Фатальное колесо. Пятое колесо в телеге

Виктор Сиголаев, 2019

Ничего себе сходил в комиссионку за курткой! Сам не понял, как оказался в центре малообъяснимых событий, несвойственных для развитого социализма начала восьмидесятых. Дьявольщина какая-то. Мистика это или злой умысел? Глупость или злонамеренный расчет, направленный на неокрепшие мозги наивной советской молодежи? В этом и нужно разобраться внезапно повзрослевшему герою (только что был ребенком, а через минуту… подросток!). А тот факт, что в юной головушке верховодит взрослое сознание из две тысячи пятнадцатого года, жизни не облегчает. Оно как пятое колесо в телеге, это сознание, то не туда свернет, то превысит скорость. Зато так легче видеть зло. Хотя бороться с ним приходится в одиночку, ошибаясь и получая чувствительные удары, теряя друзей и разочаровываясь в людях, падая и снова вставая раз за разом. И положиться не на кого, разве что… на свою первую любовь. Которая тоже очень уязвима.

Глава 2

Покорение поколения

Мучает меня один вопрос.

Насколько я понял из намеков женщины, в той или иной степени причастной к странностям, что сейчас со мной происходят, нужен я ей из чисто корыстных соображений — планируется якобы моими скромными силами оказать неким людям какую-то важную и неоценимую помощь в священном деле сохранения любимого нами всеми Советского нашего Союза. Не слабо так, да? Есть, конечно, у меня подозрения, что все это чушь собачья для легковерного лоха, но… вопрос не в этом.

Если даже все принять за чистую монету и поверить в прогрессорскую лабуду, остается непонятным вот что — почему это взрослые мозги, семь лет назад куролесившие в детском теле и оставившие его по невыясненной до сих пор причине, именно СЕЙЧАС вернулись все же в эту беспокойную пятнадцатилетнюю голову?

Ни раньше ни позже?

Царю Леониду править еще больше двух лет, претенденты на лафетную гонку еще живут и здравствуют, меченый реформатор-неадекват даже и не предполагает еще, что в марте 1985 года получит бразды правления страной в свои шаловливые ручки. И понесется тогда… зверек… по кочкам: «ускорение», «перестройка», «плюрализм мнений». А там и до катастрофы в Беловежской Пуще будет рукой подать.

Но сейчас до нее больше десяти лет!

Пять из которых более или менее спокойные. И что требуется от меня на эдаком расстоянии от ключевых событий? Что я должен поменять в заданной действительности?

Непонятно. Это с одной стороны.

А с другой, между прочим, вопрос похлеще — а что я вообще могу тут сделать? Об этом, кстати, я и раньше размышлял неоднократно. Еще… кхм… в первом классе (прикольно звучит). Да и во втором тоже. И всегда мои рассуждения приходили к неутешительному выводу: ни хрена я здесь не могу поменять! Чего бы там Диана мне на уши ни вешала.

Тогда к чему эти экзерсисы со временем и переносом сознания? Не понимаю. Отчего нервничаю и злюсь, потому что приходится болтаться в собственной юности, словно… цветок в проруби. Того и гляди, пахнуть начнешь!

Ладно… пока суд да дело, будем обживаться в новом мире. Точнее, в старом, хоть и слегка подзабытом. Кстати, в этой связи странные у меня какие-то ощущения. Двоякие. С одной стороны — все мне здесь знакомо до мелочей. Ожидаемо. Все близко, привычно и понятно. И не в качестве отголосков тридцатипятилетней памяти о смутной и далекой юности, а так, словно я действительно все это прожил и пережил буквально только что и… между прочим, продолжаю переживать и сейчас. То есть я действительно в теме, как и было обещано коварной Дианой.

С другой стороны — все равно я тут чужой!

