Ирина. Путь к себе

Виктор Шинкоренко, 2022

Любовь и подлость, мужество и глупость, сила духа и мрак отчаяния. Или просто человеческая слабость… Все это временем конца 80-х и "беспредельных" 90-х в пространстве книги – судьбы самой России, словно зависшей между "тюрьмой", "сумой" и мечтами о настоящем счастье.

«…Эту жизнь живу я только кстати,

Заодно с другими на земле.»

С. Есенин

Часть первая

Глава 1. Ирина

Пригородные строения проплывали за окном всё реже. Казалось, не поезд, набирая скорость, покидает их, а сами они медленно и неотвратимо уходят в прошлое, и с ними уходят проблемы и сложности, сменяясь неясной надеждой…

Вдруг, словно магнитом, меня притянуло к окну: по проселочной дороге с цветастой косынкой в руке шла девушка, и на миг почудилось — это я: то же платье и платочек тот же. Она помахала вслед поезду, исчезая за поворотом, как исчезла та наивная девчонка во мне.

Сколько же вместилось в эти немногие годы? Горького и сладкого… И не сказать, что горького было больше. Отчего тогда бегу? — задумалась я, мысленно возвращаясь в то лето…

***

Наш институтский стройотряд уже не первый год участвовал в строительстве большого сельхозкомплекса, и подружки, прельщая возможностью хорошего заработка, все-таки уговорили меня поехать с ними. Раньше, напуганная рассказами о свободе отношений с ребятами, я отказывалась, о чем после слегка жалела…

«Никакой постели до замужества быть не должно», — твердо знала я, и была счастлива, что живу дома, а не в общежитии, где иногда происходило такое, что становилось страшновато. Избегая безобидных, на первый взгляд, студенческих «веселух», я то и дело слышала в свой адрес: «… а мне мама — целоваться не велит». Озабоченная будущим двух взрослеющих дочерей, мама о поцелуях ничего не говорила, однако постоянно приводила в пример соседей. Там пьяный Генаха почти каждый выходной гонял по двору свою Таньку — по словам мамы, за то, что вышла за него уже не девушкой. Может быть, и так — мы слышали об этом в их громких скандалах, только, думаю, дело еще и в другом: несколько раз я видела Татьяну, крадучись выходившую через садовую калитку дяди Коли. А однажды мы с сестрой, собирая грибы в частом подлеске, наткнулись на этих грешивших любовников. Красная от стыда, сестра тянула меня в сторону, а я стояла и смотрела, не в силах двинуться с места.

В поварскую бригаду нас набралось шесть девчонок. Машу, за влюбчивость и безотказность, ребята между собой звали: «Маша — радость наша». Мы жалели ее…

А про Нинку рассказывали жуткие страсти. Будто бы прошлым летом в стройотряде за деньги парень предлагал желающим девушку, и даже одновременно нескольким. Все устраивалось так, чтобы лиц никто не видел, и якобы это была она. Но также говорили, что девица та — местная.

Высокая, с красивой фигурой, веселая и дружелюбная, Нина своим оптимизмом скрашивала нам сложности деревенского быта. Наши кровати стояли рядом, и когда она приходила с гулянья, от нее веяло чем-то непонятным… Я для себя решила, что это запах секса. После примитивного душа на веранде, укладываясь спать, она сладко потягивалась и улыбалась мне, жмурясь, как сытая кошка.

В один из дней нас вызвали на лекцию по санитарии. Накормив своих работяг, мы направились в контору и остановились в нерешительности перед крыльцом: судя по громким голосам, за дверью выясняли отношения. Вдруг она резко распахнулась… Взбешенный морской офицер четким движением надел фуражку и сбежал с крыльца, полоснув взглядом так, что мы невольно вытянулись в струнку. Через несколько шагов он приостановился и, как перед строем медленно прошел, разглядывая нас, по-прежнему стоявших навытяжку.

Подтянутый, среднего роста, русые волосы, серебрясь на висках, подчеркивали строгую командирскую собранность, но вспыхивающие искрами юмора серые глаза вызывали симпатию и доверие. _

–Вольно…-улыбнулся он.-Что за цветник? Откуда вы прелестные создания?

–Из кухни,-осевшим голосом ответила Нина, и все рассмеялись.

— Потрясающий мужчина, наверное, адмирал… — прошептала Маша, сразу влюбившаяся в него.

Лекцию нам читать не стали — выдали какие-то памятки, и мы ушли, обсуждая встречу с «адмиралом». Вечером Нина доложила, что познакомилась с ним: ему сорок восемь лет, он капитан второго ранга. «Ка-вто-ранг» — по слогам выдала она понравившееся слово. У него здесь дача, и она даже знает, где именно. «Рыбак, которого мы не раз видели выше по реке — это он», — закончила Нина, а на вопрос Галины: «Он женатый?» — с недоумением пожала плечами.

