Плачь, принцесса, плачь

Вероника Орлова, 2016

Мирослава взламывает в соцсети аккаунт убитой подруги и узнает, что у нее был жаркий виртуальный роман с неким Джокером. Мира решается написать ему от имени Нины. Она даже не представляет, в какую бездну её затянет эта переписка и кто на самом деле этот таинственный Джокер, который сводит ее с ума и открывает для нее новые грани извращённых, утонченных наслаждений. Ведь им может оказаться кто угодно из окружения Миры…в том числе и убийца Нины. В оформлении обложки использована фотография автора konradbak (Konrad Bąk), ресурс depositphotos. Лицензия # 117597232. Содержит нецензурную брань.

Г

лава 5. Джокер, Дмитрий

«Не пытайтесь втащить,

Вписать меня в свои клише.

Ваша фальшивая улыбка подходит

К вашим лживым лицам.

Но я получаю удовольствие

От осознания вашей ничтожности».

© Marilyn Manson — «Better of two evils»

Люди утверждают, что прощание — это акт грусти, разделенный с близким человеком. Я никогда не испытывал тоски по тем, с кем расставался. Тем более что с близкими я не прощался вовсе. Их цинично у меня забрали, оставив лишь ненависть и злость там, где были любовь и надежда на долгую жизнь рядом.

Сейчас я в последний раз просматривал кадр за кадром фотографии стройной блондинки с огромными голубыми глазами, а по сути — шлюхи, за энную сумму денег подставившей меня. Одних её показаний достаточно было бы для того, чтобы снять все обвинения и найти настоящих убийц. Достаточно было рассказать о том, что долбаные два дня мы с ней не вылезали из номера в одной из гостиниц. Но сучка продала правду за бабки, которые прокутила достаточно быстро. А, может, испугалась осуждения — на тот момент ей было пятнадцать лет, хотя об этом я узнал уже в зале суда. Идиотка малолетняя…Как бы то ни было, правда — не товар, её не должны продавать и покупать. И сейчас настало время напомнить тем, кто сомневается в этом, что они глубоко ошибаются.

Она была красивой сучкой с охрененными навыками минета. Кто, бл***ь, только научить-то успел?! Впрочем, не сказать, чтобы я испытывал сожаление, лишая движениями ножа её главного рабочего инструмента. Скорее, наоборот, наслаждение от осознания, что гребаная мразь в жизни больше не произнесет ни слова лжи.

Я переносил все файлы по одному из её папки в другую, общую, и вспоминал, как растекалось по венам удовольствие от её конвульсий, когда она извивалась от боли и градом сыпались слёзы из глаз. Как охватывало оно всё тело, пока стекала струйками кровь по её рукам, капая на пол. И ощущение неограниченной власти над чужой жизнью, пока эта самая жизнь вытекает из неё алыми каплями. Когда она ползает передо мной на коленях, хватая трясущимися ладонями штанину и умоляя взглядом о милосердии.

Нет, всё же смотреть, как она узнает меня, как скручивается в беззвучных рыданиях, было не просто приятно. Это было похоже на первый вздох, после долгого погружения на дно тёмного вонючего болота. У тебя нет с собой акваланга и баллона с кислородом, ты не видишь ничего, кроме тины, забивающейся в рот и в уши…а в ту ночь я снова ожил, снова всплыл на поверхность, чтобы судорожно вдыхать воздух, который мне они все задолжали. И она одна из первых. Вкус справедливости у каждого на языке свой, кому-то он может показаться божественным, а остальным будет отдавать мертвечиной.

С улицы доносились пьяные голоса каких-то отморозков, и звон бутылок, кто-то неумело бренчал на гитаре, перекрывая тихую музыку.

Затем послышался скрипучий голос соседки и посыпался отборный мат в её адрес, после чего услышал женский вскрик и многоголосый хохот.

