Буржуй ищет таланты

Вероника Терентьева, 2020

Друзья попадают в мир, где встречают самих же себя, но только нашедших свое предназначение.

Часть

II

Глава 1

— Помогите! Помогите! — уже десять минут вопила Принчипесса и билась в дверь.

Буржуй сидел у ее ног и благоразумно молчал. Остальные в ужасе смотрели на обоих.

— Помогите!!!

Первым молчание нарушил Максимильян. Он обвел присутствующих долгим взглядом, на всякий случай всех пересчитал и торжественно произнес:

— Мы избранные…

Словно диагноз поставил. Все сразу почувствовали важность момента.

Веро тут же подумала о Хорошей. Та любую дверь могла вскрыть — ночная жизнь и шатание по барам превратили этот навык в талант. Веро сама не раз видела, как Хорошая замки срезала, когда они ее с Томми от Робертино спасали.

Хорошая не подвела. Отодвинув Принчипессу, дергала дверь минут двадцать, терзая ее по-разному. Потом дверь дергал Максимильян, потом Томми, потом Веро. Когда все пошло по третьему кругу, из-за кустов вышла Лошадь.

Лошадь, запряженная огромной деревянной телегой.

Большая белая Лошадь, в серых унылых яблоках.

— Да не откроется она так, — грубоватым басом сказала Лошадь. — Это государственная граница, только Королева знает, как ее открыть. Она меня за вами и послала. Что замерли-то? Забирайтесь, поедем.

И с таким нетерпением на телегу кивнула, что стало непонятно: то ли это приглашение, то ли угроза.

Все еще минуту стояли не шелохнувшись.

— А-а-а!!! — заорал вдруг Буржуй и обхватил косматыми лапами ногу Принчипессы. — Говорящая лошадь!

Пока затаскивали в телегу тело бездыханной Принчипессы, немного разговорились.

— Прекрасно… — всем своим видом выражала недовольство Лошадь, — пять человек и пес с наглой мордой. Никто не предупреждал, что вас будет так много!

— Может, не поедем? — вцепилась Веро в рукав Максимильяна.

— Да нет, — тихо отвечал Максимильян, — надо ехать, если позвали. Рано еще борзеть, надо послушать, что скажут.

У Максимильяна была такая решимость докопаться до сути, что Веро немного утешилась. Оперевшись на руку брата, она залезла в телегу и мимоходом оценила обстановку: «Ну, все понятно — эконом-класс, кормить не будут». Телега была деревянная, грубо сколоченная, по противоположным сторонам бортов тянулись две скамейки.

Переступив через лежащую без чувств Принчипессу, Веро попыталась подбодрить улыбкой Томми, но только гримаса получилась. Опустилась на скамейку рядом с Хорошей, согнав Буржуя. Пес возмущенно оскалился.

— Давай-давай, — процедила Веро, — ты мне еще скажи что-нибудь недовольное!

Буржуй не стал пререкаться, перебежал на противоположную сторону, запрыгнул к Томми и устроился у него на коленях. Томми раньше такое баловство не поощрял, но в данный момент он впал в некоторое оцепенение, и Буржуй решил, что надо ловить момент.

Лошадь глянула через плечо, фыркнула, замотала головой и, дернув телегу, понеслась вперед. Разгоняться не стала, сразу перешла на четвертую скорость. Мчалась так, будто мстила кому-то.

— Чокнутая, — трясясь, хрипела Хорошая, вцепившись в бортик телеги, и костяшки ее пальцев побелели от напряжения. — Лошадь чокнутая, я таких сразу определяю. Эй, Лошадь, ты там потише, не дрова везешь!

Они мчались по неровной дороге, и вокруг поднималось облако пыли.

— Беда не в том, что она чокнутая, — отозвалась Веро, ее мотало туда-сюда, и она уже сползла на пол, уцепившись за скамейку, — проблема в том, что она говорящая.

Лошадь словно только что из кабака вернулась — шарахалась из стороны в сторону, петляла и уводила телегу в ухабы.

Максимильян, стараясь не задеть Принчипессу, которая лежала, раскинувшись посередине, переполз в начало телеги и попытался незаметно ухватить поводья…. Но потом его тоже растрясло.

По всем приметам выходило, что меньше других страдали Томми с Буржуем: сила гравитации в виде могучей природы Томми, да еще утяжелитель, в образе собаки, прочно удерживали их обоих на скамье.

Все задыхались и ужасно потели — на улице стояло жаркое лето. Но душа уже смирилась с холодами, и принять счастье погреться без гарантий — не могла.

— Не дергайтесь так! — нетерпеливо кричала Лошадь. — Думаете, я рада?! Мало того, что с утра вас караулю, так еще теперь два дня на своей пояснице тащить!

— Какие два дня?! — заорали все разом. — Лошадь, что ты мелешь?!

— До Королевы ехать прилично, — став вдруг невозмутимой, откликнулась Лошадь, — а скоро ночь, в лесу спать хотите?! Да что вы такие недовольные?! Королева не последний человек в государстве, вы должны чувствовать себя польщенными…

Когда Веро потом вспоминала эту поездку, она никогда не могла внятно рассказать, кто и что тогда кричал. Все в повозке перемешалось: и собаки, и люди, и ужас.

Но из всех собравшихся Веро почему-то лучше всех помнила Томми. Он один из всех, сидел и упорно молчал. За время суматохи, когда в телеге разве что на голове не стояли, он не проронил ни слова. Веро помнила, как обеспокоенно опустилась перед ним на корточки Хорошая.

— Томми! Томми! Ну что с тобой?! Скажи хоть что-нибудь!

