Жизнь и приключения вынужденного переселенца. Книга первая. Байки о бабайке

Виктор Михайлович Кабанов

Сегодня мало кто придаёт значение одной из страниц новейшей истории – исход русскоязычного населения из союзных республик после развала СССР. Это сотни тысяч семей, миллионы судеб. Повествование начинается с детства главного героя. Это позволит понять стереотипы мышления, мировосприятие и традиции русских, родившихся в национальных республиках. В книге много житейского юмора, комичных сцен, приключений.

ОБЩИЙ ДВОР

Двор, в котором рос Гек, до Октябрьской революции был караван-сараем, то есть постоялым двором, и ничем особенным не отличался. Все те же глинобитные мазанки с низкими потолками.

Скорее всего, когда-то это были номера для постояльцев и навесы для их ослов, коней и арб, а уже позже их «национализировали», приспособили под жилье и заселили.

Самое интересное, что бывшие хозяева караван-сарая жили здесь же, и особой вражды к новым жильцам не испытывали. А, может быть, просто делали вид, что смирились.

Один общий туалет, одна колонка — коммуналка, только на земле, под открытым небом.

Справа от ворот жила семья Гектора. Две крохотные комнаты и прихожая, которая в зимнее время служила кухней. За стенкой летняя кухонка, в которой с трудом могли развернуться два человека. Двери из дома и летней кухни выходили во дворик, отгороженный от общего двора штакетником. Площадь дворика вряд ли превышала 8—10 квадратных метров. Укрытый сверху виноградником, он вмещал старый колченогий стол, стоявший вдоль заборчика, отделяющего их от соседей. Пара похожих на стол стульев, верстак шириною в одну доску, вечно заставленный вёдрами с водой. В конце верстака на столбике умывальник, под ним таз. Вот и все владения!

В полотне входной двери существовала форточка, что делало сам дом схожим с домиком дядюшки Тыквы из сказки «Чиполино». С единственной виноградной лозы ежегодно собиралось до трех ведер кишмиша.

Напротив, в двух комнатах, жили Елизавета Викторовна и баба Груня со своей снохой Ниной. В комнате Елизаветы Викторовны было одно окно. Она жила одна. Иногда её навещала младшая сестра. Редко из Ташкента наезжал сын Виктор с семьёй.

Муж Нины пропал без вести на войне, дети умерли в блокадном Ленинграде. Нина, как и многие тогда, отсидела свои десять лет, и поскольку идти ей было некуда, стала жить со своей свекровью. В их комнате окон не было вовсе. Таких глухих комнат в общем дворе было много.

Особой красотой жильцы этой комнатушки не отличались. Иссушенная невзгодами и возрастом, который для нее, казалось, остановился годах на восьмидесяти, сгорбленная баба Груня и почти такой же комплекции, но намного младше — тетя Нина. Она так и не смогла избавиться от лагерных привычек ругаться матом и курить “ Беломор».

Баба Груня нюхала табак, от которого, несмотря на всю свою немощь, чихала так, что со всех углов двора ей кричали: «Будь здорова».

Тем не менее, несмотря на всё, что им пришлось пережить, женщины были очень добры к соседским детям. У них всегда для плачущего ребенка находилась конфетка или кусочек рафинада, пусть даже и с прилипшими крошками табака.

Несколько иной, но такой же нелегкой, была и судьба Елизаветы Викторовны. Она была из дворян. Ее отец занимал высокий пост при последнем губернаторе Самарканда, о чем свидетельствовали многочисленные старинные фотографии, которые Гек с ее внуками Колькой и Ольгой с интересом рассматривали тайком от нее. Сама она показывать их не любила, хотя и были эти фотографии одними из немногих вещей, оставшихся у нее от прежней жизни.

В первые дни захвата власти в городе, большевики на глазах дочерей расстреляли родителей. Старшую сестру арестовали и увезли. В семнадцать лет она попала в лагерь. Вернулась она, отсидев восемнадцать лет и пройдя всю войну.

