Президентские тайны

Виктор Васильевич Кабакин

Действие в остросюжетной повести происходит в одной интересной стране, которую возглавляет умный, но уже не молодой президент, стоящий перед выбором – остаться у власти или уйти в отставку. Интригу усиливает борьба, развернувшаяся между влиятельными лицами, похищение дочери президента и, естественно, любовь.Это художественное произведение, поэтому любое сравнение с реальными лицами вряд ли оправданно.

© Виктор Васильевич Кабакин, 2021

ISBN 978-5-0053-8478-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Камелия — дочь президента

1. Вечером

— Как тебя звать?

— Камелия.

— Разве бывает такое имя? Это названия цветка.

— Так меня зовут. У меня есть другое имя, но я люблю это.

— По-моему, когда-то так именовали женщин легкого поведения. Я даже читал книгу про одну куртизанку, давно, правда. Кажется, — «Дама с камелиями».

— Эта книга про любовь. А я не женщина легкого поведения.

— Кто же ты?

Девушка стояла на мосту, когда он, заметив тень на берегу реки, поднял голову, увидел незнакомку и решил с ней заговорить. Просто так, из любопытства.

Опершись на перила, она глядела вниз, на воду. На ней были узкие джинсы, разорванные по молодежной моде на коленях, и белая футболка. За плечами изящный разноцветный рюкзак. Худая, с короткой прической, она напоминала озорного мальчишку, который весело плевал в реку. А перед этим она бросила в воду красный с бахромой цветок, похожий на тот, что был у нее нарисован во всю грудь на футболке.

— Так кто ты? — снова спросил он.

— Я дочь президента.

— Какого президента? — удивился он.

— Нашей страны.

Он недоверчиво покрутил головой.

— Не ври. Дочери президентов такими не бывают.

— А какие они? — рассмеялась она.

— Они важные, недоступные, надменные и не плюют с моста в реку. А еще рядом с ними всегда охрана.

Камелия продолжала смеяться. Потом выставила левую ногу на перекладину ограды, и его зоркий глаз заметил на ее щиколотке татуировку в виде махрового цветка ассиметричной формы.

— А ты кто? — спросила она, глядя на него с высоты.

— Я свободный человек, — ответил он.

— Ты что, живешь под мостом?

Он кивнул головой.

— Значит, ты бомж?

— Нет, — улыбнулся он. — Я художник.

Глаза Камелии выразили одновременно удивление и интерес. Немного подумав, она сказала:

— Я хочу посмотреть, как живут художники.

— Спускайся вниз, — предложил он.

— Бедная у тебя обитель, — оглядывая скромное убранство палатки, заметила Камелия.

— Диоген Синопский жил в глиняной бочке и не тужил, довольствуясь самым малым. Все, что мне надо, здесь есть. Постель, газовая плитка, а самое главное — мои краски и мольберт.

— Но почему под мостом? — недоумевала Камелия.

— Здесь я чувствую себя абсолютно независимым. И делаю, что хочу. Сейчас я пишу реку. Я должен постоянно чувствовать ее: утром, днем, вечером и ночью. Она живая. Ночью река разговаривает со мной.

— Хм. А можешь мне показать?

Камелия, слегка наклонив голову и прищурив глаза, пристально разглядывала рисунок — поток красного цвета больше напоминал раскаленную лаву, зажатую в узком ущелье. Он отчаянно метался в каменных джунглях как бы в поисках свободы и простора. И казалось, дай ему воли, он разнесет все на своем пути. Но что больше всего поразило Камелию — это едва уловимое на фоне волн, как бы выглядывающее из глубины женское лицо.

— Странная картина. А в воде кто — утопленница?

— Нет, это лицо реки. Оно бывает разным — грустным, веселым, тревожным, грозным…

— Любопытно. А почему река кровавая?

— Люблю играть с цветом. Техника называется люминизмом. Такую реку я наблюдал позавчера вечером на закате. Солнце уже спряталось, но лучи его освещали облака, сделав их багровыми, они отразились в реке, окрасив и ее. Впрочем, не только река — в красные одежды тогда оделись и берега, и дома, и мост.

