Путь домой через бездну

Виктория Болле (2024)

В мире, где жизнь человека ничего не стоит перед лицом тоталитарного государства, судьба Иоганна, волга-немца, звучит как гимн человеческому духу. Родившийся в мрачные времена сталинских репрессий, он проходит через круги ада: от насильственного вырывания из родных мест до невыносимых условий трудовых лагерей. Это рассказ о потерях и боли, о крепости духа и о непоколебимой воле к жизни. Иоганн стал свидетелем и непосредственным участником событий, навсегда изменивших ход истории. Его голос проникает сквозь десятилетия, напоминая о тех, кто не может рассказать свою историю. Эта книга — не просто воспоминания о выживании; это памятник несгибаемости духа человека перед лицом нечеловеческих испытаний.

1

Декабрь 2006, Германия

Холодное утро четверга в дождливом декабре, незадолго до рождественских праздников — люди собрались на кладбище, чтобы проститься с покойной. Из серых облаков просачивался тихий дождь, но зонты оставались закрытыми — в знак протеста против непогоды, не как укрытие.

Я тоже стоял там, смотря с грустью на гроб, который опускали во влажную землю. Мое сердце кровоточило. Понимание смерти моей жены было тяжелым бременем. Я все еще здесь, а ее уже нет. Она ушла первой, оставив меня пережить ее похороны в одиночестве.

Моя жена ушла мирно, после пяти лет болезни, так же неприметно, как жила все свои восемьдесят лет. Месяц назад мы отметили её 80-летие, после которого её состояние ухудшилось. Через две недели она впала в кому, и наши дочери не отходили от её кровати. Мы все знали, что это её последние дни.

Вечером Ольга, моя младшая невестка, укрыла её и села рядом, внимая неровному дыханию и сопротивляясь сонливости. В комнате горел только тусклый свет от настольной лампы, царила тишина.

На следующий день, к обеду, дыхание прекратилось. Моя жена, спутница жизни на протяжении шестидесяти лет, ушла в тот декабрьский день.

Весть о её смерти распространилась быстро. Наши дети и внуки собрались в маленькой двухкомнатной квартире и с красными от слёз глазами смотрели на спокойно лежащее тело. В квартире царила тишина, почти никто не шевелился.

Позже мои дочери начали суетливо звонить и листать телефонный справочник, пока наконец не пришел агент похоронного бюро и забрал тело моей жены. Похороны были назначены на следующий четверг.

Теперь все собрались, чтобы проститься с усопшей навеки. Я первым медленно подхожу к могиле моей жены, опираясь на трость в мои восемьдесят четыре года. Мои дети не поддерживают меня, уважая мое желание идти самостоятельно, ведь я все еще могу передвигаться сам.

Перед тем как согнуться за пригоршней земли, я смотрю на собравшихся: наших детей, внуков, правнуков, их семьи, друзей, родственников… Они заполнили тропинки и пространства меж могил. Их много, и это глубоко меня волнует. Легкий дождь стекает по лицам, смешиваясь со слезами скорби.

В передних рядах, сквозь слёзы, скорбит моя младшая дочь. Она много времени провела рядом с мамой, заботясь о ней в последние годы. Это тяжёлое испытание для неё и для каждого из наших десяти детей, которые без исключения пришли проститься.

Большинство тихо плачет про себя. Похороны, казалось, принадлежали священнику, пока мой вид — старика с опущенной головой у могилы супруги, не вызвал общую боль. На их лицах — глубокая скорбь и сочувствие, охватывающие каждого.

Присутствующие следят, как я достаю маленькую лопату из кучи земли. Наполнив её доверху, я на мгновение задумываюсь перед могилой, затем наклоняю лопату и медленно сыплю землю. Звук земли, падающей на дерево гроба, проникает прямо в душу.

Я повторяю всё это трижды. Очень медленно отхожу в сторону и молча стою рядом с одним из сыновей, глядя на пустое место рядом с могилой моей жены. Я сдерживаю слёзы, наблюдая, как все гости прощания следуют моему примеру. Мужчины подходят к могиле и бросают горсть земли на крышку гроба, женщины опускают розы в гробницу.

Это семейная могила, которую я приобрел для моей жены, а позже и для себя. Когда я умру, через два, три или даже десять лет, мы оба вновь соединимся здесь на вечность. Ужасное чувство охватывает меня при мысли, что я смотрю на собственную могилу.

Надо мной шумно кружат вороны, их крики сливаются с приглушённым стоном моей младшей дочери. Я смотрю на своих детей, на моих сыновей и дочерей, их детей, внуков, и вся моя жизнь проносится перед глазами.

Я вижу маленького мальчика, который всегда был в беде, боролся за жизнь каждый день и прошёл через много радости и боли, чтобы стать тем стариком, что стоит здесь сегодня.

Мои мысли летят в далекий край, туда, где находится моя утраченная родина, в Мангейм. Не в процветающий город в Баден-Вюртемберге, город на немецкой земле. Нет, на российской земле Автономной Социалистической Советской Республики Немцев Поволжья АССРНП. Это густонаселённый большой колхоз кантона Гнаденфлур на реке Караман. Здесь смешанные леса сменяются южными травянистыми степями. На северо-западе Волга образует естественную границу. На юге граница проходит по Сталинградскому району, на востоке и северо-востоке — по Самарской и Саратовской областям с их многочисленными русскими поселениями. Церковь возвышается посреди колхоза, её колокол звенит несколько раз в день, как будто предупреждая об опаснисти. Здесь моя родина, здесь я родился!

Люди здесь, переселенные немцы, дружат с соседями и торгуют с ними. Они успешно ведут сельское хозяйство, ухаживают за скотом и землёй, получая богатый урожай и быстро строят заводы для обработки продукции.

Они адаптируются к местному климату, где короткие весны требуют засева полей в течение нескольких дней, чтобы семена проросли, сохранив влагу для роста зерна. Пропустив это время, урожая не будет.

Решения принимаются собранием поселенцев и обязательны для всех, их исполняет избранный старейшина. Это уникально для аутократической Российской империи, где крестьяне были правами ограничены.

Каждая немецкая колония имеет семилетнюю школу, где обучение до четвертого класса ведется исключительно на немецком языке. Начиная с пятого класса, также преподают русский.

Особое уважение уделяется религии. Колонисты часто ходят с семьями в церковь, обучают детей Божьему слову и остаются верными своему христианскому вероисповеданию. У них есть свои обычаи, которые они привезли из своей далекой родины в чужую страну. Народ живет в мире и согласии по божественным законам, не только между собой, но и с соседями.

Начало Первой мировой войны ознаменовало трудности для поволжских немцев, а Октябрьская революция дала старт тяжелым временам и политике уничтожения немцев в стране.