Но Томми сидел как в трансе. Он не отвечал и как будто бы даже не слышал… И все же он был единственным, кто проявил сострадание. Он долго, не отрываясь, смотрел на распластанную Принчипессу, а потом спросил:

— Вы вообще проверяли, она дышит?

Буржуй первым замер, удивляясь, почему ему самому эта мысль в голову не пришла. Потом он подпрыгнул, рванулся и подлетел к Принчипессе. Поднял правое ухо, припал к ее груди, долго и напряженно вслушивался. Не говорил ни «да», ни «нет», а потом поднялся и с видом парня, который сделал все, что мог, кивнул, возвращая миру надежду…Потом лизнул Принчипессу в нос.

— Фу-у-у… — тут же пришла в себя Принчипесса, — фу-у-у, Буржуй.

— Гляньте, живая, — наклонил голову Томми, и было непонятно, то ли он обрадовался, то ли удивился.

— О-о-ох… — простонала Принчипесса, — что-то плохо мне…

А Буржуй уже куда-то вперед смотрел.

— Я же говорил! Говорил! Вон там впереди домик с садом, из трубы дым идет.

И тогда Томми тоже встал…

Он поначалу на Лошадь не мог смотреть. Не мог сердцем принять ее фамильярно-грубый тон. Буржуй его тоже не радовал, но это хотя бы собака, и к тому же почти своя. И потому, чтобы отвлечься, Томми первым повернулся в ту сторону, куда Буржуй показывал.

Приложив руку к козырьку, чтобы лучше видеть, Томми так и остался стоять, прощаясь с остатками здравого смысла… Чудак. Он еще говорящей Лошади удивлялся.

— Плохо тебе? — сказал он, наконец, медленно оборачиваясь. И было в этом голосе что-то леденящее.

— Плохо тебе? — повторил он тихо-тихо, но все вздрогнули, и даже Лошадь басы поубавила.

— Плохо тебе? — промолвил он в третий раз. — А мне кажется, что плохо еще не начиналось.

И когда подъехали ближе к дому, чувства всех захватили. Лошадь остановилась напротив калитки и повернула голову, чтобы узнать, почему пассажиры замолчали. И так, удивленная, стоять и осталась…

…Хорошая перекрестилась, Буржуй стал икать, у Веро слезы из глаз брызнули. Принчипесса снова отключилась. Она, видно, нашла свой метод снятия стресса, на том и успокоилась. Только Максимильян ничего не понимал. Он снова всех оглядел, потом оценил риски и взглядом вернулся к Томми.

Ему почему-то показалось, что Томми сейчас хуже всех…

…Росомаха к Томми в тот день на кухню раз десять спустилась…

Томми когда-то хотел стать актером, в школьных спектаклях играл, потому и с Веро мог соперничать в выдержке — выслушивал от начальства любую околесицу, ничем не выдавая, что они идиоты. У него талант был, но иногда его могучая природа ему карты путала. Например, при поступлении на актерский факультет Томми так страстно и мужественно сыграл роль Джульетты, что приемная комиссия рты пооткрывала и была единодушна: лучший выход для маленького, съежившегося от страха Ромео — покончить с собой, не дожидаясь финала пьесы. Путаясь тогда в юбке, Томми сел на край сцены и печально решил для себя, что он плохой актер, раз ему женские роли не удаются.

Он всегда все хотел делать хорошо. Это ему подсказывало горячее, доброе сердце…

В тот день, когда Росомаха спустилась на кухню и, зашвырнув меню грядущего банкета, сказала, что надо все переделать, потому что Удаву не понравилось, все снова увидели доброе сердце Томми. Он тогда один заступился за персонал, поясняя, что когда Удав выходит из недельного запоя, ему не только ничего не нравится, его вообще от еды мутит. И это не повод, добавил он, раскатывая тесто для пиццы, чтобы из-за одного барана швырять труды людей, которые над меню две недели без продыху трудились.

Росомаха этого, конечно, снести не смогла, концерт закончился не на высокой ноте. Томми зашвырнул фартук, свято веря, что на этом они попрощались… Потому видеть ее сейчас там, где с одной стороны собака говорит, с другой — Лошадь выступает, а с третьей — белая горячка подкрадывается, для Томми было особенным испытанием.

…Росомаха стояла на крыльце в синей широкой юбке. На плечи небрежно накинута кружевная косынка, волосы спрятаны под соломенной шляпой. В сумерках уходящего летнего дня было что-то новое в этой женщине, что-то свободное и подчеркнуто независимое… и вместе с тем что-то знакомо-тоскливое. Это оттого, наверное, что в руках она держала лопату, а брови были сдвинуты так сердито, что становилось понятно — встрече она не рада.

— Она-то что тут делает? — жалобно протянула Хорошая, и вопрос повис в воздухе.

Из-за юбки Росомахи неторопливо вылезла Туша. Она лениво потерлась о ноги хозяйки, безразлично бросила взгляд на нежданных гостей.

И вдруг замерла. Пульс ее забился с неожиданной частотой.

— Бр-р-р… — не смог сдержаться Буржуй.

После того как он спас кошку, его жизнь, с одной стороны, стала приятнее, с другой — заметно усложнилась. Туша ему проходу не давала, отблагодарить хотела.

— Не надо ничего, — как мог, отбивался Буржуй. — Не надо, говорю…

Но Туша не сдавалась. Обхаживала его, поджидала у дверей, старалась понравиться. Ластилась и мурлыкала. Сначала Буржуй хотел по-хорошему, но потом не выдержал, притащил с помойки дохлую кошку и выразительно бросил у ног Туши. Но Туша намека не поняла и упорству не изменила.

И сейчас, увидев пса, шевельнула роскошным хвостом и довольно заурчала…

Максимильян меньше других был посвящен в интриги ресторана, поэтому у него хоть как-то получалось вести диалог с Лошадью.