— Хм. Это мой любимый цвет. Но от твоего рисунка веет какой-то тревогой, — поежилась Камелия.

— Красный цвет — всегда признак тревожности. А вот китайцы считают, что он добрый и защищает их от злых духов. — Художник подумал и добавил: — Хотя чаще я пишу женские фигуры. В женщине самое чудесное — притягательная изменчивость.

— Но почему сейчас рисуешь реку?

— Не рисую, а пишу, — поправил он. — Я люблю смотреть, как движется вода в реке. Она напоминает мне бесконечное течение времени. Река, как и женщина, в каждый миг разная. Очень трудно — ловить мгновения. Но это восхитительно — поймать момент и постараться выразить его.

— У тебя много женских образов?

— Много.

— Покажи.

Камелия, перебирая один за другим листы плотной бумаги, долго вглядывалась в стройные фигурки женщин на фоне слегка размытых городских пейзажей.

— Боже, какие они загадочные, очаровательные, — восхитилась она и добавила. — И… одинокие. Хотя нет, — озаренные каким-то внутренним светом.

— Ты, оказывается, неплохо разбираешься в живописи, — улыбнулся юноша.

— И все же, почему женщина и город?

— Город — это всегда движение, напор, агрессия. Олицетворение мужского начала. Мужчину должна уравновешивать женщина с ее пластичностью, душевной тонкостью и, конечно, легким налетом эротизма. В этом залог мудрости и прочности жизни.

— А можешь нарисовать…, написать меня?

— Могу.

— Здорово. А полиция тебя не гоняет? За то, что ты под мостом живешь.

— Приходил тут один. Но я набросал его портрет, и он оставил меня в покое. Правда, портрет ему не понравился.

— Почему?

— Полицейский сказал, что он лучше выглядит на селфи. А на рисованном портрете он совсем не такой.

Девушка захохотала:

— Представляю его упитанную красную рожу и маленькие тусклые глаза. У многих полицейских почему-то всегда одинаковое выражение лица — чаще всего безразличное либо самодовольное.

Парень усмехнулся.

— Странный ты, — снова повторила девушка. — А как тебя зовут?

— Зови меня Томом. Если хочешь. Но для близких людей и любимой девушки я — Томми.

— Почему Том?

Он снова улыбнулся:

— Так меня прозвали в детстве. Из-за того, что я любил книгу про Тома Сойера и во всем старался ему подражать. Однажды мы с другом даже переплыли на остров и жили там два дня, совсем как герои книги. Мне тогда здорово досталось от мамы. Но у меня тоже есть другое имя.

— Позволь узнать, чем тебя привлек этот персонаж?

— Стремлением к справедливости, независимости, желанием идти своим путем.

— У Тома Сойера была любимая девочка. У тебя есть?

— Нет.

Камелия подумала и сказала:

— Пожалуй, я буду называть тебя Томми. Не возражаешь?

Юноша согласно кивнул головой.

Камелия в который уже раз бросила на него долгий и внимательный взгляд и решительно сказала:

— Я хочу сегодня остаться здесь.

2. Ночью

— Что ты делала на мосту? — спросил Том. — Ты долго там стояла.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь не сразу увидел меня.

— Я наблюдал твою тень на берегу. Ты стояла и думала о чем-то своем. У тебя была очень тревожная тень. Я боялся…

— Чего ты боялся?

— Что ты кинешься с моста в воду. Потому и заговорил с тобой.

— Неужели я похожа на самоубийцу? — усмехнулась Камелия.

Он оглядел ее с ног до головы и ответил:

— Нет, не похожа. Но…

Девушка сжала губы и с досадой дернула головой. Вроде как хотела избавиться от какого-то внутреннего беспокойства.

— Ты любил когда-нибудь? — спросила она.

— Нет.

— Тогда ты не поймешь меня.

— Почему же, — с улыбкой произнес он. — Я знаю, что такое любовь.

— Нет, — серьезно сказала она. — О любви может судить только тот, кто ее сам испытал.

Они только что поужинали жареной рыбой, которую перед этим наловили в реке на удочку и приготовили на газовой плитке. Потом пили чай и теперь сидели на гладких камнях перед палаткой. Затихшая река внимательно вслушивалась в их разговор.

