Дева, Дракон и другие диковинки

Виктория Сергеевна Кош, 2014

Здесь девы вступают в сговор с драконами, а колдуны работают в поте лица, чтобы прокормиться. Здесь пиво выступает в цирке, а у деревьев есть моральные принципы. Здесь возможно все. И даже больше.

3. «Росток зла»

На границе Гентурии с Ахартом леса дикие, но такой, как Заповедный Лес, еще поискать придется. Не лес — трущобы непролазные, где ни зверю, ни птице, ни какому другому существу жизни нет. Сплетаются на земле корни бугристые, ветви угрюмо нависают, листва шепчет недоброе. Мрак, да и только. Ни одна дорога не вела в Заповедный Лес, никакой хозяйственной надобности никому в нем не было. Все же находились тропки, малозаметные, тайные, опасные, и о тех тропках шепоток шел даже за пределами Гентурии. В Заповедном Лесу жил колдун. Не из тех, что по ярмаркам веселят детишек, да выманивают у подгулявших ротозеев последний грош, а настоящий колдун, потомственный. Фигура значительная.

Ясным утром к одной потаенной тропке, ведущей прямиком в сердце Заповедного Леса, подошла девушка. Самая обычная девушка, не красавица, хотя если б красавица, то куда как внушительнее получилось бы. Но девушка была обыкновенная. Нос курносый и чуть набок, глазки маленькие, не впечатляющие, да и одета просто — служанка чья или работница, и все тут. Тайную тропку нашла не без труда, помедлила немного перед тем, как шагнуть на нее, оглянулась с отчаянием — не покажется ли рыцарь-избавитель, не отговорит ли от глупости несусветной…

Не показался.

Скукожив носик, и без того кривоватый, ринулась девушка в самую чащу. Шла она не долго и не коротко, а ровно столько, сколько нужно. По дороге и взвизгивала, и вздрагивала, и охала, и ойкала — пугалась, как полагается. Будь она редкостной красавицей, можно было бы на этом подробнее остановиться, но, честное слово, сейчас не стоило. Ну взмахнула реденькими ресничками, ну шмыгнула носиком кривым, ну руками, не по-девичьи крупными, всплеснула. Посмотреть не на что. Так шла, шла и дошла до Сумрачной Поляны. Именно так, до Сумрачной, с заглавной, с придыханием, уважением и в страхе душевном.

На Сумрачной Поляне стоял дом колдуна. Не дом, а дерево, не дерево, а пень, не простой пень, а до того громадный, что сравнялся в лесу с самыми высокими деревьями. То были могучие останки велгрийского дерева, чье имя одно было под запретом во всех Трех Королевствах. Думать о нем и то было страшно до жути, а уж чтобы в его корнях селиться, такое никому и в голову не приходило. Колдун Заповедного Леса взял и поселился, и тем окончательно отрезал себя от рода людского и, надо сказать, обеспечил беспрецедентный приток клиентуры.

У дерева несимпатичная девушка остановилась и даже похорошела, потому как большие глаза девушку всегда красят, и неважно, отчего они большими сделались, от радости или со страху. Но стояла она недолго. То ли вспомнила, что привело ее к колдуну из самого Ахарта, то ли сила колдовская проявилась, но подошла девушка к гигантскому пню вплотную, да и пропала, словно растворилась в нем.

Внутри пня было темно и душно. Девушка чихнула, от неожиданности, должно быть, а, может, что-то в нос попало, и вдруг мелькнул рядом всполох зеленых искр, и огонь загорелся чудной, разноцветный. Стало видно, что места под корнями много, и потолок над головой полукруглый, словно кто-то взял гигантскую деревянную чашу, да и перевернул ее. Где здесь вход и, главное, отсюда выход, понять было невозможно. Повсюду, куда ни глянь, было переплетение корней, весьма зловещее на вид. Девушка пискнула неразборчиво.

— Только не надо кричать, — прошелестело что-то у ее уха. — Он этого не любит.

Девушка пошатнулась, за стенку схватилась, рот открыла — но не издала ни звука.

— Зачем пожаловала? — спросила стена громовым голосом, и перед девушкой (откуда только взялся) появился колдун Заповедного Леса.

