Измена. Меня больше нет

Виктория Брежнева (2025)

— Ты совсем перестал навещать нас. Наш сын забудет твое лицо. Думаю, что я не буду обязана объяснять и рассказывать ему уже взрослому, почему отец выбирал работу. — Я для вас всё это и делаю. Невозможно совмещать работу и семью, будь это так, то пол нашей страны уже бы бесились с жиру. — муж отвернулся, напоследок окинув меня надменным взглядом. — Да и посмотри на себя. — О чем ты?! — да все я понимала. Быт изматывает, уход за кожей, одеждой, прической встает явно не на первое место. А если посмотреть с другой стороны, то он, как глава семьи, как любящий человек, мог просто пару часов уделять нашему малышу и давать мне свободное время. — Каблуки, платья, макияж. Ты точно помнишь, что это такое? Моя женщина не должна выглядеть подобным образом. — он с ненавистью бросил чашку в раковину, едва не забрызгав всю кухонную зону кофе. — Аккуратнее. — Да? Мне сидеть даже противно с тобой.

Глава 7

— Я думаю, что стоит рассказать моей невестке о твоих планах на жизнь. Как ты считаешь, рада она будет? — отец пренебрежительно посмотрел на меня, скинув горячий пепел с толстой сигары.

— Не время.

— Знаешь, я тебя не так воспитывал. Не думал, что ты таким станешь.

Густые седые усы отец опустил уже лет десять назад, тогда мать нас оставила. Старая качалка скрипом парализовала мысли, напоминая о прошлом, чём-то болезненном.

Будто посланием свыше было встретить Аделаиду, в момент потери. Дом остался прежним, во многих комнатах даже пыль не вытирали, всё на своих местах: живое детство, глупая юность — здесь. Памятью служил сад, который я приговорил к сносу через месяц.

— Захотел посмотреть в последний раз?

— На сад?

— На старика, на наш дом.

— Наш дом давно под снос пора, сад тоже. Следить ты за ним не можешь. Персонал разгоняешь, ни один садовник с тобой не ужился. Ты пойми, я как лучше хочу.

— Ты не путай. Это дом не твой, под словом «наш», я подразумеваю себя и мать. Видела бы она тебя сейчас, от стыда бы сгорела.

— Зачем ты так, отец.

— Как жаль, что мои годы лучшие прошли, я бы встал из этой чёртовой коляски, вышвырнул тебя отсюда, поменял замки. Забор бы поставил высокий, чтобы такие как ты, даже близко не могли подойти к сокровенному.

— Её уже нет, отец. Глупо прятать всё это.

— Это моё сердце. Не смей даже говорить так, думать не смей. Ты меня понял? — переходя на хриплый крик, смотря на меня безразлично, говорил старик.

— Я понимаю, что ты хочешь сохранить всё в таком виде, как было при ней. Так не получится, понимаешь?

— Просто оставь меня. Я хочу печалиться один. Я тебя видеть не могу. Пусть остаётся всё так, все кусты, за которыми она заботливо ухаживала, деревья, которые она белила собственноручно, стулья.

— Краска полопалась.

— Я тоже не молодею.

— Ну вот, тем более.

— Она на этом стуле сидела, когда ты сообщил, что больше не вернёшься. — он показал на беленький косой табурет, который стоял под окном.

— Я вернулся.

— Она об этом не узнала. — слеза покатилась по левой щеке отца, почти прозрачные глаза опустились вниз, он смотрел на пол. — Негоже мужчине плакать.

— Отец. — я хотел подойти, однако он остановил меня метрах в пяти жестом руки.

— Знаешь, такой женщины я в жизни не видел. Твоя мать была особенной, нет таких людей больше. Нет. Она озаряла все комнаты своим смехом, даже когда состарилась, все её морщинки были мягкими, милыми, без таких заломов, как у меня.

