Всё, что ты хочешь

Виктор Пикар, 2015

Двум братьям-ученым удается разгадать тайну человеческих желаний, и они создают могущественную корпорацию, регулирующую торговлю желаниями во всем мире – каждый, подписывающий с ними пожизненный договор, может продать любое свое желание или купить любое чужое, которое становится его личным. В скором времени бедные люди оказываются на грани вымирания, лишившись последних "хочу", а богатые и, в первую очередь, сами братья-ученые получают в свое распоряжение неисчерпаемую силу и невероятное могущество всех желаний человечества. Главные герои – мужчина средних лет и его случайная знакомая, молодая женщина. Преодолеть трудности и вызовы судьбы главным героям помогает необыкновенное чувство, которое рождается между ними. Сможет ли любовь, как главное качество желаний, которое возникает «ниоткуда», не продается и не покупается, дать ответы на все вопросы, покрыть все преступления и ужасы, которые раскроются им в конце пути, и сделать счастливыми их, а мир – добрым и хорошим?

АДЕЛЬ

— Выходи из машины!

Она тащит меня за руку. Я просыпаюсь и послушно выползаю на улицу, нахожу глазами скамейку, сажусь. Девушка паркует автомобиль рядом, закрывает его и идет ко мне. Теперь она без кепки, и я вижу, что ее волосы черные и короткие, как у мальчишки. Она маленького роста, но стремительная и уверенная в себе. Одета просто: синие кеды, голубые джинсы и белая футболка. Глаза красивые, большие и умные — смотрят с радостной грустью. Или с грустной радостью.

В моей голове, прямо во лбу, спрятана огромная, тяжелая, свинцовая гиря.

— Меня зовут Адель. А тебя?

— Не знаю.

У нее очаровательная привычка говорить сквозь зубы и немного в нос.

— А что ты вообще знаешь?

— Ничего.

Мне смешно. Она тоже улыбается, и я любуюсь маленькими ямочками на ее щеках. Глаза девушки преображаются, грусть уходит — теперь они излучают свет и тепло. Мне становится хорошо и спокойно. Можно расслабиться, прилечь, отдохнуть. Я закрываю глаза.

Гиря уверенно тянет меня вниз.

Девушка снова бьет меня по щекам:

— Не спать!

Я подпрыгиваю на месте.

— Чего тебе надо?

Она говорит:

— Мне надо понять, что с тобой делать. Пожалуйста, ответь мне на несколько вопросов и не забывай при этом, что твоя жизнь в опасности.

— В опасности?

Я озираюсь по сторонам. Зеленые, аккуратно подстриженные лужайки, чугунные решетки заборов, маленькие фонтанчики, белые одноэтажные дома с красными черепичными крышами. Легкий, приятный ветерок, лениво светит солнце, и ни души. Где-то стрекочет поливальная машина. Вдалеке я замечаю автофургон: двое мужчин выносят из машины какую-то мебель, тащат ее в направлении дома. Хозяйка стоит на крыльце и что-то говорит им.

В опасности?

Адель подходит вплотную, пальцами берет меня за подбородок, поворачивает голову, смотрит мне прямо в глаза. В ее грустных глазах — тревога и забота. Она говорит:

— Ответь на несколько моих вопросов.

Я киваю головой.

Она спрашивает:

— Ты хочешь есть?

— Да. Я думаю, что съел бы парочку рыбных котлет с макаронами.

Она спрашивает:

— Ты хочешь спать?

— Да. Очень. А ты мне мешаешь.

Она спрашивает:

— Если на тебя нападут, чтобы перерезать тебе горло, ты будешь обороняться?

Интересный вопрос.

— Думаю, буду отбиваться, но немного, потому что сил мало. Да и незачем особо.

Последняя мысль является мне неким откровением. Действительно, а зачем? Что такого я теряю, если меня убьют? Я делаю попытку прилечь на скамейку.

Она вцепляется в мои плечи пальцами, держит тело в сидячем положении, спрашивает:

— Если бы я захотела, ты бы имел со мной секс?

Что за вопрос?