Лиза смогла убежать. А было ей в ту пору всего четырнадцать лет. Полуживую от голода и горя, ее, далеко за городом, подобрал таджик и, накрыв своим халатом, на арбе привез к себе домой. Так начался ее период уже далеко не светской жизни, жизни в кишлаке.

Вскоре она стала второй женой того человека, который подобрал ее на дороге. Свадьба была настоящая, а женой она была фиктивной. Юную Лизу можно было спасти, только превратив ее в кишлачную таджичку, что и было сделано. Так дочь высокопоставленного царского сановника исчезла из поля зрения ЧК.

Как сложилась ее жизнь в новой семье неизвестно, но она всегда с чувством глубокого уважения вспоминала об этом человеке, который, несмотря на огромную опасность, спас ее, взяв к себе в дом.

Спустя десятки лет его сын часто навещал Елизавету Викторовну, всегда привозил гостинцы, возился с ее внуками. Их отношения были похожи на отношения брата и сестры, хотя он к ней обращался только на «вы».

Многим было непонятно, что могло связывать, таких разных людей.

От прошлой жизни кроме фотографий у Елизаветы Викторовны сохранилась статная осанка, гордо посаженная голова. Выцветшие с возрастом голубые глаза сохранили искорку озорства, что, в общем-то, и определяло ее весьма подвижный, резкий, и в то же время, справедливый, добрый нрав, свойственный только людям сильным духом.

Перед войной она вышла замуж за офицера. Муж погиб в первые дни войны под Брестской крепостью. От него родила сына, который был для ровесников Гека — дядей Витей. Гек гордился соседством с ним. Дядя Витя работал геологом. А для Гека это была героическая профессия.

Елизавета Викторовна оставшись с сыном на руках, была эвакуирована из Белоруссии в Узбекистан. Так она попала в город своего детства во второй раз. Где и осталась навсегда. Долгое время она пыталась отыскать могилу родителей, но так и не смогла.

Вся эта коммуналка очень много читала. Жили они общим столом на скудные пенсии.

Работала только Нина — бухгалтером на консервном заводе «Серп и молот».

У них за стеной жила шумная и многолюдная для русских семья. В двух комнатках ютилось пять человек. Старшие — т. Нюся и д. Ваня, их дочь Любка с мужем Юрой и внучка Ленка. Их звали по фамилии зятя — Бригинские.

Связано это было с Любкой. Яркая, фигуристая блондинка со взрывным, весьма шумным характером, она постоянно требовала к себе всеобщего внимания. Волосы — светло-русая копна, напоминающая прическу Ленина на октябрятской звёздочке. Она родилась и выросла сорванцом. С юности ходила в лидерах, пользовалась уважением среди вокзальской шпаны, могла постоять за себя. Существенным дополнением ее портрета был громкий голос и вызывающий смех.

Кроме всего прочего, она была крестной матерью Гека, при разнице в возрасте в 15 лет.

Что-то ей досталось от матери — бойкой и, весьма подвижной женщины, а в остальном она ушла далеко вперед.

Дядя Ваня — инвалид войны, несмотря на свою искореженную руку слыл неплохим столяром и плотником.

Гек мог часами наблюдать за его работой. Старик видел интерес ребенка к его ремеслу и учил его азам.

Юра Бригинский — детдомовец, окончил школу помощников машинистов тепловоза, и всю жизнь проработал на железной дороге. Он всегда то в поездке, то спит после поездки, то на рыбалке или охоте. Жгучий брюнет, армянского облика, этакий живчик, он не мог без движения и даже ходил вприпрыжку.

Всем в доме заправляла, конечно, Любка. Жили они по тем временам неплохо. В доме не переводились конфеты. Ленка с детства была наряжена как кукла. Из поездок Юра привозил ей невиданные в их краях игрушки.

У них у первых на улице появился мотоцикл, а лет через десять и «Жигули». Поддразнивающее хвастовство было присуще практически всем членам семьи кроме Юры.

Напротив них за стеной Гека жили Сторожевы. Славка с женой Валей, его мать и две дочери Ира и Наташка. Он железнодорожник, мастер на все руки, Валя медсестра. Дети много младше Гека, поэтому в его памяти остались лишь симпатичные детские лица.