— Разве твой отец не будет искать тебя? — спросил Том.

— Неважно, — коротко бросила Камелия и надолго замолчала, уйдя в себя. Потом порывисто встала. — Пойдем, я хочу спать.

Они спали в одной постели валетом. Ночью Том почувствовал, что его трогают за ногу. Спросонья он дернул ею и едва не ударил Камелию. Когда открыл глаза, то в лунном свете, проникавшем в палатку через распахнутые шторки, увидел сидящую девушку, которая, подперев ладошкой голову, задумчиво глядела на него.

— Просыпайся, — потребовала она.

Он быстро поднялся с постели.

— Что? Что случилось?

— Ничего не случилось, — пожала плечами Камелия. — Мне хочется поговорить. Странно, но ты даже не пытался меня…, — она чуть запнулась, но быстро добавила, — соблазнить. Почему?

— Разве мы любим друг друга?

— А что, разве для того, чтобы заниматься сексом, надо любить?

— Да, — серьезно заметил Томми.

— Надо же. У тебя, видно, в этом большой опыт, — насмешливо сказала она. — Секс сам по себе весьма приятная штука.

Он покачал головой:

— Нет у меня никакого опыта. Но я уверен, что если у парня и девушки ничего кроме секса нет, то их отношения быстро разваливаются.

— Какой ты, — Камелия долго подбирала нужное слово, — правильный.

Она в задумчивости закусила губу, потом произнесла:

— Я хочу тебе кое-что рассказать.

Он уселся рядом с ней и приготовился слушать.

— Я ушла из дома, — выдохнула она. — Навсегда.

— Почему? Разве плохо быть дочерью президента?

— Плохо. Я почти не вижу своего отца. Но дело даже не в этом. У меня совсем нет свободы. Нет, не так. У меня, пожалуй, ее слишком много. Я не знаю, что с ней делать, как ею правильно распорядиться. Мне часто повторяют, я должна соответствовать своему положению. Это смешно и грустно. Я хочу соответствовать самой себе, а не какому-то положению.

Том вдруг расхохотался.

— Ты чего? — удивилась Камелия.

— Я вспомнил книгу под названием «Принц и нищий». Там принц жаловался на свою тяжелую долю во дворце, а нищий с восторгом говорил о своей вольной и распрекрасной жизни. И они решили поменяться ролями.

— Я не хочу ни с кем меняться, — обиженно сказала Камелия, выбираясь из палатки. Подойдя к кромке реки, она присела на корточки. Опустила ладони в темноту воды.

— Ты счастлив? — спросила она.

Он задумался, потом глубокомысленно заметил:

— Жизнь большинства людей заключается в том, что они все время ждут какого-то счастья. Хотя, по-моему, мало, кто понимает, что это такое. У очень многих нет ощущения счастья.

— Надо же, — с иронией заметила Камелия. — Ты не только художник, но и еще и философ.

— Это не я придумал. Это сказал один писатель.

— Какой писатель?

— Не помню. Впрочем, неважно. Но я не хочу жить в постоянном ожидании чего-то, я желаю быть счастливым здесь, сейчас и всегда, — сказал Том. — Не мечтать, а жить в реальности. Да, я полностью свободен. От денег, карьеры, политики, условностей, мнений и всего такого прочего. Я стремлюсь познать свою сущность и суть окружающего меня мира. Хотя когда смотрю, что творится вокруг, то возникает ощущение, что мир все больше и больше сходит с ума.

— Глупости, мир таков, какой есть. И был таким всегда. А я, вот, действительно несчастлива и живу в ожидании чего-то… Хотя не знаю, чего именно. Наверное, ищу некий идеал. Впрочем, нет, говорю глупости. Потому что мне сейчас плохо и одиноко. Просто недавно у меня был парень, а теперь его нет. А вот ты совсем не мужчина моего идеала.

— Но ты сегодня со мной, а не с кем-то другим.

— Так получилось. Сейчас ты мне интересен. А завтра, может, уже нет.

— Странный у нас разговор, если учесть, что еще вчера мы не подозревали о существовании друг друга.

