Поймать океан

Виктория Войцек (2023)

Парящие острова, летающие корабли, манящий и одновременно пугающий океан далеко внизу… Юная Асин выбрала небо, решив стать крылатой разведчицей, хотя она все равно грезит о волнах, в которых когда-то пропала ее мать. С каждой новой миссией и уничтоженной аномалией Асин собирает по кусочкам таинственную историю матери. Но в то же время она рискует потерять все, чем дорожит, включая единственного друга и напарника — Вальдекриза. С хлопком расправились крылья, заскрипела деревянная конструкция — и ветер, холодный, свежий, ударил в лицо. По коже — будто это первый полет, каждый раз будто первый, — от кончиков пальцев вверх побежали мурашки. Мир перестал существовать: остались лишь небо, вечное небо, и сама Асин. Зачем читать • Отвлечься от рутины и погрузиться в тщательно выписанный фантастический мир; • Прожить вместе с героями трогательную и будоражащую воображение историю дружбы и любви в атмосфере постапокалипсиса; • Расшифровать подсказки, спрятанные в тексте книги, и разгадать тайну главной героини. Хорошо. Только как-то неправильно. Оттого и хотелось под защиту, под крыло и — подальше от чужих островов и тайн, к привычному миру, который начинался в глубоких лесах, где росла самая ароматная земляника, а заканчивался у причала. Для кого • Для подростков 16+; • Для любителей циклов «Воздушный народ» Холли Блэк и «Хроники Нарнии» Клайва Стейплза Льюиса; • Для поклонников творчества Хаяо Миядзаки («Унесенные призраками», «Ходячий замок», «Небесный замок Лапута»).

Чижик

За первым полетом последовал второй, а за ним — третий. Асин, которую после неудачного спуска почти не отчитывали, разве что просили быть внимательнее, постепенно привыкала к тяжести ранца. Крылья не срастались с ее телом, были все такими же чужими, просто она потихоньку училась ими управлять — наконец не стоя на земле.

Чужим оставался и Вальдекриз — с ним Асин, можно сказать, поладила, но вне полетов надеялась не встречаться. Она ходила в церковь — но никогда не заставала его там. Она покупала хлеб — и никто не свистел ей, сунув в рот пальцы. Она гуляла одна — и наслаждалась этим одиночеством. Пока не начинались летные тренировки, Вальдекриза словно не существовало вовсе. Однажды, крепко уверившись в этом, Асин даже поделилась мыслями с папой, но тот лишь потрепал ее по волосам и сказал, что она, похоже, совсем утомилась. Она, конечно же, надулась, но согласилась: все-таки люди — не аномалии, они не возникают из воздуха и не растворяются в нем.

Папа все так же вздыхал, покачивая головой, когда она собиралась улетать. Асин чувствовала себя чуточку виноватой в такие моменты: ведь раньше они всегда были вместе. А теперь она улетала, почти большая, почти взрослая, и возвращалась обновленной.

Каждый новый день, пока длились учебные полеты, Асин помнила: вскоре у нее появится то самое право голоса, о котором говорил папа. И вот теперь грамота о том, что Ханна Асин больше не безликая ученица, гордо стояла дома, а на новой жилетке красовалась простенькая, но важная нашивка — птица на фоне штурвала. Только ощущения свободы не было. Да и старшие, в одежде, на которой пестрели значки, не слишком спешили принять Асин в свою команду. Ей говорили «позже», говорили «не сейчас», и она терпеливо ждала. Гуляла по Первому, — не заходя, конечно же, в северную часть, заросшую густыми лесами и кишащую аномалиями, — помогала папе по хозяйству или мечтала о небе, раз за разом перечитывая документ, уже дымящийся от прожигающего взгляда.

Время текло, густое, как мед, и липкое, как ягодный сок. На полях уже вовсю разрасталась пшеница, показались над грядками хвостики моркови и свеклы. В небольшой теплице, напоминавшей огромную белую гусеницу и по праву считавшейся папиной гордостью, закручивали усы и расправляли листья огурцы, собирался зелеными рюшами салат. По хозяйству Асин помогала, но все равно с непреодолимой тоской поглядывала в небо. Раз за разом бегала к причалам смотреть на корабли. И на товары, которые завезли лоточники.

Она ничего не покупала — своих денег не было, а брать у папы не позволяла совесть, — зато могла любоваться. Больше всего на свете Асин мечтала о серьгах, похожих на мутные витражи. Круглые, тяжелые, они ловили в себя солнце и дразняще переливались. Рядом лежали браслеты и кольца. Все вещицы были слегка потертые, а порой и мятые — их ведь поднимали со дна и приносили с пустых островов, еще хранивших следы старого мира. А порой — и с островов заброшенных, оставленных людьми, которые больше не могли получить ничего и покидали быстро сколоченные дома, чтобы отправиться обживать новые, богатые ресурсами земли. Но вещицы брали за большие деньги или меняли на что-то по-настоящему ценное. К сожалению, из ценного у Асин была только она сама.

Иногда к папе приезжали гости, большие люди со Второго, и привозили свой товар или странные угощения: вязкие сладости в белесой пудре, слоеные медовые рулеты с толчеными орехами. Асин приходилось сидеть ровно, как в училище, и изо всех сил держаться, чтобы не потянуться за ними через весь стол. Лишь когда папины знакомые уходили, она набивала рот гостинцами и медленно сползала со стула. Ожидание стоило того.

Большие люди — некоторых Асин помнила по именам, — конечно же, удивлялись, как она выросла. Называли папиной гордостью, хотя ею считалась теплица, и пророчили каждый свое. Чаще всего говорили о загадочном красивом мужчине, который ей обязательно встретится. Никто не называл его имени, возраста или хотя бы места, откуда он должен появиться. Поэтому такие речи Асин слушала вполуха.

По какой-то странной причине гости не говорили о небе, не сплетали судьбу Асин с ним. Будто она перерастет его со временем, как туфельки или платье, которое носила в пять лет. Асин удивлялась, ведь небо было огромным и к нему тянулись многие. Оно объединяло и, даже серое, неспокойное, грозовое, почти не пугало. Но Асин не возражала, разве что немножечко обижалась, и продолжала, качая головой, как полевой цветок на ветру, принимать странные пожелания и поглядывать на угощение.

Асин теперь немного больше походила на мать — так считал папа. Не внешне, нет, но постоянным желанием видеть бесконечную синеву, дышать ею. Папа тревожился, подолгу держал ее руки в своих и растерянно смотрел на ее тонкие пальцы. Он не говорил ничего, но Асин понимала и так, поэтому старалась возвращаться из полетов быстрее и рассказывать о чем-то постороннем — например, о подвесках-солнцах или о мальчишках, гоняющихся друг за другом у церкви. Папа улыбался и благодарил глазами, а потом обещал, что скоро, в один из праздников, обязательно подарит ей какое-нибудь украшение. Возможно, даже привезет со Второго.

А пока Асин повсюду таскала с собой птичку, ту самую, подаренную папой в далеком детстве. Она давно сломалась — трещала, когда ее пытались завести, и недовольно дергала лапками. Поэтому ключ от нее, толстый и полый, Асин оставляла дома, на прикроватной тумбочке. Зато игрушка с изящными металлическими перьями звенела внутренностями в кармане юбки и напоминала о себе, ударяясь круглым боком о бедро. Иногда Асин с ней даже разговаривала, но тихо, чтобы никто не услышал. Папа предлагал заменить лопнувшие шестерни, но пока лишних деталей не было — все уходили в работу. Так и гуляли они вдвоем — Асин и сломанная птица. Пока однажды на пороге их дома не появился Вальдекриз.

Обычно он вылавливал Асин вне дома — а тут вдруг скрипнул калиткой, прошел по выложенной камнем дорожке и несколько раз ударил кулаком в дверь. Тут же взвились собаки — принялись драть глотки, припадать к деревянному полу, скалить клыки. Асин погладила своих защитников и скинула им пару хлебных корок со стола. Псы тут же потеряли интерес к гостю, вывалили розовые языки и, подняв свернувшиеся в колечки хвосты, потрусили к внезапно свалившемуся — в самом прямом смысле — угощению.

— Здравствуй, — пробормотала Асин, распахнув дверь и спрятав руки под передник: она как раз пыталась замесить тесто для лепешек. Мука слетела с бледных ладоней и закружилась в воздухе вместе с пылинками.

— Готовишь, булка? — Даже не поздоровавшись, Вальдекриз перегнулся через порог и осмотрел широкую, залитую солнцем веранду.

