Когда сосна плачет

Виктор Васильевич Кабакин

Авантюрная повесть о человеке, который, благодаря хитроумным комбинациям, стал одним из самых богатых людей в стране. Некоторое время он являлся символом успеха и надежды многих людей, но, в конечном счете, его постигла закономерная печальная участь: стремительное падение с высот Олимпа в пропасть одиночества и забвения. Примечательно, что в причинах своих трансформаций он так и не смог до конца разобраться, и в памяти многих остался обычным мошенником, хотя и не лишенным гениальности.

© Виктор Васильевич Кабакин, 2022

ISBN 978-5-0056-0155-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда сосна плачет

Глава 1 Вершина

Да, теперь он достиг, чего хотел. И может почивать на лаврах. Мародин, взглянув в зеркало напротив, улыбнулся сам себе, повернулся на диване к столику, протянул руку и включил видеомагнитофон. На экране появилось изображение его любимой певицы Мари Лафоре, девушки с солнечными глазами, и зазвучал ее удивительный, завораживающий голос. Французская дива всегда действовала на него безотказно, перемалывала любое его настроение, но сегодня даже она была не властна над ним. Он еще раз улыбнулся.

Да, он создал наконец свою империю, называемую коротко, тремя буквами — СИМ. Кто еще не знает, разъясняем — аббревиатура «СИМ» означает Сергей Иванович Мародин. Ему сразу понравилось такое название, оно напоминает известное сказочное заклинание «сим-сим, откройся», позволявшее распахнуть двери в огромную пещеру, полную несметных сокровищ. Вот и его империя, которую он тоже стал именовать «Сим-Сим», откроет для миллионов людей путь к достатку и счастливой жизни.

Ему самому ничего не надо. Он не стремится к роскоши и вполне довольствуется тем, что имеет. Не упивается богатством, хотя при желании может иметь любую сумму. Он не из тех, кто, ошалев от огромных денег, тут же тратит их на заграничные виллы, дорогие автомобили и яхты. Ему нужна не роскошь, он наслаждается нынешним своим положением — властителя умов, которого достиг только благодаря своему феноменальному таланту. Это состояние подобно восторгу ученого, открывшему великий закон природы. Он же открыл закон всеобщего счастья и благоденствия. Миллионы людей поклоняются ему и подчиняются его воле. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

У него самая обычная двухкомнатная квартира, с заурядной мебелью и скромным ремонтом. Правда, на столе стоит навороченный компьютер, но это не дань моде, а повседневная необходимость: с его помощью он отрабатывает и доводит до совершенства свои задумки и планы. Еще во всю стену ему соорудили аквариум, что делать, рыбки — его слабость. Наблюдать за их играми и танцами — сплошное удовольствие: и нервы успокаивает, и размышлять помогает. Тут же, в комнате, полки, полные книг. Книги разные — исторические, справочники, художественная литература, по физике и математике.

Интересы у него разносторонние, а математика — не просто увлечение, а смысл жизни. Его всегда привлекал мир стройных цифр и безупречная логика формул, В этой точной науке нет ничего лишнего, в ней особая красота и гармония, чего, увы, нет в бестолковом человеческом обществе. Но он все-таки сумел покорить и эту стихию и подчинить ее железной логике. Его империя живет и действует согласно выведенному им правилу.

Он искренне верит, что математическим законам подчинено все — начиная от движения звезд и кончая поведением человека. На любые случаи жизни можно вывести строгие формулы. Когда-нибудь он этим обязательно займется и создаст свою теорию.

Многие не верили в его проект, но он сумел найти сторонников, и теперь они будут с ним до конца. Так же, как миллионы других, которые пошли за ним. А он их поведет в светлое будущее. В своей гениальности Мародин не сомневался даже в те времена, когда неудачи преследовали его, а сам он был на грани нищеты. Что ж, его пример — еще одно доказательство того, что поставленная цель достигается, если упорно, выбрав верный путь, к ней стремиться.

Мари запела «Mon Amour, Mon Ami». Мародин впился в экран. Воспринимать голос певицы лучше всего вместе с ее изображением. Оператор снимал Мари крупным планом, не отрывая камеры от ее чудесного лица. Ее голос и зеленоватые, почти всегда грустные глаза… Мародину казалось, что она поет только для него. А поет она так, словно дышит! Она сама и ее песни — невесомы, как мечты. И какой же у нее безукоризненный стиль, безупречные манеры! Совсем недавно он узнал, что в подростковом возрасте Мари была очень стеснительна, боялась публики, и однажды, выступая на школьной сцене, онемела от ужаса и потерпела полное фиаско. Ну, совсем как он в свое время…

Что ж, теперь он может позволить себе поехать в Париж и встретиться со знаменитой певицей. Правда, неизвестно, захочет ли она с ним знакомиться? Но об этом Мародин даже не задумывался. Он верил в свою звезду.

А может, пригласить ее в Москву, на гастроли? Она, конечно, запросит огромный гонорар, ну и что — у него теперь денег достаточно. Он познакомит не очень известную в России звезду с местной публикой. Вот это будет знатная реклама его компании! Вот это будет фурор! Мелодия из ее песни Manchester et Liverpool много лет сопровождала прогноз погоды по телевидению. Хотя об исполнительнице в то время мало кто знал.

Мародин сам использовал эту мелодию год назад, когда, словно президент страны, поздравлял по телевизору россиян с Новым годом. Это было прикольно. И никто никогда не узнает, какую сумму он выложил за это шоу. Он был тогда в красном пиджаке, который ему кто-то всучил, так как на студии сказали, что в такой ответственный момент он должен быть одет соответствующе. Он явился на телевидение по своей привычке в спортивных шароварах и футболке. Шаровары остались на нем, их не видно было на экране, а малиновый пиджак заставили надеть. Впрочем, это не прошло незамечено для зрителей. Вскоре пошла мода на малиновые пиджаки, почему-то особенно их полюбили бандиты, начинающие бизнесмены и мелкие клерки.

Мародин взялся было за трубку, чтобы позвонить помощнику, пусть тот начнет кампанию по организации гастролей Лафоре. Однако, подумав, положил трубку на место. Ладно, изящная Мари — это в будущем. А пока…

Его теперешняя любовница петь не умела. Она была балерина, не очень, правда, известная, но зато очень похожая на французскую певицу.

Женщины, женщины, как все переворачивается в этом мире. Он тот же самый, что и несколько лет назад… Ну да, не красавец, не очень удачливый ухажер и интереса для представительниц прекрасного пола не представлял. С женщинами ему всегда как-то не везло. Была у него жена, которая бросила его и умчалась с американским бизнесменом за океан. Но это раньше. Теперь и напрягаться особо не надо. Поклонницы у подъезда стоят, ждут, считают за честь, если он взгляд кинет на них, и уж счастливы, коли слово скажет. Словно он известный и любимый артист. Да, меняются времена, становится иной ситуация, перестраивается и поведение людей…

А где же та самая девица — первая его любовь, которая в школьные годы жестоко высмеяла его и унизила перед всем классом? Совсем недавно она позвонила ему и, заикаясь от волнения, попросилась на работу. Как забавно она напомнила о себе в телефонном разговоре:

— Уважаемый Сергей Иванович! Беспокоит вас бывшая одноклассница по имени Наташа, которой вы когда-то прислали нежное письмо… Я до сих пор его храню, даже ношу с собой в сумочке и в минуты печали часто перечитываю. Я тщательно берегу память о тех школьных счастливых днях. Может, и вы обо мне иногда вспоминаете.

Ну да, конечно, он помнит ее. То, что она хранит письмо, и про счастливые школьные дни — врет, конечно. Не так все было.