Потому что помню и знаю, что случится через десять, двадцать, тридцать лет с моим городом и моей страной. И понимаю, что сытое и беспечное благополучие в этой громадной тихоходной посудине под названием СССР на поверку окажется настолько хрупким и ненадежным, что достаточно будет одному недалекому комбайнеру, прикинувшемуся волей обстоятельств нашим общим кормчим, лишь чуть резче обычного дернуть рулем в сторону, и… все пойдет прахом!

И это тайное знание жжет меня изнутри.

Из-за него я вижу то, чего не дано видеть другим. Я легко замечаю вокруг себя отчетливые знаки грядущих катаклизмов, в обыденных пустяках угадываю фатальные противоречия, в глупых недоразумениях — мины замедленного действия. В естественных поступках обычных людей вдруг обнаруживаю вопиющее равнодушие, скрытый цинизм и мещанство. И прогрессирующий воинствующий эгоизм, который неведом старикам, хлебнувшим военного лихолетья и нужды послепобедных лет. Голодных лет, чего уж греха таить.

А сейчас, в благополучные, без всякого сомнения, годы, я отчетливо вижу ЭГОИЗМ СЫТЫХ! Который еще и культивируется исподтишка апологетами священной частной собственности.

Все это вкупе лишний раз напоминает мне, что страна, оттрубившая с помпезным пафосом прошлогоднюю Олимпиаду, тянущая за уши в социалистический рай беспокойных беспорточников третьего мира и внушающая священный ужас всем без исключения воротилам мирового капитализма, на самом деле беспомощна и уязвима. Перед глупостью и подлостью собственных граждан. Зажравшихся граждан, спешу заметить!

Стругацкие называли грядущую ломку «СЫТЫМ БУНТОМ».

Может, поэтому меня и «выкинуло» именно сейчас? Заведомо.

Потому что вижу отчетливо — «бунта» как такового даже и не потребуется. Достаточно будет «сытого» себялюбия, чванства и беспринципности. Аморфности. Безучастия и высокомерного брюзжания из-под ароматной отрыжки после употребления вполне соответствующей мировым стандартам докторской колбасы: «А у них там кушают лучше!»

Медленно, но верно проявляются среди однородной и правильно идеологически выдержанной народной массы пионеро-комсомольцев предтечи секты «кружевных трусиков», привыкающие постепенно молиться бездумно на вожделенный Запад. На «Град на холме», далекий и прекрасный. С запахом «риглеспермина» и хрустом новенькой «джинсы» в промежности.

Ментальный вирус.

Происходит!

Происходит уже заражение. Махровая и безболезненная оккупация моей страны враждебной чужеродной составляющей. Тихая и неумолимая. Не вышло когда-то у злодеев сделать это танковыми клиньями, обломались. А вот против «бочки варенья да корзины печенья»… мы сами слабоваты оказались. Не все, конечно, но кое-кто готов покориться уже прямо сейчас.

Вот что происходит — ПОКОРЕНИЕ ПОКОЛЕНИЯ!

Ни много ни мало.

И это пока в нашем благополучном мире понимаю только я.

Один!

Потому что родом из будущего. Потому что, если быть точнее, наше общее горемычное будущее у меня уже… в прошлом. Наше трагическое, бестолковое и парадоксальное будущее. Уникальное, я бы сказал. Неведомое и непостижимое для продуманных европейцев и прагматичных американцев.

«Умом Россию не понять», — давайте дружно скажем «спасибо» дальновидному поэту-гению за эту логическую бронь. За преграду, куда мы теперь по-страусиному можем прятать свою бестолковую головушку. На самом деле — гениальную в масштабах человеческой цивилизации, по-славянски бесшабашную, по-мужицки сметливую, по-богатырски удалую, но… все равно бестолковую!

Особенно по западным и заокеанским меркам.

А еще эта голова очень доверчива и наивна.

До инфантильности.

Да-да, именно такая она у нас — странная и беспокойная. Одна на всех — на более чем двести шестьдесят миллионов сытых и благополучных простофиль. Только вот не видит никто пока этой ненормальности, никто… кроме меня.

Время, стало быть, еще не наступило.