— Лошадь, ты куда нас привезла? Ты взгляд не отводи, я с тобой разговариваю.

— Жрать охота… — сказала вдруг Лошадь, как будто это все объясняло, — и переночевать надо. Вылезайте! У меня письмо от Королевы с просьбой о ночном постое, только его отнести надо. Не-е-е, я не пойду, сами несите. Вон как с лопатой стоит. И смотрит… словно чует, что просить будем. Отказывать, я думаю, будет до последнего. Все знают, что она гостей не выносит.

— Персонал свой она еще больше не выносит, — хмыкнула Веро, давая понять, что добровольцев не будет, — так что, Лошадь, сама и иди.

Лошадь упрямо выпятила нижнюю губу.

— Про персонал ничего не слыхала. Цветочница всегда одна работает. Весь королевский сад на ее плечах. Ей разве что белки помогают.

— Какие еще белки? — прошипел Максимильян. — Какой сад? Лошадь, что ты плетешь?

— Что есть, то и говорю, — обиделась вдруг Лошадь. — Мы ее между собой Цветочницей зовем, а по делу, она главный садовник при королевском дворе. Характер у нее — конец света, но талант необыкновенный. Цветы ее обожают, она только пройдет мимо, и все вокруг распускаться начинает.

— Странная она какая-то, — шепотом пробормотал Буржуй, — смотрит на нас, будто не узнает.

Веро медленно кивнула.

— Точно странная. По идее она уже должна была налететь и выволочь Хорошую из телеги. Как за что?! За то, что ты вечером на кухне банку с оливковым маслом разбила.

Хорошая втянула голову в плечи, недоумевая, как про это узнали — она же вытерла все!

— Не все, — одними губами произнес Томми, — ты не вытерла там, где перед уходом Робертино поскользнулся. Чтобы ты знала, у него сутра на тебя тоже планы.

Росомаха вдруг отставила лопату, круто развернулась и зашла в дом.

— За ружьем пошла? — по общему настроению предположил Максимильян.

Лошадь вдруг фыркнула и беспокойно скосила голову вниз.

Туша, по-женски подумав, что выглядит намного привлекательнее, когда гуляет, решилась пройтись мимо Буржуя, чтобы он разглядел, от чего отказывается, а проходя, мимолетно потерлась о Лошадь. Потом еще раз и еще. Лошадь даже перекосило — так ей ласка не понравилась.

— Письмо! — взревела Лошадь, у нее аж скулы сводило, так хотелось дать пинка Туше, но она придерживала ярость, пока не решился вопрос с ночевкой. — Отнесите кто-нибудь письмо!

Тут как раз дверь хлопнула, Росомаха из дома вернулась. В руках она держала подозрительное ведро.

— Письмо, — повторил за Лошадью Максимильян и взглянул на коллектив.

Коллектив упрямо отводил глаза.

— Кто? — требовал ответа Максимильян. — Кто? Да бросьте, есть же кто-нибудь, кого она терпит.

— А? — вспомнили вдруг все и почувствовали облегчение. Глянули туда, где, подтянув коленки, сидела Принчипесса.

Она уже пришла в сознание, забилась в угол и тихонечко наблюдала за происходящим.

…Принчипесса была любимицей Росомахи.

— У кого из персонала, самая выигрышная внешность? — спросила однажды Росомаха у Веро.

Та, опешив от неожиданности, рот открыла.

«У кого? — подумала Веро в изумлении, и только глаза — хлоп, хлоп — старались оценить этичность вопроса. — У… у меня?»

Росомаха досадно поморщилась.

— У Принчипессы. Она может подойти к гостям, махнуть длинными ресницами, и ей любые промахи прощаются.

Росомаха ухаживала за Принчипессой как за любимой лошадкой, одаривала подарками, заставляла Робертино давать корм получше. Робертино был принципиальным, кричал, что выделять никого не будет и уход всей скотине одинаковый нужен.

Но Веро соглашалась с Росомахой: лучшей фаворитки не найти. Принчипесса восхищалась хозяйкой, слушалась, подражала. Правда, со временем восторга становилось все меньше, видно, усталость сказывалась, но изначально трепета было так много, что остатки еще можно было надолго растянуть.

…Благородно вытолкав Принчипессу из телеги (что оказалось непросто, упиралась она, как тигрица), все затаили дыхание. Принчипесса одиноко потопталась, обернулась, но увидела вокруг лишь малодушные лица. Она прижала письмо к груди, всхлипнула и направилась к Росомахе. И все видели, как подрагивают ее тонкие девичьи плечики.

— Гады мы… — тихо сказал Томми.

Остальные деликатно промолчали…

Еще через десять минут Максимильян, открыв рот, стоял, держа в одной руке кисточку, а в другой ведро. Росомаха поручила ему вместе с Томми забор покрасить.

— Сейчас? — поразился Максимильян. — Так ведь скоро ночь на дворе.

Он один из всех не знал Росомаху и пытался ей сопротивляться.

— Вот когда стемнеет, — недовольно отрезала та, — тогда и спать пойдете.

— Что ты ей такое сказала? — в гневе уставилась Лошадь на Принчипессу. — Тебе всего-то поручили письмо передать.

Лошади было велено перетащить ящики с рассадой, и она была зла как черт. Остальных продолжало спасать неверие в происходящее.

Росомаха отвела Веро и Принчипессу за дом, показала клумбу с розами и приказала сорняки выпалывать. Выдала каждой по тяпке. Принчипесса молча смотрела на тяпку. Тяпку она видела впервые в жизни.