Выглянул в окно и почувствовал, как просыпается давно уснувшая злость: несколько ублюдков вырвали из рук соседки сумку с продуктами, видимо, наказывая за замечание. И теперь она стояла, прижав ладони к щекам и обессиленно глядя на рассыпавшиеся по асфальту яблоки и хлеб, разбитые яйца и растекшееся молоко. Тут же снова раздался громкий смех, больше похожий на ржание, и похабные ругательства в адрес МОЕЙ старушки.

Злость расправила крылья, готовясь спикировать на свою жертву, так опрометчиво подставившую свою шею.

Включил на полную музыку на компе, а затем спустился вниз и, прислонившись к косяку входной в подъезд двери, громко произнес:

— Лизавет Иванна, вы поднимайтесь к себе, я с этой проблемой сам разберусь.

Старушка растерянно взглянула на меня, и я едва не выругался, увидев в ее глазах слезы.

— А как же хлеб? А молоко моё…яйца…все разбились, — её голос сорвался.

— К себе, Лизавет Иванна. Мальчики вам всё вернут. И хлеб, и молоко, и яйца.

Дождался, пока она прошла мимо меня, шаркая ногами в изношенных старых туфлях, периодически вздрагивая от голоса орущего в динамиках Мэнсона, и поманил к себе гитариста, как и остальные уроды, молча следившего за нами.

— Мужик, те чё надо? — Парень отложил инструмент и облокотился на спинку старой деревянной скамейки, скрестив руки. Главный у них, значит.

— Иди, давай, отсюда, пока мы добрые. — Второй дегенерат обвел друзей взглядом и засмеялся. Мысленно окрестил его про себя Конём.

— Нет, парни, отсюда уйдёте вы. И на мои «раз-два-три». Иначе тебе, Конь, все зубы выбью и ржать нечем будет, понял?

–Чё? Ты охренел, бл**ь? Ты, мля, кто такой вообще? — Бугай двинулся, угрожающе вытянув шею вперед.

— Не, ну точно, конь. Слышь, в штанах у тя тоже, как у Коня? Или там как у морского конька, м?

— Ну всё, сука, ты попал! — Кинулся ко мне, пока остальные, улыбаясь во все свои кривые зубы, стояли, предвкушая мочилово.

Перехватил вскинутый кулак, заворачивая руку назад и поворачивая к себе спиной. Достал нож из-за пояса брюк и провел лезвием по испещрённому прыщами лошадиному лицу.

— Значит так, твари. Я считаю до трёх, как я сказал, а вы молча убираете всё дерьмо, что набросали здесь, и уматываете. А ты, — толчок в спину придурку, — ты всё это время ржёшь, как лошадь. Иго-го…Ты справишься, я уверен. Итак, ррраааз…

Громкие маты, и сразу вся компания вскинулась в нашу сторону.

— Только подойдите, и я этому уроду улыбку нарисую прямо на шее, — ножом по горлу, надавливая так, чтобы придурки увидели алые капли крови, а здоровяк жалобно замычал что-то. Его дружки остановились, подняв вверх ладони.

— Я тебя, уё***к, отрою, ты у меня еще сосать будешь…, — Конявый извивался в моих руках, пока его дружки поспешно собирали пустые бутылки и пачки от чипсов.

— Неееет, Конь! Это ты будешь сосать, если я хоть одного из вас, уроды, здесь еще увижу. И вообще, будешь рыпаться — мигом мерина из тебя сделаю. А сейчас выполняй, что я сказал.

Он истерически заржал, как только я движением ладони сломал ему четыре пальца перехваченной руки.

— Двааа, — указывая на сумку бабули и наблюдая, как они суетливо пихают туда и грязный хлеб, и скорлупу яиц.

— Три, — дождался, пока компания свалила, потерялась где-то между домами и развернул к себе Коня, — и упаси тебя Бог, ублюдок, появиться еще раз возле моего подъезда, понял? А это, — запустил руку в карман его брюк, выуживая пятьсот рублей, — возмещение материального ущерба.