А я уже здесь!

В эпохе сытой беспечности, культивирующейся в обществе с младых ногтей.

С октябрятско-пионерско-комсомольского единогласия.

— Эй, чувак! Хиляй к нам! Слышь, фантик?

Ну, вот, пожалуйста! Говорил же… И… при чем тут «фантик»?

Я недоуменно оглянулся вокруг.

— Наверх! Эй, «зеленый», наверх глянь! Тут мы, в общаге!

«Зеленый» — это потому что вопреки материнскому наказу приобрел я все же в комиссионке вожделенную курточку. Яркую и нарядную. Видимо, «фантик» — именно по этой причине. Да я и сам на радостях даже на троллейбусе не захотел ехать обратно! Ну как же тут не прогуляться в обновке по свежему воздуху — через широкую Карантинную балку, вдоль дачных домиков и старинного кладбища, мимо студенческого городка строительного техникума. Главное, успеть домой засветло.

А тут…

Зов доносился справа и сверху, где меж зарослей кипариса торчал угол общежития строительной бурсы. И там угадывалось какое-то скопление беспокойного студенчества, прямо на балконе. И рассмотрели же меня на таком расстоянии, зоркие соколы! А точно ли это меня зовут?

— Чувак! Че крутишься? Эй! К тебе обращаются, «зеленый»! Двигай давай сюда!

Я пересек небольшой газон с хвойными зарослями и задрал голову:

— Чего надо, парни?

— Братан! Поднимайся к нам. За углом лестница.

Ну… лестницу я, положим, вижу — металлическая «пожарка» в торце здания, змейкой бегущая кверху — от этажа к этажу. Только… на кой это мне?

— А че хотим-то?

— Тебя… это… дамы приглашают… гы-гы. На день варенья!

Что за напасть?

— Эй! Я здесь! — Какая-то девчонка машет мне рукой. — Это я приглашаю! Это у меня сегодня именины! Не бойся.

Я пожал плечами. Чего мне бояться? Чай, не девяностые на дворе, человек человеку пока еще друг, соратник и брат. Ну… или сестра.

— Ща иду!

Однако… я даже заинтригован.

Потому что не помню в своей биографии такого события. В тот день мы с матерью проехали на «шестерке» до комиссионки, приобрели после штатного ожидаемого скандала для меня обнову да и вернулись себе назад — без приключений и потерь.

Новый сдвиг в реальности?

Стараясь из соображений солидности сильно не торопиться, я поднялся на третий этаж и толкнул застекленную дверь. Общага как общага, свежевыкрашенные к учебному году стены уже кем-то испорчены: черный пацифистский значок прямо по масляной краске — обычное дело.

— Лена, — встретила меня в коридоре именинница, пухлая и не очень высокая красотка с рыжими волосами. — Ты не пугайся, я просто в «бутылочку» проиграла.

Ах, вон оно что! Старая добрая «бутылочка».

— Давай, кореш, присоединяйся к нам. — За спиной у именинницы маячил крепко сбитый улыбчивый парень. — Я Артем, жених этой барышни. В дверях вон Никита торчит, там внутри… ну, там и разберешься.

— Не слушай его, — отмахнулась строптивая невеста. — Жених! Раскатал губу, фантазер. Мечтать не вредно!

— Ты меня отвергаешь?

— Даже не сомневайся!

Гордо дернув головой, девчонка исчезла в комнате справа по коридору.

— Не сильно-то и хотелось. Слышь, чувак, не обращай на этих баб внимания. Вино будешь? Тебя как звать-то?

— Витя, — пожал я руку новому знакомцу, благоразумно не став выяснять отношений по поводу «фантика». — Вино не буду. «Бэ-эф», поди?

— Ну, — опять улыбнулся Артем. — С водкой мешаем. А водку будешь?

— И водку не буду.

— А спирт?

— Да я погляжу, у вас тут просто… карта вин! Изобилие напитков.

— А то!