Глава 2 Первая любовь Сергея Мародина

Сережа был кудрявым мальчишкой, невысокого роста, с мягким округлым лицом, слегка полноватый, тихий и немного робкий на людях, весь в себе и очень упертый. Он не пользовался успехом у девочек и авторитетом у мальчишек. Для них он начинал существовать только тогда, когда надо было списать работу по математике, в чем он был силен. По другим предметам тоже преуспевал, получал в основном четверки, но учил эти науки (кроме математики и физики) только в силу необходимости, а отнюдь не по наклонности или интересу к ним.

В детстве он не увлекался яркими мальчишечьими играми, ни с кем не дрался, был равнодушен к футболу и хоккею. Он не любил отчаянных и яростных споров на тему, кто из футболистов или хоккеистов лучший, что уже само по себе в мальчишеской среде было странным. Не болел за любимую команду, впрочем, и команды таковой у него не было. Зато интересовался шахматами и мог до поздней ночи сидеть, разбирая игру гроссмейстеров.

Первая любовь пришла к Сережке Мародину, как к большинству его сверстников, в подростковом возрасте. Эта была любовь томительная, густая и сладкая как патока. Скорее, даже не любовь, а неизбежная юношеская влюбленность — чистая, романтическая, зовущая и непонятная. Избранницу его — девочку-одноклассницу звали Наташей. Любил он ее платонически и держался на расстоянии, мечтая лишь о том, чтобы она хоть разок взглянула на него, и радуясь, когда она обращалась к нему с просьбой помочь в решении какой-либо задачи. Он сидел за партой, а она, стоя над ним, порой случайно касалась его рукой или прядь ее волос падала ему на лицо. И тогда его внезапно бросало в жар, мысли смешивались, и он начинал говорить, слегка заикаясь. Требовалось значительное усилие, чтобы он пришел в себя и мог нормально соображать.

Но обращалась она к нему нечасто, так как сама неплохо справлялась с математикой. В иных случаях Сергей мог ожидать от нее только редкого и равнодушного взгляда.

Он удивлялся тому, что проучившись несколько лет, раньше вообще почти не замечал ее, и вдруг в какой-то момент девушка стала для него самой лучшей и желанной. Пытливый ум мальчика пытался понять эту метаморфозу, но она оказалась неподвластной его разуму.

Он полюбил Наташу осенью, а зимой, когда на местном стадионе заливали каток, мучился от ревности, когда она, радостная и раскрасневшаяся, проносилась на коньках мимо него рука в руке с Мишкой Ивановым — самым спортивным и красивым парнем из их класса.

Его чувство, сначала тщательно скрываемое, потребовало наконец какого-то выхода, и что только ни делал юный Мародин, чтобы добиться…, нет, не взаимности, а хотя бы какого-то внимания от своей пассии. Или — чтобы истребить эту несчастную любовь! Ибо Сергей понимал, что она стала сильной помехой ему в учебе и шахматных баталиях. По ночам в постели в своих одиноких мечтаниях он представлял себя то разведчиком, действовавшим в стане врага, наподобие Штирлица, то космонавтом, совершившим героический перелет на Марс. Его подвиги, конечно же, не оставили бы равнодушной своенравную девочку. Он даже записался в секцию самбо, хотя этот вид спорта его никогда не привлекал.

Сергей не посещал школьные дискотеки, считая их бесполезным занятием, напрасной тратой времени. Но однажды специально пришел на танцы, чтобы увидеть обожаемую принцессу, и, чем черт не шутит, — вдруг удастся с ней пообщаться.

Школьный вечер — событие удивительное. Одноклассники и одноклассницы начинают смотреть друг на друга совсем другими глазами, словно видят впервые. Девушки на танцах — таинственные и непонятные, уже далеко не те школьницы, которых на уроках можно было подразнить, запросто дернуть за косу. В задиристых, озорных парнях вдруг проявляется странная робость и даже некоторый лоск джентльменства.

Наташа в нарядном платье была весела, беззаботна, не пропускала ни одного танца, поскольку не испытывала недостатка в партнерах. И естественно, никакого внимания на Сережу не обращала.

В какой-то момент девушка осталась одна, и стоявший у стены Мародин, собрав всю волю и мужество в кулак, подошел к ней и, чуть заикаясь, пригласил на танец. В глазах девушки мелькнуло сначала удивление, потом появилась легкая усмешка, но она ему не отказала. Наташа пошла через толпу прямо к центру зала, а Сергей, с трудом волоча отяжелевшие ноги, топал за ней.

Когда девушка повернулась к нему, и он несмелой левой ладонью взял ее за руку, а другую положил ей на талию, — у него пересохло в горле. Вот его сладкие ночные мечты осуществились, перед ним стоит его загадочная любовь, совсем рядом милое лицо и чуть насмешливый взгляд. И этот жар, идущий от нее и кружащий голову! Он ее обнимает, и чудо — прикасается к девичьему телу! Его охватывает жгучее и жуткое ощущение, до дрожи в коленях, и одновременно такое хмельное, зовущее и сладкое.

Но тут неожиданно возникла проблема: будучи не знаком с танцевальными движениями, Сергей не знал, как сделать первый шаг. Девушка нетерпеливо дернула его за руку.

— Ну, давай же.

Но поскольку растерявшийся кавалер, похоже, ничего не соображал, она сама стала двигаться, увлекая его за собой. Правда, скоро ей это надоело, и она остановилась.

— Партнер должен вести девушку, а не топтаться на месте, как мямля, — сердито сказала Наташа и бросила Сергея посередине зала, не дожидаясь окончания танца.

Красный от стыда, он растерянно хлопал глазами, и ему казалось, что все вокруг потешаются над ним. Хотя никому до него дела не было. Лишь одна ближайшая пара удивленно взглянула на парня, девушка что-то шепнула партнеру, и оба захихикали. Понурив голову, Сергей медленно пошел к выходу. Это был удар.

Однако упрямый Мародин решил взять реванш. Чтобы поразить девушку, Сережа к новогоднему празднику решил подготовить танец. И не какой-нибудь, — а сольную лезгинку, танец мужественных горцев, олицетворявший гордого орла! Танцевальные движения и фигуры изучал по самоучителю, который взял в библиотеке, а в качестве музыкального сопровождения использовал старую пластинку, найденную дома. Долго тренировал заход на танец, осваивал чеченский шаг, движения по кругу. Отрабатывал даже прыжок с вращением в воздухе и разведением рук. Мама, участвовавшая в художественной самодеятельности при доме офицеров, подготовила сыну костюм.

И тут Сережу постигла очередная неудача. Начал он бодро, с задором. Но исполнив первое упражнение и двигаясь танцевальным шагом, вдруг запнулся, споткнувшись одной ногой о другую, покачнулся и остановился. Попробовал повторить движение и… чуть не упал. Ноги стали едва не ватными, к тому же им овладело непреодолимое состояние ступора.

Среди зрителей послышались смешки, сначала редкие, потом все громче и свист. Его любимая девочка тоже весело смеялась. Все у него внутри захолодело. Ни одного сочувственного взгляда. Медленно пятясь, Сергей убрался с танцевальной площадки.

Он не остался на школьную дискотеку, а побежал домой, бросился на кровать, рыдая и тяжело переживая полный, как ему казалось, крах. Хорошо, что впереди были зимние каникулы, время которых немного сгладило остроту позора.

Но танцевальное фиаско ничуть не остудило его любовное чувство. Более того, оно становилось все более нетерпимым, и весной Мародин решился на отчаянный поступок.

Однажды поздней ночью, измученный до предела неразделенной любовью, он написал девушке письмо, в котором признавался в нежном чувстве, называл ее самой умной, гордой и красивой на свете. Слова лились горячим потоком и без единой помарки стройно ложились на бумагу. Ничего взамен от девушки он не требовал, да и не нуждался в этом, ему важно было высказать все, что переполняло сердце.