–…

— Когда я её встретил, когда только увидел, я понял, что эта девушка особенная, она выделялась из толпы, как будто была святая. Таких чистых и добрых людей я не встречал. Ни одной капли её слезы я бы не смог простить никому. Воевать был готов идти, чтобы её не коснулась беда, понимаешь? Вот это любовь. А ты в кого такой? Я тебя так учил сохранять добро, любить? Ты кто такой? — он не мог не повышать голос. Жаль, что я мог его понять, лучше бы был дураком, мне бы было не больно. Такой грозный, сильный, а меня цепляет. Ни один человек, соперник, бизнесмен, не могли вывести меня на эмоции. Я скала, акула, а вот вторая сторона… Я предпочел не слушать её. Перед некоторыми людьми встаёт выбор в своё время: мозги или сердце, я выбрал мозг, это позволило мне построить бизнес. Однако, признаться честно, до выбора я терзал себя, метался от одного к другому. Головой понимал, что было бы комфортно жить сердцем, в уюте, спокойствии: теплый камин, любимая жена, дети, наш светлый дом, свечи, горячий ужин, обычная работа. Мне бы не хватало самореализации, я бы страдал. Без чего я мог обойтись? Без любви, выбрал бизнес и временное решение, которое переросло в семейную жизнь, штамп, но и Ада была всегда на втором плане. Только бизнес, только деньги, только мозг.

А если подумать, при любом раскладе чего-то не хватать будет.

Семья — самореализация. Бизнес — любовь и тепло на душе.

— Каждый делает то, что он может.

— Скажи, как ты рос? Что ты чувствовал? Я твой отец, а тебя понять не могу. Кто? Кто этот человек, который тебя таким сделал?

— Разочаровался в мире, в масках, грязи навалом в людях.

— Самому себе хотя бы не ври, все это доведёт до дурки тебя в старости.

— Я бы пропал, уехал бы. Мне и самому сложно было поначалу. Как только получилось отключить эмоции, все пошло своим чередом.

— Сколько дерьма и гордости в тебе…

— Отец, я приехал не за оскорблениями.

— Приезжать нужно было тогда, когда мать жива была.

— Не перебивай.

— Ну.

— Я глубоко раскаивался в том что совершил. Не мог я справиться с самим собой. Сейчас я хочу купить большой дом, тебя туда перевезти, все вещи. У озера, как ты мечтал — сейчас я могу позволить это себе. Мы можем. Понимаешь? Я для вас хотел добиться всего этого, потом только для себя. Нужно было вести себя так, действительно, как бизнесмен, строгий, жесткий. Не получилось бы быть неженкой. Да и я, чёрт возьми, мужчина.

— А ты спросил разве, нужно это мне?

— Что ты хочешь от меня? Папа, вот тебе дом, вот тебе озеро, кухонный гарнитур, качели, лодка для рыбалки, машина. Я устал тебе что-то доказывать.

— Что с Адой?

— А что с ней? Сидит дома, сын тоже с ней и няней.

— Ты разводиться собрался?

— Она сказала? Нет, пока даже не думал, я весь в делах, у меня такой кошмар в компании. Никто работать не хочет!

— А ты всё о том же! Тьфу!

— Да нормально всё будет! Наладится всё, она красивая, нежная, верная, любящая.

— А ты?

— Что я?

— Верный и любящий, хм… Ну да…

— Успокойся, я же мужчина.

— Ты? Мужчина? Мужик — да, а вот до мужчины тебе далеко, именно из-за этого и есть.

— Давай не об этом. Через две недели я приеду, может быть, даже раньше, скажу решение по участку.

— Не хочу, чтобы ты трогал сад и этот дом, хоть в дом престарелых меня сдай, а это не трогай. Ясно?

— До встречи. — я ушёл, просто развернулся. Сбежал. Проливной дождь стучал по старой кровле, оборачиваясь назад, стряхнул с дорогого синего пиджака большие капли, посмотрел на тот самый стул. Любимый стул моей мамы. Хочу я избавиться от этого участка или от прошлого?

Не знаю.

— Артём Владимирович, возьмите зонт. — водитель подошёл неожиданно, но я как будто и не слышал его. Мамин сад, деревянная лестница на крышу, дождевые ведра, тележка и грабли.

— Да… — выдавил я еле-еле. — Едем в офис, эти полудурки должны мне отправить информацию о сбое.

— Конечно. — Митя открыл дверь, забрал зонт и уселся на своё место.