Добродушно трещала огнем печка — Асин то и дело мешала кочергой дрова, подкидывала в оранжевое пламя поленца. На подоконниках стояли, забравшись друг на друга, сковороды и котелки, потемневшие и покрывшиеся разводами от времени. А на столе, рядом с глазированной миской для теста и солонкой в виде небольшого деревянного бочонка, сушились хлебные корки — их время от времени сбрасывали на пол собаки, чтобы погонять из угла в угол, а затем и сгрызть.

— Каррэ дома? — спросил Вальдекриз, все еще топтавшийся на приступке.

— А ты к нему? — удивилась Асин. Она сделала приглашающий жест, даже поклонилась, следуя правилам приличия, и отошла в сторону.

— К тебе вообще-то, — улыбнулся он и шагнул вперед. — Просто сомневаюсь, что он будет рад меня видеть. У меня с ним не ладится.

«Интересно, а с кем у тебя вообще ладится?» — про себя вздохнула Асин и только хотела закрыть за Вальдекризом дверь, как мимо, чуть не сбив ее с ног, промелькнули две молнии, подгоняя друг друга лаем. Усмехнувшись, Асин подперла дверь чурбаком — чтобы не закрывалась — и, шурша длинной юбкой, направилась к столу.

— Он ушел по делам. Вернется нескоро. — Она выдвинула ногой стул и кивнула на него. — Чего ты хотел?

Прозвучало не слишком гостеприимно: будто Асин мечтала как можно скорее избавиться от Вальдекриза. От этой неловкости кровь тут же прилила к ее щекам, загорелись уши.

— Что собираешься готовить? — Он не присел — просто наклонился, уперся локтями в столешницу и положил подбородок на кулаки.

Волосы его были заплетены в косу, но все равно рассыпались, лезли в лицо.

— Лепешки-кармашки, — смущенно ответила Асин. — Вообще, я…

— Давай помогу. А ты займешься чем поинтереснее. — На его губах заиграла лукавая улыбка, за которой не пряталось обычно ничего хорошего. Она напоминала коробочку с пружиной внутри: нажимаешь на кнопку, крышка открывается — и на свет появляется непривлекательная истрепанная кукла с пустыми глазами.

В чужом доме Вальдекриз вел себя по-хозяйски. Он живо нашел сито, сидевшее в одной из тарелок, подбросил его в воздух и ловко, тряхнув головой, чтобы смахнуть со лба длинную челку, поймал за ручку. Большой ложкой он насыпал туда муки — как говорят, «на глаз» — и принялся просеивать в миску. Да так проворно! Асин невольно засмотрелась, закусив губу, пока не поняла: она так и не сказала ему рецепт. Руки зашарили по карманам в поисках сложенной вчетверо бумажки.

— Не волнуйся, Ханна. — Вальдекриз словно понял причину ее беспокойства. — Я живу один. И неплохо готовлю. Так что ничего не испорчу. — Он осмотрелся и заметил на печи кособокую железную кружку с черной каймой. — Вода там?

Асин закивала — часто-часто. Лишь спустя мгновение поняла, что́ у нее спросили, и выдала неловкое «да». Удивленный Вальдекриз, уже снявший кружку с печи, тихо засмеялся и покачал головой.

— Ты лучше вон, — он указал на свой широкий матерчатый пояс, за которым виднелся сверток бумаги, перетянутый синей лентой, — почитай. Закончились твои тренировочные полеты, Ханна, пора браться за дела посерьезнее. Ты же понимаешь, как тут все устроено? — Дождавшись очередного глупого кивка, он продолжил: — Тебе не дадут работу, пока у тебя нет опыта. Но у тебя не появится опыта, пока ты не получишь работу.

Пока он говорил, Асин осторожно протянула руку. Накрыв другой ладонью глаза, она резко выдернула сверток у Вальдекриза из-за пояса и отпрянула. Бумага была теплой и пахла скошенной травой — и от этого Асин оробела еще сильнее.

— Но решение есть: выбираешь задание, за которое никто не желает браться, раз-раз — и ты победитель! — Вальдекриз бросил в воду щепотку соли.

А вот и она — та самая кукла из коробки. Выпрыгнула, когда Асин потянула за хвостик ленты. Она остановилась, так и не развязав красивый синий бант до конца. Сама бумага была желтоватой, а на краях темнели следы туши.

— Открывай, — засмеялся Вальдекриз, увидев замешательство Асин. — Ты должна подписать это, а не просто подержать в руках. Теперь лишь от тебя, Ханна, зависит: мечтать о небе и далеких островах — или все-таки идти к этой мечте.

— Почему… — начала она, теребя ленту двумя пальцами.

Пока Асин собиралась с мыслями, пока краснела и терялась, понимая, что ее вопрос никак не относится ни к пугающему свертку, ни вообще к теме их беседы, Вальдекриз осматривал шкафы. Для мира, в котором всё на счету, в этом доме было немало вещей и вещичек. Они томились на полках, столах и кроватях. Посуда, части механизмов, одежда — все это папа честно выменял на свой товар. Многое исчезало так же скоро, как и появлялось, но до этого момента постороннему глазу комнаты казались скорее полными. Асин — скорее пустыми: предметы, которые скоро обретут новых хозяев, она не могла воспринимать частью своего дома.

Вещи должны легко приходить и легко уходить — так учил папа. Поэтому Асин не просила оставить их, даже если очень хотела. Впрочем, бывали исключения, кое-что папа щедро разрешал забрать. Так в комнате Асин появилась шаль, цветочная вода с едва уловимым запахом свежего утра, несколько платьев и светильник. И та самая механическая птичка из детства.

Взяв стаканчик, скорее похожий на наперсток — белый, гладкий, украшенный синими ягодами, — Вальдекриз плеснул туда масла.

— Эй, Ханна, ты о чем там задумалась? — Он щелкнул белыми от муки пальцами перед ее лицом, и она крепко зажмурилась.

— Асин, — выпалила она. — Меня зовут Асин. Почему ты… зовешь меня Ханной? — добавила она чуть тише.

Первое имя Вальдекриз узнал при знакомстве и использовал, если хотел в очередной раз над ней подшутить. Почему его внезапно заменило второе? Ведь если она — перо, то он — ветер, увлекающий ее за собой. Никогда раньше ей не было так тяжело слышать свое второе имя; оно будто подтверждало, что сейчас Асин ввяжется в какое-то пугающее приключение, оставив внизу мелко исписанного листа свою волнистую подпись. Вальдекриз так и будет тянуть ее за собой, как тянул в каждый полет. Казалось бы, так скорее прошел испытательный срок Асин, когда она могла только спускаться на острова и наблюдать — хотя даже это делала старательно. Но ни одно из решений не принадлежало ей: время и место всегда назначал Вальдекриз, а она лишь кивала, не решаясь возразить.

— Знаешь, в чем разница между первым и вторым именем, булка? — Он прищурился.

— В том, что второе несет смысл? — предположила Асин, заранее вжав голову в плечи и подняв брови.

— В том, что первое — для самых близких. Его дают тебе отец и мать. А второе… конечно, это лишь поверье, но именно оно позволяет делить людей на своих и чужих. Неужели ты хочешь, чтобы я звал тебя так же, как отец?

Слова терялись в шуме посуды. Асин щурилась и напряженно ловила каждое. Распрямившись и повернувшись к ней лицом, Вальдекриз с важным видом поднял погнутую алюминиевую ложку, быстро выровнял об стол, обтер о рубашку и вонзил в тесто. Асин все не решалась ответить. Слово «нет» ножом рассекло бы воздух, и ей самой стало бы страшно от такого, пусть и не грозного, но крайне неприятного оружия. Впрочем, скорее всего, Вальдекриз и так все прекрасно понимал, а потому кивнул — ее молчаливый отказ едва ли задел его.

— А что до тебя?

— А что до меня? — удивился Вальдекриз. — Хочешь узнать мое второе имя? Маленькая хитрая бу-улка, — протянул он и улыбнулся.

Асин как-то уж слишком бестолково закивала.

— Давным-давно я отказался от него. Просто взял и решил носить первое. Оно состоит из случайного набора букв, но характеризует меня куда лучше красивого слова из мертвых книг. Я — это я, булка. Я создал себя. И да, слушай, все это очень мило, — оторвавшись от неспешного замешивания теста, он кивнул на сверток, который Асин все еще сжимала, — но я пришел за одной маленькой закорючкой, которую ты должна поставить вон там, под словами о том, что, если мы погибнем, никто не виноват.

