Мулета для скрипки. Родителям, учителям и подросткам

Вета Ножкина

Как становятся взрослыми? Как в человеке укладываются понятия чести, достоинства, искренности, дружбы и любви? Как в жизни постигается наука отношений с ровесниками, учителями и родителями? На эти вопросы даёт ответ роман о подростках «Мулета для скрипки». Мулета – это красная ткань, которой тореадоры машут перед разъярённым быком. Мулета – это наша жизнь, события которой запутывают, интригуют, обезоруживают, но помогают сделать выбор. Книга предназначена для широкого круга читателей.

2. Семья Хандошкиных

В домах старой постройки квартиры называли хрущёвками. Они были похожи друг на дружку, различаясь лишь количеством комнат. Считалось, что трёхкомнатная квартира доставалась счастливчикам. Такими счастливчиками была семья Хандошкиных, состоящая всего из трёх человек. И по квадратным метрам им полагалась двушка, что значило — двухкомнатная. Но Евстафию Ивановичу, как служащему филармонии, как творческому работнику, по закону требовался отдельный кабинет.

Стандартная трёхкомнатная, скромно, но со вкусом обставленная, со множеством тканевых накидок — на стульях, диване, кресле больше напоминала портновский салон, нежели квартиру скрипача-альтиста филармонии. В прихожей, рядом со шкафом-трюмо, стоял безрукий манекен, на который, прямо на голову Евстафий Иванович накидывал то плащ, то пиджак, то пальто, возвращаясь домой. Клавдия не обращала внимания на причуды мужа, и каждый раз спокойно снимала с манекена одежду и, встряхнув, размешала её аккуратно, просунув пластмассовые плечики в рукава, уже по своему усмотрению. В зальной комнате Клавдия устроила настоящую портновскую мастерскую, здесь была и ширма для переодеваний приходящих заказчиков, а чаще — заказчиц, и огромное, почти во всю стену зеркало, и здесь же располагался уголок со швейной машинкой.

Одна из комнат принадлежала молодой девушке — подростку, долгожданной и единственной дочери Евстафия Ивановича и Клавдии.

Инна стояла спиной к дверному проходу и увлечённо играла на скрипке. Волосы Инны, собранные на затылке в шишку, оголили худенькую шею, переходящую в силуэт тонкой кости. Девушка играла музыкальный фрагмент, сбиваясь, начиная сначала — и так помногу раз. Итак, это Инна.

Пятнадцать лет назад Евстафий Иванович вначале расстроился, что родился не сын. Угроза шла для всего рода скрипачей Хандошкиных. Но потом решил — дочь непременно должна стать скрипачкой. И в честь известной скрипичной дивы тех времён назвал её Ванессой. Супруге имя не понравилось, но перечить своему талантливому мужу Клавдия не стала, и звала дочку то Инной, то Ниной, а как рассердится — Инессой.

Сам Евстафий Иванович был уверен, что традиции семьи — это главное. Его прапрадед был известный скрипач, его дед был скрипач, его отец был скрипач. И его дочь должна стать скрипачом.

Около силуэта девушки можно рассмотреть часть комнаты творческого подростка — перед Инной пюпитр с нотной партитурой «Марш Тореадора» Ж. Бизе. В ширину комнаты — сбоку слева диван, стол, на котором лежат грудой нотные альбомы, здесь же на столе по центру кусок синего драпа, на который Инна после репетиций укладывает скрипку, справа книжный стеллаж, впереди, перед девушкой, окно с лёгкой газовой портьерой, сквозь которую видно горы.

Инна любила смотреть на горы, и когда исполняла произведение — вглядывалась туда — далеко вдаль, и ей казалось, что горы тоже умеют слушать музыку.

В традициях семьи не принято было запирать двери в комнаты, и потому во время репетиций музыкальные пассажи наполняли всю квартиру. И не только.

Клавдия в основном была занята своими швейными делами, но внимательно слушала игру за стеной, и в такт музыке делала живульку на ткани на портновском манекене. Вот, как и сейчас.

Раздался звонок в дверь. Клавдия его услышала не сразу. Звонок повторился. Клавдия воткнула иголку в игольницу, встала, и, держась за спину, прошлёпала тапочками-шлёпками в прихожую и открыла входную дверь.