Адель берет мои ладони, кладет их себе на груди. Они у нее маленькие, упругие. Лифчик она не носит — я чувствую, как наливаются ее соски. Она наклоняется и ласкает губами мочку моего уха. Я ощущаю ее горячее дыхание. Одну руку она запускает мне в штаны, хватает меня за ягодицу. Ничего себе! Ладонью другой руки она водит по моему животу, спускаясь пальцами все ниже и ниже. Она шепчет:

— Хочешь переспать со мной?

— Хочу.

— Правда, хочешь. Значит, все не так плохо, как могло бы быть.

Она резко отстраняется от меня, отходит на шаг, ловит мой недоуменный взгляд и снова спрашивает:

— Что-нибудь еще хочешь? Кроме еды, сна, сохранения жизни и секса?

Я пожимаю плечами.

Она смотрит заботливо и нежно.

— Ну, напрягись же, миленький, я ведь хочу тебе помочь! Хочешь узнать, что будет с тобой дальше?

— Нет.

— Хочешь покататься на яхте? Покупаться в море? Посмотреть футбольный матч?

— Нет.

— Хочешь стать богатым и знаменитым? Или самым умным и великим? Или самым красивым и любимым? Или президентом или премьер-министром? Или духовным лидером человечества?

— Нет.

Адель хмурится.

— Покопайся внутри себя. Может, ты что-нибудь все-таки хочешь?

Я старательно исследую свои желания. Может, я отвечу ей, и она наконец-то отстанет. Рыбные котлеты с макаронами. Потом сон. Затем секс с Адель, если проснусь. Если нападут, буду отбиваться. Все? Неужели все? И это существо — я? Я теперь — такое вот существо?

Высохшее озеро. Ушедшая под землю река. Испарившийся океан. Я удивленно отвечаю:

— Все… Больше ничего не хочу…

Адель вздыхает. Она говорит мне:

— Если бы ты был нормальным, ты бы спросил меня: «Что со мной случилось?».

Она берет меня за руку, трясет, смотрит мне в глаза:

— Спроси меня: «Что случилось?».

Я спрашиваю:

— Что случилось?

Адель отвечает:

— Ничего особенного. Ты отдал этим девушкам все свои желания.

Снова трясет меня за руку:

— Спроси меня: «Как?».

Я спрашиваю:

— Как?

— Очень просто. Ты сделал три вещи, которые требуются для этого: захотел этого, подтвердил свое намерение голосом и встретился глазами с человеком, которому даришь. Теперь спроси меня: «Ну и что?».

— Ну и что?

— Ну и все. Я не знаю, откуда ты свалился и где жил до этого, да и ты не помнишь, но в мире, в котором мы сейчас живем, этого достаточно, чтобы желания перешли от одного человека к другому. Теперь спроси: «Разве это возможно?».

— Разве это возможно?

— Еще как! Теперь поинтересуйся: «С каких это пор?».

— С каких это пор?

— С тех самых, когда братья Лемье открыли способ, с помощью которого любой мог продать свои желания за деньги. Или приобрести чужие желания — тоже за деньги. Также стало можно обмениваться желаниями и дарить их друг другу — ты уже знаешь как. Лет двадцать уже прошло. Помню, все началось, когда я была маленькая — лет семь, не больше. С тех пор мир изменился до неузнаваемости.

Спроси меня: «И что со мной теперь будет?».

— Что со мной теперь будет?

— Садись в машину, я тебе покажу.

Артистка. Внезапно вспоминаю: когда я был океаном, полным желаний, то любил ходить в кино. Помню почти пустой зрительный зал, попкорн, пиво. Но не могу вспомнить, о чем они были — эти фильмы. Да и не нужно мне это сейчас. Чувствую, как это желание, эта капелька влаги, задержавшаяся на дне, тоже уходит под землю, в небытие.

Она берет меня за руку и тащит к автомобилю. Открывает машину и запихивает на переднее сиденье. Заводит мотор и говорит:

— Сейчас мы съездим на поляну обреченных. Там ты все увидишь. Потом я куплю в аптеке кое-какие лекарства, и мы съездим к моему отцу.

Машина трогается с места. Я смотрю в окно. Очень скоро красивые домики и лужайки заканчиваются. Мы проезжаем какой-то блокпост. Справа и слева — забор из колючей проволоки, тянется в обе стороны, насколько видит глаз. Несколько автоматчиков в камуфляже прохаживаются около шлагбаума, переговариваясь между собой. Один, усатый толстяк, подходит к нам, Адель показывает ему какие-то документы. Он кивает и спрашивает, глядя в мою сторону:

— А у него что?