Сердце птахой забилось у Асин в горле, захлопало крыльями в ушах. Она посмотрела на лист. Сейчас слово «нет» не казалось ей таким резким и неуместным. Оно хотя бы могло защитить ее, позволить ей остаться в местечке побезопаснее — например, дома, под пледом. Ведь в том, что «задание, за которое никто не желает браться», опасно, она не сомневалась ни капли.

— Не бойся. Со мной тебя никто не обидит. Думаешь, я стал бы предлагать тебе вылазку, с которой один из нас не вернется? — Вальдекриз шлепнул по тесту рукой, и Асин вздрогнула.

— М-м… нет? — пробормотала она.

И это было крайне нетвердое «нет», которое совсем не внушало надежду.

— Я смогу тебя защитить. К тому же, — он повернулся к ней и оперся масленой ладонью о белую от муки столешницу, — я выручил тебя, Ханна. Тогда.

Она кивнула. Не стоило продолжать, она прекрасно помнила, как опозорилась во время первого полета. И если бы не Вальдекриз, она бы в худшем случае умерла, а в лучшем сейчас сдувала бы пыль с библиотечных книжек и дышала запахами сырости и плесени. В безопасности. Вдалеке от договоров, содержащих пункты о твоей возможной гибели.

— Послушай, Ханна, от нас не требуется ничего невозможного. От тебя не требуется. Пришли, сделали все необходимое, ушли. Быстрое такое приключение.

Но слушать она не стала.

— Так если… — Голос сорвался. Асин прокашлялась в кулак, на миг отвернувшись, и продолжила: — Если все настолько просто, почему, — она коснулась пальцами горящего от стыда уха, — никто до сих пор не взялся за это дело?

— Ты задаешь правильные вопросы. Но совершенно не думаешь головой. — Вальдекриз хотел было стукнуть ее ложкой, но она закрылась руками. — Посмотри на себя: ты еще ничего не знаешь, а уже готова отказаться. Почему? Потому что боишься. Люди часто боятся неизвестного. Здесь работает тот же принцип. Когда-то давно там погиб человек. Когда-то давно это видел его близкий друг. Когда-то давно он вернулся, поседевший, трясущийся, с изуродованным лицом. Когда-то давно… Э-эй, ты чего?

Кажется, в этот момент Асин позеленела. По крайней мере, чувствовала она себя именно так. Ноги тряслись, дышать было трудно, голова кружилась. Подскочив, Вальдекриз спешно обхватил ее за пояс, закинул ее руку себе на шею и оттащил к стоящему у двери одинокому стулу. Упав туда, Асин постаралась вздохнуть поглубже. С улицы пахнуло свежестью, травой и… мокрой кошачьей шерстью?

Залились лаем собаки. Они прибежали к крыльцу, припали к земле, угрожающе зарычали, собираясь то ли броситься, то ли просто поругаться на одним им понятном языке. А мимо них, дернув рваным ухом, важно прошел кот. Здоровенный, черный, потрепанный — шерсть кое-где отсутствовала, проглядывали розовые бока, — но такой же непробиваемо спокойный. Он остановился рядом с Асин, выдал свое короткое безразличное «ме» и принялся сверлить ее тяжелым взглядом усталого путника.

— Твой? — спросил Вальдекриз.

— Мой.

И только Асин хотела сказать коту, что не сможет сейчас его покормить, как тот учуял оставшийся в собачьих мисках суп с квадратными кусочками моркови и вразвалку направился туда. Псам вскоре надоело скалиться, они вошли в дом и улеглись неподалеку от жирной черной тучи с коротким хвостом и маленькими треугольными ушками, не спуская с нее глаз.

— Наша с папой бестолочь.

— А я думал, ваша с папой бестолочь — это ты, — мягко произнес Вальдекриз и тут же выставил вперед ладони.

Асин высунула язык, затем закатила глаза и против своей воли улыбнулась. И, хотя приятные запахи улицы сменились вонью бродившего где попало кота, дышать ей стало легче — только руки продолжали дрожать.

— Истории передаются от человека к человеку, Ханна. И каждый раз обрастают новыми деталями. Лишь один знает, что произошло в тот день. Остальным просто хочется сделать именно свой пересказ самым красочным. — Вальдекриз прижал ладонью тесто, собрал со стенок миски и принялся комкать в небольшой, с кулак размером, шар. — Так что будь смелее — и уже завтра вернешься домой с деньгами. Накупишь себе платьев, туфель. И знаешь, иногда для женщин привозят такие маленькие чу́дные носочки, — проговорил он с едва скрываемым удовольствием.

Оставив Вальдекриза наедине с тестом — в компании собак и явно оголодавшего кота, — Асин умчалась наверх, за пером. Гибкий кончик его украшали слова, непонятные, хоть и написанные знакомыми буквами. Значения их Асин не знала, поэтому иногда представляла, что так, например, могло выглядеть ее имя в мире Пока-Острова-Не-Поднялись-В-Небо. На давно перевернутом листе жизни, когда не было ни летающих островов, ни крылатых людей.

Водя острой железной лапкой по своей ладони, Асин медленно, шаг за шагом спускалась по лестнице. Пока в голову не пришла мысль, прятавшаяся за обидой на неуместные замечания о платьях и носочках — будто только это может интересовать девушку.

— Завтра? — спросила она, кажется, слишком громко, и нога соскользнула с нижней ступени. — Но я…

— Не готова? — Вальдекриз звучно шлепнул комок теста в миску. — Так будет каждый раз, Ханна. Пока не превратится в обыденность. Даже не знаю, что лучше: постоянное волнение или вечное недовольство. Ведь когда-то ты устанешь, острова будут казаться тебе похожими один на другой, а мир перестанет удивлять.

— Я ничего не знаю, — прошептала Асин. — Ни о том, куда мы летим, ни о том, что надо делать. Да я даже не знаю, как эти лепешки готовить, мне папа рецепт оставил. А ты просишь меня расписаться.

И все же она вывела на листе подпись — летящую, чуточку неровную. Асин не хотела спорить. И слушать о том, как она останется без крыльев, без денег, без мечты — без всего.

— Я ничего не знаю, Вальдекриз. — Она надавила на бумагу кончиком пера, под которым стала медленно растекаться чернота. — Вообще ничего.

— Тебе и не нужно. Я же говорил: пришла, постояла, ушла. Остальное — не твоя забота. А будешь так переживать, — он быстро подошел к ней и схватил маслеными и белыми от муки пальцами за нос, — оставлю без денег. — Он помедлил. — Ты можешь вообще отказаться, я пришел только за подписью. Ты же знаешь, что на острова не спускаются в одиночку, а так, — он кивнул на лист, — по бумагам нас двое. Если хочешь, отсыпайся завтра. А я все равно полечу. На восходе, — добавил он, будто прекрасно знал: она придет, потому что не сможет иначе.

Свои грязные ладони он вытер о хрустящее после кипячения полотенце, помял его, наслаждаясь звуком, и отсалютовал — приложил два пальца к голове, вскинул руку в воздух. Затем перетянул сверток лентой и отправил за пояс, пока Асин недовольно терла свое лицо, ища в голове хоть какой-то ответ. Но там крутились лишь носочки, платьица. И отвратительно пугающее «завтра».

— Отдыхай, булка. — Вальдекриз накрыл тесто полотенцем и подоткнул края под миску. — Если захочешь, потом скажу, чем вкусно набивать лепешки-кармашки.

Он ушел. Не попрощавшись и не дав Асин ничего сказать. Она стояла, прижимая перепачканные чернилами ладони к щекам, смотрела на приоткрытую дверь, за которой шелестела, пригибаясь от ветра, пшеница. А вечером вернется папа, и Асин за едой непременно ему ничего не расскажет. Ведь так оно бывает у взрослых?

Асин пыталась перекричать ветер. Она стояла, вцепившись в фальшборт несущегося по воздушным волнам корабля, который то тяжело поднимался, то резко падал. Собранные в хвост волосы разлетались, лезли в лицо и в уши, щекотали руки, и Асин то и дело почесывалась, оставляя на бледной коже быстро исчезающие красные полосы.

Погода была отвратительной и прекрасной одновременно. Из-за горизонта выплывал оранжевый круг солнца, рассеивая лучи по бело-голубому холсту неба. Насыщенный свет расстилался по сонной воде. Острова вдали выглядели черными силуэтами, которые совсем скоро обретут цвет; на фоне курчавых облаков беспокойно летали чайки, иногда пикируя к океанской глади. Однако яркие краски тревожили глаза — Асин предусмотрительно скрыла их за летными очками, которые тут же присосались к коже, — а от ветра деревенели пальцы и краснели щеки. К тому же окружающий шум поглощал, наверное, каждое сказанное ей слово — Вальдекризу приходилось то и дело прикладывать ладонь к уху. Впрочем, порой Асин казалось, что он попросту издевается.