Зато розы на клумбе были роскошными — желтые, бордовые, нежно розовые…

— Поразительный человек, — с усилием вымолвила Веро, — люди у нее на работе дохнут, а цветы растут.

Сев на корточки, поддев сначала тяпкой один сорняк, потом другой, она перевела взгляд на Принчипессу:

— «Хижину дяди Тома» читала?

Та безучастно покачала головой. Принчипесса никак не могла забыть трагический взгляд Томми, брошенный на забор, и то, как Максимильян уронил кисточку, а потом полез ее искать в кусты. Еще перед глазами стоял образ Хорошей, которой вручили шланг, чтобы грядки поливать, и она вдруг сама стала похожа на шланг — так же безвольно вытянулась и согнулась. А потом набрала воду в ладошку и брызнула в лицо, что бы немного в себя прийти.

— А где Буржуй? — вздрогнула Принчипесса.

Веро пожала плечами. Они обе сидели на клумбе, касались друг друга плечами и молча смотрели вдаль. В последний год они столько времени провели вместе, так привыкли ругаться, что понимали друг друга без слов…

…Они вечно оставались в ресторане за полночь. Сидели, ждали, когда разойдутся последние посетители. Были похожи на двух помятых галок, что качал на ветке ветер — вроде бы одной породы, но очень разных.

Веро вспыхивала очень быстро, досадуя на клиентов, которые не спешили уходить после закрытия ресторана: посетителей редко заботят муки одуревшего персонала. Забыв об усталости, она начинала беспокойно расхаживать, как боевой конь, и фыркать, поглядывая то на часы, то на Принчипессу. Та покорно сидела за барной стойкой и сонно курила. Время от времени она вздрагивала, шарила рукой в поисках пепельницы, и в союзники не годилась. И тогда Веро начинала наступление.

— Эй ты, — подходила она к Принчипессе и грубовато хлопала ее по плечу, — проснись. Давай… это… счет выбей.

Та с надеждой тушила сигарету.

— А что, они просили? Потому что, если не просили, я не буду их рассчитывать. Нельзя. Политика ресторана.

— Просили-просили. Просили, говорю. Ну что, пойдешь сама переспросишь?

Веро брала счет, подходила к столу и сладким голосом выпроваживала посетителей:

— Будьте так добры… Вы будете оплачивать наличными или по карте? Мы уже закрываемся…

…Веро искоса взглянула на Принчипессу, та отрешенно жевала травинку. Веро вдруг замялась, не зная, как предложить мировую — чтобы и себя не уронить, и уже начать дружить. Но Принчипесса ее опередила.

— Знаешь, — сказала она вдруг с несвойственной ей откровенностью, — я как-то раньше не замечала… Но Томми такой симпатичный, да?

Веро, прищурившись, тоже сунула травинку в рот и вдаль посмотрела: «Ах ты зараза…»

Через час Веро отбросила тяпку. Принчипесса уже давно, не двигаясь, лежала под кустом. Она почти сразу туда легла.

— Все, — сказала Веро, вытирая пот со лба. — Хочу знать, где Буржуй.

Принчипесса недоверчиво шевельнулась.

— А я хочу, — упрямо повторила Веро. — Пойдешь со мной? Не пойдешь? Слушай, а ты не рано отдыхать начала?

…Обойдя дом на цыпочках, Веро первым увидела Томми. Тот водил кисточкой вверх-вниз по забору и, похоже, спал при этом, потому что, пока Веро за ним наблюдала, он этот вверх-вниз по одному и тому же месту водил.

Веро огляделась. Искала того, кто должен ведро с краской держать. Максимильяна не было. Веро быстро прокралась дальше — свернула за угол и наткнулась на брата. Тот стоял, облокотившись о стремянку, устремив задумчивый взгляд к уходящему солнцу.

— Ты обалдел! — зашипела Веро. — Ты хотя бы вид сделал, что работаешь.

— А я и делаю, — без тени стыда ответил Максимильян, — я за стремянкой пошел.

Веро подозрительно прищурилась.

— И давно ходишь?

— Минут сорок. Что? Ну, так я же ее искал!

Вдруг в кустах что-то зашевелилось. Максимильян сразу оживился и, как Веро ни отговаривала, полез узнать, в чем дело.

— Нет, ты только глянь!

За ветками сидел Буржуй и доедал курицу.

— Живая? — испугалась Веро и встала на цыпочки, чтобы лучше все видеть.

— Жареная, — отозвался Максимильян. — Где взял? Там больше не было?

— Я дом с другой стороны обежал, — похвастался пес, — и в окошко влез. Там сразу кухня.

— Если ты вор, — обиделась Веро, — мог бы и нам еды раздобыть.

— Скотина… — добродушно согласился Максимильян.

Веро махнула на них рукой и пошла дальше, искать Хорошую. Обогнув куст жасмина, едва не наткнулась на Росомаху — та копала грядку.

— Так я вас, так вас… Сами не сдохнете, я вас отравой полью.

Страстными и порывистыми движениями эта неординарная женщина вгоняла лопату поглубже, цепко выхватывала сорняки и откидывала в сторону.

Туша сидела рядом и меланхолично копала ямку. Безучастный вид кошки говорил о том, что копание ямки ее совершенно не интересует, и она сидит здесь просто за компанию, а мысли ее далеко-далеко. Иногда на Тушу падали сорняки, и тогда она встряхивалась, возвращалась к действительности и начинала лапкой выбивать шерсть.

Веро, попятившись, укрылась за беседкой — там и нашла Хорошую. Хорошая поливала цветы. Вернее, шланг лежал рядом, заливая все на своем пути, а Хорошая стояла на коленках и отковыривала от декоративного горшка ракушку.

— На память, — объяснила она, пока Веро, скача между грядками, как лягушка, старалась воду выключить.