— Какая разница…

Глава 2. «Адмирал»

Мой дачный отпуск был в самом разгаре. Предложение о назначении на высокую должность по тыловому обеспечению я обдумал и решил принять. Проводя многие часы на рыбалке, отдохнул, надышался сельскими просторами и, наверное, от скуки, поскандалил с председателем колхоза. Подняла настроение встретившаяся у конторы стайка девчонок-старшекурсниц: все как на подбор — одна краше другой. По-видимому, и я произвел впечатление… Часа через два рослая раскрасавица постучалась в калитку и вручила мне расческу.

— Извините, пожалуйста, товарищ капитан, мне показалось, что Вы обронили ее, и я подумала: «Может, она дорога вам как память…».

Сказано это было с такой лукавой простотой, что пришлось пригласить ее на чашку чая. К тому же Нина, так звали гостью, сразу приглянулась мне своей статностью, и по ходу беседы стало понятно, что она не против продолжения знакомства… Я расспросил ее про подружек, хотя заинтересовала меня лишь одна — скромница с изумленным взглядом и каштановой косой до пояса. Небольшого роста, но такая ладная и приятная, что, когда на ступеньках конторы она задержалась, и ветерок облепил ее легким платьицем, трудно было оторвать взгляд от этой соблазнительной прелести.

Прощаясь, призывной улыбкой Нина словно подсказывала: « А не пора ли пошалить, для полноты жизни…»

К вечеру следующего дня, уставившись на неподвижный поплавок, я обдумывал форсирование амурных дел. Издалека донеслись голоса девчонок, потом всё стихло и вскоре стало слышно как они, переговариваясь, идут в мою сторону. За несколько метров до куста, под которым я обосновался, они остановились и, раздевшись до купальников, о чем-то заспорили. Чтобы не испугать их, я подал голос и вышел на поляну. Это были те же девушки, что повстречались мне вчера у конторы. Они не очень-то удивились моему появлению, а хитрый взгляд Нины не оставлял сомнений: компания заявилась сюда не случайно.

Нина начала явно заготовленное действо:

— Константин Викторович, разрешите представить Вам прекрасных дам, — она церемонно протянула руку для поцелуя и жестом пригласила остальных последовать ее примеру.

Изображая галантного кавалера, я учтиво размахивал потрепанной шляпой и целовал милостливо протянутые ручки. Раскрепостившиеся «Прекрасные Дамы» дефилировали по полянке, боязливо пробуя ножками воду. Перекидываясь с ними шутками, я присел на пенек и залюбовался: каждая была по-своему хороша, а Нина, демонстративно красуясь, держалась поближе ко мне — и там было на что посмотреть и за что подержаться. Думаю, ей, с такой шикарной «кормой», на карнавале в Рио точно светило бы призовое место.

Сбившись в кружок, девушки посовещались, и Нина подошла ко мне.

— Ну и как Вам с нами, Константин Викторович?

— Бесподобно! — воскликнул я и тихо добавил, — а с тобой наедине было бы еще лучше. Придешь сегодня?

— Часика через два, — шепнула она и громко объявила. — Мы решили поплескаться без купальников — просим не подглядывать!

Собирая удочки, я обиженно ворчал во весь голос:

— Могли бы не прогонять заслуженного «альбатроса» — скитальца морей! Не всё же ему любоваться зелеными русалками…

— Если «альбатрос» будет вести себя хорошо, так и быть, в следующий раз уважим, — состроила глазки симпатичная Маша.

Рассыпавшись в благодарности, я зашагал готовиться к предстоящей встрече. Однако, особой нужды в этом не было: пару лет назад хорошая женщина, с большими сексуальными запросами и эротической фантазией, серьезно потратившись, сделала из моей просторной гостиной уютную комнату, задрапированную красивыми гобеленами. Но стоило раздвинуть драпировку — и комната превращалась в небольшой зал с мерцающими зеркалами и различными приспособлениями для сексуальных утех. Из всего этого мне нравилось лишь большое кресло у камина удобное для парочки любовников. Остальное не очень-то завлекало, поэтому наши отношения с Альбиной плавно перешли в приятельские…

Альбина слыла легендарной личностью. Будучи молодой адмиральской женой она прославилась любовными похождениями, и поскольку в покровителях недостатка не было, оставшись вдовой, жила в свое удовольствие. В восьмидесятом году приехавший на олимпиаду богатый зарубежный гость — спонсор одной из команд, разыскал свою дальнюю родственницу. Это была Альбина. Она так обворожила новоявленного дядюшку, что вскоре, умирая, он завещал ей огромное состояние. Настолько большое, что этим занялся комитет — изъял в пользу государства «львиную долю», разрешив распоряжаться остальным как заблагорассудится. Но под контролем…

Она приобрела шикарную квартиру в центре, большую дачу на побережье и стала ещё активнее заниматься «любимым делом». Участники ее мероприятий, зная о надзоре, относились к этому спокойно: «аморалки» особо не боялись, но языки не распускали. Альбина пыталась привлечь и меня в свое свингерское сообщество:

— Комитета можешь не бояться, им известно о нашей дружбе.

— Зачем же ты меня подставляешь? — рассердился я.