После нескольких первых полетов матросы стали привечать ее. Даже сейчас они подходили, хлопали Асин по плечу — из-за этого она вздрагивала — или свистели в спину, чтобы потом помахать рукой или улыбнуться частично беззубым ртом. Она улыбалась в ответ, приветственно складывала ладони вместе, а внутри у нее расцветала гордость. Да, некоторые по-прежнему считали ее заигравшимся ребенком — это легко угадывалось во взглядах и жестах, даже когда они молчали. Но чаще ее, крылатую Ханну, встречали радостно и ждали рассказов о новых местах и странных делах.

За странные дела, конечно же, отвечал Вальдекриз. Он то ли действительно видел многое, то ли умел самозабвенно врать — Асин так и не разобралась. Она и сама каждый раз с интересом ждала очередную историю, хотя внешне старалась не выдавать распирающего ее любопытства. Просто кивала, поддакивала и подбрасывала незначительные детали. Их Вальдекриз умело вплетал в свой рассказ, и тот становился живее. Асин не любила — да и плохо умела — обманывать, потому опиралась на воспоминания папы и свои собственные — когда еще летала с ним на Второй.

Сейчас же, видимо, заметив бледность Асин, Вальдекриз по-быстрому разобрался с желающими познакомиться и пообщаться. Он стоял рядом, одной рукой крепко держась за фальшборт, а другой выстукивая по дереву незамысловатый ритм, который за ветром Асин не слышала.

— А тот изуродованный человек, которого ты упоминал, — она склонила голову к плечу и повернулась к Вальдекризу, надеясь, что ее лучше будет слышно, — это ведь А́тто? — Для верности она провела пальцами по своему лицу, изображая рассекающие его полосы. — Тот, кто учил меня технике безопасности?

— Атто, — бросил слово на ветер Вальдекриз, и оно влетело Асин точно в ухо. — Только раньше звали его иначе. Ни́нген.

Демон?

Так в старых книгах и стенах церкви называли существ, вылезших из самых темных глубин. Жестоких существ, не видевших света и не знавших любви. О них говорили негромко, со страхом. Асин слышала даже, будто именно они утаскивали под воду зазевавшихся рыбаков.

Глаза Асин округлились — да так, что это, кажется, было видно даже за мутными стеклами очков. Вальдекриз криво усмехнулся.

— Когда-то про него говорили, что демона сможет победить только другой демон, людям с ним не совладать.

— А сейчас?

— Булка, подумай своей милой круглой головой. Он встретил своего демона. Такой есть у каждого из нас. У тебя, у меня, — он обернулся и указал пальцем в сторону, — у него. — Вальдекриз приветливо помахал одному из матросов, тот поначалу стал озираться, а затем усмехнулся и сдвинул на затылок шапку, похожую на мешок. — Нинген был легендой среди разведчиков. Он спускался на дно океана, видел затонувшие корабли. И чем дальше заходил, тем меньше в нем оставалось от человека.

Выходит, они направлялись на встречу с существом, сгубившим того, кому покорился даже океан. А ведь глядя на Атто, с его добродушной улыбкой, почти такой же длинной, как папина, и морщинами вокруг глаз, Асин и подумать не могла, что когда-то он был другим.

— Однажды он решил, что может все. Что он поднялся к солнцу. А на такой высоте, Ханна, никто не продержится долго. Кроме бога небесного, — учтиво добавил Вальдекриз, очертив в воздухе круг указательным пальцем. Он не походил на верующего, хотя — это Асин заметила совсем недавно — носил вышитый на манжете диск солнца с пересекавшими его волнами, знак двух богов — Верхнего и Нижнего, Неба и Океана. — И он не просто упал — рухнул камнем, утянув за собой верного товарища, единственного, кто еще мог его выносить. Когда он вернулся, в нем больше не было демона, остался лишь постаревший на целую жизнь Атто.

— У него правда забрали имя? — ахнула Асин.

— Он отдал его сам. Сказал, что больше не демон. Ханна, ведь он, наш старина Атто, совсем не похож на того, о ком я говорю?

Асин замотала головой так, что та закружилась. Ее окутывал свежий морской воздух, запах древесины и — самую малость — рыбы. Казалось, будто она слушает очередную невероятную байку. А может, так и было. Ведь демоны не улыбаются так, что щекочет под ребрами, не треплют по волосам. Асин не слишком нравился этот жест — чересчур вольный для незнакомого человека. Но Атто виделся ей кем-то близким, вроде доброго дядюшки с вечной пригоршней сушеных ягод в кармане, которыми он щедро делился.

Шрамы превратили его лицо в жуткую маску, а вечные синяки под глазами, острые скулы и впалые щеки только дополняли этот пугающий образ. Но прячущаяся за книжками Асин никогда не задавалась вопросами, откуда все это взялось и почему Атто превратился в ходячего бледного мертвеца. Впрочем, даже сейчас она сомневалась, что, попытайся она об этом узнать, Атто ответил бы.

— Он о таком не рассказывает, — усмехнулся Вальдекриз и покачал головой, словно вспоминал о хорошем друге и эта ситуация казалась ему презабавной. — Кто вообще в здравом уме расскажет тебе о самой большой своей ошибке? И я говорю не о тех ошибках, из-за которых ты лишаешься дома или случайно за бесценок продаешь урр и живешь дальше на подачки добрых людей. Я говорю о тех ошибках, после которых человек перестает быть собой. Но ты можешь сказать имя его друга и…

— Это жестоко. — Асин нахмурилась.

— Это груз, с которым он пройдет всю оставшуюся жизнь. И это его вина, Ханна. Странно, что после такого ему позволили обучать новичков. Но, — Вальдекриз фыркнул, — он был лучшим. Заслуги, пусть даже былые, иногда могут ой как помочь. Например, если не хочешь ночевать на улице.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты злой? — выдохнула Асин, надеясь, что ее не услышат. Но Вальдекриз постучал по мочке уха и закивал, показывая, что все слышал.

Дальше они летели без разговоров. Вальдекриз напевал себе под нос мелодию, которую ветер доносил прямо до Асин. Музыка обволакивала и успокаивала, а мотив казался знакомым. Асин ненадолго потеряла нить мыслей — вроде бы она думала об острове, а может, о молодом Атто — и попыталась вспомнить, откуда же могла знать эту песню. Спрашивать не хотелось, внутри поселилась маленькая обида, свернулась клубком и тихо рычала. А рядом с ней черным лохматым псом опустился страх. Он гонял по рукам Асин мурашки и всячески отвлекал — тем больше, чем дольше они летели.

Остров выплыл будто из облаков. Его огромный темный силуэт висел над океаном, а вокруг парили рваные белые клубы тумана, задевая свисающие корни. У самого края Асин заметила маленький заборчик, кривенький, где-то в половину ее роста. За ним стояло дерево, широкоствольное, густое, шуршащее мелкой листвой. А рядом из травы росли таблички. Асин успела насчитать три, когда Вальдекриз схватил ее за ранец и встряхнул, привлекая внимание. Она недовольно отмахнулась, задела локтем гладкую деревянную ручку, приводящую в движение крылья, и вздрогнула.

— Пора, — без тени усмешки произнес Вальдекриз.

Разбежавшись и оттолкнувшись от перил, Асин прыгнула с корабля вниз и рванула за кольца — оба одновременно. С хлопком расправились крылья, заскрипела деревянная конструкция — и ветер, холодный, свежий, ударил в лицо. По коже — будто это первый полет, каждый раз будто первый, — от кончиков пальцев вверх побежали мурашки. Мир перестал существовать: остались лишь небо, вечное небо, и сама Асин. Мысли вышибло резким потоком воздуха, а в груди раскинула крылья, которым в таком маленьком человеческом теле было слишком тесно, радость, всеми силами пытающаяся вырваться наружу. Асин задержала дыхание, обхватила ладонями рычаги и сквозь полуопущенные ресницы посмотрела на обретающий очертания остров. Хотелось кричать, хохотать во весь голос, но вместо этого Асин отсчитывала удары бешено колотящегося сердца. И почти точно знала, когда опустится на густую траву.

Три, два, один.

Как только ноги коснулись земли, она сложила крылья, но все равно не удержала равновесие. Ранец потянул ее назад, и она упала на попу, крепко зажмурившись. Вальдекриз мягко приземлился следом, как всегда спустив летные очки на шею и смерив Асин насмешливым взглядом. Иногда он казался птицей — иначе и не объяснить, почему крылья были как будто продолжением его тела. Вальдекриз потянул за острые хвостики ремней, шпеньки выскользнули из отверстий — и вскоре ранец грохнулся у его ног. Он быстро размял затекшие от тяжелого груза плечи, потер ладонью шею и поглядел на Асин, которая, недовольно сопя, все еще боролась с пряжками.