Он не стал перечитывать написанное, положил бумагу в конверт и заклеил его. Затем оделся и вышел на улицу. Ночная прохлада слегка остудила его разгоряченную голову, но только не намерение. Тяжело дыша от волнения, он направился к дому, где жила его любовь. По привычке Сергей постоял возле темного окна ее комнаты, расположенной на первом этаже, шепча про себя: «Спи, любимая моя. Я всегда буду на страже твоего спокойствия». Затем вошел в подъезд дома и бросил письмо в почтовый ящик.

И только тут разные противоречивые чувства охватили его. Медленно возвращаясь к своему дому, он, то ругал себя за опрометчивый поступок, то успокаивал тем, что девушка прочтет, о чем он давно хотел ей сказать, и обязательно поймет. И снова новые сомнения. Самое страшное — у него теперь не было обратного хода. Все зависело только оттого, как она воспримет его поступок. Он рисовал себе такую идиллическую картину: она распечатывает конверт, читает любовное признание, задумчиво смотрит перед собой, наконец, ее лицо озаряется счастливой улыбкой, она целует письмо, а потом…

Что может быть потом, он так и не смог представить. Но это должно быть чем-то чудесным, волшебным. Такими мыслями тешил он себя до самого утра.

С красными от бессонницы глазами, полный тревоги Сергей пришел в школу. И сразу почувствовал перемену в атмосфере класса. Он сел за свою парту, и моментально некая невидимая граница отделила его от остальных. Он сидел, опустив вниз глаза, и чувствовал, что одноклассники смотрят на него с каким-то недоумением, а многие — с насмешкой. Затем кто-то подбросил ему записку, в которой он был изображен в карикатурном виде с обнаженным сердцем, пробитым стрелой, а под рисунком цитата: «Я к вам пишу — чего же боле?» и подпись «Танька Ларина = Сережка Мародин». От чувства унизительного стыда он крепко сжал губы.

Но самое ужасное ждало его впереди. Девушка пожаловалась классному руководителю, и учительница увидела здесь прекрасный повод, чтобы провести воспитательную работу. Перед уроком она со значительным видом сказала, что в классе произошло ЧП. Потом вслух зачитала письмо Мародина, чем вызвала всеобщее веселое оживление, а в заключение насмешливо обозвала его безнравственным Дон Жуаном, заявив, что в школе надо учиться, а не любовь крутить.

Красный от негодования и унижения Сергей выскочил из-за парты и выбежал из класса, не дожидаясь окончания массовой порки.

Увы, эффект от его любовной акции оказался совсем не таким, как ожидал подросток, и полностью перевернул его душу. Если раньше он мучился от любви, то теперь — от стыда за свой опрометчивый поступок. У него даже мелькнула мысль, а стоит ли жить после этого, и сидя на корнях огромной сосны, росшей на крутом обрыве Волги, он тешил себя воображаемой картиной — как будут плакать все его враги, когда его бездыханное тело вытащат из глубин речных. Старая сосна, к которой он прислонился, от весеннего тепла источала капельки желтой смолы, и казалось, что она тоже плачет и сочувствует его горю.

Но потом Сережа подумал, что вряд когда-то любимая, а отныне ненавистная девочка станет страдать и рыдать, а значит, его жертва будет совершенно напрасной. И эта мысль отрезвила его.

Мародин перевелся в другую школу, но и здесь скоро узнали о его нелепом поступке, так что среди одноклассников он прослыл странным субъектом, чудаком. Впрочем, ему было все равно. В классе он ни с кем близко не общался и совсем не испытывал потребности в друзьях. Он жил в своем мире, в котором неплохо себя чувствовал — мире шахмат, математики и физики, участвовал в олимпиадах, школьных конкурсах и соревнованиях, в которых неизменно занимал призовые места. А еще пристрастился к литературе, читал все подряд и без всякой системы. Но были у него три любимые книги — «Герой нашего времени» Лермонтова, «Золотой теленок» Ильфа и Петрова и «Занимательная математика» Перельмана.

А вот что не любил и не понимал — так это предмет обществоведения, в котором не надо было анализировать, а лишь принимать сказанное на веру. Его каверзные вопросы доводили до белого каления преподавателя. Мародин никак не мог уяснить, в чем заключались левые и правые уклоны в ВКП (б) в двадцатые годы, чем троцкизм отличался от истинного марксизма-ленинизма? Почему одни большевики уничтожали других большевиков, тех самых, с кем они совершали революцию? Почему после замены одного коммунистического вождя иным, предыдущего разоблачали и предавали чуть ли не анафеме, хотя ранее всячески восхваляли и возвеличивали?

Задав как-то эти вопросы преподавателю, Сергей долго потом вспоминал его бледное и перекошенное лицо, захлебывающийся и дрожащий голос, когда учитель, посекундно оглядываясь на дверь, кричал: как это Мародин смеет посягать на святое, как вообще такие крамольные мысли могли прийти в голову ему — советскому ученику.

— Я думал…, — оторопело начал Сергей.

— Ты не должен думать сам, — в запальчивости оборвал его учитель. — Ты должен верить, думать, говорить и поступать так, как тебя учат. И быть как все. По-твоему, учебники пишут одни дураки.

— Думать я буду так, как хочу, — упрямо повторил Мародин. — А готовые ответы далеко не всегда несут правду.

Преподаватель, покачав головой, добавил со вздохом:

— С такими мыслями тебе, Мародин, очень тяжело придется в жизни.

С тех пор Сергей больше подобных вопросов не задавал. Он понял тогда одно: быть и казаться — это две разные вещи. Думать можешь, о чем и как угодно, но для собственного спокойствия надо делать вид, что ты такой, каким тебя хотят видеть. То есть, получается, что надо иметь два мнения — одно свое, а другое — «правильное», ибо свое и «правильное» далеко не всегда могут совпадать.

Это одно из правил, которое он решил на всякий случай усвоить, хотя такая позиция ему претила.

Урок неудачной любви тоже для него не прошел даром. Правда, он долго размышлял, почему так быстро исчезло то, что еще совсем недавно составляло чуть не смысл его жизни. Почему некогда самая лучшая на свете девушка внезапно, в силу ряда обстоятельств, превратилась в чуждую, а любовь — чуть ли ни в ненависть. То, что девушка оказалась не той, за которую он ее принимал, ему стало ясно сразу. Но он стремился, как обычно, докопаться до глубинных причин происшедшего.

Размышления привели его к неожиданным открытиям: в его душе столкнулись две мощные противоборствующие силы, и в результате образовалась некая взрывчатая критическая масса, которая уничтожила любовь и преобразовала ее в нечто противоположное.

А куда уходит то, что так и не смогло реализоваться: остается ли в тебе или полностью исчезает? Что в нем, Мавродине, осталось от той любви? Потрясение, унижение, горечь, обида, стыд. А вне? Ну да, есть та самая девушка, правда, отныне совсем-совсем другая.

Впрочем, он себя виновным ни в чем не считал. Просто ошибочно отдал инициативу в таком важном и тонком деле, как любовь, на откуп неумного человека. И получилось, что не он доминировал, а главенствовали над ним, а в итоге — смешали с грязью. В этом корень постигшей его неудачи.

Значит, заключил Мародин, ситуацию никогда нельзя доводить до критической черты, чтобы не потерять контроль над ней.

Так, случайно, подросток Сергей на практике открыл для себя важный закон диалектики.

Что касается непосредственно любви — то Сережа решил навсегда завязать с ней, как с ненужной и хлопотной вещью, а женщины отныне стали для него воплощением коварства, непредсказуемости, легкомыслия и болтливости.

…И вот теперь та самая Наташа из школьных грез, нет — Наталья Федоровна работает у него в отделе рекламы. Правда, ни он, ни она о прошлых годах друг с другом не говорят, словно и не было полудетского любовного приключения. Да и что, собственно, было? Вроде ничего. Но ведь оставило некий след в жизни Мародина. А то, что Наталья Федоровна теперь смотрит на него иногда так, словно она совсем-совсем не прочь…, ну, вы понимаете, ровно ничего для Мародина не значит.