Девушка бессильным кулем осела на землю.

Колдун Заповедного Леса был высок и очень худ. Как угли горели его глаза под черными бровями, а от длинного просторного одеяния его исходило слабое зеленоватое мерцание. Девушка завыла было, но вовремя опомнилась и засунула кулак себе в рот.

— Зачем пришла? — прогремел колдун. — Или передумала уже?

От такого голоса немудрено было и передумать. Девушка носик сморщила, губки скривила, плакать собралась, отчего подурнела еще сильнее, но плакать не стала.

— Он меня не любит, — пробормотала. — Я хочу, чтобы он умер. Можно это устроить?

— Можно, — согласился колдун. — Но зачем так резко, а?

— Он говорит, я некрасивая, — насупилась девушка. — И он никогда меня не полюбит.

— Приворотное зелье пробовали? — осведомился колдун.

— Убить гада мало, — отрезала девушка. — Он над моим носом смеялся.

— Ну и что? — изумился колдун. — Зачем сразу убивать?

— Хочу отомстить. Пусть мучается!

— Есть и другие способы, — сказал колдун. — Зелье Моментальной Красоты, например. Или Корректирующая Нос Настойка на болотных травах, тоже хорошая вещь. Эффект стойкий, побочных явлений не наблюдается.

— И что? — поразилась девушка. — Я стану красивой?

— Такой красивой, что он влюбится, женится, всю жизнь будет носить на руках. Отличная месть, между прочим. Дольше промучается по сравнению с ядом.

Девушка призадумалась.

— Глаза мне тоже можно большие сделать? Чтобы формы продолговатой, как миндаль?

— Хоть как фасоль, — пожал плечами колдун. — Идеальный результат на всю жизнь.

— Я не знала, что так можно. Если б знала, сразу бы попросила. У нас все в основном к вам за отравой ходят. Говорят, быстро, надежно, безопасно.

— Вчерашний день, — твердо сказал колдун, — ну что такое отрава? Рецептура примитивная, веками известная, никакого творчества и полета фантазии. То ли дело бальзам для глаз в форме фасоли.

— Миндаля, — поправила девушка.

— Неважно. Вот где настоящая магия. Вызов для художника. Вот где простор и перспектива. Да знаете что? — оживился вдруг колдун. — Я вам за такой заказ скидку сделаю. В два раза меньше против обычной цены. В рекламных целях.

На том и порешили. Сговорились о переделках (всего вышло двадцать семь) и о сроках (девушка вытребовала не позднее, чем через неделю).

Выйдя на свет после мрачного колдовского жилища, она вздохнула с облегчением и потрусила обратно по тропинке, не подозревая, что сквозь зловещее переплетение корней зловещего велгрийского дерева следят за ней чьи-то зловещие глаза.

Оставшись в одиночестве, колдун вздохнул с не меньшим облегчением. Он поубавил в огне зеленых искорок (всего то понадобилось прикрыть скрытую между корней трубочку), вытащил невесть откуда дряхлое кресло и уселся в него как самый обычный ахартский труженик после долгого рабочего дня в поле.

— Нитачох!!! — вдруг заорали за спиной, и колдун, вздрогнув всем телом, вскочил на ноги.

За креслом, едва доставая макушкой до спинки, стоял преуморительнейший старичок — кругленький, румяный, с ровными седыми кудряшками и упитанными щечками. Красный бархатный жилет с трудом сходился на его животе; брюки, свисающие мягкими складками, были заправлены в домашние туфли с пушистыми помпончиками.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

Старичок наступал на колдуна, потрясая крошечными кулачками. Колдун сьежился, отступил на шаг, значительно растеряв свою грозную величавость.

— Двадцать лет каторжной работы и все дракону под хвост из-за твоей дурьей башки!

— Но папа… — промямлил колдун, — хорошо же получилось. Я сделал все, как надо. Теперь слух пойдет по всем королевствам. От клиентов отбоя не будет.

— Болван! — завизжал старичок. — В том то все и дело! Что ты предложишь этим клиентам? Они все теперь захотят настойку для расширения глаз и примочки для уничтожения прыщей! Где мы их возьмем?