Она отвечает за меня:

— Это доходяга, они ему уже не нужны. Сканируйте его пальцы.

Доходяга? Я — доходяга?

Толстяк достает из кармана продолговатый железный пенал, заходит с моей стороны, открывает дверь машины и сует мне эту штуку:

— Прикладывай указательный палец к синему окошечку.

Я послушно делаю это. Зажигается желтый огонек.

— Все в порядке. Проезжайте.

Я закрываю дверь. Как хочется спать! И котлеток бы рыбных, с макаронами…

Адель удовлетворенно замечает:

— Ну вот, ты хотя бы не в розыске.

За шлагбаумом она выводит машину на автостраду, набирает приличную скорость. Пейзаж за окном меняется: мелькают какие-то полуразрушенные фабрики из красного кирпича, ржавые железные трубы, покосившиеся заборы, серые панельные здания с фасадами, изрисованными красками, кучи мусора. Я вижу много людей, бредущих по улицам, во дворах копошатся дети, едут редкие машины. Мы объезжаем этот городок сбоку, приближаясь к высоченному кирпичному забору. Некоторое время едем вдоль него. Адель снижает скорость, почти останавливается, опускает стекла — в ноздри ударяет страшная вонь. Пахнет человеческими испражнениями и еще чем-то — наверное, так пахнут болезни и смерть. Мы сворачиваем с дороги и прямо по траве подъезжаем совсем близко к стене. Адель выходит из машины, тащит меня за собой: «Смотри!». В кирпиче — дырка, размером с голову. Я заглядываю туда и вижу: на огромной поляне, перед лесом, сидит и лежит множество людей. Я вижу детей, мужчин, женщин и стариков, сидящих и лежащих на траве — почти без движения. Сотни людей! Они похожи на манекены, второпях выброшенные из разорившегося торгового центра. Некоторые спят, но большинство — нет, их ничего не выражающие глаза открыты, их остановившиеся, безжизненные, безразличные взгляды направлены в пустоту. Некоторые копошатся в своих котомках, пакетах и сумках, едят что-то, неторопливо, как коровы, пережевывая пищу. Кто-то отошел в сторонку, испражняется, не стесняясь. Да и некого — другим это совершенно неинтересно. Некоторые, похоже, уже мертвы — их соседи по поляне отодвигаются в стороны. Санитары с носилками ходят между рядов, забирая мертвых, относят их в грузовики. У самой опушки я вижу парочку, вяло совокупляющуюся — на виду у всех. Никто даже и не смотрит в их сторону.

Что это за место? Такого просто не может быть!

Я закрываю глаза.

Адель поясняет:

— Это доходяги. Люди, у которых остались только базовые желания: еда, сон. У кого-то есть желание защищаться и иметь секс, но их единицы. Величина их желаний минимально возможная — примерно один процент от нормы. По сути, они не люди уже. Они — исчезающие тени. Они продали свои желания, потому что не было денег на еду, или потеряли их по глупости, как ты. У них нет родственников, которые помогут, денег, чтобы купить себе другие желания, работы, чтобы раздобыть денег, и государственной страховки, чтобы получить необходимую помощь. Они продали желания жить. Покончить жизнь самоубийством они не могут: у них нет такого желания. Их ждет медленное угасание. Городская мэрия определила им это место, чтобы они никого не смущали своим видом на улицах. Время от времени приезжает полевая кухня — кормить тех, кто еще хочет, волонтеры и благотворители раздают одеяла, зонты от дождя, одежду и лекарства. Чаще всего здесь гостит труповозка, которая отвозит мертвых на кладбище. Такое место есть теперь в каждом большом городе.

Меня пошатывает. Свинцовая гиря в голове нагревается, плавится.

Я снова открываю глаза и тут же встречаюсь взглядом с девочкой-подростком, лежащей на боку и неторопливо жующей стебелек зеленой травы. Как будто заглянул в пустую человеческую матрицу. Из нее вынули программу, желания, жизнь. Осталась только оболочка. Тело, грязные джинсы, босоножки, клетчатая майка. И глаза — голубые и пустые. Неужели эта симпатичная девочка никому не нужна? Как так вышло, что никто не хочет наполнить ее жизнью снова? Лежит, ждет смерти. Разве она в чем-то виновата? И я тоже, похоже, скоро умру… Неужели я выгляжу так же, как и она? Какой ужасный мир!