— Да? Ты так думаешь? Хорошо, я тебе сейчас задам еще более странный вопрос.

— Говори.

— Ты хотел бы на мне жениться?

— Что?

— Ну, вот ты сразу затушевался.

— Потому что вопрос и в самом деле неожиданный. А в прочем, — он бросил на нее чуть иронический взгляд, — отвечу: да.

— Потому что я дочь президента?

— Нет, потому что ты забавная личность. Не похожая на других. Мне такие нравятся.

— Знаешь, пожалуй, я останусь у тебя на несколько дней. Если ты не возражаешь.

3. Ранним утром

Том проснулся оттого, что палатку кто-то резко обрушил, плотная ткань упала ему на лицо, и стало трудно дышать. Тут он услышал, как закричала Камелия:

— Отстаньте от меня. Я с вами никуда не пойду.

Барахтаясь в темноте, Том шарил вокруг себя рукой, пытаясь сообразить, где находится фонарь и топорик. Но внезапно верх палатки откинулся. В рассветной полутьме было видно, как двое крепких мужчин тащили упирающуюся Камелию. Она кричала, вырывалась, потом, когда мужчины слегка ослабили хватку, обернулась, и Том услышал ее срывающийся голос:

— Я тебя обязательно найду. А ты не забывай меня.

Однако когда Том хотел броситься ей на помощь, чья-то крепкая рука буквально пригвоздила его к земле. Раздался звук мотора удалявшейся машины. Его освободили, и он увидел рядом с собой двух накаченных парней с гнусными, как ему показалось, ухмылками на губах.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Том.

— Ты знаешь, кто она? — спросил один из них, головой показывая в ту сторону, куда увели Камелию.

— Да, — кивнул Томми. — Это дочь президента. Она мне сама об этом поведала.

— Сама? — переспросил первый и почему-то поморщился. — Вы давно с ней знакомы?

— Со вчерашнего вечера. А вы, наверное, из секретной службы? — догадался Том. — Из тех, кто стоит рядом с президентом, изображает часть народа, когда он изредка выходит в люди. Только выражение лица у вас обычно отнюдь не народное. Я вас сначала принял за бандитов.

Секретные агенты переглянулись.

— Что вы с ней здесь делали? — внушительно спросил первый.

— Ничего, — пожал плечами Том. — Разговаривали.

— И только? — агенты снова переглянулись, и один из них сказал: — Так вот, заруби себе на носу. Ее здесь не было, и ты ее никогда не видел. Понял?

— Почему? — возразил Томми. — Она спала вместе со мной в палатке. Только, конечно, об этом кричать на каждом углу я не буду.

— Спала? С тобой? — у обоих полезли глаза на лоб.

— Совсем не то, о чем вы подумали, — засмеялся Том.

— А ты сообразительный парень, — произнес первый. — Пожалуй, даже мне нравишься.

— Что ты с ним цацкаешься? — отреагировал второй. — В общем так, парень, если будешь много болтать, тебе не поздоровится.

— Я же вам сказал, что болтать не люблю, — сказал художник и спросил: — А почему вы такие сердитые?

— Не твое дело, — сухо буркнул второй.

— Тяжелая у вас, видно, служба. Я бы так не смог.

— Да уж куда тебе, — усмехнулся первый.

Он оглядел опрокинутую палатку:

— Ты что, здесь живешь?

Том кивнул.

— Ты бродяга?

— Нет, я свободный человек. Художник, — гордо ответил Том.

— А чем занимаешься?

— Чем еще может заниматься художник — пишу, рисую.

— Ладно. Рисуй пока.

И оба неспешно удалились. Том услышал, как один из них, кажется первый, пробормотал:

— Охранять самого, конечно, хлопотно, но… А вот дочь его — не приведи господь.

Они уехали, но спустя полчаса появилась другая машина, и трое здоровенных парней в балаклавах и черной униформе, с короткими автоматами наперерез вытащили Тома из палатки, надели наручники, собрали его пожитки и увезли с собой.

4. В камере

— Ты кто?