— Слушай, я заметила… — начала она, но не договорила, увидев рядом с собой одну из наспех вбитых в землю табличек.

Время и дождь изрядно попортили их, оставив лишь темные разводы вместо букв. Но догадаться было несложно: просто так таблички не ставили. Они предупреждали. Обычно — не о хорошем.

— Ты про них? — Вальдекриз поставил на колышек ногу и ударом каблука вогнал его глубже.

— Да, — растерянно сказала Асин и поднялась. Теперь она терла ладонями предплечья, тщетно пытаясь согреться, и пинала не то туман, не то клочки облаков.

— Слушай, Ханна, — Вальдекриз закинул руку за голову и с самым невинным видом почесал затылок, — ты, наверное, знаешь историю о старом мастере, который мечтал возвращать жизнь неживому.

Асин сжала зубы и напряглась. Как славно, что творить живое из неживого люди умели лишь в страшных сказках.

— Ну чего ты, Ханна? — Вальдекриз почти ласково погладил ее по плечу и пояснил: — Он хотел очищать почву на далеких, мертвых островах, чтобы там можно было снова что-то выращивать.

Ладонь осторожно легла на талию, и Вальдекриз увлек Асин куда-то вперед. Она успела лишь бросить взгляд на сиротливо лежавшие в траве ранцы и почувствовать, как между бровей появляется маленькая неприятная морщинка.

— Не беспокойся, мы скоро за ними вернемся. Сейчас лучше идти налегке. Ничего не забыла?

Суетливо осмотрев себя, Асин хлопнула по поясу, из-за которого свисал сложенный вчетверо тканый мешок. Вальдекриз шагал широко, и Асин то и дело начинала семенить, переходить на бег или пыхтеть — как она ни старалась, поспевать за ним выходило плохо.

Из травы выглядывали полевые растения, добавляя однотонной зелени ярких красок. За пушистыми желтыми головками возвышались стебли, покрытые множеством мелких фиолетовых цветков. В маленьких зеленых кувшинчиках развернулись бело-синие лепестки, похожие на рваную мятую бумагу. Асин заметила даже ягоды — первые, еще не созревшие до конца, — но быстро потеряла из виду. А может, они просто не привыкли к людям и спешили скрыться с глаз.

— Мастер жил этой идеей. Вернее, болел. — Когда Вальдекриз продолжил рассказ, Асин захлопала глазами.

— А в чем разница?

— У жизни есть выбор. У болезни — последствия, — объяснил он и, на ходу сорвав крошечный белый цветок на тонкой, точно веревочка, ножке, протянул его Асин. Та, недолго думая, сунула его за ухо, в волосы, слегка погнув стебелек.

— И какие же были последствия? — поинтересовалась она, понимая, что сам Вальдекриз не продолжит, ему нужен внимательный слушатель. Или же он просто издевается.

— У него была маленькая дочь. Мирра…

— Чижик? — заулыбалась Асин.

— Чижик, — выдохнул Вальдекриз и посмотрел на нее из-под челки. — Они жили вдвоем, и, пока папа горел идеей, ее выжигала болезнь. День за днем Мирра слабела. Мастер заметил это, когда от нее остался лишь уголек. Врачи качали головой и разводили руками: они никак не могли помочь. Мирру могло излечить лишь время. И тогда старый мастер решил спасти дочь иначе, с помощью самого дорогого — своего изобретения. Дни и ночи он перестраивал его. Так, чтобы оно выиграло для нее время и вернуло жизнь. Вот только очень высокой ценой.

Внутри кольнуло. Как и у Мирры, у Асин был только папа. Папа-который-умел-любить. Возможно, этому его научил дедуля, она не знала — как, впрочем, и самого дедулю. Маленькую Асин, увядающую от одиночества, папа брал с собой в полеты и показывал ей занесенную песками площадь Второго, где всегда было на что посмотреть. Он щедро делился самым дорогим — теплом, улыбками, интересными рассказами, выдуманными лишь отчасти. А у бедной девочки с птичьим именем были лишь папина спина, сгорбившаяся над изобретением, колючий холод безразличия и болезнь.

Поднявшееся солнце окутывало белым сиянием цветы и травы, проникало сквозь листву. По ботинкам стекали капли росы. А на фоне сгущающегося по левую руку темно-зеленого леса была хорошо заметна рассеивающаяся туманная дымка. Асин вдохнула полной грудью запахи свежего весеннего утра, которые, как ни пыталась, не могла описать. Она вздрогнула, дернула плечами и принялась тереть их, чтобы согреться.

— И что же? — спросила Асин, переводя взгляд с полоски леса на Вальдекриза.

— Мастера нет уже много лет. А вот его железный паразит до сих пор жив. Как и Мирра. Они срослись в одно — плоть и механизм — и теперь путешествуют с острова на остров, цепляясь за днища пролетающих мимо судов.

— Как семена на птицах? — оживилась Асин. Однако от мыслей о том, что под крепким деревянным днищем могла зависнуть железная тварь размером явно не меньше человека, стало не по себе.

— Да, как семена на птицах, Ханна. — Вальдекриз громко, протяжно выдохнул и опустил плечи, всем видом показывая, что не собирается хвалить ее за сообразительность. — В общем, сейчас изобретение мастера, как ты, умница моя, наверное, уже поняла, здесь. Оттуда и таблички. Люди не ходят вглубь острова: спускаются, оставляют предостережение и улетают. Чтобы такие умники, как мы, случайно сюда не сунулись. Изобретение мастера уже не столь совершенно, но ему все еще хватает сил, чтобы…

Он так и не сделал следующий шаг — нога замерла в воздухе над пучком сухой травы. Жестом остановив Асин, Вальдекриз кивком показал куда-то вперед, туда, где растения пожелтели, а широкие листья свернулись, точно их смяли пальцами. Опустили лепестки цветы — теперь они напоминали пергамент, шипы, старушечьи волосы. Чем дальше, тем чаще виднелись проплешины растрескавшейся земли. Взгляд Асин цеплялся за погибшие кустарники — шары из хрупких сухих веток — и за деревья вдалеке, почти полностью голые.

— Что это? — ужаснулась она, опускаясь на колени, чтобы проверить, не привиделось ли. Но трава в ее ладони крошилась, липла к коже и осыпалась.

— Это Мирра, Ханна. Чижик, который наверняка устал вот так жить, — он обвел рукой погибающий остров.

Стиснув зубы, Асин сглотнула, а голова ее, точно игрушечная, нервно дернулась. Дети, только открывающие для себя острова и впервые видящие изгибы китовьих спин, редко уставали. Наоборот, они неслись, сшибая все, навстречу небезопасным приключениям. А следом бежали родители. Или такие же шустрые друзья. У Мирры же был только механический страж.

Маленькие белые цветки, похожие на тот, которым украсила волосы Асин, выделялись на фоне болезненной желтизны. Совсем скоро остров полностью высохнет и начнет опадать в воду крупными комьями земли. И никто даже не заметит этого. А Мирра и ее механический страж продолжат путешествовать.

— Выходит, он поддерживает в этой девочке жизнь, забирая ее у островов? — тихо спросила Асин.

— Он? — не понял Вальдекриз.

— Механический страж.

— Ты уже и имя ему дала? — усмехнулся он. — Но ты права. Он исполняет последнюю волю мастера и охраняет его единственное сокровище. Но он давно сошел с ума, как и все старые механизмы. Поэтому если раньше он старался избегать людей, то теперь — после визита Нингена — считает их врагами. И, — он дернул бровями и загадочно улыбнулся, — использует их как материал.

— Как…

— Материал, Ханна. Давай без этого, — Вальдекриз закатил глаза. — Запоминай, что нужно от тебя: ничего.

— Ничего?

— Умница. — Он, явно издеваясь, потрепал ее по голове. — Ты ждешь меня. С мешком. Сидишь около наших ранцев и… на этом все. А я постараюсь подобраться как можно ближе к Мирре. Ты не представляешь, как нам будут благодарны, если мы доставим… Как ты его там назвала? Механического стража? Пусть по частям — без разницы. Конечно, лучше бы целого, сама понимаешь, так проще изучить принцип его работы. В общем, мне четко дали понять: если мы с тобой каким-то чудом его заполучим, нам хорошо заплатят. — Подчеркивая серьезность слов, он повторил: — Очень хорошо. А ты к тому же зарекомендуешь себя как неплохой разведчик.