Раздался телефонный звонок. Помощник коротко доложил о том, что тысячи людей стоят в очереди, чтобы купить акции и билеты с портретом Мародина, деньги поступают килограммами и центнерами, девочки-кассиры не успевают их считать и не знают, куда девать?

— Складывайте кучами в свободные комнаты. Когда заполните, опечатайте и поставьте охрану.

Мародин не любил отсиживаться в офисе и редко посещал его. Зачем? Он не чиновник, он — стратег, мыслитель, организатор. Если все сделано с умом, нет необходимости мозолить глаза подчиненным, они сами неплохо справятся. Он обычно руководил своей империей по телефону из собственной квартиры.

Снова телефонный звонок. В этот раз звонил напарник Мародина и его самое доверенное лицо — Андрей Подавалов.

— Сережа, сначала сообщаю тебе радостную весть. Бывший институт, в котором ты когда-то работал, присвоил тебе почетное звание профессора и доктора наук. Официальная бумага находится у меня.

— Понятно, — усмехнулся Мародин. — Значит, сидят без денег. Вышли им полмиллиона и поблагодари от моего имени. Только перед тем, как перевести деньги, проследи за тем, чтобы они уволили некоего Лужина. Омерзительный тип. Справедливость должна быть восстановлена.

— Заметано. И еще, Сергей, — Подавалов чуть замялся. — Вторая весть не такая радостная: твоя жена о тебе не забывает. Помнишь, я об этом тебя предупреждал.

— Что ей надо? — спросил Мародин.

— Собственно, к нам обратился ее адвокат из Америки. Он от имени твоей благоверной подает в суд на алименты и раздел имущества. Поскольку ты с ней официально не развелся, то по закону она может претендовать на половину твоего состояния.

— Пусть подает, — снова усмехнулся Мародин. — Лично за мной не числится никаких активов. Но, на всякий случай, пусть наш правовед проработает все юридические тонкости. Не хочу, чтобы из-за меня пострадали другие. А этому американскому адвокату скажи, что на содержание дочери я ежемесячно буду высылать двести тысяч долларов.

Сергей поднялся с кресла и подошел к аквариуму. В минуты «сомнений и тягостных раздумий» любил он постоять возле рыбок, следя за их веселой и бесконечной игрой. Он смотрел на рыбок и удивлялся, неужели когда-то он сходил с ума от этой женщины, ставшей впоследствии его женой? Вроде не так давно это было, а, кажется, прошла вечность. Он сейчас совершенно равнодушен и спокоен. Или только так представляется? И опять этот проклятый вопрос, который давно мучает его: если любовь дается как божий дар, то почему и куда она потом уходит?

Глава 3 Вторая любовь Сергея Мародина

1

Сергею Мародину повезло. После успешного окончания технического вуза он по распределению попал в НИИ, да не в обычный, а очень даже престижный. Хотя вывеска его выглядела вполне невинно — Институт машиноведения — это был самый настоящий «почтовый ящик». Что, конечно, стало предметом особой гордости Мародина, ибо туда брали только самых-самых — способных и умных. Да и с зарплатой тут было получше. Секретный отдел, в который назначили новоиспеченного инженера Мародина, скрывался за цифрой «4», поэтому и назывался «четверкой».

В ту пору работа в институте вовсю кипела, его сотрудники усердно корпели над осуществлением грандиозного проекта: многоразового челночного космического корабля или, как все его называли, — ракетоплана будущего. В разных отделах института трудились «теплообменщики», «аэрогазодинамисты», «прочники» (от слова прочность) и другие специалисты — каждый ас в своей области. У «четверочников» были специальные задания по навигации. Энтузиазм сотрудников просто зашкаливал. Чтобы не тратить время на поездки домой, многие, особенно на этапе завершения работ, спали тут же, на рабочих местах.

Как все ликовали, когда поздней осенью их детище поднялось, наконец, с земли и, полетав три с половиной часа, успешно приземлилось. Люди обнимались, кричали «ура» и с оптимизмом смотрели в завтрашний день, веря, что теперь наступила новая эра в освоении космоса и в их жизни.

Увы, этот беспилотный полет корабля оказался первым и последним. А отряд космонавтов, шутливо именуемый «Волчьей стаей» по фамилии его командира, и который много лет готовился к полету на новом ракетоплане, впоследствии был распущен. Но кто тогда об этом знал!

Вместе со всеми радовался и Мародин, ощущая свою причастность к великому делу. Еще бы ему не торжествовать. Ведь благодаря и его вычислениям космический корабль приземлился точно в цель, отклонившись от линии посадочной полосы всего лишь на несколько сантиметров. Тогда Сергей был уверен, что нашел свое призвание и цель всей жизни.

Мародин, несмотря на молодость, значился в институте одним из самых перспективных, подающих большие надежды. И как любой начинающий гений был слегка рассеян, небрежен в одежде и где-то даже инфантилен, правда, в тех областях, которые не касались круга его научных интересов. На работе появлялся в старых спортивных штанах, растянутых в коленях, кедах и отвисшей футболке. Постоянно опаздывал и, оправдываясь, недовольно морщился и закладывал руки за голову, слегка покачиваясь взад-вперед, взад вперед. Так же, в привычной для себя позе — руки за голову, он сидел и на ученых советах отдела.

Его внешняя неопрятность и своенравие выводили из себя лощеного, всегда безупречно одетого начальника отдела Лужина. И часто Мародин становился объектом его острых насмешек. Впрочем ядовитые шпильки начальник позволял в адрес подчиненного лишь тогда, когда того не было рядом. Коллеги, конечно, доводили до Сергея подобные высказывания шефа, но тот лишь усмехался, — с него все, как с гуся вода. Такие мелочи его никогда не трогали и не интересовали, да и не до того ему в то время было.

Когда обнаружилось, что атомные часы на космическом корабле текут медленнее, чем на земле, Мародин вплотную заинтересовался теорией относительности. А поскольку это не входило в планы отдела, то начальник, увидев на столе Сергея постороннюю литературу и записи, устроил ему разнос.

Мародин молча поднялся, сложил в папку книги, черканул что-то на бумаге и ушел, ни с кем не попрощавшись. После его ухода все бросились к столу — на порванном и измятом листке корявым почерком было написано заявление об уходе.

Это вызвало шок у начальника отдела. Понимая, что за невнимание к молодым талантам, он от руководства института получит нагоняй, Лужин лично приезжал в коммунальную квартиру, где в маленькой комнате, заваленной книгами, жил Мародин. Пришлось приложить много труда и вылить немало пота, чтобы уговорить Сергея вернуться.

Зато теперь Сергей мог свободно заниматься любимыми делами. Он тогда увлекся умопомрачительной идеей — создать теорию суперпространства, в которой, по его мнению, должны существовать не одна, а бесчисленное множество вселенных. Со временем он, наверное, стал бы большим ученым, может, даже Нобелевским лауреатом…

В один прекрасный день Сергей встретил Аллу Ошину. Познакомился он с ней в институте — самая красивая девушка работала лаборанткой в соседнем отделе. И увидев это воздушное создание, он… Нет, совсем не то, чтобы Мародин тут же позабыл свое обещание, данное им несколько лет назад — никогда не влюбляться и не жениться. Наоборот, осознав, что девушка ему нравится, он стал делать все, чтобы не дать этому чувству развиться. К тому же Мародин прекрасно понимал, что он далеко не красавец, и такая девушка для него — слишком крепкий, может, даже недоступный орешек. Поэтому, скрепя сердце, никаких надежд на возможные отношения даже не питал. Тем более, что за ней ухлестывала добрая половина местной молодежи мужского пола. И вот однажды…

В институтской столовой, чтобы не создавать огромных очередей, время обеда для каждого отдела было строго определено. Ибо всех сразу небольшая столовая вместить не могла. Но очереди все равно существовали. И как только наступало обеденное время, сотрудники бросались в столовую, чтобы успеть за перерыв поесть. Часто бывало так, что за несколько минут до начала обеда туда командировался один сотрудник, а потом к нему примыкала целая толпа коллег. Это, конечно, вызывало раздражение и негодование со стороны тех, кто стоял сзади. Люди возмущались, жаловались, однако попытки руководства навести порядок, так ни к чему не привели. Все оставалось по-старому. Впрочем, те, кто был позади, в следующий раз оказывались впереди, и уже к ним пристраивались коллеги. Остальным оставалось только возмущаться.