Потом Веро встретила Лошадь. Прижав к себе уши и хвост, подобравшись и думая, что она так выглядит незаметнее, Лошадь бессовестно жрала клубнику. Мордой она раздвигала листья, выбирала самые спелые ягоды и втягивала их в себя как пылесос. Ящики, которые надо было перевезти, стояли нетронутыми.

Веро вернулась к Принчипессе и устало опустилась рядом. Принчипесса, зарывшись в траву, спала.

«Работнички», — подумала Веро, и в первый раз в ее душе шевельнулось что-то вроде понимания к Росомахе.

Через час Росомаха дала отбой.

— Там курица на кухне. Спать будете в комнатах по соседству.

Томми уснул, едва переступив порог. Упал на стул без слов, без сил, и только губы слабо прошептали «Мама…». Максимильян, кряхтя, поволок его в комнату. Хорошая, между тем, матерясь, искала на кухне курицу. Буржуй упорно делал вид, что рассматривает что-то за окном.

За окном стояла Лошадь и с вожделением смотрела на Хорошую — вдруг та все же найдет курицу.

Не дождавшись конца истории, Веро с Принчипессой поплелись спать.

— Разве лошади едят куриц? — безучастно спросила Принчипесса.

Но Веро уже ничего не слышала. Рухнув на кровать, она сразу же провалилась в сон, и даже запах псины, приползшей к ней под бок, не смог разуверить ее в том, что спать — это счастье.

Глава 2

Проснулась Веро посреди ночи, оттого что кто-то тыкался в нее мокрым носом.

— Буржуй! Прямо в шею! Фу-у-у…

— Фу не фу, — сонно пробормотал пес, — а я не виноват, что тут тесно.

Развалившись, он занимал полкровати, подмял под себя одеяло и все время толкался. Веро приподнялась, потрясла головой и тупо уставилась на собаку.

«Надо бы его подбросить к Принчипессе».

Буржуй довольно заурчал и перевернулся на другой бок. В темноте он казался особенно крупным.

«Ладно, — поморщилась Веро. — Схожу сначала водички попить».

Кое-как одевшись, Веро поплелась туда, где в череде обрывочных воспоминаний Хорошая искала курицу. Сделав несколько шагов, она налетела в темноте на дверь, распахнула ее и оказалась на улице.

В лицо дунул теплый ветер. Веро зажмурилась от удовольствия. Это была чудесная ночь. Дивная ласковая ночь, какая бывает в середине июля, когда переполняет счастье оттого, что впереди еще половина лета.

Ей вдруг очень захотелось с кем-то поговорить. Душа жаждала поделиться счастьем, значит, надо было кого-нибудь разбудить…

Веро медленно спустилась со ступенек и неожиданно наткнулась на Лошадь. Поджав под себя ноги, Лошадь спала у крыльца, возвышаясь величественно, как скульптура благородного скакуна. Веро даже остановилась полюбоваться, так контрастировал ее прекрасный образ с хамоватой кобылой накануне.

— Лошадь! — обрадовано распахнула объятия Веро и, опьянев от воздуха, почти свалилась на нее со ступенек, — Лошадь!

— Я сплю… — недружелюбно отозвалась Лошадь.

— Да ладно тебе, — Веро тут же улеглась рядом и посмотрела на небо, усыпанное звездами. — А ты проснись! Смотри, какая ночь! Может, тебя почесать? Вон, у тебя шерсть на гриве скаталась.

Лошадь открыла один глаз, и этот глаз был непоколебим.

— Меня нет.

Стало ясно, что если Веро поднажмет и Лошадь откроет второй глаз, то приятная беседа все равно не завяжется. Образ скакуна развеялся, и оказалось, что это та же недавняя Лошадь, что без стыда жрала клубнику на хозяйской грядке.

«Клубника!» — с восторгом подумала Веро и, поднявшись, старательно вытерла руки о штаны.

–Слушай, дорогая, ты бы помылась, а? Я бы не сказала, что от тебя розами пахнет. Хочешь, помогу? Шланг принести?

Лошадь закрыла глаз. Разговор был окончен.

«Клубника, клубника! — воодушевленно огляделась Веро, и ей показалось, что воздухе запахло чем-то сладким. — Кажется, клубника была за домом».

Став на цыпочки, Веро тихонечко обошла дом.

За домом зеленели грядки. Веро несколько раз прошлась туда-сюда, высматривая клубнику. На грядках симметрично были высажены саженцы деревьев — однолетних, что поменьше ростом, и двулетних, заметно крупнее. Клубники не было. Рядом лежало ржавое ведро. Веро перевернула его и села. В задумчивости зажевала петрушку. Полная луна как фонарь освещала огород. Теплый ветерок обдувал лицо. Где-то в кустах ненавязчиво трещали цикады. Лучше бы Росомаха телят разводила — однолеток или двухлеток — их хотя бы по загривку приятно потрепать, они в ответ руку лизнут, а что толку в саженцах… Подумав еще раз про загривок, Веро мысленно передала привет Лошади и снова вытерла руки о штаны.

Вдруг за кустом сирени раздались какие-то шорохи. Словно кто-то что-то ел, и ел с большим аппетитом. Стараясь не шуметь, Веро поднялась на цыпочки, раздвинула ветки и замерла, гоня прочь досадные слова, которые тут же в очередь выстроились.

Очертания были неточные, но образы заманчивые. За кустами росла роскошная ветвистая яблоня, а на ее пригнутых к земле ветках висели большие сочные яблоки. А досада была в том, что пахло не то сеном, не то навозом, но под деревом стоял теленок и объедал ветки. И что тут скажешь? Яблоню он первый нашел.