— Сафа, ты опять ключи дома забыл…

Надо сказать, что Клавдия и своего мужа называла так, как ей вздумывалось в определённых ситуациях.

Евстафий улыбнулся, чмокнул жену, и как обычно, накинул на манекен верхнюю одежду:

— Что ключи?! Что — ключи?! Клава! Мне дали первую партию в «Травиате»!

Евстафий взбудоражено скинул обувь, шаркая туфлей о туфель. Всё это время за стеной звучали скрипичные упражнения, поэтому Евстафий с громких возгласов перешёл на полушёпот:

— Я сыграл убедительнее всех!

— Савушка! Я была уверена, что это так и будет… Мой руки, я пойду накрывать. Инну позови.

Евстафий, крадучись, подошёл к распахнутой двери комнаты дочери, прислонился к косяку, слушая и тихонечко тарабаня пальцами в такт произведению, и — по окончании игры, прошептал:

— Ванесса… Ванесса… Царевна моя…

Инесса обернулась. Увидела отца. Улыбнулась:

— Папка!

Инесса положила аккуратно, но быстро, скрипку и смычок на ткань на столе и кинулась в объятия уже зашедшего в комнату отца.

— Ванесса! Мне дали-таки!… — Евстафий поднял указательный палец вверх и восторженно заиграл глазами.

— Папка! Вот здорово! Я же говорила, я же говорила…

Инесса прижалась к отцу, и оба они, радостные плюхнулись на диван. Отец обнял за голову дочь, поцеловал в волосы и проговорил, еле сдерживая слёзы:

— Ну, и что, что поздно, ну и что… Твой великий прадед и не предполагал, как это сложно — добиться признания в наше время. Я столько лет, столько лет доказывал, доказывал…

Евстафий немного отстранил дочь, заглянул ей в глаза.

— Ты, дочка, обязана стать великой скрипачкой, чтобы род Хандошкиных не прервался. Ты учись, дочка, учись, мне для тебя ничего не жалко. Хочешь хорошую скрипку — на! Как тебе, кстати, твоя примавера?

— Пап! Отличная скрипка! — Инна посмотрела в сторону лежащей на столе скрипки.

— Это, конечно, не Вийом… Через год закончишь школу, поступишь в консерваторию, а я всё сделаю, чтобы ты там училась. Ты будешь знаменитой! Ты будешь играть для лучших залов мира! Я же тебе не зря дал имя — Ванесса!

— Кроме тебя, пап, меня всё равно так никто не называет.

Из другой комнаты раздался голос Клавдии:

— Инночка! Савушка! Я накрыла! Обедать идёмте!

— Дочь моя! — Евстафий вздохнул и снова притянул к себе, обнимая, Инессу, — Мы — потомки самого Хандошкина! Он ещё при Екатерине Второй был камермузыкантом! Разве мог я тебя, свою принцессу, назвать по-другому…

Евстафий закрыл глаза, представляя стародавние времена, на ходу придумывая и обсказывая увиденное:

— Концертная зала императрицы Екатерины-II…

Оркестровые музыканты стоят навытяжку перед сидящими слушателями — свитой. В первом ряду величественно восседает Екатерина-II. Она одобрительно кивает. К центру оркестра выходит невысокого роста музыкант с альтом в руках. Следом за музыкантом идёт распорядитель, останавливается, не доходя до центра, и объявляет:

— Иван Хандошкин. Концерт для альта с оркестром, цэ-дур.

Музыкант кланяется. Взгляд его в поклоне поднимается на Екатерину-II, та кивает разрешительно головой.

Иван Хандошкин поднимает альт на плечо, взмахивает смычком. Вместе с основной партией альтиста, и по его взмаху начинает играть и оркестр.

— Музыка — «Концерт для альта с оркестром» композитора Ивана Хандошкина, — дирижируя руками, с закрытыми глазами, будто находясь в ином измерении, Евстафий начинает напевать партию альта.

— Сафа, Инна, сколько можно звать? — уже у порога комнаты прервал творческие фантазии голос Клавдии.

— Идём-идём… — почти одновременно произнесли папа с дочкой, и рассмеялись.