Он яростно угрожал, расписывая мне все ужасы неминуемой мести, а я хохотал, глядя, как он смешно встряхивает руку, грозясь убить меня при следующей встрече. А потом пошел в супермаркет, предварительно включив музыку на телефоне и вставляя наушники. Когда вернулся из магазина, совсем не удивился одинокой фигуре Елизаветы Ивановы, исподтишка наблюдавшей за нами в окно. Представляю, как она мысленно проклинала козырёк подъезда, скрывавший основные сцены.

Подошёл к ней, разворачивая лицом к ступеням и легко подталкивая под руку вверх.

Она испуганно отстранилась и молча прошла, прибавив шаг, когда я начал читать ей Пушкина вслух.

— Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, одна в глуши лесов сосновых давно, давно ты ждешь меня…

Открыла дверь, намереваясь прошмыгнуть в квартиру, но я успел подставить ногу в проём и протянул ей пакет с покупками.

— Вот, Лизавет Иванна. Парни те передали. Вместе со своими глубочайшими извинениями.

Подмигнул ошарашенной старушке и зашёл в свою квартиру, встретившую словами композиции самого великого урода на свете.

«Я вытру ноги об вас, когда буду подыматься,

И вытру ноги об вас, когда буду спускаться.

Я вытру ноги об вас, когда буду подыматься,

И вытру ноги об вас, когда буду спускаться».

© Marilyn Manson — «Better of two evils»

Сел за компьютер, зашел в аккаунт, открывая ночную переписку с Принцессой, перечитывая её и вспоминая свои ощущения при нашей первой встрече, о которой, она, правда, не подозревала. Адам сказал, что она невероятно красивая. Придурок. Можно подумать, я не видел её фотографий. Да, я сам мог ему рассказать всю её подноготную.

« — Нет! Она не просто очередная красивая сучка. Она…особенная.

— Обычно, когда не хотят обидеть женщину, её называют особенной, парень. А красивая сучка — это уже комплимент.

— Да, пошел ты, — отмахнулся, усаживаясь на диван, — она действительно особенная. Да, красивая. И да, сучка. Но не похожа на остальных. В офисе несколько шлюхоподобных красоток в обтягивающих юбках в стиле «трахни — меня — я твой адвокат», и их реально можно отыметь прямо на рабочем столе под шум офисных ламп и жужжащих компьютеров…А Мира…С ней хочется большего. Большего, чем трах на столе или в машине.

— Какая к черту Мира? — гнев вспыхнул мгновенно, вызвав желание вмазать как следует этому кретину, — что за романтическая херня? Можешь трахнуть её не на столе, а в художественной галерее или музее, если она такая особенная, мне плевать! Но не более того!

— Последнее, о чем я у тебя буду спрашивать — это где, кого и как мне трахать, Джокер!

— Последнее, что я тебе позволю — это развалить мои планы, Адам!».

Этот разговор состоялся до того, как она наконец ответила на моё сообщение Харли. Поначалу даже подумал, что мне прислала пламенный привет с того света маленькая куколка со светлыми локонами. Не сказать, чтобы я не ждал этого. Наоборот. Именно поэтому оставил часть сообщений Харли, наиболее интригующие из них для тех, кто сунет нос в нашу переписку. Конечно, риск того, что это окажутся менты, был более чем высокий. Если бы я не удалил все ярлыки соцсетей с компьютера и телефонов нашей золотой девочки. Ну, и никнейм задорной красотки комиксов Харли Квин сослужил неплохую службу для той, кто хотела скрыть свою личную жизнь от окружающих.

А вот Мирослава Лазаревна оказалась довольно шустрой девочкой, несмотря на образ холодной красавицы, и зная все подробности наших с Ниной отношений и полазив в CRM своей подружки, не без помощи Адама всё-таки зашла в её аккаунт.

Принцесса с зеленым взглядом. Не спецслужбы, которые, вытащив языки, подобно послушным псам, бегали в поисках дичи, указанной им господином Богатовым, разъяренным смертью дочери, не родственники моей бедной Харли, которых интересовали только деньги и положение ее отца. Которые считали девушку белой вороной в семье благородных павлинов. Они похоронили её так недавно, но уже сегодня и не вспомнят, какого цвета были её глаза.