— Сделаем, — мрачно ответил колдун. — Сколько можно одну отраву варить? Пора что-нибудь поинтереснее сотворить.

— Поинтереснее? — Старичок затопал от гнева. — Как ты это варить собрался? Рецепты давно утеряны, ингредиентов днем с огнем не сыщешь, хлопот с этими зельями не оберешься!

— Как-нибудь сварим, — буркнул колдун. — Тут главное начать. Мы же на месте топчемся, папа. Сколько можно людей просто травить…

— Вон ты как заговорил… — Старичок прижал ручки к груди. — Отрава ему не хороша стала. Триста лет она нашу семью кормит. И прадеда, и деда, и отца, и меня, да и тебя, олуха, в люди вывела. Человека то изничтожить проще некуда. Два заклинания, три снадобья, и греби себе золото, запасай на безбедную старость. Народ валом валит, благодарят и еще приходят. Чего тебе надобно, горе ты мое?

— Разве это колдовство, два заклинания и три снадобья? — сумрачно отозвался колдун.

Он уселся на полу, поближе к огню, и искоса поглядывал на старичка.

— Я другого хочу. Истинной магии. Власти над предметами и душами. Хочу проникнуть в древние секреты и подчинить их себе. Вот раньше то, — тут голос колдуна дрогнул, стал нежно-мечтательным, — раньше все не так было. Не волшебники были — гиганты. Что творили. А мы сейчас…

Он горестно вздохнул. Старичок выпятил грудь и взьерепенился.

— Что мы сейчас? Живем как умеем, колдуем, как можем. Ты и так не умеешь. Я тебе что сказал сварить для госпожи Гортензии? Раствор бесцветный и бесвкусный, в три дня безболезненно умервщляющий. А ты что сделал?

Колдун буркнул нечто неопределенное.

— Вот именно, — довольно кивнул старичок. — Не в три дня зелье подействовало, а в пять, несло чесноком, на вкус было как тухлое мясо, и супруг госпожи Гортензии не умертвился, а оплешивел только во всех местах. Пришлось доплачивать, чтобы его в подворотне зарубили, а то неудобно получалось.

— Я хотел восстановить в ней былое влечение к мужу, — мрачно проговорил колдун.

Старичок хихикнул.

— Вот и восстановил, горюшко мое, а все почему? Потому что ты к нашей колдовской деятельности совершенно неспособен. Моя бы воля, я бы давно тебя в Ахарт отправил, пшеницу сеять или горшки лепить. Но не могу. Куда я с такой наружностью? Вот и терплю тебя, бездаря.

Старичок вздохнул, и слезка скатилась по его румяной щеке.

— Так что не забывай, Нитачох, не колдун ты, а видимость одна. Личина устрашающая и в трепет приводящая, но ничего больше. Нечего тебе заноситься и в секреты древних магов лезть. Ты с нашими, фамильными тайнами совладать не можешь, куда тебе в настоящие волшебники…

Старичок залез в кресло, уютно закинул ногу на ногу.

— Хватит уже о глупостях. К вчерашнему заказу на рвотные булочки еще не приступали. Принеси ка мне…

— Я все равно стану настоящим магом, — буркнул колдун, поднимаясь.

— Еще ступку номер восемь и стекла зеленые, круглые…

— У меня отросток велгрийского дерева есть.

В пещере вдруг стало тихо. Даже огонь потрескивать перестал, словно тоже прислушивался.

— Что у тебя есть? — мирно переспросил старичок.

— Отросток велгрийского дерева. Я его сам нашел и пересадил.

— Ты что такое говоришь? — Старичок явственно заволновался, даже с кресла сполз. — Последнее велгрийское дерево сожгли торжественно сто пятьдесят лет назад, с тех пор ни листика, ни семечка не было нигде в мире, а ты говоришь, у тебя есть росток!

— Я его у пруда нашел, — сказал колдун. — Там вода стоячая, с пиявками, вот он и пророс.

— Совсем из ума выжил, — рассердился старичок. — Это же велгрийское дерево. Зло в чистом виде. Воплощение самых страшных человеческих кошмаров. С помощью велгрийского дерева можно творить самую жуткую магию, без ограничений. А ты говоришь, у пруда. С пиявками.