Для «четверки» обед был определен с 12—30 до 13—15. Мародин в тот день уже приближался с подносом к раздаточной линии, когда вдруг услышал:

— Вы не пропустите меня? Я из-за срочной работы опоздала, у нас кончилось время обеда.

Сергей обернулся. Перед ним стояла прекрасная Алла и, чуть наклонив голову набок, умоляюще смотрела на него.

— Да, конечно, — слегка опешив, сказал он.

— Спасибо, — улыбнулась девушка и встала впереди него.

Взяв еду и расплатившись в кассе, они сели за один стол. Наверное, у смущенного Мародина, сосредоточенно поглощавшего обед, было очень странное выражением лица, потому что девушка, взглянув на него, вдруг весело рассмеялась. А потом как бы невзначай сказала:

— Мой начальник очень положительно о вас отзывается. Говорит, что вы — перспективный молодой ученый и далеко пойдете.

Сергей чуть не поперхнулся котлетой и, прокашлявшись, спросил:

— Что же такого особенного говорил обо мне ваш начальник?

Девушка как-то непонятно усмехнулась:

— Вы ему, кажется, какую-то классную идею подсказали. Впрочем, не знаю. Наверное, он хочет, чтобы вы перешли в наш отдел.

— А вы? — вдруг, неожиданно для себя, ляпнул Мародин.

— Что я? — девушка чуть покраснела.

— Вы бы хотели, чтобы я перешел в ваш отдел?

Алла ничего не ответила, лишь с безразличным, чуть даже высокомерным видом повела плечами. Потом встала, собрала свою посуду, чтобы отнести ее на мойку. И уже отходя от стола, с легкой насмешкой произнесла:

— А вы, оказывается, совсем не такой робкий и нелюдимый, как кажетесь.

И, что-то напевая, быстро направилась к выходу.

Мародин в глубоком раздумье остался сидеть за столом. Конечно, женщин он совсем не знал, ведь никакого опыта общения с ними у него не было. Разве мог он судить о них по уже известному читателю полудетскому эпизоду в его жизни, случившемуся несколько лет назад? Понятия он не имел и о том, что если женщина что-либо задумала, то она уж точно знает, зачем это делает.

Вроде бы совершенно случайный эпизод — девушка из соседнего отдела подошла к нему и попросила пустить ее вне очереди. О чем тут можно говорить? Ну, подошла и подошла… Но ведь он и девушка совсем не были знакомы друг с другом. Ну, случайно встречались иногда в коридоре института, однако даже не здоровались. И словом ни разу не перемолвились. Или, может, она как-то заметила его неравнодушный взгляд, обращенный на нее? Да никогда он не смотрел на нее прямо, а проходя мимо, всегда опускал глаза. Однако подошла она именно к нему, а ни к кому другому. Хотя среди стоявших в очереди людей были и ее знакомые.

Это о чем-то да свидетельствует! Впрочем, кто их, женщин, разберет.

Тем не менее, случай круто изменил внутренний настрой Мародина. Размышляя, он постепенно пришел к мысли, что дело с девушкой Аллой — далеко не так бесперспективно, как ему казалось ранее. И такое осознание вдруг привнесло в его жизнь совершенно новые и очень приятные краски.

Неожиданно для всех он поменял свой гардероб, стал появляться на работе в добротном костюме и даже в галстуке, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Он перестал задерживаться в институте по окончании рабочего дня, и сразу после того, как маленькая стрелка часов останавливалась на цифре «6», а большая — на «12», быстро собирался и уходил из отдела. Никто вначале ничего понять не мог и не знал, куда он так торопится. Но если кто-либо из любопытства захотел бы проследить за ним, то увидел бы Мародина в полутора километрах от института, где он в нетерпении ожидал кого-то. Вскоре появлялась и та, кого он ждал. Конечно, это была Алла Ошина.

Далее они садились в метро и направлялись или в кино, обычно в кинотеатр «Ударник» и «Мир», или в музей, чаще всего «Третьяковку» и «Пушкинку». Иногда шли к бассейну «Москва», в котором долго и весело купались, а то просто гуляли в парке имени Горького и в Сокольниках.

Перед Сергеем вдруг открылась целая вселенная, засиявшая ярким светом и согревавшая его горячим теплом. И он, как когда-то в подростковом возрасте снова удивлялся тому, как легко эта незнакомая девушка вошла в его жизнь. Раньше, когда ее не было, казалось, ничто уже не может втиснуться в пространство его внутреннего мира, настолько оно было заполнено цифрами, вычислениями, формулами, теоремами, научными цитатами и учеными терминами. И вдруг выяснилось, что все совсем не так. И что теперь жизнь без этой девушки стала представляться ему, если не пустой и скучной, то какой-то не совсем полноценной, а сама мысль о том, что Аллы у него может не быть, казалась невероятной.

Одним словом, он влюбился. И начал испытывать обычные для всех влюбленных переживания, вызванные волшебным свойством любви.

Но если обычный человек никогда не задумывается, почему он любит, то для Мародина, привыкшего подвергать все анализу и, как говорится, пробовать на зуб, новое чувство стало важным личным открытием. Раньше понятие «любовь» он воспринимал абстрактно и достаточно спокойно, даже как-то безразлично. Теперь же оно словно материализовалось в образе прекрасной девушки и приобрело форму, вкус, запах, цвет…

Если любишь, значит, веришь, что твоя возлюбленная совершенна. Или, скорее, так: любовь — это гениальная и мудрая искусница, создающая идеальный образ, без изъянов и недостатков, в который ты безоглядно веришь и к которому тянешься всей душой. И оно, это чувство, требует абсолютной целостности восприятия объекта любви. Боже упаси, разбирать любимую по косточкам. Никому не советую. Не занимался этим и Мародин. Но его практический ум с удовольствием констатировал новые сильные ощущения, которые переполняли сердце.

И он удивлялся тому, что это, недавно появившееся чувство и связанные с ним мечты, отнюдь не мешали его работе и ученым размышлениям, чего он первоначально опасался. Наоборот, вместе они связались в единую гармоничную систему, в новый распорядок его жизни, в котором находилось место и время для всего — для встреч с любимой, развлечений, чтения книг, научной деятельности и подготовки диссертации.

Все шло своим чередом, все удавалось легко, без особого напряжения. На работе ладилось, с любимой девушкой — тоже. И жизнь казалась чудесной, а будущее — прекрасным.

Между тем в институте появлялись новые веяния, соответствующие духу времени. Было решено среди представительниц прекрасного пола организовать конкурс красоты. И Алла Ошина закономерно стала победительницей, получив гордый титул «Мисс НИИ». Конечно, Мародин сделал то, что должен совершать каждый влюбленный — ринулся искать для любимой подарок, который бы сразил ее наповал. Ибо после этого Сергей хотел довести до Аллы чрезвычайно важную информацию.

Но, как назло, в стране стали происходить перемены, которые, по заверению энергичного и говорливого вождя, должны были круто изменить судьбы советских людей. Для этого всем гражданам надо было срочно перестроиться, ускориться, поднапрячься и совершить рывок. Вот только, чем громче вещали важные руководители, тем хуже почему-то становилась жизнь простых людей. Из магазинов куда-то стали исчезать самые обычные товары и продукты. Граждане великой страны, сначала воодушевленные привлекательными лозунгами и призывами, стали задумываться и недоумевать — в чем тут дело? почему все идет не так? Потом стали раздражаться, и наконец, открыто ругать несуразных вождей.