Как много некоторые люди готовы поведать о себе, находясь по разные стороны монитора компьютера.

Харли рассказывала мне о семье, которая долго не могла смириться с её выбором жить отдельно и работать обычным программистом, вот почему Богатов вовремя подсуетился и устроил её на фирму своего партнёра.

Она с горечью, проступающей сквозь черно-белый текст, говорила о том, как крутили у виска родственники, искренне не понимавшие тяги взрослой девушки к миру комиксов и отвергавшей ухаживания мужчин из-за непонятного увлечения компьютерами. Если бы они могли знать, что в интернете иногда можно получить гораздо больше, чем в реальной жизни за любые деньги…

А ещё Харли рассказывала мне о ней. О Славе, которая заменила ей и отца, и мать, и сестру. О единственном человеке, который любил её искренне. Харли была очень обязательной и ответственной девочкой, особенно в отношении того, что хотела очень сильно. А хотела она только одного — меня. И поэтому беспрекословно выполняла все условия игры: от «прогуляться голой по парку» до «установить камеру видеонаблюдения в кабинете самого несносного человека из ее окружения». К сожалению, для Дмитрия Лазаревича Белозерова, больше всего на свете Нина презирала его.

В перечень условий также входил подробный рассказ о самом близком человеке. И теперь я знал о Принцессе абсолютно всё. Вплоть до того, что она не испытывала оргазма с мужчинами. Никогда. Красавица и умница, гордость семьи Белозеровых оказалась с маленьким дефектом, о котором знала только её близкая подруга.

Именно поэтому я не поверил бы ей, даже если бы не видел, когда маленькая Принцесса решила сыграть в игру, с правилами которой не была даже знакома.

« — Почему ты думаешь, что я лгу тебе?».

Потому что такие, как ты, скорее ахнут, прикрывая ротик ладонью, чем запустят руку между ног, даже если их никто не видит, крошка.

Потому что тебя мало заинтересовать, тебе нужно обещать нечто большее, чем ты можешь получить сама. И ты увидела это обещание, иначе не приняла бы покорно эту игру.

Впрочем, ты тоже подарила мне то, чего я не ожидал получить. По крайней мере не так скоро. Чувство настоящей победы, пока смотрел на застывший монитор, отсчитывая секунды, растянувшиеся в безумно долгие минуты.

Переводил взгляд на бинокль и матерился сквозь зубы, глядя на тебя с широко распахнутыми ногами, закинутыми на письменный стол и откинутой назад головой, с закрытыми глазами…и этой изящной ручкой между ног, от которой не мог отвести глаз. Смотрел на тебя, застывшую в этой позе и чувствовал, как сжимаются яйца от возбуждения. И мерзкий голос в голове требовал преодолеть долбаные метры и залезть в твое вечно распахнутое окно, развернуть лицом к себе кресло и, подтянув к себе за упругую задницу, ворваться в это напряженное тело, выбивая твои первые крики настоящего удовольствия.

Азарт бурлил в крови, отказываясь утихнуть, пока твоя тишина взрывалась яркими красками удовольствия.

Я долго тогда просидел, наблюдая за твоим наслаждением, которое медленно сменялось ужасом от осознания произошедшего. Только что ты попробовала самый крутой наркотик, крошка. И ты подсядешь на него так же, как твоя чокнутая подруга, но я обещаю быть с тобой настоящим.

Качая головой под старика Мэнсона, я до сих пор, когда закрываю глаза, вижу тебя одну в тёмной комнате перед светящимся монитором компьютера…

«Я не просто мертвец — я пустышка,

Сотканная из шрамов и наполненная моими старыми ранами».

© Marilyn Manson — «Better of two evils»

Я сказал, что напишу ей утром, и не написал. Но сообщений от нее самой так же не было. Видимо, девочка всё еще переваривала произошедшее.

Перешел в конец сообщений, с улыбкой глядя на её значок онлайн.

«Здравствуй, крошка. Я соскучился!».

И это было правдой.