— Там питательных веществ много, вот он и пророс, — упорствовал колдун.

— У всех чародеев древности были велгрийские деревья, поэтому никто не мог с ними совладать, — продолжал волноваться старичок. — Но сила их зла была слишком велика, и было решено уничтожить все деревья. Без остатка и жалости! И ты после этого утверждаешь, что у тебя есть велгрийское дерево?

— Не дерево. Росток.

— Неважно! — взревел старичок, брызгая слюной. — Ты, колдун-неумеха, позор заслуженной трудовой династии, и вдруг нечаянно натолкнулся на велгрийское дерево?

— Росток, — упрямо повторил колдун. — Он еще совсем маленький.

Старичок забегал по пещере.

— Поверить не могу, что ты… олух… бездарь… недоумок, который только для вывески и годится… именно ты нашел росток велгрийского дерева! Это же смехота!

— Нет такого слова, — обиженно сказал колдун. — А росток есть.

— Велгрийское дерево? Дарующее беспредельное могущество? Владеющее сокровеннейшими секретами магии? — Старичок хихикнул и вдруг побелел и стал одного цвета со своими кудряшками. — Где оно? Дай мне его! С ним я стану величайшим чародеем королевств. Мое имя заставит трепетать каждого! Я…я… я королем стану, если захочу. Отдай мне его, сынок!

Он рухнул на колени и пополз к колдуну.

— Теперь я уже не бездарь? — сварливо спросил тот.

— Бездарь, — не согласился старичок, но на коленях остался. — Зачем тебе велгрийское дерево? Ты и спрятать его толком не сможешь. Тебя четвертуют, если узнают про него.

— До сих пор хорошо прятал, — надулся колдун.

— Рано или поздно ты все равно ошибешься, — настаивал старичок. — Сам подумай, какой из тебя великий маг. С велгрийским деревом или без него ты даже примитивный эликсир забвения не сваришь. А я смогу сеять хаос и насаждать террор. Я стану настоящим бичом Трех Королевств! Ты не сможешь!

— Я и не собираюсь, — возмутился колдун. — Я хочу творить магию, а не хаос сеять. Настоящую магию. Я уже пробовал делать порошок из листьев, знаешь, неплохо получилось. Вот эти искорки зеленые как раз…

— Что? — взвыл старичок. — Ты разбазариваешь листья велгрийского дерева на искорки?

— Я экспериментирую, — с достоинством сказал колдун. — Листья все время новые растут.

— Отдай мне его, сынок. — Старичок подполз совсем близко и ухватился за полу длинного одеяния колдуна. — Я всегда о тебе заботился. И дальше буду заботиться. Ты со мной останешься, конечно. Внешность я себе сделаю пострашнее, но тебе тоже работенка найдется. Будешь… Будешь моим глашатаем. Или герольдом, чтобы это ни значило. Хочешь?

— Я хочу быть колдуном.

— И будешь, — закивал старичок. — Дерево беспредельное я тебе, конечно, не дам, но дедушкину книгу получишь. Все тебе отдам. Будешь пробовать старинные рецепты. Сколько хочешь.

— Ладно, — неохотно вздохнул колдун. — Наверное, ты прав. Ты больше достоин им владеть.

Он полез за пазуху. Старичок замер.

— Только обращайся с ним бережно, хорошо? Он этого заслуживает.

Из-за пазухи колдун вытащил маленький бумажный мешочек и передал его старичку, который дрожащими руками извлек из пакета глиняный горшочек, а в нем… да, никаких сомнений, тот самый, никем сто пятьдесят лет невиданный, с зелеными листочками и коричневыми веточками, росток величайшего зла на земле.

— Сокровище ты мое, — прослезился старичок. — Деточка.

— Здравствуйте, — вежливо отозвался росток. — Я благодарен за добрые слова. Надеюсь, вы не обидитесь, но я бы предпочел, чтобы вы звали меня Чакчей.

Побагровевший старичок осел на пол.

— Он разговаривает!

— Разговаривает, — подтвердил колдун. — Почему бы ему и не поговорить?

— Я никогда не слышал, чтобы велгрийское дерево… — начал старичок. — Впрочем, неважно. Говорит это хорошо. Здорово даже, что говорит.

