Лахудра

Виктор Галданов

Тебе только четырнадцать, а ты уже в полутюрьме-полубольнице. Ты — отпетая, ты сифилитичка. За стенами больницы либо те, кого ты заразила, и нечего ждать от них пощады, либо те. кто заразил тебя, и пусть они не ждут пощады от тебя. Ты расправишься с ними жестоко и страшно…

8

Наверное, Владику все же очень повезло, что первым человеком, с которым он встретился на «даче» оказался врач-психиатр Владимир Семенович, лысоватый, живой, несмотря на объемистую фигуру низкорослы человечек лет пятидесяти, пользующийся очень большим авторитетом у персонала. Он встретился Владику случайно (впрочем, теперь, поразмыслив, он более склонялся к мысли, что встреча эта была не совсем случайной) и, заговорив о погоде, неожиданно легко подвел Владика к теме его будущей работы, и тот, смущаясь и сбиваясь поведал этому доброму и мягкому человеку с внимательным и проницательным взглядом из-под сильных очков и про свои желания в педагогике и про честолюбивые свои литературные помыслы, и о своих сомнениях касательно предпринятого им шага. Выслушал его Владимир Семенович весьма доброжелательно, а в ходе разговора они оказались в благоустроенном саду, где работали обитательницы «дачи».

— Так значит вы у нас ненадолго? — полувопросительно заметил врач.

— Не знаю, — честно признался Владик. — Вообще-то это ведь не мой профиль. Я же — филолог. Никогда и не мыслил себя в роли воспитателя, тем более такого вот контингента. А вам эта работа нравится?

— Такая работа не может нравиться, — с мягкой укоризной во взоре сказал Владимир Семенович. Взгляд его пробежал по девушкам с лопатами в руках. На каждой из них лежала печать одинаковости: все они были одеты в однообразные серые халаты и косынки, лишь туфли были разными. — Я просто чувствую ответственность за этих детей, — продолжал Владимир Семенович. — Они в беде. А когда человек в беде, он обязан получить помощь. Я до определенной степени могу оказать см эту помощь. И потому я здесь.

Они долго бродили по всему большому и разветвленному хозяйству «дачи», осмотрели и парники, медицинские кабинеты, и мастерские, и Владик не мог не отметить, что дело здесь поставлено образцово, территория вычищена до блеска, наглядная агитация в порядке. И лишь гораздо позже закралась ему в душу мысль что Владимир Семенович мог стараться провести его именно таким маршрутом, чтобы преподнести деятельность своего учреждения в наиболее выгодном свете? Но какой ему был смысл перед ним, молокососом, распинаться? Этого Владик недопонимал, а потому старался как можно внимательнее слушать и вникать во все, что ему говорил врач.

— Всем этим красавицам еще нет и семнадцати. Иначе они были бы в другом учреждении. Да и диагноз — у всех стандартный — сифилис. По латыни это означает «свинячья болезнь». Однако некоторые авторитеты уверяют, что в доколумбову эпоху мир не знал этой болезни, то есть перенесена она к нам из Америки вместе с табаком. Таким образом у нас есть все основания считать, что открытием Америки Европа здорово себе навредила. Однако, если бы больными были лишь тела этих девчонок, с этим модно было как-то примириться, в конце концов, мало ли болезней на свете? Однако вместе с телами болезнь эта тяжело и подчас необратимо поражает и души…

— Здравствуйте, Владимир Семенович, — сказала встретившаяся им по пути девушка, нагруженная садовым инвентарем.

— Здравствуй, Безбородова, — мягко ответил доктор. — Ну, как твои дела?

— Лучше всех, — засмеялась девушка, окинув глазами Владика, и пошла своей дорогой.

— Дозорная, — со смешком отметил Владимир Семенович. — Направлена коллективом специально в разведку, теперь во всех отделениях будут дня два или три обсуждать вашу личность. Не осуждайте их, появление каждого нового лица в наших местах большая редкость. Кстати, как она вам?

— Кто?

— Эта Безбородова. Кличка Чубчик.

— Никогда бы не сказал, что у такой пай-девочки может быть кличка.

— За неделю, — со странной улыбкой заметил Владимир Семенович, — с этой «пай-девочкой» переспали почти все жители мужского общежития. Человек пятьсот, по-моему. Одна комната передавала ее другой за бутылку водки…

— Скоты… — с гадливым чувством пробормотал Владик.

— Да нет, люди, — возразил Владимир Семенович. — В том-то всё и дело, что они все считают себя вполне нормальными людьми. В какой-то степени этих мужчин можно понять.

— Понять? — поразился Владик.

— Мы обязаны стараться понять всех, понять какое чувство двигало человеком при совершении того или иного поступка. И когда начинаешь размышлять об этих сотнях парней, вынужденных жить годами в антисанитарии, не имея возможности создать семью, лишенных элементарной духовной пищи, живущих в полной духовной изоляции от мира культуры, по сути дела в тюрьме, причем безо всякой вины с их стороны, то поневоле начинаешь понимать, что в таких условиях человек рад любому развлечению вроде этой случайно подвернувшейся шлюшки… да-да, я не стесняюсь называть вещи своими именами. Однако теперь они стали пострадавшей стороной и громогласно требуют расправы над виновницей, не желая понять, что помимо ее вины в их горестях есть и определенная доля их собственного безрассудства.

— Так значит теперь ее будут судишь? — спросил Владик.

— А как же? Закон строго карает за намеренное заражение сифилисом здоровых людей.

— «Дура лекс — сед лекс» процитировал Владик случайно вспомнившееся латинское изречение.

— Что вы, простите, сказали? — не понял Владимир Семенович.

— Это по-латыни, — пояснил Владик, — «закон суров, но это закон».

— То-то и оно, что «дура», — вздохнул Владимир Семенович. — Бог ты мой, какие же они здесь всё-таки дуры…