«Двухлетка, — сразу мелькнула в Веро мысль, — или однолетка. Но крупная. Как сердце чувствовало. Скотина… Аж глаза закрыл от удовольствия».

Теленок был здоровый, упитанный, с блестящей черной шерстью и белой звездой на лбу. По звезде Веро определила, что парень одаренный и место у яблони просто так не уступит.

«Гаденыш, — обиженно шмыгнула она носом, — пока он себе брюхо наполнит, утро наступит».

Но впечатления на этом не закончились — земля задрожала, кусты заходили ходуном, и откуда ни возьмись навстречу теленку выскочили два маленьких пони. Пушистых и очень милых, словно пара белых рукавичек.

Лошадки воровато огляделись, закивали головами, приветствуя теленка, и тихонько заржали. Теленок тут же насторожился, пошевелил ушами и сказал лошадкам:

— Тс-с-с…

Те примолкли, подбежали и с довольным чавканьем стали подбирать разбросанные по земле яблоки. Тыкались носом в траву, фыркали от удовольствия и боками задевали теленка. Тот начинал ворчать, как старший брат, радел за дисциплину, но самые спелые яблоки незаметно в их сторону откатывал.

Теплый летний воздух стал прохладнее, скоро должно было светать, но никто и не думал расходиться. Веро, зевнула, и, решив, что ей пора возвращаться, стала осторожно пятиться назад. Вдруг земля снова ходуном заходила. Лошадки насторожились. Из-за кустов наперевес с ружьем выскочил, видно, хозяин этих лошадок. Веро так решила, потому что он быстро всех оглядел, признал своих, сдвинул брови и прошипел строго:

— Та-а-ак!..

Грозно сложив на груди руки, Лошадник незаметно бросил взгляд по сторонам. Он не то чтобы их ругать собирался, он беспокоился, чтобы их тут всех вместе облава не накрыла.

— Я сказал — та-а-ак!.. Вы совсем обалдели?! Позорите меня, по чужим огородам шастаете! А если кто увидит?!

Лошадки оторопело на него уставились, не ожидая нагоняя, а потом взвизгнули как барышни и, задрав юбки, прыгнули в кусты. Решив, что навел хоть какой-то порядок, Лошадник одобрительно хмыкнул и перевел взгляд на теленка. Тот даже не шелохнулся. Так и стоял, жуя яблоко. Откровенно чавкал, ничего не боялся, и на морде у него было написано явное обожание к Лошаднику. Он у хозяина в любимчиках ходил, это сразу было видно. Они даже в чем-то похожи были. У Лошадника была такая же крепкая, как у теленка, шея, небрежная щетина и бесстрашный взгляд голубых глаз. Такой знакомый взгляд, словно его Веро еще у кого-то видела.

— Не стыдно, Григорий?! — донеслось до Веро. — Сам-то поел, а вернешься, как подругам-коровам в глаза смотреть будешь? Думаешь, они не узнают, по каким ты огородам шатался?! Это же женщины! Так что жуй не жуй, а хотя бы по яблочку девушкам насобирать надо.

После этих слов, Лошадник достал из кармана мешок, хорошенько его встряхнул, и еще раз оглядевшись, принялся яблоки собирать.

…Веро не смогла сдержать улыбку. Ей вспомнилось, как однажды в конце дня на кухню заявилась Хорошая. Постояла, оценила обстановку и также деловито достала мешок. В углу стоял ящик с залежалым хлебом, его по вечерам со всем мусором выбрасывали. И вот тогда Хорошая, не смущаясь, подошла к этому ящику, села на корточки и стала хлеб в мешок перекладывать.

Веро как сейчас видела: Робертино только что последнюю сковородку на полку поставил. Заметил Хорошую, снова взял сковородку, победно по ней ударил и, сам не веря, что так удачно случай подвернулся, направился к Хорошей. Та уже почти полностью мешок набила, когда ей Томми испуганно посвистел. Она быстро вскочила, прижала к груди мешок и бесстрашно взглянула на повара.

— Это уткам… — сказала она.

Робертино, замахнувшись сковородкой, замер. Губы его дрогнули, сковородка выпала из рук. Цзын…

–…уткам на пруду, в парке, — не опуская взгляд, повторила Хорошая. — Их там целый косяк зимует. Худые все.

Робертино молчал, наверное, еще секунд тридцать. Потом, чтобы не терять лицо, неодобрительно хмыкнул, поднял сковородку и с силой зашвырнул ее в мойку. Снял фартук, хлопнул дверью и пошел домой, ни с кем не прощаясь. А потом каждый вечер на лестнице оставлял пакет с остатками хлеба, на котором было написано «Для уток и любой другой живности» и всегда страшно ругался, когда говорили, что это он…

…Еще раз улыбнувшись, Веро сделала шаг назад. Ждать, когда теленок будет сыт и коровам гостинцы насобирают, сил уже не было. К тому же Лошадник достал второй мешок и стал набивать его без видимых угрызений совести. Засыпая на ходу, Веро попятилась назад, размышляя, почему яблоки с чужих огородов такие сладкие — замешкалась, потеряла бдительность и наступила на железное ведро.

Ба-а-ах!!!

Это прозвучало таким громом, что у всех собравшихся душа ушла в пятки. Особенно теленок перепугался — он сел на задние лапы, выронил недоеденное яблоко и в ужасе сказал «Му-у-у…».

Первым в себя пришел Лошадник, у него все яблоки из мешка высыпались, ему все по-новому надо было начинать. Он был страшно зол.

— Белки, — жестко бросил он, выхватил ружье и перезарядил ствол.

