию.

— Давай-ка пойдём, нечего здесь торчать. Дома отлежишься… В первый раз, Ива, ты пришла сюда пустышкой, а сейчас у тебя хорошо развита аура, вот она и подключилась к местному энергополю. Обычно это с новичками происходит постепенно, но сейчас ты попала из немагического мира в магический, вот он на тебя и накинулся.

На меня накатывает страх.

Я даже останавливаюсь.

— Выходит, и с девочками так же? Да? И с Николасом?

Суженый мой бледнеет, в глазах мелькает беспокойство. Потом качает головой.

— Почему? — требовательно спрашиваю — Только не смей ничего придумывать!

— Ива, да успокойся, — он с раздражением высвобождается. — Пойдём же. Вспомни, ты же сама нацепила на детей свои цацки, в них полно магии. При переносе они работают как амортизаторы. И потом, не забывай: у них аура ещё детская, свёрнутая, не то, что у тебя.

— А Николас? А ты? Почему с тобой такого не было?

— Мы здесь родились, поэтому при возвращении попадаем в родную среду и адаптируемся сразу. Вот покидать его — это скверно. Поняла? Успокоилась? Тогда помолчи, не отвлекай.

Да. Пусть немного погрубит. А то когда он чересчур долго вежлив, я ожидаю какого-то подвоха.

Нора перехватывает зубами поводок и, как встарь, мы ведём друг друга. Это привычное действо помогает окончательно прийти в себя. И заодно понять, что Мага не грубит и не хамит: он действительно весь внимание: настороженный, прислушивается, присматривается. Улочка, по которой мы идём, словно вымерла. Нет, она и в первый раз была такой, когда я только-только сюда попала, но тогда хоть окна кое-где горели, а сейчас и того нет. Даже собак не слышно, которые в частных домах всегда обитают.

Ещё немного — и мы подойдём к той подворотне, откуда на Гелю выскочил тирекс.

Сумерки сгущаются. Жутковато, и я, как и Мага, смотрю во все глаза. И замечаю в одном из заборов совсем свежий бывший пролом, заделанный белым кирпичом; оштукатурить его ещё не успели, он выделяется светлым пятном и не заметить его мудрено. В одном из дворов половина клумбы перепахана; разорённый край подчищен, однако цветная плитка, которой вымощен дворик, взрыта, и зияют несколько глубоких борозд, как после когтей… уж даже и не знаю, чьих лапищ. Угол следующего дома заметно подкопчён, карнизы окон демонстрируют пустые ящички для цветов и черепица на крыше в беспорядке… Поколебавшись, включаю другое зрение — и зажмуриваюсь. Приходится как-то убавить восприятие, лишком уж слепит защитная радужная аура, вплетённая в ограды. Балда, говорю себе беззлобно, привыкай: если этот мир так насыщен магией, то и проявляться она для тебя будет гораздо сильнее. Вот, смотри, Ваня, и вспоминай: об этом тебе ещё Гала рассказывала, что вокруг обывательских домов навешана магическая защита. Чтобы при охоте монстров на попаданцев — или наоборот — мирные жители не страдали. На крайний случай, говорила ведунья, если защита сломается — народ отсидится в подвалах. Вот она эта защита, хорошие мощные надёжные чары в каждом заборе, в каждой калитке — и так почти везде. Кроме тех дворов, в которых я видела разор. Там по какой-то причине защиты нет: или её проломили, или сама по какой-то причине пропала…

Может, это оттого, что Гала умерла? Ведь со смертью мага улетучиваются и чары, им наложенные. Но тогда как они до сего времени продержались на остальных домах?

Или их уже кто-то подновил?

Мага останавливается, словно вкопанный, и стремительным движением задвигает меня за спину. И коротко и свирепо приказывает:

— Молчать! Не двигаться!

Из подворотни неотвратимо летит на нас громадный серый комок с ощеренной пастью. Мага делает короткое движение — этот жест я сегодня уже видела — но с его пальца срывается не молния, а тонкое костяное копьё, которое пронзает серое нечто, зависшее в очередном громадном прыжке. Сила инерции такова, что, будучи уже мёртвым, чудище приземляется в пяти метрах от нас и ещё какое-то время его волочёт по брусчатке к нам. Мага останавливает тушу, подставив вытянутую ногу.

Мы с Норой в тот момент представляем собой, должно быть, застывшую скульптурную композицию. И молчим, не шелохнёмся — не по приказу, а просто в силу полного оцепенения.

Он тычет носком сапога поверженного зверя. Вокруг стремительно распространяется запах пёсьей шерсти — и Нора, опомнившись, рычит, а я, придя в себя, слабо на неё цыкаю. Небрежно отмахнувшись, наш спутник сперва устанавливает над нами защитный купол, а уж потом приступает к осмотру.

Костяное копьё, завибрировав, начинает приподниматься над землёй, увлекая за собой тело жертвы. Я припоминаю своего раптора. Мамочка дорогая, да зверь-то только чуть меньше будет! Поросший длинной густой шерстью, как этот… из «Звёздных войн», что на большую обезьяну похож… Напавший смахивает и на обезьяну, и на волка одновременно. Пасть оснащена клыками в мой палец толщиной, когти на лапах — как кривые кинжалы, в открытых до сих пор красных глазах ненависть…

— Ива, ты в порядке? — Голос Маги сух и деловит.

— Д-да.

Не услышит он от меня ни жалоб, ни истерик. Я уже не та растерянная дама с собачкой.

— Кто это? — спрашиваю.

— Оборотень.

Он делает жест двумя сомкнутыми вытянутыми пальцами, как будто что-то закручивает. Копьё, что поддерживает монстра в висячем положении, медленно поворачивается вокруг своей оси, дабы хозяин мог детально рассмотреть жертву и сделать какие-то там выводы. Когти задних конечностей царапают мостовую, и с них, пропитав по дороге шерсть и усилив и без того удушливый запах, стекает каплями чёрная кровь.

— Не пугайся того что сейчас увидишь, Ива. Он пойдёт с нами.

Я открываю рот… Закрываю. Спросить? Возразить? А он точно знает, что делает?

— Нам может понадобиться охрана, — добавляет Мага. — Не бойся, он пойдёт с моей стороны и будет полностью под контролем. Неизвестно, кто нам ещё по дороге встретится и сколько их будет: зомби-оборотень в качестве дополнительного бойца не помешает. Проводит нас до дома, а там я его спалю.

Копьё снова вибрирует и начинает отсвечивать серебром. С туши перестаёт капать. По неживому телу пробегает судорога. Вздрагивают и напружиниваются, оставаясь в полусогнутом состоянии, задние лапы, вновь принявшие вес мощного звериного тела. То что было оборотнем, делает несколько всё более уверенных шагов, словно разминаясь. Под взглядом новоиспечённого хозяина садится, вскакивает, подпрыгивает, выворачивает булыжник из мостовой и крошит его в мелкий щебень. Мага щёлкает пальцами, свеженький зомби пристраивается в трёх шагах от него и истово смотрит вперёд. Бдит.

Очень хочется вцепиться в Магино плечо и не отпускать — пока не дойдём до того самого пресловутого дома. Но я сдерживаюсь. О, да, теперь понятно, почему у некроманта должны быть свободные руки.

Притягиваю Нору к себе ещё ближе. Мага, покосившись, сужает защитное поле — оставляет колпак только надо мной и собачкой. Хочу спросить — а ты? — но вопрос замирает на устах. Ему-то эта сфера только мешает.

Никогда не думала, что ещё вернусь в этот город. И уж тем более — в такой компании и в такое время.