Мародин, между тем, ломал голову, размышляя по поводу подарка для любимой, пока неожиданно не подвернулся счастливый случай. Как-то в институт, к коллеге Сергея, зашел мужчина средних лет со свертком в руках. Как оказалось, этот мужчина был дипломатом, который недавно прибыл из-за границы и привез для своего друга — коллеги Мародина — настоящую мечту: ни больше, ни меньше, как музыкальный центр под названием Grundig. Мародин, едва увидев это чудо, сразу понял — вот, что ему нужно. И когда дипломат ушел, Сергей немедленно приступил к действиям.

Не будем утомлять читателя теми доводами, которые приводил Мародин, чтобы уговорить приятеля уступить ему музыкальную игрушку. Заметим лишь, что Сергей, в общем-то не отличавшийся особым красноречием и говорливостью, на этот раз проявил высшее дипломатическое и ораторское искусство. Впрочем, если уж быть до конца откровенным, то дело все-таки решила итоговая сумма, которую предложил Мародин, стоившая ему трех зарплат. И коллега согласился, резонно решив, что на этом деле можно срубить хорошие бабки, а позднее друг-дипломат привезет ему новый музыкальный центр.

Подарок был торжественно вручен Алле Ошиной в актовой зале института, в присутствии сотен зрителей в тот самый день, когда награждали призеров конкурса красоты. А вечером, после банкета, Сергей сделал любимой предложение руки и сердца, которое было благосклонно принято.

2

Церемония состоялась во Дворце бракосочетания №1, что на улице Грибоедова (ныне Малый Харитоньевский переулок), как раз напротив дома, где в коммунальной квартире проживал Сергей Мародиным. Так что молодые сэкономили на свадебном кортеже, поскольку машины не понадобилось. Сразу после заключения брака Мародин, подхватил на руки супругу и понес ее через дорогу к себе домой, на второй этаж, прямо к свадебному столу. По дороге он услышал, как кто-то громко крикнул:

— Смори не урони!

И, улыбаясь во весь рот, ответил:

— Ни за что. Не уроню и никому не отдам!

…Свадьбу весело отыграли, гости разошлись, и молодые остались одни в комнате. Первая брачная ночь — какое это великое событие в жизни влюбленных! Сколько неповторимых открытий делает каждый из них! А еще — это знаковое событие. Ибо оттого, как прошла первая брачная ночь, порой зависит дальнейшая семейная жизнь. Хотя, конечно, далеко не только от нее.

Алла позволила Сергею разглядывать себя, когда, сняв свадебное платье, стала медленно, со вкусом, обнажаться, словно исполняла некий старинный ритуальный танец. Она совсем не стеснялась, женская природа подсказывала ей, как она должна вести себя и как поступать в каждый следующий момент, движения ее были естественны, лицо без тени кокетства. Лишь некоторая бледность щек выдавала ее волнение.

Сергей, сидя на диване, замер и глядел на жену так, словно перед ним был шедевр мирового уровня. А впрочем, разве по-иному должно быть? Если бы его спросили, что он чувствовал в этот момент, он бы растерялся и не смог ответить. Ибо вся его сущность была подчинена одному — этой женщине, которая сейчас стала для него почти богиней. А разве можно каким-то одним чувством выразить свой восторг перед богиней!

Через несколько минут они, обнаженные, лежали рядом, и первое прикосновение к телу любимой, как удар током, заставило Мародина вздрогнуть и напрячься. Он нежно касался пальцами ее кожи, медленно водил рукой по ее телу, с упоением познавая новую для себя суть — чувственную.

Алла неподвижно откинулась на спину, постепенно напитываясь сладостным ощущением. Потом оно настолько переполнило ее, что она повернулась к мужу, обняла его и крепко к нему прижалась. Ее пальцы, лишенные какого-либо стеснения, касались самых интимный частей мужского тела, и Мародин, словно только ожидая от жены знака, не в силах больше сдерживать обуревавшее его желание, крепко сжал Аллу в объятиях…

— У меня началась новая точка отсчета, — спустя несколько часов удовлетворенно думал Сергей, лежа рядом супругой, которая чуть-чуть посапывала во сне. — Лучшего открытия в моей жизни еще не было, — он радостно улыбнулся и скоро заснул глубоко и безмятежно.

…Сергей был счастлив целых несколько месяцев. Каждый вечер, после рабочего дня, он летел домой, как на крыльях. Его встречала улыбающаяся жена, и все, вроде, шло хорошо. Вроде бы в его жизни наступила полная гармония. А что еще для счастья надо?

Но медовые дни быстро пролетели. Первые бурные страсти, как и полагается, улеглись, в отношениях молодых наступил спокойный и стабильный период. И вот однажды вечером…

Жена сидела на диване, плечи ее были опущены, а глаза печальны. Но когда Мародин вошел в комнату, она встрепенулась, отогнала с лица грусть и сделала независимый вид.

— Что-то случилось? — спросил Сергей, внимательно глядя на жену.

— Ничего, — сказала Алла. — Мне надо с тобой поговорить. Очень серьезно.

И тут же словно кинула в него камень.

— Я беременна.

И искоса глянула на мужа, наблюдая за его реакцией.

— Так это хорошо! — воскликнул Мародин. — Нет, это просто здорово!

Он действительно чувствовал великую радость.

— Да, но я не хочу ребенка, — быстро, почти скороговоркой произнесла Алла, и тут же поправилась. — Нет, я хочу ребенка, но… только не сейчас.

— Почему?

— Как ты не понимаешь, — рассердилась Алла, и в ее глазах появились слезы. — Я еще молода и ничего не видела в жизни. Хочется пожить для себя. И наконец…

Она чуть задумалась, словно сомневаясь, говорить или нет. И морщась, добавила:

— Я не желаю рожать нищету.

— О чем ты говоришь! — возмутился было Мародин.

— А что, разве не так? — тут она совсем расплакалась. Такой уж она была плаксой, чуть что, и глаза на мокром месте. К тому же она знала, ее слезинки для Мародина, все равно, что нож в сердце, и нередко пользовалась этим острым оружием. — Деньги…, деньги…, деньги… Их катастрофически не хватает. Даже на самое необходимое. А ты ничего не делаешь. Я когда за тебя выходила, думала, что скоро ты станешь большим ученым, мы хорошо заживем.

Мародин грустно смотрел на жену. Увы, это был не первый разговор в таком роде. Денег действительно не хватало. Но он со временем планировал эту проблему решить. Сергей готовил кандидатскую диссертацию, защита которой позволила бы увеличить его зарплату. Там и за докторской дела не станет. Он уже подобрал добротный материал.

Но для этого нужно время. А молодая нервная жена требовала все и немедленно. Она упрекала его в том, что он свои таланты мог бы реализовать более продуктивно, постоянно ставила в пример соседа по дому, у которого и холодильник забыт продуктами, и жена постоянно ходит в обновках. «Но он же спекулянт, мошенник, — возражал Мародин, — работает на каком-то мясокомбинате, а воображает, что пуп земли». — «Ну и что, — парировала Алла. — Зато он настоящий хозяин, ему даже из исполкома и райкома звонят. Кушать ведь всем хочется, а за кусок хорошего мяса или редкую колбасу, он получает все, что угодно: билеты в ту же Таганку, импортные тряпки, хороший парфюм. Почему бы тебе не подружиться с ним». И тогда Мародин начинал сердиться.

— Мне это противно, как ты не понимаешь! — кричал он.

Увы, скандалы становились все чаще, громче и резче. И как нередко бывает — любовная лодка начала беспомощно крутиться в бытовых волнах и житейских водоворотах.