«Скорее как неплохое приложение», — невесело подумала Асин.

Скребли по земле сухие желтые листья, потревоженные ветром. Царапались о подвернувшиеся края трещин, застревали в траве и недовольно шелестели, пытаясь выбраться. Асин плавно поднялась, обернулась и наконец ступила правой ногой на погибшую почву, пока левый ботинок все топтал пожухлую, но еще живую зелень.

— Зачем ты притащил меня сюда? — поинтересовалась она, запрокинув голову и взглянув на одинаково синее для живого и мертвого небо.

— Просто чтобы ты один раз увидела. Ты совсем не умеешь рассказывать, булка. Тебя слушают только потому, что ты миленько выглядишь, — спокойно ответил он и пожал плечами, будто говоря: «Ну извини, — и тут же: — Сама виновата». — А если без шуток, то я уже объяснял: на острова всегда спускаются хотя бы двое, потому что каждому, даже самому подготовленному, нужна страховка. Так, у Нингена был его напарник, а у меня — ты. Вот только я устанавливаю время, я договариваюсь с судами, я готовлю оборудование. А ты просто получаешь его на руки. И не всегда проверяешь, работает оно или нет. Я прав?

Это тяжело было признать, но Вальдекриз был прав. Возможно, после подписания очередной бумаги Асин следовало сходить на склад, подготовиться или хотя бы обговорить все подробности, но она оставалась дома, с папой и едой. Чем меньше думаешь, тем меньше волнуешься. Так ей казалось. А потому сейчас она не могла даже возмутиться, хоть и чувствовала, как слова Вальдекриза оседают внутри и начинают неприятно, как эти сухие листья, царапаться.

— Ты даже не знаешь, что недавно у твоего ранца треснула одна из реек. Не твоя вина, — тут же успокоил он. — Но я, например, проверяю их до и после полетов.

Хотелось взвыть. И выпалить резкое, чуть виноватое: «Знаю, ты молодец, а я — нет». Но Асин сдержалась, закусив губу. Впрочем, на лице, кажется, отразилось все: Вальдекриз тихо, почти беззвучно засмеявшись, вновь потрепал ее по волосам и перестал нахваливать себя.

— Не надо благодарностей, Ханна. Все просто: и тебе и мне нужны деньги. А для этого необходим напарник. Но тебя никто не возьмет пока, а меня никто не возьмет уже. Потому что я непременно потащу смотреть на древнее механическое недоразумение, — терпеливо пояснил он. — Поэтому сейчас просто жди. Запомнила? А я постараюсь не разбудить Мирру. Кстати, если хочешь сделать что-то полезное, оставь на одной из табличек сегодняшнюю дату. Потому что Мирра еще здесь.

— А почему ты так уверен? — удивилась Асин.

— Ну, во-первых, остров не до конца иссушен, а во-вторых… — Не договорив, он снова кивком указал вперед.

Над ровной сухой землей возвышался пригорок, ощетинившийся пожелтевшей травой. Торчащие в стороны корявые, местами поломанные ветви напоминали рога дикого зверя — будто весь он, этот островок на островке, был живым и сейчас просто свернулся и спал.

Не сразу Асин заметила блестящий в солнечном свете металл. Из-за пригорка виднелось что-то похожее на механическую конечность насекомого. Несколько секунд оно стояло неподвижно — как вдруг задышало, выпустило в воздух клуб горячего пара и припало к земле, нет, вонзилось в нее. Асин дернулась, но гладкая матовая лапка, длиной, наверное, с человеческую ногу, замерла.

— Поверь, ты не хочешь с ней знакомиться, — Вальдекриз покачал головой. — К тому же она тебя не поймет. Но если вдруг захочешь помочь, кричи.

— Что? Ты совсем… — возмутилась Асин, но так и не смогла подобрать нужное слово.

— Просто отвлеки ее, а я выведу из строя хотя бы одну ее конечность и выиграю нам время.

Хотя бы одну? Выходит, Асин была не так уж и далека от правды, когда думала о насекомом.

— А почему этого не сделали раньше? — спросила она. — Ведь любой механизм можно вывести из строя.

— Смешная ты, Ханна. Конечно, ее выслеживали и ломали. Только она уже давно научилась чинить себя. У этого механизма разум пусть и дикого, но человека, — пояснил Вальдекриз. — Правда, сейчас он постарел, а значит, шанс есть. Небольшой, конечно, — неутешительно добавил он. — Но если вдруг что-то пойдет не так, мы всегда можем схватить ранцы и быстренько прыгнуть на соседний остров. Или в воду.

— Или… что? — удивилась Асин.

Она так и не получила ответа на свой вопрос. Вместо этого ее развернули и указали вперед. Она оглядывалась, открывала рот, хмурилась, но ее лишь красноречиво подталкивали, показывая, что здесь ей делать нечего. Асин в очередной раз уперлась пятками, вскинула руки… и услышала это.

Защелкали, застрекотали металлические сочленения, задышали горячим паром. Раздался лязг, словно кто-то точил ножи, и механическая конечность скрылась из виду за травой, ветвями и сухой землей. Видимо, Асин возмущалась слишком громко. И потревожила стража. Вальдекриз негромко спросил:

— Помнишь, что я говорил тебе о машине с человеческим разумом?..

Их накрыла вытянутая тень с десятком кривых лап.

Асин медленно перевела взгляд за спину Вальдекриза и подняла голову. Над пригорком, ломая конечностями хрупкие ветви, возвышалась механическая тварь, похожая на огромную сороконожку, в середине которой — в небольшой нише железного нутра, почти в желудке, если бы у твари он был, — висела девочка, бледная, обнаженная, с длинными выгоревшими волосами и мутными глазами. Она скалила кривые желтые зубы, дергала острыми плечами и царапала поломанными ногтями сдерживавшие ее ремни. Тело ее будто билось в судорогах, ребра натягивали кожу, под которой, казалось, были лишь кости и мышцы. Длинные черные трубки, уходящие в плоть, делали ее единой со своим стражем. Она открыла рот. Завизжала. И механизм ожил — медленно двинулся вперед, поднимая клубы пыли и неумолимо набирая скорость.

— Кричи, — не оборачиваясь на машину, произнес Вальдекриз.

— Что? — слетело с губ Асин. Она хотела отвести взгляд от Мирры, но не могла.

— Кричи, Ханна! — повторил он чуть громче и, пригнувшись, откатился в сторону.

Пальцы его привычным движением отщелкнули пряжку небольшой поясной сумки. В траву посыпался хлам — поломанные безделушки, кривые шестерни, моток ниток. Но Вальдекриза интересовало лишь одно. Обратив взгляд на Мирру, он достал из сумки отвертку и, подбросив в воздух, ловко поймал ее.

И тогда Асин закричала. Опустила руки вдоль тела, запрокинула голову и издала вопль, которого и сама испугалась. Ее услышали: машина застыла, перебирая в воздухе железными лапами; Мирра потянулась руками к ушам, пытаясь их закрыть, но ремни держали слишком крепко. Кожа под ними была болезненно красной, местами — Асин заметила, когда прервалась, чтобы глубоко вдохнуть, — виднелась запекшаяся кровь.

Асин закричала вновь, а по ее щекам побежали горячие слезы. Ей не было страшно за себя, хотя, если верить Вальдекризу, страж мог запросто разорвать ее. Она думала о Мирре, о бедной больной девочке, запертой в железном теле. О Мирре, которой она с радостью рассказала бы об островах, китах, варенье, новых платьях и смешных названиях корабельных снастей — обо всех упущенных мелочах. Она кричала, удивляясь, откуда у нее на это взялись силы, и не могла перестать. А внутри вскипали, обжигая, вопросы. А если бы у нее отобрали детство? А если бы у нее отобрали папу? А если бы у нее отобрали выбор?

Горло засаднило, крик стал заметно тише, и страж, заваливаясь набок, двинулся к ней. Его конечности путались, а тяжелое тело, напоминавшее сороконожку, кренилось вправо. Вибрацию земли от его поступи Асин чувствовала ступнями. Выждав момент и вытерев рукавом глупые слезы, она отпрыгнула в сторону и, повторяя за Вальдекризом, перекатилась. Не столь изящно, скорее неуклюже.

Перевернувшись на живот, Асин встала на колени и огляделась. Ее больше не преследовали: страж бил лапами по земле, кружил на месте. Он пытался стряхнуть с себя Вальдекриза, а тот, зацепившись рукой за одну из металлических пластин, откручивал какой-то винт. Со лба стекал пот, вены на запястье вздулись от напряжения, пальцы иногда скользили по гладкой рукояти. Но Вальдекриз, смахивая с глаз челку и ругаясь, продолжал работать.