Солидный мужчина в штатском сверлил взглядом Тома. У него было холеное лицо, снисходительно-спокойный взгляд, уверенные и неторопливые движения. Он знал себе цену и осознавал значимость вверенной ему сейчас миссии.

— Художник.

— Это твоя писанина? — он небрежно показал на разбросанные по столу рисунки.

— Моя. Только это не писанина.

— А что?

— Творчество.

— Хм…, творчество…, ну ладно. Скажи, ты давно познакомился с этой девушкой?

— Нет, только вчера?

— Что у тебя было с ней?

— Ничего.

— Ты знаешь, кто она?

— Она назвала себя дочерью президента.

— Ха-ха-ха, это психически больная девушка, убежавшая из сумасшедшего дома. Она всем твердит, что дочь президента. Мания величия. Ты когда-нибудь раньше встречал настоящую дочь президента?

— Нет.

— Вот видишь. Теперь скажи, будет ли дочь президента ходить в рваных джинсах и валяться в палатке с первым попавшимся?

Том не ответил.

— Вот так-то. Я думаю, теперь ты все понял.

Следователь снова стал перебирать рисунки. Потом долго разглядывал один из них.

— Чей это портрет? — он показал на карандашный набросок какого-то мужчины.

— Не знаю. Я часто пишу случайных людей, если кто-то мне понравится.

— И чем он тебе приглянулся?

— У него мужественное лицо и честные глаза.

— Надо же! А что, это для тебя важно?

— Да. А для вас разве нет?

Мужчина не отреагировал на реплику Тома.

— А что еще для тебя важно? — спросил он.

— Жажда знаний и поиск истины.

— И что, по-твоему, истина?

— Недавно я понял, что истина — это то, что никогда не познается до конца. К ней только можно приблизиться. Как и к идеалу. Но чем ближе к ней приближаешься, тем дальше она отдаляется от тебя. Поэтому истина — это вечное познание мира, бездонная копилка, которая никогда не наполнится, но которая всегда может спасти.

— Ну и ну. Мудрено. Кто только вбил тебе в голову такую чушь. Все гораздо проще. Истина, к примеру, в том, что сейчас ты сидишь в тюрьме. И попробуй ее опровергни. Хотя согласен — общей истины никогда не бывает, на одно и то же событие каждый смотрит по-разному — все зависит от точки зрения и цели. Вот ты, например, считаешь себя невиновным, а я утверждаю, что ты — преступник. И кто из нас прав? Так-то.

Том с удивлением слушал следователя. Тот, как ни в чем не бывало, спросил:

— И все же, откуда ты знаешь этого мужчину?

Том пожал плечами. Он уже понял, что с этим чиновником откровенничать нельзя.

— Да как я могу всех запомнить! — воскликнул он. — Ко мне многие приходят, одни, чтобы просто поболтать, другие просят написать их портрет. Кто-то за рисунки дает мне деньги. На них я и живу.

Чиновник подумал, потом спросил:

— А ты знаешь, почему тебя привезли сюда?

Том снова пожал плечами.

— Нет.

— Тебя обвиняют в том, что ты пытался изнасиловать психически нездоровую девушку. Она сама нам об этом рассказала.

Том удивленно вскинул голову.

— Не верю. Покажите мне ее.

— В свое время все узнаешь. А пока тебе придется посидеть в камере.

— За что? И как долго?

— Ты совершил серьезное преступление. Надо проверить, нет ли за тобой еще чего-то. Глядишь, и на пожизненное лишение свободы наберется.

5. Две недели назад

Время от времени художнику хотелось одиночества, и тогда он уходил туда, где никто из знакомых не мог его найти. В тот раз он нашел пристанище под мостом. Том любил ночью наблюдать реку. Ночная река — это совсем другая история. Не то, что днем. В ней больше загадок, тайны, мистики — то есть как раз того, что будит и питает воображение. Для художника это самое главное.

В ту безлунную ночь Тому не спалось, что-то тревожное шевелилось в душе, но он никак не мог понять, что именно. Облака почти сплошь покрывали небо, и от этого свинцовая поверхность реки казалась пугающе мрачной.