Мародин почувствовал, что такая семейная жизнь стала его сильно напрягать. Это потом, гораздо позднее, он создаст свою знаменитую секторную теорию любви. А сейчас, подумав, он решил, что семейные проблемы отнимают у него слишком много времени, которое он мог бы использовать более продуктивно.

Нет, он отнюдь не был гулякой, не проводил время с друзьями, да таковых у него собственно и не водилось, не любил мужских компаний с выпивкой, анекдотами и легковесными разговорами о женщинах. Это было не для него. Просто то, что ранее составляло главный круг его интересов, то, чему он отдавал себя без остатка — с началом семейной жизни словно отошло на второй план. Мародин был уверен — все, что надо, он по отношению к семье добросовестно выполняет: зарплату в дом приносит, на сторону не бегает, достает продукты, которых в магазине почему-то становилось все меньше, спасало то, что в институте иногда выдавали продуктовые наборы.

Однако в мире есть много разных других ценностей и самое главное — его любимая работа.

Так он рассуждал, и… скоро опять потянулись дни без выходных, с задержками в институте после окончания рабочего дня. Даже в отпуск Мародин не захотел уходить, что его совсем даже не тяготило.

Но подобный образ семейной жизни никак не устраивал его Аллу. Отнюдь не хотелось ей быть просто при муже, пусть даже и перспективном ученом. Куда-то ушли в прошлое совместные прогулки, походы в музеи и театры. Тем более, что зарплата Мародина не увеличивалась, по службе он почему-то не продвигался, на что она очень надеялась, выходя за него замуж. Между тем и с диссертацией вышла промашка. Как говорится, подчиненный предполагает, а его руководитель располагает. Не любивший Мародина начальник отдела Лужин написал разгромную рецензию, и Сергея не допустили до защиты.

Скоро родилась дочка Юля, но в семье Мародиных ничего не переменилось. И когда муж заявил, что в очередной отпуск он опять не поедет, Алла, поняв, что разговорами, сценами и скандалами дело не поправишь, отправила дочку к матери, а сама умчалась отдыхать в свою любимую Юрмалу.

Впрочем, такой порядок вещей как-то постепенно прижился в их семье и стал привычным для обоих. Отпуска они проводили каждый сам по себе, оправдываясь тем, что надо отдохнуть друг от друга. У каждого теперь был большой кусок своей личной жизни. Мародин даже раздумывал, а не пожить им вообще раздельно, встречаясь лишь время от времени. Мол, может, так семья станет только крепче. Но не сумел реализовать эту идею по причине отсутствия денег на съемную квартиру.

3

Новые веяния все сильнее затрагивали институт. И чем больше их становилось, тем хуже шли дела в самом научном учреждении. Почему-то стали исчезать государственные заказы, а вместе с ними сильно убавилось и финансирование. Было заявлено, что в эпоху перестройки не нужны новые исследования в области обороны и космоса, что институту в порядке конверсии надо переходить на гражданские разработки и самообеспечение. Космос — пока пусть подождет, есть более важные земные дела.

В институт зачастили иностранные гости. Руководство решило, коли наступило время гласности и свободы, то дружить будем со всеми. Мы теперь не враги, а союзники и партнеры. А раз так — какие у нас могут быть секреты?

Улыбчивые гости интересовались всем подряд, но особенно — готовыми разработками по освоению космоса и авиации. С собой они приносили заграничное печенье и за чаепитием рассказывали, какие хорошие времена настали для граждан СССР. Окно в Европу и дальше на Запад теперь пробито. С некоторыми сотрудниками ходоки разговаривали особенно часто и долго, а потом выяснялось, что им предлагали уехать из России и поработать в ведущих оборонных институтах США.

Вот тогда Мародин и познакомился с американцем Адамом Смитом — по случайности, однофамильцем известного в прошлом шотландского экономиста, о котором упоминал еще Александр Сергеевич Пушкин. Приветливого Смита почему-то очень привлекали работы Мародина. Но Сергей отнюдь не собирался выполнять указание начальства — ничего не скрывать — и рассказывал далеко не все. Он долгое время занимался исследованиями, которые гораздо позднее использовались при создании российской глобальной навигационной системы или короче — «Глонасс», и в разговоре со Смитом благоразумно умалчивал об этом.

Кардинальные перемены, которые происходили в обществе и которые черным крылом затронули институт, были восприняты Мародиным отрицательно, ибо они наглухо перечеркнули его надежды на успешную ученую карьеру. К тому же, зарплату стали выдавать нерегулярно, продуктовые наборы прекратились, а сами деньги стремительно дешевели. И Мародин сильно мучился оттого, что не может, не то чтобы нормально содержать, а даже прокормить семью. В создавшихся условиях надо было искать какие-то новые возможности.

Он сблизился со Смитом, и однажды пригласил его в гости. И познакомил с женой.

На столе стояло скромное угощение, а в вазе — огромный букет роз. Адам пришел не с пустыми руками: помимо цветов он принес с собой бутылку виски, несколько батонов копченой колбасы и огромную банку настоящего бразильского кофе. Его чудесный аромат распространился по всей квартире.

Адам запомнил теплый и полный благодарности взгляд Аллы, когда он преподнес ей цветы и продукты. Да и самого Сергея жена удивила. Давно он не видел ее такой оживленной, веселой и привлекательной. Когда он сказал, что к ним в гости приедет американец, Алла постаралась и навела на себя красоту по полной программе. Мародин невольно залюбовался ею и даже почувствовал укол ревности — ведь не для него она так вырядилась и накрасилась.

Впрочем, Адам Смит вел себя очень учтиво. Он рассказывал занимательные истории, остроумно высмеивал какие-то недостатки своих соотечественников, говорил, что давно любит Россию и очень хочет побывать в Сибири и на Дальнем Востоке.

— Тебе, Сережа, надо уезжать отсюда, — рассуждал Смит, сидя за столом и оглядывая скромное убранство комнаты четы Мародиных. Адам говорил по-русски очень даже прилично, ибо, как он сам признался, ранее не раз бывал в России по научным делам. — В Америке, обещаю, у тебя будет все: своя лаборатория, хорошая зарплата, квартира, автомашина.

— Откуда у тебя такие возможности, Адам? — удивлялся Сергей

— Да, так, — уклончиво отвечал Смит. — В Америке к умным и толковым людям всегда относятся с вниманием. Я сам ученый и вижу в тебе большой потенциал. Уверяю тебя, мое слово там что-то да значит.

Где там, Адам Смит так и не разъяснил.

Однако Мародин от заманчивого предложения отказался. Нет, отсюда он никуда не уедет. Потом взглянул на жену. И остолбенел. Его поразил взгляд Аллы. Такой он ее еще никогда не видел.

Она смотрела на него с каким-то глубоким сожалением, словно на безнадежно больного. Ты упертый неудачник, читал он в ее глазах, ты жалкий фанат. Тебя всегда использовали, кто-то на твоих идеях выезжал, получал премии и награды, а ты нищенствовал, зато строил из себя принципиального. И вот сейчас тебе предлагают прекрасную возможность, единственную в своем роде, дают шанс круто изменить свою жизнь. Другого такого случая может и не быть, а ты артачишься…

— Он всегда такой, — выплеснула Алла переполнявшие ее эмоции, обращаясь к Смиту. — С ним никогда ни о чем невозможно договориться. Это ужас, это какой-то кошмар! Ты Мародин просто идиот…, — она хотела добавить еще какое-то резкое, возможно, даже неприличное слово, но вовремя опомнилась. Ее глаза наполнились слезами.

Смит растерянно переводил взгляд то на Мародина, то на Аллу. Сергей поспешно налил бокал воды и поднес жене. Она почти залпом выпила. Потом быстро выскочила из комнаты, чтобы в ванной перед зеркалом кончиком платка вытереть глаза из опасения, как бы тушь не растеклась.

Сергей извинился перед американцем. Адам Смит засобирался уходить. К вопросу о переезде Мародина в Америку он больше не возвращался. Но когда Сергей заикнулся, что хочет посоветоваться с ним по какому-то важному вопросу, выразил готовность помочь, чем только сможет.