— Спасибо. Повременю пока…

Я шагнул в комнату.

Мальчишки, девчонки, числом около восьми. И возрастом — шестнадцать плюс-минус год. Явно не абитура, старожилы, стало быть. Перед началом семестра возвращаются в общагу от родителей, сваливают харчи в общий котел и гудят вплоть до первого сентября — обычное дело.

Шумная и веселая компания, дым коромыслом. Кто-то ржет, кто-то пьет, кто-то в шутку мутузит товарища. Одна пара танцует — из бобинника льется увесистый медляк «Юрай-Хипа» в хорошем качестве. А альбомчик, между прочим, новье — довольно чистая запись с диска прошлогоднего розлива.

Неплохо… для конкурентов.

Надо сказать, что мы реально конкуренты. Два наших городских техникума — строительный и судостроительный — просто по умолчанию обречены на соперничество. Хотя бы потому, что аббревиатура одинаковая, как фамилия у однояйцевых близнецов. И мой технарь в силу морской специализации выигрывает по всем параметрам: в городе все же база Черноморского флота! С другой стороны — все здесь постоянно строится, растет невиданными темпами. Это в их кассу плюс. Зато у нас есть «вышка» — приборостроительный институт, наш шеф и старший брат. Фактически мы его филиал со средне-техническим «потолком» — методички, библиотечные фонды, преподаватели одни и те же.

Шах и мат, штукатуры!

— Ты где учишься, брат? — доброжелательно поинтересовался Артем, аккуратно разливая «шипучку» по столовским кружкам. — Или работаешь уже?

— Не-а. Не работаю. В судостроительном буду учиться, — честно признался я. — Поступил только.

— О! Враг наш?

— Ага. Лютый.

То, что наше соперничество не переходит пределы разумного, тоже обязательно следует подчеркнуть. Драки начнутся только после восемьдесят четвертого года, не знаю даже, по какой причине именно тогда. Какой-то Рубикон переступит весь город. Всюду начнутся жестокие групповые побоища. С травмами и увечьями разной степени тяжести. Против «панков», против «битлов», «хиппов», «металлистов». Интересно, что первые конфликты начнутся большей частью именно по музыкальным предпочтениям. А чуть позже вспомнится и конкуренция двух «бурс».

Пока же между нами лишь снисходительное подзуживание.

— Давай, мазута, располагайся. Наш дом — твой дом. Готовься, тебе еще Ленку целовать. Только не увлекайся, смотри…

— О! Даже так? На первого встречного бутылочку крутили?

— Ага. Слушай, «Бэ-эф» двенадцати градусов крепости! Ты чего бухнуть-то боишься? Давай! Для храбрости. Или мама не разрешает?

Наша песня хороша, начинай сначала.

Вообще в нашем возрасте отношение к алкоголю — вопрос статусный.

Не пить ты просто не имеешь права, нехорошо это. И подозрительно. К тому же реально по-настоящему на самом деле не пьет никто. Потому что вино, даже такое дешевое, как «Бахчисарайский фонтан», — ценой чуть больше рубля, — пока еще очень хорошего качества. Иными словами, «вставляет» быстро и надежно. И почти без похмелья на следующий день. Только кому это понравится — бездарно вырубиться и потеряться на этом празднике жизни где-то в районе плинтуса? Ищите дураков! Поэтому большей частью вино чуть пригубляют и изображают после этого пьяный кураж — каждый в силу богом данных артистических способностей. Случается, что и талантливо. Опять же экономия какая!

То, что мой новый знакомец Артем заикнулся про водку, тоже одно из статусных начал. На самом деле такие крепкие напитки пьют только или дураки, или крестьяне-колхозники. «Кресты». По все тем же вышеуказанным причинам. Хуже только можно разве что «дурь» покуривать, но сей порок в наше время — общепризнанное «селюковское долбоящерство». Что, вина мало для полного счастья?

Странные люди эти наркоманы!