Он сидел на берегу, под мостом, когда услышал, как подъехала машина, потом раздались какие-то подозрительные звуки, приглушенные голоса. Чей-то голос скомандовал — «раз-два-три», и в воду полетел тяжелый предмет. Странные люди, сделав свое непонятное, но, похоже, нехорошее дело, сразу уехали.

Том, вглядываясь в темную реку, заметил, что брошенный тюк вроде как шевелится, и бросился в воду. Подплыв, он увидел тонущего человека, который с трудом держался на воде. Рук и ног его не было видно, лишь виднелась голова, которую он вытягивал из последних сил, пытаясь поймать последние крупицы воздуха. Но некий груз упорно тянул его вниз, и еще мгновение — он исчез бы под водой.

Том обеими руками обхватил тело тонущего со спины, поражаясь его тяжести и энергично отталкиваясь от воды ногами, с трудом потащил к берегу. Здесь он освободил руки человека от веревок, а рот от скотча и стал делать искусственное дыхание.

— Где я? — еле слышно прошептал спасенный мужчина.

Том наклонился над ним. Глаза незнакомца были закрыты, он тяжело дышал.

— Вы у меня, — сказал Том, обрадованный тем, что тот пришел в себя.

— У кого?

— Меня зовут Том. Вы в безопасности.

Незнакомец открыл глаза. Сознание с трудом возвращалось к нему. В полутьме Том видел, что он пытается сосредоточиться, неловко шарит взглядом по поверхности палатки.

— Все как в тумане. Плохо вижу. Ничего не помню.

— Лежите, лежите. Вам лучше пока не волноваться.

Вдруг незнакомец встрепенулся, как будто что-то толкнуло его, и стремительно поднялся. Тут же застонал и снова упал на спину. Однако резкое движение и боль окончательно вернули его к действительности. Он поднял на Тома осмысленные глаза.

— Расскажите, как я здесь очутился? — спросил он.

— Вы были сброшены с моста. К счастью, я успел вытащить вас. Иначе вы бы утонули. У вас были связаны руки.

— Сволочи. Они вкололи мне какой-то наркотик, все тело ломит. А вам спасибо. Вы кто?

— Я художник. Скажите, что это за люди? Бандиты?

— Если бы, — усмехнулся незнакомец и добавил. — Они хуже бандитов, ибо лицемерно прячутся под маской порядочных людей.

— За что они решили с вами расправиться?

— Долгая история. Если вкратце, то они считают, что я перешел им дорогу. А дорожка у них ох, какая скользкая!

…Утром, после завтрака, незнакомец попросил Тома позвонить по номеру телефона, который продиктовал, и произнести следующую фразу: «Лавина пришла в движение».

Так Том и сделал. На другом конце мужской голос обрадовано сказал, что они немедленно приедут. И действительно, буквально через полчаса возле моста остановилась дорогая машина. Из нее вышли двое мужчин. Они помогли спасенному подняться и бережно отвели его к автомобилю. Затем один из мужчин вернулся к Тому, крепко пожал ему руку и сказал, что его благородный поступок забыт не будет.

6. В камере (продолжение)

Художник мрачно сидел на лавке перед пустым столом. Мысли у него были невеселые, под стать месту, в котором он находился. Камера полутемная, душная. У стены — узкая кровать под тонким одеялом.

Металлическая дверь с лязгом распахнулась, и появился мужчина средних лет с гладкими, зачесанными назад волосами. Его острый с насмешливым прищуром взгляд устремился на Тома. Он сел на лавку напротив молодого человека и сказал.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Мы разве знакомы? — хмуро отозвался Том. — Почему на ты? Здесь так принято? И кто вы?

— Да ладно. Не будем играть в кошки мышки. Я из службы безопасности.

— Безопасности чьей?

— В том числе, и твоей, — усмехнулся мужчина.

— Я преступник? — спросил Том.

— Ты перешел некую границу.

— Какую?

— Двойную, — усмехнулся мужчина. — Знаешь, когда едешь на машине, тебя от встречки отделяет прерывистая, сплошная одинарная или сплошная двойная линия. Так вот, нарушать двойную — самое опасное дело.

— У меня нет машины, — отрезал Том.