4

Институтская молодежь скинулась и устроила очередной выпивон, или как здесь называли — посиделки. А что еще делать, если делать нечего?

Впрочем, подобные посиделки бывали и раньше, Устраивались они по любому поводу, в самой дальней комнате, что на краю коридора. Сюда ученые, разработчики, проектировщики, конструкторы, лаборанты ходили на перекуры, которые иногда продолжались часами, поскольку то и дело разгорались нешуточные споры на самые разные темы. В институте царила относительно свободная атмосфера, и молодые гении, не стесняясь, говорили обо всем: о политике и власти, о спорте и искусстве, о коммунизме и капитализме, и конечно, о космосе и космических кораблях. И нередко в горячих дискуссиях, выглядевших порой со стороны как некие жесткие разборки, ибо спорщики не стесняли себя этикетом, рождались серьезные идеи, которые потом воплощались в важные приборы, конструкции, научные открытия и диссертации.

Мародин не любил подобные мероприятия, да и в спорах почти не участвовал. Он предпочитал размышлять в одиночку, и чаще всего ему хорошо думалось даже не в кабинете, а где-нибудь на стороне, например, когда он ехал в метро или электричке. Он мог при этом думать о чем-либо постороннем или читать книгу, а нужная мысль словно сама находила его и, на первый взгляд, всегда неожиданно. Но Мародин по опыту знал, что ничего случайного никогда не бывает, эта мысль уже когда-то неясно зародилась в нем, долго находилась в зачаточном состоянии, блуждала в тайниках подсознания, а теперь наконец проявилась.

Сергей тут же начинал разжевывать возникшую идею, крутить ее со всех сторон, пробовать, как говорится, на зуб. В такие минуты он чувствовал себя первооткрывателем, лицо его блаженно улыбалось, а находившиеся рядом люди смотрели на него с недоумением. Но Мародин ничего вокруг не замечал. Он внутри себя самозабвенно творил, и когда приходил в институт, у него уже было почти готовое решение.

…Когда в «курилке» появился Мародин, вечеринка была в самом разгаре. Возле дивана, который нередко служил спальным местом для чересчур захмелевшего «посидельщика» или заработавшегося до поздней ночи специалиста, стоял овальный стол, заставленный несколькими бутылками водки, тарелками с нарезанным черным хлебом, двумя банками тушенки и банкой килек в томатном соусе. На диване сидела жена Мародина — Алла, и два молодых человека из соседнего отдела усиленно ухаживали за ней, а она, любившая веселые компании и флирт, довольно улыбалась. На нескольких стульях вокруг стола сидели еще несколько парней и некрасивая девушка по имени Лариса.

Мародин, не церемонясь, велел одному ухажеру освободить место и присел на край дивана, рядом с женой.

Разговоры, как обычно, велись на одну и ту же тему — что происходит в стране, в институте, и вообще, как жить дальше.

— Такая великая страна, казавшаяся несокрушимой, рассыпалась, словно карточный домик, — мрачно говорил молодой ученый с усиками и бородкой клинышком под Ленина. — Обидно, очень обидно. — Он покачал головой. — Если бы мне такое сказали пять лет назад, я бы этого негодяя высмеял да еще набил бы ему морду.

— Протухла страна. С самой головы сгнила, — лениво возразил ему другой молодой ученый с бритой под ноль головой, которая блестела, как помазанная маслом. — Любая рыба портится с головы.

Это были два великих спорщика, причем они яростно дискутировали обо всем, о чем бы ни заходила речь: науке ли, литературе, политике… И если один что-то утверждал, то второй тут же ему возражал.

Но сейчас спор у них своего развития почему-то не получил. То ли тема оказалась слишком болезненная, то ли уж слишком избитая. О чем тут говорить, когда все и так ясно.

Между тем институтское общество давно разделилось на два непримиримых лагеря. Первый включал в себя тех, кто горько сожалел о мощной в свое время и нынче утраченной стране и не принимал новые веяния, считая их шагами к пропасти — это было в основном старшее поколение. Второй лагерь — кто, наоборот, радовался слому старому и верил, что теперь-то и начнется настоящая жизнь. Это были более молодые.

— Надо кончать с совковым мышлением и образом жизни, — говорили они. — И приобщаться к общечеловеческим ценностям, к ориентирам, по которым живет весь цивилизованный мир.

Некоторые склонялись к мнению, что надо уезжать из страны.

— Там свобода, там нас оценят, — говорили они, — там мы будем нормально работать и достойно жить.

— Это предательство, — утверждали их оппоненты. — А вы — крысы, бегущие с тонущего корабля.

— А что? Ждать, пока мы все благополучно потонем? — горячился бритоголовый. — Кстати, помните знаменитый опыт с крысами. Если крысу долго не кормить, то она начнет пожирать себе подобных. Становится вопреки своей природе крысоедом. Почему? Ее поставили в такие условия, когда жгучий голод затмевает все другие инстинкты.

— Ты это к чему? — усмехнулся Мародин.

— Это я к слову. Хотя можно, при желании, провести некоторую аналогию. Как мы сейчас живем — без цели, без работы, без денег, без перспективы? Очевидно, кому-то надо было опустить нас до такого, чуть ли не скотского состояния. Другого объяснения у меня нет. Любое иное истолкование не вписывается в логику здравого смысла. Вот и остается нам только пожирать друг друга.

— Ты желаешь стать «крысоедом»?

— Нет, конечно. Но я не хочу, чтобы кто-то сожрал меня. Не желаю. Это противоречит моей человеческой природе. Я хочу иметь крепкую защиту от разных хищников.

— Когда-нибудь кончится нынешнее смутное время, и мы снова заживем нормально, — сказал смуглый, скромный, обычно малоразговорчивый юноша, сидящий в углу.

— О, даже Молчун заговорил, — насмешливо сказал бритоголовый. — Ты наивняк. Когда и чем оно кончится — никому неизвестно. Мы же с вами математики и привыкли к точным расчетам. Давайте, как говорится, померяем жизнь алгеброй. Один неумелый политик сознательно или по глупости поставил страну на грань распада. Это, как говорится, вводная. А что из этого вытекает? Страны не стало, а ее население впало в нищету и раздор. Частный случай — наш элитный институт, оказавшийся на грани разорения. То, что еще недавно составляло престиж страны — ракеты и спутники — теперь никому не нужны. Что? Не так? Вам нечем возразить?

— И все-таки не надо никуда уезжать, — задумчиво сказал Мародин. — И в наших условиях можно сделать что-нибудь стоящее.

— Тебе хорошо так говорить, Мародин, — ядовито парировал бритоголовый. — Ты, конечно, уже кое-что придумал. Может, решил в коммерцию податься? Это нынче модно. Ты у нас всегда отличался оригинальностью, индивидуальностью и всеядностью.

Что он подразумевал под последним словом, никто так и не понял. Сам же Мародин, по своей привычке, выпад оставил без внимания. Он долго рассматривал тарелку, на которой лежал кусок хлеба с килькой, а потом произнес:

— А что вам мешает заняться коммерцией?

— Я ученый, — запальчиво закричал молодой человек с красивой бородкой, сидящий напротив Мародина. — А не коммерсант.

— И я ученый, — подняв сонную голову от стола, сказал вечно пьяный Юрий Леонидов. — И останусь им навсегда. И пусть подохнут все мои враги.

Он так резко взмахнул рукой, что если бы ее не удержал сосед по столу, часть посуды оказалась бы на полу. Юрий снова опустил голову на стол и задремал. У него после хорошей выпивки были две привычки: или тут же засыпать, или его тянуло на разговоры и подвиги, и тогда он переходил из кабинета в кабинет, где одни встречали его со смешком, а другие сердито гнали.

Конец ознакомительного фрагмента.