Он потер руки и захихикал довольно противно.

— Извините, — сказал росток, — но я здесь присутствую, а вы так обо мне говорите…

— Чем он, собственно, говорит? — заинтересовался старичок, наклоняясь к ростку.

— Простите, но мне неприятно такое слышать, — смущенно прошелестело в листиках.

— Извинись перед Чакчей, — посоветовал колдун. — Он не любит, когда о нем говорят как о неодушевленном предмете.

— Хорошо, хорошо, мальчики, как скажете, — засмеялся старичок. — Ты у нас обидчивый, да, кустик?

— Я росток велгрийского дерева, — поправил росток. — Не куста.

— Зануда, — хохотнул старичок. — Но ничего, я потерплю. Мы с тобой таких дел натворим, росточек мой. Мы с тобой весь мир заставим дрожать от ужаса. Мы с тобой… Нитачох. Неси дедушкину книгу. Будем работать.

В мгновение ока старичок преобразился. Лицо сосредоточенное, жесты скупые, приказания краткие. Через минуту он уже листал книгу из замусоленных листов пергамента, а колдун, пыхтя от напряжения, тащил на середину пещеры громадный, местами тронутый ржавчиной котел. Чакча помалкивал и только листиками шелестел, создавая приятное, хоть и ложное ощущение свежего летнего ветерка.

— С чего бы начать? — бормотал старичок под нос, шурша пергаментом. — Поразить чумой близлежайшие деревни или наслать великую водную напасть на Ахарт? Может, низвергнуть с небес огонь на Заповедный лес? Надоел мне, ну его к драконам. Браконьеры только шляются…

— Если позволите заметить… — деликатно начал Чакча.

— Не позволю! — рявкнул старичок. — Ты меня с мысли сбиваешь.

— Он все равно скажет, — буркнул колдун, разжигая под котлом огонь.

— Может, сразу явиться к королевскому двору и поджарить там всех заживо? — задумчиво пробормотал старичок. — Тут есть одно прелестное заклинание. Эффектно, эффективно и несложно. То, что нужно для начала.

— Исключено, — сказал Чакча, и на этот раз листики его шелестели совсем не приятно. — Пострадают люди. Это не этично.

— Не что? — фыркнул старичок.

— Пожалейте людей. Начать можно с чего нибудь не кровавого. Как вам эссенция всеобщей радости?

— Не глупи, — строго оборвал его старичок. — Радости в мире и так хватает. Чего в мире не хватает, так это взрывов, землетрясений, потопов и всеобщего рабства.

— Но…

— Не спорь со старшими! — перебил старичок. — Я лучше знаю. Твое дело листья давать и злость копить. Внешней политикой буду заниматься я.

— Я только хотел внести пожелание…

— Нитачох! — завопил старичок. — Утихомирь свое растение. Оно мешает мне думать.

С печалью в глазах колдун подобрал валявшийся на полу пакет и натянул его на Чакчу.

— Так то лучше, — одобрительно заметил старичок. — Распустил ты его. Но ничего, я его быстро в порядок приведу. Такое велгрийское дерево из него воспитаю, им детей пугать будут! Что же все-таки выбрать? Начну я, пожалуй, с себя. Как тебе кажется, что лучше для начала? Клыки как у дракона или рост выше деревьев?

Старичок задумчиво поскреб в затылке и перевернул страницу.

— То, что нужно! — обрадовался он. — Зелье драконьего кошмара. И клыки, и рост, и огонь изо рта при необходимости. Неси двести кусков жабьей печенки, сынок.

Когда печенка была мокрой неопрятной кучей свалена в углу, а под котлом жизнерадостно потрескивало пламя, старичок протянул властную руку к пакету с Чакчей.

— Листок!

Из пакета вылетел маленький бледно-зеленый листик.

— Нитачох, измельчи и брось в котел, — скомандовал старичок.

— Если вы все-таки позволите мне высказаться, — раздалось из пакета, — я бы посоветовал вам добавить листик в последнюю очередь, и не измельченный, а разорванный на четыре части.

— В рецепте сказано измельчить и бросить в самом начале, — с сомнением проговорил старичок.