***

Дмитрий Лазаревич Белозеров нетерпеливо исподтишка посматривал на часы: по его расчётам полякам следовало убраться из его кабинета еще минут сорок назад. Но щепетильные владельцы крупной торговой фирмы тщательно изучали договор об оказании юридических услуг, после подписания которого Дмитрий Лазаревич надеялся получать ежемесячно неплохую сумму за юридическое сопровождение деятельности предприятия.

Еле слышно завибрировал смартфон, и Белозеров скупо улыбнулся партнерам, не желая нарушать этикет и отлично понимая, кто ему мог написать. Провел рукой по заботливо уложенным тёмным волосам, с облегчением выдохнув, когда на последней странице контракта наконец была поставлена нужная подпись. Встал, прощаясь с новообретенными партнерами, произнес пару дежурных шуток и, похлопав по плечу одного из них, прислонился бедром к стеклянному столу, скрестив на груди руки в ожидании. Долго ждать не пришлось. Прошло менее трех минут, и в кабинет ворвался слегка взъерошенный блондин с улыбкой самого искусителя. Прикрыл за собой дверь и выдохнул тихо, но так, что Дмитрий Лазаревич мгновенно возбудился:

— Я думал, я сдохну, если ты меня сейчас же не трахнешь.

Бросился на Белозерова, впиваясь поцелуем со вкусом ментола в его усмехающийся рот и опрокидывая его на спину, срывая пуговицы и не обращая внимания на протестующий и в то же время довольный шёпот своего любовника, который во всем предпочитал аккуратность. Прикусил ключицу, и Дмитрий застонал в голос, закрывая глаза и вздрагивая от ощущения тысячи мурашек, пробежавших по телу. Чертыхнулся, нетерпеливо поднимая партнера с колен и языком слизывая собственный вкус с его губ, пока трясущиеся руки помогали тому торопливо расстегивать молнию брюк.

Уже после бурного секса на столе для переговоров, Дмитрий Лазаревич сидел в расстегнутой рубашке, с сигаретой в длинных пальцах и сердито глядя на своего заместителя, в расслабленной позе раскинувшегося прямо там, на столе.

— Совсем охренел, Олег? Одежду зачем портить? Как мне теперь выйти отсюда? У меня через полтора часа пресс-конференция.

— Вон позови свою Ирочку, — скривился любовник, — пусть зашьет. Ей не привыкать. Кинешь ей пару сотен баксов — молчать будет до гроба.

Блондин с неохотой встал и подошел к Белозерову, провел по его волосам пальцами, любуясь блеском темного шёлка.

— Соскучился я, Дим. Дико соскучился. Сейчас уеду, и две недели не увидимся.

Белозеров тяжело выдохнул, думая о том, что запросто найдет себе другого парня на срок этой разлуки, и тот поджал губы, будто читая его мысли и жалея, что сболтнул лишнего. Иногда Олег Котов сильно сомневался, что его партнёр понимает, что означают слова «любовь», «скучал» и «ценю».

Всё, что его интересовало — это работа, деньги, репутация и амбиции. О, Котов знал только одного человека, более амбициозного, чем Дима. Это его отец. Все остальные уступали Белозерову — сыну как в жестокости при принятии некоторых решений, так и в используемых методах для достижения своих целей.

Котов отчетливо понимал, что даже качественный трах, который был между ними, не придавал ему ценности в глазах любовника.

— Не ты, так другой, Олег, — озвучил его мысли Белозеров, и мужчина стиснул челюсти и наклонился за разбросанной на полу одеждой.

Тем временем генеральный вызвал по селектору секретаршу, и та вошла в кабинет, невозмутимо открыв дверь с ключом. В её руках был чехол с одеждой, и Котов еле подавил чувство раздражения, подкатившее к горлу. У этого педанта даже секс не мог быть случайным.

— Я был у вас в гостях, — остановился, ожидая реакции на свои слова, но Белозеров лишь приподнял бровь, и он продолжил, — Лазарь Вячеславович недоволен тем, что ты не присутствовал на похоронах дочери его друга и крупного компаньона.

— И где, согласно твоим словам, я был в это время?