— Эй! — Асин поднялась и замахала руками, надеясь, что Мирра скорее обратит внимание на движущийся объект. — Эй, я здесь! — Она откашлялась, вытерла руки о штаны и, сунув мизинцы в рот, свистнула.

Страж опять замер. Замер и Вальдекриз, но довольно быстро пришел в себя, спрыгнул на землю, вцепился в отвертку уже обеими руками — и винт поддался. Механическая конечность тяжело упала в сухую траву, однако страж продолжал крепко стоять на оставшихся.

— На память заберу! — Вальдекриз покрутил в руках винт и спрятал в сумку. В следующий миг в грудь ему прилетела одна из железных лап, сбивая с ног.

Отвертка выпала из пальцев. Механический страж пригвоздил его к земле, как насекомое. Он давил все сильнее, а девочка в его объятиях хрипела, рычала, билась, то и дело задевая головой железные стены своей тюрьмы. Мирра щелкала зубами, подвывала, но Асин не слышала ни одного человеческого слова.

— Беги, — прохрипел Вальдекриз, хватаясь за железную конечность и пытаясь хотя бы сдвинуть ее в сторону. — Беги, дура!

— Нет, — прошептала Асин. Вскинулась и повторила громче: — Нет!

Вальдекриз, скривившись от боли, откинулся на жесткую хрустящую траву. Рука его пыталась нащупать отвертку, а сам он, стиснув зубы, рвано дышал.

— Тяжелый, — он с усилием усмехнулся.

Приближаться было страшно: вдруг механический страж, совсем разъярившись, сломает Вальдекризу грудную клетку. Поэтому Асин прыгала на месте, размахивала руками, кричала и свистела. Но тщетно — блестящее железное насекомое с изрядно помятым пластинчатым телом внимательно наблюдало за ней, наваливаясь на Вальдекриза. Тот хрипел, кашлял, вновь отрывисто глотал воздух и, казалось, почти не двигался, пока наконец…

— Подавись! — выплюнул он и, откатившись в сторону, забрал с собой длинную острую лапу. В примятой траве, где он совсем недавно лежал, валялись винты. Каким-то чудом Вальдекриз умудрился разобрать пригвоздившую его конечность.

Неуклюже переступая, страж пытался удержать равновесие, но две отнятые конечности очень этому мешали. Он пригибался, явно желая опереться на все лапы, но Мирра пищала, шипела — наверное, не хотела видеть размытую землю и вдыхать сухую пыль.

— Знаешь… — Вальдекриз все пытался отдышаться. Он вытер основанием ладони губы и повертел, точно выкидной нож, железную конечность, пока та больно не ударила по локтю. — С годами он и правда стал слабым. Медлительным. Неуклюжим. Совсем как человек.

Покачиваясь, Вальдекриз подошел к стражу с другого бока и что есть силы пнул. Огромная сороконожка с грохотом рухнула на землю и подтянула хвост к груди — туда, где висела Мирра, явно пытаясь ее защитить. Лапки шарили по земле в поисках недостающих деталей, но, не находя ничего, лишь беспомощно скребли траву.

— Я не вижу перед собой того, кто оставил Нингену шрамы и разорвал на части его напарника. — Вальдекриз поставил ногу на одну из железных пластин и, пока страж старался закрыть Мирру, принялся откручивать винт за винтом. — Он отжил свое, Ханна. — Хрипло усмехнувшись, он потянул на себя один из щитков — и тот согнулся.

— Стой! — с дрожью попросила Асин и коснулась, прося у богов немного храбрости, оттопыренного кармана штанов, где лежала птичка. Та самая железная птичка, сломанная и хрупкая. — Пожалуйста…

— Прошу тебя, — фыркнул Вальдекриз.

Но она уже бросилась вперед, к маленькой дрожащей девочке, и протянула ей игрушку. Страж ожил, зашевелился, ударил лапой — металлическая конечность порвала Асин одежду, от плеча до груди, а с ней вспорола и кожу. Длинный кривой след наливался красным, покрывался алыми каплями, пульсировал. Но почему-то не болел.

— Ханна! — крикнул Вальдекриз, попытался оттащить ее за рубашку, но она вырвалась. Послышался треск ткани, и белая нить червем выползла наружу. Частично оторванный рукав сполз по плечу, собрался волнами и замер.

— Мирра…

Очередной удар пришелся в живот. Асин заскулила, сжалась, но не выпустила птичку, лишь заботливо прикрыла ее ладонями.

— Ты совсем спятила? — Вальдекриз обхватил ее за талию и опять потянул назад, прочь от обезумевшего стража.

— Ей страшно! — выкрикнула Асин, ударив о землю каблуком.

— Она даже не понимает тебя!

— Отпусти!

Кремовая рубашка стала темной от крови, красные бусины побежали по коже. Асин вырывалась, не выпуская птичку, она кричала, и вместе с ней кричала Мирра. Возможно, она и правда не понимала. А еще ей было одиноко. Одиноко и страшно.

— Она убьет тебя, — процедил сквозь зубы Вальдекриз.

— Она — нет, — огрызнулась Асин. — Ты знаешь, как чинить машины. Я знаю, как чинить людей.

Хватка чуть ослабла. Асин выскользнула и, прижимая к груди игрушку, снова побежала к железному кокону, внутри которого билась Мирра. Ослабший страж не собирался сдаваться: распрямил хвост, пытаясь сбить Асин с ног, ощетинился лапами, поднял в воздух облако раскаленного пара. Но Асин все равно приблизилась.

— Мирра, я знаю, тебе не хватает папы. И не только папы! Вокруг тебя лишь пустые острова. Где нет тепла, одни лишь камни! — Она увернулась от очередного выпада. — Потому что когда-то он решил, как тебе будет лучше. Он хотел спасти тебя, понимаешь? Ведь кроме тебя, у него ничего не было, Мирра! — Она отскочила назад, едва не пропустив удар. — Он любил тебя. Просто иногда родители не понимают, на что обрекают детей, когда… уходят.

От крика Мирры болели уши, тяжелело сердце. Она не слушала, только сильнее злилась. И чем яростнее она билась в ремнях, тем отчаяннее защищал ее страж. Асин посмотрела на птичку в своих руках. Тихо попрощалась с любимой игрушкой, опустила ее на землю и, когда механическое насекомое в очередной раз раскинуло лапы, бросилась вперед. Чтобы заключить Мирру в объятия.

— Ты… — крикнул Вальдекриз и осекся: конечности стража разом полетели Асин в спину.

Но остановились, так и не вонзившись.

Мирра пахла мочой, по́том и грязью, ее волосы свалялись. У нее были острые ногти, которыми она царапала кожу Асин, и большие, полные слез глаза — некогда голубые. Она пищала, и этот звук едва напоминал недавний крик. Лапы механического стража прижались к спине Асин и замерли. Они были жесткими и горячими, они болезненно скребли, но не пытались ее разорвать.

— Я заберу тебя, — прошептала Асин, — с этих одиноких островов. Туда, где тебя умоют, накормят и переоденут. Туда, где тебя встретят не как чудовище из легенд, а как потерявшуюся девочку, Мирру, дочку гениального мастера, которой нужна забота.

Застрекотали оставшиеся лапы, напряглись железные пластины. Пыхтя паром, огромный страж начал подниматься. Асин сжалась, прикрыла голову руками, понимая: это ее не спасет. И вдруг он осел вновь, глубоко и протяжно выдохнув, грузно упал брюхом на землю — и затих. От поднявшегося жара на лбу и щеках Асин выступили капельки пота, которые она спешно смахнула пальцами. В тот самый момент, когда она опустила руки и взглянула на Мирру, та слабо обхватила ее запястья и заскулила. Ей больше не хотелось холодных железных объятий. Стражу оставалось только смириться с этим.

Проникший под тонкую кожу девочки страж отпустил ее, черные трубки покинули тело, безжизненно повисли. Чтобы совсем не испугать Мирру обрушившимся со всех сторон миром, Асин напевала ей колыбельную из детства. Знакомую каждому ребенку — о китах, о жидком небе, о воздушных кораблях. Ее папа когда-то подхватил от мамы. И именно ее совсем недавно мурлыкал себе под нос Вальдекриз.

— Скажи честно, ты не умеешь чинить людей, — усмехнулся он, подойдя и опустившись рядом на одно колено.

— Не умею, но смотри, — заулыбалась Асин: стоило ей освободить руки Мирры, как та обхватила ее за шею и повисла, — она обнимается.