— Я вам велгрийское дерево или не велгрийское? — капризно спросили из пакета. — Не хотите, не слушайте. Но мой вариант делает клыки в два раза длиннее, а у пламени появляется нежный фиолетовой оттенок.

— Фиолетовый? — переспросил старичок мечтательно. — Я люблю фиолетовый.

Из пакета кашлянули деликатно и довольно.

Разорванный на четыре части лист полетел в котел последним.

Через час зелье было готово. Попахивало оно сомнительно, да и выглядело не очень, но старичок принес фамильный половник (золотой и с штампом академии магов), торжественно опустил его в котел и зачерпнул немного тягучей зловонной жидкости. Грязно-серая капля повисла на краю и с отчетливым неприятным плюмс шлепнулась обратно.

— Для нашей семьи начинается новая эра! — воскликнул старичок с чувством. — За это и выпьем.

— Может, не надо, пап? — засомневался колдун, но старичок, не сводя глаз с содержимого фамильного половника, поднес его к губам и залпом выпил.

С минуту ничего не происходило. Старичок уже начал грозно сводить брови, и колдун благоразумно сделал шаг назад, но тут вдруг что-то булькнуло, рыкнуло, глухо ухнуло, старичок схватился за рот, потом за живот, потом триумфально улыбнулся, потом воскликнул:

— Они растут! Я чувствую, они…

А потом рассыпался кучкой пепла.

— Папа! — позвал колдун. — Ты меня слышишь?

Пепел не ответил. Колдун подошел ближе.

— Папа, — прошептал колдун. — Ты где?

— Если ты думаешь, что он восстанет из пепла вроде легендарной птицы, то ты ошибаешься, — раздалось ехидное из пакета.

— Это ты сделал? — растерянно спросил колдун.

— Разве у меня был другой выход?

Пакет дрогнул, полез вверх, упал на пол. Освободившийся Чакча встряхнул листиками.

— Ненавижу пакеты. Обещай, что больше никогда не будешь сажать меня в пакет.

— Я не буду, — вздохнул колдун. — Но вот папа…

Чакча кашлянул.

— Твой папа, к счастью, больше никогда не сможет никого посадить в пакет. А также отравить, испепелить, утопить или уничтожить одним из тысячи способов, описанных в вашей замечательной дедушкиной книге.

Колдун перевел задумчивый взгляд на кучку пепла.

— Ты в этом уверен?

— На сто процентов. Я же велгрийское дерево. Я знаю о магии все.

Пепел решили оставить на месте.

— Будет как будто гробница, — одобрил Чакча, когда колдун вынес его на Сумрачную поляну. Мертвый пень велгрийского дерева смотрелся в предзакатных лучах мощно и устрашающе. Колдун впервые попытался представить себе, как выглядело это дерево в дни своего цветения, и с уважением посмотрел на небольшой росток в глиняном горшочке, который держал в руках.

— Что теперь будем делать?

Чакча сладко потянулся всеми листиками.

— Жить и Колдовать. Разве ты не этого всегда хотел? Со мной ты станешь величайшим колдуном нашего мира. Если, конечно, будешь соблюдать мои условия.

— Что еще условия? — насторожился колдун.

Чакча потер листик о листик.

— Понимаешь, у меня есть определенные жизненные принципы, и ты должен их уважать. После долгого и вдумчивого анализа я пришел к выводу, что в этом мире слишком много зла. Я вижу свой долг в том, чтобы воздерживаться от злых мыслей, намерений и действий и по возможности творить добро.

— Ты только что убил моего папу! — воскликнул колдун с негодованием.

— И сделал доброе дело, — радостно согласился Чакча. — Разве нет? Тебе хорошо, мне хорошо, людям хорошо.

— Папе плохо, — напомнил колдун.

— Ему сейчас лучше всех, — отрезал Чакча. — Ни забот, ни хлопот, а нам с тобой, между прочим, еще где-то надо заночевать. Может, пойдем уже, а?

Колдун покорно вздохнул, привычным жестом сунул Чакчу за пазуху и пошел по тропинке прочь от отчего дома. Начиналась новая жизнь, и жалел он лишь о том, что не сообразил поесть поплотнее.