— Во Франции. По делу Соколинского ездил на переговоры с его бывшей супругой.

— И?

— Наивно полагать, что при желании твой отец не узнает, где на самом деле ты был.

— Поверь, Олег, относительно друг друга у нас с отцом только два желания: у него — пара достойных фамилии Белозеровых внуков. А у меня — скорая кончина папеньки и долгожданный приезд нотариуса в родительский дом. Мы же идеальная семья, ты помнишь?

Белозеров подмигнул ему, усмехнувшись.

— Мирослава была на похоронах. Выглядела довольно разбитой, стоя рядом с отцом.

Дмитрий скривился, словно ему было неприятно одно упоминание о младшей сестре.

— Всё как-прежнему? Всё та же должность в той же отцовской фирме?

— Всё так же одна, всё в той же квартире, — подхватил Котов, зная, что за напускным безразличием возлюбленного скрывается самый настоящий интерес. Нет, конечно, о братской заботе и речи не шло — только не с приоритетами Белозерова.

Он скорее воспринимал свою сестру, как возможность удачного слияния с каким-нибудь презентабельным семейством. Это в лучшем случае. И Олег это точно знал — Дмитрий её не любил. За тот случай, о котором Белозеровы предпочитали молчать. Олег предполагал, что из-за него, даже не догадываясь, что руководила старшим братом даже не злость, а разочарование и презрение к сестре, которая до сих пор страдала из-за произошедшего. Воистину, по мнению Дмитрия, сестра не заслуживала большего, с головой погрузившись в это горе и жалость к себе.

Дмитрий сам жалеть не умел. Никого и никогда. Для него синонимом жалости было слово «презрение». И если бы не поразительное сходство сестры с отцом, то Дмитрий запросто мог упрекнуть свою мать в неверности. Недостойна была единственная дочь носить их древнюю, великую фамилию. Эдакое слабое звено в их семье. И он не раз думал о том, что лучше бы тогда именно она, а не Саша тогда…. Брат, по крайней мере, не раздражал его так, как сестра. Как женщины вообще. Еще будучи подростком, он открыл эту свою постыдную особенность — его не возбуждали женщины. Абсолютно. Парни ходили тайком подсматривать за девочками, пока те переодевались на физкультуру, а Дима в это время сжимал ладонью член, отвернувшись лицом к стене и исподтишка разглядывая их голые тела.

Придумывал несуществующие истории своих ночных похождений для приятелей, а сам оголтело мастурбировал на фотографию лучшего друга в одном полотенце, украденную у того из семейного альбома. Одноклассники тратили кучу денег на элитных проституток, и он тоже платил им немало, но только за то, чтобы ночные бабочки нагло лгали в компании о его способностях, рассказывая о том, чего он никогда не пробовал. А он смотрел безучастно на их голые груди, на которые пускали слюни друзья, и намеренно громко и пошло шутил.

До тех пор, пока не решил, что хватит. Что он получит то, чего хотел столько лет и пора действовать. На одной из таких вечеринок напоил того самого друга до беспамятства и разложил его прямо на диване в комнате. И улетел от восторга. Сходил с ума от каждого прикосновения и выдоха. Его первый настоящий оргазм с любимым человеком, который утром, осознав, что произошло, избил бывшего друга. Да так, что тот слёг в больницу на месяц, а вышел из неё с четким желанием отомстить обидчику. Он был сыном своего отца и он привык получать желаемое. Алексея Спирина за содеянное выгнали из школы в выпускном классе, а его отца лишили высокой должности, не без ходатайства Лазаря Вениаминовича, который, конечно, не знал истинного положения дела и до последнего верил во вспыхнувшую ссору между друзьями за внимание первой красавицы класса.

К слову сказать, сейчас Дима «ухаживал» за той самой красавицей и намеревался объявить о помолвке с ней как раз в разгар предвыборной кампании.

Идеальная семья не могла иметь неидеального ребенка, вот почему Дима так злился на младшую сестру, не сумевшую скрывать свои слабости и, естественно, являвшейся еще одной наследницей огромного состояния его семьи.