Адель говорит:

— Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания. Я помню детство: так умирал мой восьмидесятилетний дедушка. Еще до братьев Лемье. Он просто лег на кровать, лицом к стене, и спал, смотрел на узор обоев, чертил по ним дрожащим пальцем. Он ни о чем не думал, ничего не хотел. Почти не вставал — только в туалет. Страшная картина. Когда у человека остается только желание поесть-поспать, умственная активность замирает, человек стремительно деградирует до уровня животного.

Она вздыхает:

— Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания.

Я отворачиваюсь от забора, смотрю на нее. Что дальше? Адель берет меня за руку и ведет к машине. Она говорит:

— И действительно — разум дан, чтобы обслуживать желания, искать способы все более и более изощренного их удовлетворения, соревнуясь в этом с другими, подобными себе. Вся история человечества до братьев Лемье — это история развития человеческих желаний. Сначала — кров, тепло, еда, секс, продолжение рода. Потом — деньги, товары, власть, войны, государства. Потом — смысл жизни, искупление, религии и инквизиция. Следом — расцвет культуры, искусства, слава и почести художников, философов и ученых. Далее — наука, великие открытия. Революции и войны. Атом и космос. Технологии и компьютеры. Глобализация и интернет. Все — для массового потребления. Есть ли этому насыщение, предел? И к чему дальше устремилось бы человечество, изнеженное в удовлетворении желаний, но все еще неудовлетворенное?

Умная слишком… Я залезаю на заднее сиденье. Поспать бы, отдохнуть…

Свинец медленно вытекает из гири, давит на глазные яблоки — изнутри.

Адель заводит машину, мы снова куда-то едем.

— Братья Лемье устроили все совершенно иначе. Ясно одно: у того, кто ничего не хочет, ум разлагается. Проходит месяц, два, три — и человек превращается в растение. Постепенно его покидают и базовые желания — он полностью теряет интерес к существованию. Наступает момент, когда он перестает заботиться даже о собственном пропитании и умирает, бессловесный и никому не нужный. Все это рассказал мне мой папа, а он очень умный. Эта же участь могла постигнуть и тебя, дорогой незнакомец, если бы эти бесстыдные девицы вытряхнули тебя полностью. Надо признать, они тебя пожалели — по моим наблюдениям, твои базовые желания в порядке, функционируют. Это значит, что я смогу тебе помочь.

Я закрываю глаза.

Она вздыхает.

— И чем-то ты мне так приглянулся, человек без имени, не помнящий ничего? С чего бы это я стала тебя спасать? Именно тебя, а не любого из этих, за окном?

Мне видятся две рыбные котлетки и макароны — на большой тарелке, с кетчупом. Поспать, поесть.

И вынуть бы гирю из головы.

Издалека доносится голос:

— Мой папа очень добрый человек, и богатый — у него много своих собственных желаний. Не то, что у меня. Он не может мне отказать. Я попрошу у него какое-нибудь одно желание — для тебя. Например, такое: разобраться во всем, что происходит в мире, со времен открытия братьев Лемье, и попытаться устроить все по справедливости. Я знаю, у моего отца есть такое, и я очень боюсь за него, как бы он не вступил в конфликт с властями — оно большое и сильное. Когда оно войдет в тебя, то будет требовать ежесекундного наполнения, — я знаю. Ведь это желание будет главным, единственным в тебе! Других-то, кроме базовых, нет! И твой ум будет работать, как проклятый, чтобы найти способы удовлетворить его. И ты не деградируешь, ты будешь развиваться — благодаря ему. И я помогу тебе в его реализации, потому что у меня тоже есть такое желание, и я буду меньше волноваться за отца. Мы все устроим, как надо, только потерпи немного, миленький.

Озеро исчезло. Все иссохло. Темень. Сухая, каменистая земля — со всех сторон. Сквозь трещины сочится расплавленный свинец.

— Мы все устроим, как надо, потерпи немного, миленький. Нужно только успеть сегодня купить папе лекарства.