Путешествие по апельсиновой роще

Виктор Голков, 2018

«…Голков – поэт незаурядный, без вычисляемых предтеч. Муза его разумна и временами, урывками, сурова, понимая, что для веселья мир-олам мало оборудован, зато жесток и расшатан – „так осыпается песчаник под башмаками на ходу, и муке музыки изгнанник внимает, как Орфей в аду“. Родившись и сформировавшись в Бессарабии – еврейство без араба – во радость, казалось бы! – в кишащем добрыми крушевано-погромными традициями столичном местечке – и Кишинев не клюнул, а поцеловал его в темечко „киш ин…“ – Голков неуклонно оборачивается и вглядывается в прошлое – „в мое лицо глядят провалами два черных выбитых окна… на месте детства только впадина за этой сломанной стеной…“ Кишинев, город детства и геттства, сродства и инородства – застрял, как гвоздь, как кость в горловине памяти – „вижу как звездой старинной Кишинев встает, мозг из первозданной глины слов не создает“…»

«Жаркой верой сытно накормили…»

Жаркой верой сытно накормили,

заковали в кандалы слезу.

А когда хребет переломили,

понял я: теперь не уползу.

И прошлись походкою железной

по останкам тысячи веков,

и в своей надежде бесполезной,

стер я пыль с блестящих башмаков.

Просто пыль коричневого цвета,

но не лжет бродячая молва,

что воспели лучшие поэты

эту грязь с ботинок божества.

Я его боялся, безусловно,

страшный Бог стоял передо мной.

Но счищал порой почти любовно

жертвы кровь и человечий гной.

И сейчас, когда вопит тупица,

что его, мол, кто-то обманул,

до упора в круглые глазницы

я бы взор свой яростный воткнул.

Чтоб пред этим человечьим стадом,

Что считает жалкие гроши,

распростерлась беспросветным адом

ширь моей пылающей души.