«Мама…» — сразу вспомнила Веро адрес, куда все бросаются в минуту кризиса. Но в испуге еще больше замешкалась, засуетилась, и, запутавшись, рухнула в траву. Мгновения не прошло, как над ее ухом раздалось какое-то сопение.

«Фу-у-у… — успела подумать Веро, — запах такой же, как от Буржуя».

Дыхание стало ближе. Веро обхватила голову руками, но это ее не спасло. В ту же минуту по ее затылку, по волосам смачно прошелся мокрый шершавый язык.

— Григорий, нельзя!

Веро сильнее обхватила голову, не зная, как расценивать этот, в общем-то, дружеский жест, и только затылком чувствовала, что на нее смотрят. Тишина стояла звенящая, мысли в голову лезли всякие. Например — благополучно ли она упала и культурно ли лежит.

«Надо вставать», — уныло подумала Веро и приподнялась. При этом Веро беспрерывно моргала, кажется, падая, она глазом на сук налетела.

Лошадник терпеливо ждал.

Сложив на груди руки, очень строго, так же как недавно с лошадками разговаривал, Лошадник готовил вопросы, и Веро не торопилась подниматься, понимая, что отвечать придется.

Наконец, она подняла голову и оказалась нос к носу с Лошадником.

Оглядев друг друга порядочно, оба поняли, что ситуация щекотливая и объяснения избежать не удастся. Лошадник смотрел на Веро своим прямым светлым взглядом, а Веро хорохорилась, изображая независимость, но глаз с каждой минутой припухал все сильнее, и, пока дело не дошло до фингала, надо было сворачивать беседу.

— Ты кто? — успела первой спросить Веро. Как правило, она с незнакомцами на «ты» не переходила, но волосы от Григория еще не просохли, а с Лошадником, понимая обстоятельства, они все так же говорили шепотом. Это сближало.

Теленок тоже не собирался оставаться незамеченным. Он неуклюже топтался, шумно и застенчиво обнюхивал Веро и тыкался в нее носом, стараясь произвести впечатление.

— Григорий, фу!

Лошадник вдруг поднял с травы яблоко, вытер его о рубаху и, словно извиняясь за теленка, протянул Веро.

— Попробуй, какое вкусное… — сказал он, как будто это все объясняло.

Веро не стала ждать, когда второй раз предложат, это же не замуж зовут, и с благодарностью взяла яблоко. Торопливо надкусила, почувствовала, как сок брызнул во все стороны и пальцы тут же стали липкие. Она невольно закрыла глаза — да, это были те самые яблоки, что растут только по ночам и только в чужих огородах.

— Ты сама-то кто будешь? — услышала Веро и вновь спустилась на землю. Вытерев ладонью подбородок, она открыла глаза и уставилась на Лошадника.

Лошадник, пока Веро яблоко жевала, взгляда с нее не сводил.

— Я… — запнулась Веро и задумалась, не зная, как объяснить понятнее, — я… Мы здесь, в общем, забор красим.

Лошадник на минуту замер, будто себе эту картину представил, а потом с шумом выдохнул и опустился на траву.

— Какое облегчение, — пробормотал он расслабленно и вытянул ноги.

Веро потопталась и тоже села.

Оказалось, что Лошадник приходится Росомахе племянником и живет неподалеку. У него большое имение, в хозяйстве почти сто голов скотины, а Григорий у него что-то вроде собаки.

При этих словах Григорий приподнял ухо и согласно кивнул. Он уже наелся, попривык и лег подремать, положив большую голову на колени Веро. Веро сначала не знала, как к этой голове подступиться, но потом приноровилась и стала ухо теленку трепать. Ухо было холодное, жесткое и забавно загибалось, Веро его разгибала, а оно снова загибалось, а Григорий от такого внимания млел и уже был готов за Веро на край света идти.

Лошадник тоже никуда не торопился — он прилег на траву, мечтательно запрокинул голову в небо, и ему было в охотку поболтать с кем-то.

— Она меня неделю назад попросила забор покрасить, а я не могу, у меня три коровы должны отелиться.

«О, это к нам… — подумала Веро и тоже в небо посмотрела. — У нас, чтобы не работать, тоже на все есть причина».

— Она же мне и мать и отец, — продолжал рассказывать Лошадник, — она меня с детства одна растила. Как ей сказать, что я не могу забор красить?

— А почему ночью-то?.. — напомнила Веро про яблоки. — Своих, что ли, нет?

Лошадник взял яблоко, посмотрел на него с уважением и, подбросив вверх, ловко поймал.

— Свои-то есть, но эти яблоки — чистый мед. Мне надо завтра скот на дальнее пастбище перегнать, и, чтобы коровы не упрямились, я им лакомства на дорожку беру. С этими яблоками они у меня долго будут послушными. Но забор-то я не покрасил, и смотреть тетке в глаза днем мне стыдно… А ночью не так стыдно. Да, Григорий?

Григорий снова кивнул. Веро уже научилась разбираться в настроениях теленка и понимала, что Григорию вообще никогда не стыдно. Он просто так кивнул, чтобы хозяина поддержать.

К ошейнику теленка был прицеплен блестящий камушек с выгравированной цифрой один. Он висел как медаль, и, чтобы не уснуть, Веро, играясь, все время этот камушек теребила.

— Зачем это? — зевнула она.

— Так племенной же, — удивился Лошадник, — первый, самый главный. Я ему недавно этот номер повесил. Хотелось его чем-то особенным порадовать, а мне как раз тетка камушек подарила. У меня у каждой коровы есть медаль с номером. У нас после конфуза в королевской семье это свято — всем детям при рождении медали вручают.

Веро, чтобы не заснуть, решила съесть еще яблоко, но до яблока было не дотянуться, на ней недвижимо лежал Григорий.