Славка — голубоглазый блондин, здоровяк, балагур, не прочь выпить, подраться, пошуметь, погонять жену, попеть под собственный аккомпанемент на гармошке или гитаре. Приколы, анекдоты, смех — вот в двух словах его портрет. В конце концов, он бросил семью и ушел к какой-то буфетчице из вагона-ресторана.

За Сторожевыми жили Кочетковы д. Саша и т. Дуся. Она тихая женщина, всю жизнь проработала нянечкой в детском саду, он — стал инвалидом войны так ни разу и, не надев военной формы. В 1943 году их — мобилизованных ребят везли на фронт. Поезд попал под бомбежку. Он был ранен, потерял руку. Кочетков не считал себя ветераном и всегда со смущением принимал поздравления с Днем Победы. Детей у них не было. Наверное, поэтому внимания т. Дуси хватало на всю дворовую ораву.

Дальше жили Бурленковы. Т. Ася — работала фасовщицей на чаеразвесочной фабрике. Боевая женщина, народный депутат, орденоносец. Посменная работа, общественные нагрузки, партийная жизнь не помешали ей нарожать трех сыновей, и в свободное от работы время приторговывать украденным с фабрики чаем. Тогда с работы несли всё и все! Даже орденоносцы!

Д. Коля — детдомовец, после ремесленного училища окончил вечернюю школу, индустриальный техникум, работал бригадиром монтажников на механическом заводе. Мог выпить, поскандалить с женой, если она была дома, построить сыновей или, в зависимости от настроения, дать по рублю. Обычно это происходило раза два в месяц — в день аванса и в день получки, да плюс в праздники. В пьяном виде он приставал ко всем с разговорами, которые заканчивались всегда одним и тем же — жалобами на недостаток внимания со стороны жены.

Дети — старший Васька, средний Вовка, младший Сашка.

С Васькой Гек ходил в один детский сад в круглосуточную группу. Он на год старше Гека, Вовка на два — младше. Сашка младше лет на пять, поэтому он относился к разряду малышни. Васька худющий, высокий подросток с угреватым лицом заменял младшим братьям и отца и мать, которых никогда не было дома. В его обязанности входило всё: стирка, уборка, мытьё посуды, покормить и вымыть младших, присматривать за ними на улице.

Поэтому он всегда был чем-то занят. То что-то варилось, то что-то кипятилось, то за Сашкой нужно присмотреть, пока он спит. В такие минуты, когда руки ничем не заняты, Васька читал, читал, читал.

В связи с тем, что благодаря существованию младших братьев детства у него не было, особой любви он к ним не испытывал. Так, жизненная неизбежность!

В редкие свободные минуты он мог просто постоять у ворот. В проказах дворовых ребят он участия не принимал. Когда мать или отец были дома, мог поиграть в футбол или еще какие-нибудь незапрещенные игры. Его начитанность никак не сказывалась на положении в уличной иерархии. Учился он так себе. Был все время как-то зажат в ожидании подвоха или прикола, что придавало его поведению и внешнему виду постоянную настороженность и готовность дать отпор.

А вот драться то он и не умел! Наверное, сильно ограниченная свобода в детстве наложила отпечаток на всю его взрослую жизнь. Из армии его комиссовали, первый брак не сложился. Работал токарем на заводе и всегда читал. Может быть, это и был его смысл жизни — жить без моральных проблем, потрясений, тихо и размеренно, рядом с родителями, тем более, что братья выросли и он был предоставлен сам себе?

Их внутренний дворик был гораздо больше чем у всех. Во дворе росла старая шелковица, затенявшая весь двор.

Сколько времени было проведено под ней в жаркие летние дни за игрой в карты, нарды и т.д., помнила только она, пока ее не спилили.

На Бурленковых длинная часть двора, по форме напоминающего сапог, заканчивалась. Здесь была одна на весь двор водопроводная колонка, общий туалет.

Дальше, деля широкую часть надвое, жили семьи двух братьев, отец которых и был когда-то хозяином караван-сарая. Их собственные дворы по площади вдвое превосходили весь вместе взятый общий двор. В каждом дворе был свой сад, виноградник, огород, хозяйственные постройки, в которых содержался скот, и конечно просторный дом.