— И ты не знаешь, что теперь с ней делать, — продолжил Вальдекриз, помогая справиться со старыми, тронутыми коррозией застежками, все еще державшими Мирру.

— Не знаю.

Но сейчас это заботило Асин меньше всего. Она поднялась, подхватив Мирру на руки. Девочка слабо шевелила ногами в воздухе, оглядывалась, трясла головой и недовольно ворчала. По ее коже бегали мурашки. Она была такая тонкая, такая маленькая, что Асин практически не чувствовала ее веса.

— Но я придумаю. А пока, — она покачала Мирру, — я пойду ждать тебя у ранцев. С мешком. И ни-че-го не делать.

Они улетали с острова, оставив одинокого, зато почти целого стража, — за которым вернутся уже без них, — и прихватив с собой маленькую Мирру. Ей Вальдекриз пожертвовал один из мешков, предварительно сделав в нем прорези для рук и головы. Жесткая ткань пахла едой, и Мирра временами пыталась ее пожевать.

Она не боялась высоты и кораблей, подставляла лицо ветру, но всякий раз пыталась сбежать от подходивших слишком близко людей. Правда, ослабевшие ноги совсем не держали, и Мирра падала и плакала так горько, что приходилось утешать ее и давать маленький кусочек хлебного мякиша, который она мяла во рту. Птичку Мирра не приняла — может, устала от всего железного, а может, просто не знала, что с ней делать. Ее не съешь, в нее не заберешься. Куда больше Мирру интересовало все вкусно пахнущее. И порядком проголодавшаяся Асин понимала ее как никто.

На корабле раны Асин обработали и наспех перебинтовали, хотя она и просила не беспокоиться о таких мелочах. Вальдекриз же скрыл от всех оставленные стражем раны. Он летел домой, усевшись на палубе и обхватив себя руками, будто очень устал; голова то и дело падала на плечо. По возвращении он сразу исчез, прихватив добычу и оба ранца. Асин пыталась отыскать его, но вокруг сновали лишь люди, пришедшие на Рынок за покупками.

Недолго думая, Асин отправилась к стенам училища, прижимая к груди Мирру. Та грызла хлебную корочку, мотала головой, пытаясь оторвать кусочек, и пряталась от любопытных глаз за своими длинными волосами. Как странно: Вальдекриз доверил ей девочку без опасений. А ведь он, если верить его словам, держал под контролем все.

— Дочь Кочевника притащила откуда-то замарашку, — прилетело в спину Асин.

— Бедная девочка, — ахнул кто-то справа.

— Вы только посмотрите, какие ножки тоненькие. Палочки, — удивились слева.

Но Асин не смотрела на этих людей, она гордо шла по широкой каменной улице, стараясь слушать не их, а стук собственных ботинок и довольное чавканье Мирры.

В стенах училища Асин встретили тепло и принялись расспрашивать. Нашивка, быть может, открывала двери, но никак не помогала уйти от обычного человеческого любопытства. Так что во внутреннем дворе, усаженном цветами и аккуратными круглыми кустами, Асин задержалась надолго. Она бесконечно говорила и извинялась, она топталась на месте и качала испуганную Мирру. Снова пыталась узнать, куда растворился Вальдекриз, но люди только пожимали плечами. Наконец ей ответили, бросили два коротких слова: «здесь» и «отчитывается». После чего высыпали новый ворох вопросов, касавшийся одной лишь Мирры, которая указывала на свой рот и щелкала зубами, намекая, что хлеб закончился.

Когда последний неравнодушный ушел, Асин выдохнула. Она присела на невысокое каменное ограждение, отделявшее ее от ухоженного сада, спустила с рук Мирру и потерла ладонями лицо. Больше всего на свете ей хотелось домой, к папе. И чтобы никаких больше расспросов. Она сидела под невысокой белокаменной аркой, кое-где поросшей плющом, вдыхала аромат свежей зелени и чувствовала бьющееся в горле сердце. Наклонившись, Асин коснулась ладонью короткой стриженой травы, которую не тревожил ветер, и прикрыла глаза. Мирра рядом беспокойно ерзала.

— Асин? — донесся мягкий, чуть усталый мужской голос.

Асин выдохнула и приготовилась оправдываться, извиняться — лишь бы ее хоть ненадолго оставили в покое. Она подняла голову. За деревцем с прямым гладким стволом и кроной, похожей на зеленый сплюснутый мяч, маячил высокий мужчина с секатором. Солнце разливалось над садом и окутывало его фигуру мягким светом.

— Нинген? — тихо спросила Асин. Уши тут же загорелись, а голова слегка пошла кругом.

— Атто, — так же мягко поправил мужчина, сделав несколько шагов вперед.

Он никогда не звал ее по второму имени. И от этого еще сильнее казался ей не учителем, не наставником, а добрым дядюшкой. Атто улыбнулся, и из-под рваной верхней губы показались поломанные зубы.

— А это, значит, она? — Атто кивнул на пытавшуюся завалиться в траву Мирру.

— Вы все слышали? — Асин стало неловко и отчего-то тревожно.

Она обхватила Мирру двумя руками и прижала к себе, готовая, если что, бежать со всех ног. Мирра же, распустив и без того растрепавшийся хвост Асин и бросив в сторону ленту, принялась перебирать волосы, то и дело зарываясь в них лицом.

Зашелестела за оградой трава, зашуршали листья, с кустарников сорвались крохотные белые цветы с желтым сердцем и покатились по узкой протоптанной дорожке прочь. Асин коснулась рукой своих волос и нашла запутавшийся в них цветок, до которого еще не добралась Мирра. После всех приключений тот поник и скорее походил на скомканный бумажный листок на кривой ножке.

— Я… подстригал, — Атто указал на деревце, а затем, положив секатор у своих ног, поднял руки, будто желая сказать: «Я безоружен. Я не обижу». — Где ее оболочка?

— Страж? — Почувствовав, как Мирра слегка куснула плечо, Асин пригрозила ей пальцем. — Вальдекриз разобрал его. А она, — Асин убрала длинные волосы от лица Мирры, — решила пойти со мной.

— Хочешь совет, Асин? — Атто подошел и положил широкую дрожащую ладонь на голову Мирры. Та зашипела, но не отстранилась, слишком увлеченная чужими волосами.

Поначалу было страшно, что он свернет ей шею. Девочка со слабо работающими руками и ногами никак не смогла бы себя защитить. Но Атто лишь тяжело гладил. И смотрел с жалостью и отвращением, как на мертвую, некогда пугающую легенду, от которой не осталось ничего. Такой легендой был, если верить Вальдекризу, и он сам.

— Отдай ее в церковь. Боги принимают всех. И людей, и бывших чудовищ. Они не судят.

— Благодарю за совет, — ответила Асин и тихо вздохнула. — Как жаль, что люди не умеют так.

Атто опустился на колени, взглянул в блеклые глаза Мирры и протянул ей мозолистую ладонь. Мирра долго вертела головой, пищала, причмокивая, а затем обхватила его указательный палец. И улыбнулась, широко растянув сухие бледные губы, из-под которых выглянули желтые клыки.

— Умеют, Асин. Просто им… сложнее забывать. Я долгое время ненавидел ее, хотел поскорее встать на ноги, вернуться и сбросить ее вместе с оболочкой в океан.

— А потом? — Асин затаила дыхание.

— А потом мне набили морду. Знаешь, это иногда помогает. — У него был хриплый, беззлобный смех, за которым чувствовались так до конца и не зажившие раны. — Так я наконец смог понять, что ненавидел механизм и ребенка за свои ошибки. И что эта ненависть не вернет ничего. А сам я могу вернуть хоть что-то. Я старый, — без тени сожаления произнес он. — Но целый. И… смотри. — Слова порой задерживались, прежде чем выскочить из его рта. — Почти не трясутся. — Он показал мозолистую ладонь, растопырив сухие длинные пальцы.

И пусть Асин в тот момент захотелось порывисто обнять его, она сдержалась. Лишь кивнула, прикрыв глаза, и вместе с Миррой ухватилась за указательный палец Атто. Глаза тут же защипало от слез.

— Я смогу навестить ее? — спросил Атто, медленно поднимаясь с примятой травы.

— Конечно, — Асин засияла. — Она очень любит мягкий хлеб. И обниматься, — добавила она.

— И обниматься, — задумчиво повторил Атто и, напевая себе что-то под нос, направился к оставленному секатору. Будто и не было ни этой встречи, ни этого разговора.

А Асин, подхватив недовольно ворчащую Мирру, двинулась прочь.