Вот такое золотое время. Гораздо менее алкогольное, чем станет оно после антиалкогольной кампании, устроенной меченым реформатором в восемьдесят пятом.

Парадокс.

— Было бы странно, если бы мама мне бухать разрешала, — равнодушно отмахнулся я от неудавшегося собутыльника. — Не хочу просто продукт переводить. Гляжу, пузырь-то у вас один. На такую банду.

Кто-то одобрительно хохотнул. Попал, значит, в точку.

— Как тебе наш музон? — подкатил ко мне жутко лохматый сутулый парень в черной застиранной футболке и с шальным глазом. — По кайфу?

— А то! Это же «Ко́нквест»? Переводится как «Покорение». Надо же, и здесь… «покорение поколения»! Как знак…

— Чего?

— Да не бери в голову. Это я о своем. А вообще… ума́тно, классный альбом! Люблю «Юрай-Хи́пов».

— Надо говорить — «Юрай-йЯ».

— Те же яйца…

— Те, да не те.

— Как скажешь. А где такую запись отрыли?

— Там уже нет! Хочешь, переписать дадим?

— Хочу. — Я рассеянно рассматривал белый значок анархии, намалеванный на футболке нового знакомца, корявая буква «А» в круге. — Ты что, анархист?

— Что? А… это. В журнале видел. Сам набивал, поролоном. Классно?

— Прикольно. Может быть, у тебя… и майка шерстяная есть?

— Какая майка?

— Забей! Это я снова о своем. Думал, братана встретил по… фэшн-загибам. Короче, что там с перезаписью?

— Ты это, давай приходи сюда завтра. С утра… нет, лучше к обеду.

— Завтра не могу. В технаре сбор.

— Ну… послезавтра тогда. У тебя кассетник?

— Не-а, бобинник старый.

— Ну, ничего, тащи. Шнур у меня есть — «европа». Распайка на твоем маге правая?

— Ага.

— Тогда прокатит… Ой! Ты чего?

Ленка-именинница бесшумно подкралась сбоку и с деланым возмущением ткнула маленьким кулачком моего музыколюбивого собеседника в бок.

— Ничего, — пожала плечами как ни в чем не бывало. — Утомил ты уже своей музыкой! И вообще… объявляется белый танец. Дамы приглашают… браконьеров.

— Это же… Это «энергичный» танец, — попытался съехать я через «Афоню». — Музон же быстрый!

— И че? Пригласили — танцуй!

Дурашливо хлопнув меня по плечам, она водрузила сверху руки, и мне ничего не оставалось делать, как приобнять ее за талию. Музыка, если честно, долбила в среднем темпе. Модерато. Что достаточно комфортно для «медляка». И, к слову, в танце именинница двигалась на удивление уверенно и точно — ровненько по тактам, несмотря на то что до этого старательно изображала из себя подвыпившую «шальную императрицу».

— Играешь на чем-нибудь? — шепнул я ей прямо в ухо.

Она заметно вздрогнула от неожиданности и слегка отстранилась, сбив темп:

— А ты откуда знаешь?

— Я даже знаю, как твои духи называются.

— Ну… и как?

— «Шанель». Номер пять. Капля на ночь. Правильно?

Беспроигрышный вариант.

Назвать рижский «Дзинтарс» «Шанелью», да еще «номер пять» — значит убедить партнершу в собственной забавной некомпетенции в парфюмерных вопросах. А заодно и признаться в скрытой симпатии. Это комплимент высшей пробы. Для этого времени, разумеется. Ведь про «Шанель» все только слышали — спасибо милиционеру из «Бриллиантовой руки». А вот нюхали… только разве что тот самый милиционер, и то если верить сценарию.

— Не угадал, — кокетливо повела плечами именинница. — Это не «Шанель».

— «Шанель»! Вас обманули, гражданка. Вам дали гораздо лучшие… духи.

— Вот дурак! А ты знаешь, что должен меня поцеловать?

— Чегой-то вдруг?

— Так надо!