— А что там в королевской семье произошло? Ну, что? Ну, не местная я…

Лошадник, принимая объяснения, удовлетворенно кивнул, поднял яблоко и, вытерев о рубаху, протянул Веро. Он был так рад, что забор красить не придется, что подробности не расспрашивал. Все больше сам рассказывал.

История, рассказанная Лошадником

Однажды темной ночью, накануне лета,

Дождь с небес обрушился и затопил полсвета.

Дождь шел весь понедельник, лил с ночи до утра,

Размыл мосты, дороги, везде была вода.

А в старом знатном замке накануне лета

Король бродил по залам без сна и без обеда.

Не знал, за что хвататься. Как раз в ночь с понедельника,

Ни раньше днем, ни позже днем, он ожидал наследника.

И даже мышки тихо, тоже без обеда,

Были полны сочувствия к королевским бедам:

Ведь повитуху где-то в дороге затопило,

У Короля от страха в груди передавило,

В опочивальне выше жена его кричала,

Король налил в стакан коньяк… И сразу полегчало…

Он пил во тьме со свечкой — еще одна из бед.

В замке той же ночью выключили свет.

…И только громко-громко дождь стучал по крышам,

И было даже страшно королевским мышам…

Все слуги разбежались, и лишь на кухне где-то

Кухарка добросовестно жарила котлеты.

Король налил по-новой, хлебнул на ход ноги,

И ринулся на кухню.

Там только пироги

Кухарка собиралась поставить на дрова.

Всплеснув руками, вскрикнула, увидев Короля.

Все пироги упали (и мышки были рады).

Король изрек суть дела, пообещав награды.

Кухарка не сдержалась, воскликнула: «Как я?!

Я жарю вам баранину, пеку вам трюфеля.

Но принимать же роды?! Тому я не обучена!!!»

Король сказал: «Иди наверх, научишься по случаю».

Сказал и пошатнулся… рука его дрожала…

Там этажом повыше жена его рожала.

Как ни клялась кухарка, но было все без толку —

От Короля разило, хоть полезай на елку…

…Тот метод снятия стресса ей был совсем не чужд —

Она взяла бутылку для кулинарных нужд,

Хлебнула из бутылки. Никто не ожидал —

То был не ром, не бренди, а виски «Чивас Регал».

Она взяла бутылку в покои Короля,

Себе еще налила (и мышкам налила).

Потом закрыла двери и через два часа

Пустила в эти двери обратно Короля…

…Он истомился очень, и больше он не пил.

И только очень-очень судьбу благодарил.

А, подойдя к кроватке, откинул полотенце:

Там вместо одного лежали два младенца.

«Как два?! — вскричал, хватаясь за голову, Король.

— А кто из них наследник?! Ты мне сказать изволь!»

«Я в счеты не вступала! Не знаю, кто наследник!

Я знаю, что с утра был точно понедельник!»

И громко хлопнув дверью, ушла к своим котлетам.

Пришла к себе на кухню и там упала где-то…

…Король вздохнул печально в тот странный понедельник:

«Кто первый? Кто второй? И кто теперь наследник?»

Веро вежливо помолчала. Подумала, как она завтра это всем пересказывать будет.

— А что, своими словами нельзя было? Обязательно в стихах надо?

— Это у нас фольклор такой, — объяснил Лошадник, — при пересказе обязательно рифма требуется. Чтобы точно было понятно, почему у нас в Королевстве традиция всем младенцам медальки с номером вешать. Я еще дальше пошел: у меня и коровы, и гуси, и овцы пронумерованы. Но это больше для того, чтобы, когда Главный Министр в наши края наведается, я точно знал, сколько он у меня животных угонит. Он к моим коровам особенно неравнодушен, недели не пройдет, чтобы не явился. Скотина… И так пьет и ворует без меры, а все мало, никак не может мимо чужого добра пройти.

— А что сильно пьет? — переспросила Веро, но уже больше из вежливости. Ее беспокоил Григорий, его пора было будить, животное не подавало никаких признаков жизни.

— Ты что его никогда не видела? Ничего, посмотришь. Он как раз завтра собирался приехать, я потому скот на дальнее пастбище и гоню. Как увидишь глаза опухшие — считай, пред тобой Главный Министр.

Веро тоже незаметно глаз потрогала. Кажется, он стал немного припухать…

Расстались они, уже когда соловьи запели.

Лошадник проводил ее до дома, и Веро даже помнила, как он сказал на прощание, чтобы она лед к глазу приложила. А до этого ей пришлось долго обниматься с Григорием и обещать, что да, конечно, она его не забудет.

Последним воспоминанием была Лошадь. Веро это точно запомнила. Лошадь стояла у крыльца недовольная и почему-то запряженная, а вокруг нее бешено скакали белки. И вот, глядя на белок, Веро стало по-настоящему страшно. Она подумала, что уже дошла до той черты, дальше которой ходить не надо.

Веро потрясла головой, поднялась по ступенькам, зашла в дом. Плотно затворила за собой дверь. Глубоко вздохнула. Сделав несколько шагов вслепую, нашла комнату, потом кровать, нащупала там Буржуя и рухнула рядом.

Обняла собаку в благодарность, что он хоть немного подвинулся.

И уже засыпая, в открытое окно Веро услышала голос Росомахи.

Та, кажется, с белками говорила…

Глава 3

Проснулась Веро оттого, что в лицо ей светил яркий луч света. Она медленно села в кровати и огляделась.

Что-то было. Что-то определенно было…

В комнате стоял ужасный беспорядок: скомканные одеяла, упавшая на пол подушка и тапочек у двери — все говорило о том, что те, кто проснулись до нее, продолжали пребывать в замешательстве.

Конец ознакомительного фрагмента.