Чиновник положил на стол тонкую папку, которую принес с собой, облокотился на нее. Потом повторил:

— Нам надо поговорить.

— Почему здесь, в тюрьме?

— Так надежнее. Обычно тут люди становятся сговорчивее.

— Я не из таких.

— Увидим.

— За что меня посадили в тюрьму? В нашей стране — демократия или тоталитаризм? Я раньше считал — демократия.

— И то, и другое. Или ни то, и ни другое. Как хочешь, так и понимай. Чистой демократии нет ни в одной стране. К тому же есть еще такое понятие, как безопасность государства.

— Я не посягал на безопасность государства.

— Ну-ну, а что ты делал под мостом недалеко от резиденции президента?

— Писал. Я свободный художник и занимаюсь творчеством там, где мне удобно. У вас странная логика: а если бы я просто проходил мимо резиденции президента, вы бы меня тоже задержали по какому-то нелепому подозрению?

— Ладно, не будем заниматься схоластикой и тратить попусту время. Перейдем к серьезным вопросам.

— А если я откажусь говорить с вами.

— Это тебе невыгодно.

— Хорошо. Я выслушаю вас.

— После нашего разговора тебя освободят. Ты куда-нибудь уедешь и сможешь там заниматься любимым делом. Исчезнешь, одним словом. По-моему, отличная идея.

— И что я должен сделать за такую милость? — ехидно спросил Том.

— О, совсем немного. Никаких разговоров о том, что случилось с тобой вчерашней ночью. Считай, что все это тебе приснилось.

— А если я не соглашусь?

Агент сощурил глаза и холодно заметил:

— Я тебе это не советую.

Он вытащил из тонкой папки уже знакомый портрет мужчины и, вперив в Тома проницательный взгляд, спросил:

— Кстати, ты знаешь этого человека?

Художник с досадой ответил:

— Нет. Я об этом уже говорил

— Это очень опасный государственный преступник, и ты должен помочь нам его поймать. Но если ты его скрываешь, — тут сотрудник сокрушенно покачал головой, — тебе может сильно не поздоровиться. Постарайся это запомнить.

— Зачем вы мне угрожаете? Я и так пойму, без угроз. Если это государственный преступник, я помогу. Только я не знаю, где он находится

— Не знаешь?

— Нет. И еще мне нужна гарантия.

— Какая? — живо спросил его собеседник.

— Гарантия в том, что вы мне не врете. Если мне солгали, что у меня в палатке была не дочь президента, а сумасшедшая девушка, то могу ли я верить, что разыскиваемый вами мужчина — опасный преступник?

На лице чиновника мелькнуло удивление, а потом он рассмеялся:

— А ты совсем не глуп, как я погляжу. Считай, что мы заключили с тобой сделку. Гарантию тебе я обещаю.

Том остался один. Странное чувство владело им. Он не то чтобы испугался. Просто, будучи человеком весьма далеким от политики и всяких интриг, связанных с нею, от понимания особенностей государевой службы, он никак не мог взять в толк, почему и за что его держат в тюрьме. Совершенно не нужная ему девушка, оказавшаяся дочерью президента, случайно встретилась на пути и повела нить его судьбы в непонятную сторону. Она совсем не вписывалась в целостную картину его жизни, которую он запланировал, решив полностью посвятить себя искусству. Случайная и досадная помеха.

Впрочем, нет, не помеха, а, похоже, источник серьезных неприятностей, которые, как паутина, опутали его со всех сторон и стиснули в своих липких объятиях. И он понимал, что так просто от них теперь не отмахнешься. Поэтому должен принять какое-то решение.

Через три часа его действительно освободили. Чиновник, который его допрашивал, дал команду подчиненным: «Установить за ним скрытое наблюдение. Он сам нас приведет туда, куда надо».

Но этого Том, конечно, не знал. Когда он прошел два-три квартала, размышляя о превратностях судьбы, а также о том, что ему теперь делать, возле него вдруг остановился автомобиль. Распахнулась дверь, и не успел растерявшийся Том опомниться, как оказался в кабине. Тут же машина резко рванула с места и умчалась с бешеной скоростью.