— Ну… ладно тогда. Раз надо… Давай, что ли, свои губы сюда, детка!

— Подожди, — уткнулась она мордашкой мне в плечо. — Я хотела попросить… давай скажем, что уже… поцеловались. Вот сейчас… танцевали и поцеловались… уже. Темно ведь, все равно никто не видит!

В действительно сгущающемся сумраке просяще блеснули ее глаза.

Детский сад!

Я укоризненно вздохнул, скептически качнул головой и неожиданно коротким движением чмокнул ее в уголок рта.

— Все! И врать не надо, — попытался я минимизировать уже готовое вспыхнуть возмущение. — Ни «засосов», ни «французов»…

— Дурак… — беспомощно пискнула Ленка и вновь уткнулась мне в плечо. — Браконьер.

Кажется, на куртке останутся следы от помады.

Мать заметит стопудово. Не к тому, что типа заругает — как за такое можно ругать? Просто начнутся выразительные полувзгляды, полувздохи, кружения вокруг моего бренного тельца, а потом как бы невзначай равнодушные вопросики с подвохом. Короче, шаманские пляски, одним словом…

— Так ты на «фо-но» рубишь? — чуть заметной грубостью попытался я разбавить казус. — «Сонату», «К Элизе». Да?

Опять блеск глаз в полумраке. Теперь изумленный.

— Ты откуда все это знаешь?

Тоже мне, бином Ньютона.

В музыкальных школах и студиях сейчас учится каждая третья девчонка. Отбирают по слуху и чувству ритма, который у этой подруги явно есть. На скрипки, виолончели, вообще на струнные инструменты идут мало, на баян и гитару родители в большинстве своем отдают мальчишек. Чтоб «веселили компании». Девчонкам остается фортепиано. Даже если специализация другая, факультативно к черно-белым клавишам прикасаются все. Учат по обязаловке тошнотворные этюды, менуэты разные, полифонические навороты Баха — сдали и забыли. Зато «Лунная соната» и багатель «К Элизе» Бетховена — общепризнанный и всеми горячо любимый минимум.

Как ни гадай — не промахнешься.

— Я все про тебя знаю, — вновь шепнул я в доверчивое ухо, придав голосу зловещий оттенок. — Потому что я… пришелец из будущего. Тада-а-ам! И знаю, что с тобой будет дальше.

— Браконьер ты из будущего, а не пришелец, — было мне ответом. — Нехорошо, между прочим, кадрить чужих девчонок, да еще и на вражеской территории. Гляди, как Артем на тебя зыркает, сейчас мимо кружки прольет!

— Ты же сказала, что он фантазер. «Фан-тазер… ты меня называла…»

— А может быть, я пошутила? Или просто хотела заставить поревновать мальчика? Наивные вы пацаны, как… дети малые!

Девочка-вамп!

Которая минуту назад банально трусила поцеловаться.

Я только головой покачал.

— С тобой и не поспоришь. А давай действительно устроим твоему жениху представление с переживаниями. К примеру…

Дальше я ничего не смог произнести.

Потому что леденящий ужас в один миг парализовал мне горло — словно микровзрыв моментальной заморозки. До уровня абсолютного нуля. А по спине, хранившей еще пока остатки человеческого тепла, колючей поземкой побежала знакомая дрожь. Как тогда в лагере, когда вино в бокале Дианы начало сходить с ума. Вместе со всем миром…

И так же внезапно, как этот непрошеный паралич, у меня появилось…

…Знание.

Не глобальное, нет.

Не абсолютное… к сожалению. До божественных категорий мне как было далеко, так и осталось. У меня появилось малюсенькое, никчемное знание, локализованное во времени и пространстве до смешных величин, — оно ограничивалось размерами комнаты в студенческом общежитии и… шестнадцатью минутами моей предстоящей жизни.

Так вышло, что в каком-то смысле я не соврал имениннице — я действительно знал, что с ней будет. Потому что через пятнадцать минут она…

…умрет.