Детей, как и положено в нормальной таджикской семье — по 5—7 человек. Гек был ближе с детьми из семьи, которая занимала левую половину. Глава семьи — Исмат-ака воевал, был ранен в ногу, после войны работал на руководящих должностях.

Будучи средним сыном у родителей, он занимал положение главы рода, был уважаемым человеком во дворе, на улице и, пожалуй, во всем районе. У него было семеро детей — четыре сына и три дочери. Самый младший из сыновей — Раис был ровесником и другом Гека. Учился он в узбекской школе.

Жесткие, густые, слегка волнистые от природы, черные как смоль волосы. Несколько на выкате глаза, подпушенные длинными шелковыми ресницами в обрамлении густых черных бровей, нос с горбинкой, так характерной для таджиков, пухлые губы. Он очень напоминал персидского принца из средневековых миниатюр.

Добрый, общительный парень с врожденным чувством уважения к старшим, работящий, все время занят какими-то делами по хозяйству, подвижный, неплохо играл в футбол. У него, казалось, не было врагов. Везде друзья, везде знакомые. С ним было просто общаться. Не нужно было думать, а так ли он поймет, так ли он поступит.

Там же в углу двора жил с семьей д. Лева. Андрей — его сын, ровесник Вовки был каким-то непредсказуемым, истеричным и озорным ребенком. Легко поддавался внешнему влиянию. К нему почему-то липло все плохое, что можно было собрать с улицы.

Его матери, красивой блондинке доставалось то от пьяного мужа, то от балбеса сына. Андрюха сам не свой был поучаствовать в каких-нибудь авантюрах. Причем он мог запросто бросить назначенный ему пост, или сорвать все дело, ни с того ни с сего заорав истошным криком. Серьезно к нему никто не относился и ничего важного не доверяли.

Это был обычный общий двор, каких в Самарканде были сотни. Они в нем родились и выросли, знали все его закоулки, знали всех его обитателей. Частенько, вместе с взрослыми участвовали в посиделках, посвященных какому-нибудь празднику, знали все песни, которые пелись за столом, допоздна играли с взрослыми в лото, карты, домино.

* * *

Сегодня мир странно изменился. Нет уже той всех и вся уравнивающей дружбы, понимания, или хотя бы сочувствия.

А тогда весь этот народ мог разругаться в пух и прах по какому-то пустяку, но все знали, что случись беда, даже твой вчерашний враг придет и протянет руку помощи.

Бытовала азиатская традиция взаимного угощения. Из дома в дом ходили тарелки — туда с пирожками, обратно — с пловом, туда с мантами, обратно — с блинчиками и т. д.

Дети были почти что общими. Замечания им делали все. Родителей о неблаговидных поступках детей мог проинформировать любой сосед. Это дисциплинировало детвору, и даже считалось актом особого расположения к родителям. Однако вслух о симпатиях друг к другу говорить было не принято. Наверное, излишняя сентиментальность была не в почете. Ведь и так все было понятно.

Вот мы и выросли несколько скованными на добрые слова, на выражение без стеснения своих чувств, жесткими, жесткими даже к очень близким и любимым людям. Только спустя десятилетия, уже в зрелом возрасте начинаешь понимать, сколько мы не сказали, не написали любимым, детям, родным и друзьям! Не сказали правды о любви к ним, не сказали правды о том, что мы бывали неправы, жестоки или нечестны к ним. Да, топя свою душонку в эгоизме, напыщенности, фальшивости, пытались скрыть свою слабость, неправоту.

Жаль, что многие из близких нам людей так и не узнают уже никогда нашего истинного к ним отношения.

Кто простит? Да они, те, кто рядом и есть само прощение. Просто нужно чаще быть самим собой, таким, какой ты есть внутри. Тогда тебе поверят и простят. Простят все. Мне кажется, что это и есть Бог, который в каждом из нас.

Самое главное понять это вовремя и сказать об этом им — тем, кто еще снами, тем, кто еще ждет от нас этого.