— Нисколечко… Мой куратор сказал, что ты со своим своенравным характером их не интересуешь, так как в твоем патриотизме они уверены. Но высоких должностей тебе уже не видать. Так что добро пожаловать в наше свободное братство.

О том, что по моему служебному росту есть ограничения мне было известно, но участие в их «свальных» забавах не прельщало… Мы договорились: пока

не найдется куда перевести весь этот «антураж», в мое отсутствие она может

им пользоваться.

Как-то, незадолго до выпуска из училища, мы пригласили на дружескую вечеринку в качестве почетного гостя старого «маримана», ведавшего каптеркой. Подвыпив и расчувствовавшись, он произнес тост, и некоторые из нас даже записали его: «Господа будущие офицеры! Вы превзошли многие науки, но всё же вы пока — «щеглы». Потому что есть еще одна наука, трудная и важная, возможно самая важная по жизни — наука любить женщину. И тот, кто освоит ее, будет счастлив, независимо от званий и должностей. Будьте счастливы!» Несмотря на возраст, близкий к «элегантному», я всё еще числил себя курсантом по этой части, но не расстраивался, помня слова классика, что учиться никогда не поздно.

Нина появилась как по волшебству, улыбаясь откровенными глазами. В Одессе про такие говорят — «ляцкие».

— Я отпросилась на завтра — у нас целый день и две ночи… — и запросто перейдя на «ты», прищурилась оценивающе. — Не многовато для тебя?

Предвкушая, как нескучно нам будет, я, для начала, попросил ее полураздеться. Она прекрасно поняла меня: нашла в гардеробной нужные вещи и вышла в блузке, чулках с широкими резинками и сабо на высокой платформе. Больше на ней ничего не было.

Пока она «одевалась», я раздвинул гобелены, и ее отражение в зеркалах, подсвеченное последними лучами солнца, притягивало своей вульгарной красивостью. Нисколько не удивившись, Нина с интересом всё разглядывала, иронично отмечая оригинальность некоторых «приспособлений». А дальше — началось…

— Ну что, укатали «сивку» крутые горки? — сладко потянувшись осведомилась юная распутница.

— Твои горки, радость моя, укатают кого угодно…

Она грустно улыбнулась.

— Мы, наверное, больше не встретимся… Жаль.

— А что так?

— Парень, с которым я сейчас гуляю, — ревнивый психопат, и если узнает — убьет меня или тебя.

— Какие-то шекспировские страсти, — рассмеялся я.

— Зря смеешься, это серьезно, — вдруг глаза ее заблестели. — А ведь тебе нравится Ирочка, ты под хмельком что-то такое говорил!

Я действительно говорил, и больше того — думал о ней.

— А что, — продолжала Нина, — она классная девчонка, а ты отличный мужик. Можно попробовать — я помогу…

Нина приподнялась, вопросительно глядя на меня.

— Каким образом? — заинтересовался я. — И что это ты так загорелась?

— Знаешь, Ира мне нравится, она какая-то особенная… А с этими

пацанами ничего хорошего ей не светит. Ты ведь не обидишь? — в ее глазах мелькнула обеспокоенность.

— Не обижу, конечно… Ну, давай свой изощренный план.

— Всё просто — в субботу мой парень с другом уедет в город, и я уговорю Иру пойти к тебе в гости. Потом технично оставлю вас, а дальше — как сумеешь. Сумеешь ли?

— Постараюсь… И буду тебе очень обязан.

— Ладно, — прильнув, прошептала она. — Полюбимся на прощанье…

***

Незадолго до назначенного времени я, как мальчишка перед первым свиданием, нервно расхаживал по двору, поглядывая на улицу. Увидев подружек, гостеприимно распахнул калитку и залюбовался смутившейся девочкой в светлом платьице с полураспущенной косой на груди. Мы прошли по моему саду и остановились возле беседки, увитой диким виноградом.

— Кто же за всем этим присматривает? — поинтересовалась Нина.

— Треть дома, с отдельным входом, бесплатно занимает пожилая супружеская пара — родители одного из моих офицеров, — пояснил я. — Свою квартиру в Питере они уступили семье сына, а сами постоянно живут здесь, пользуясь небольшим участком земли и ухаживая за моим жильем и садом.

— Неплохо устроились, — одобрила Нина.

Я не стал уточнять, к кому это относится, слушая Иру, которая, ссылаясь на опыт, приобретенный в большом саду родительского дома, со знанием дела рассказывала об особенностях разных плодовых деревьев. Она уже не смущалась, лишь слегка порозовела, поймав мой влюбленный взгляд.

Смеркалось, я прошел в дом, разжег камин и пригласил девушек. Заметив, с каким интересом Ирина вглядывается в картины, выполненные в необычной манере, я кратко прояснил завуалированную фривольность авторской мысли. Эротика картин раскрылась настолько откровенно, что Ира даже растерялась, и я, чтобы развеять возникшую неловкость, постарался рассмешить ее историей приобретения причудливых заморских безделушек, украшавших каминную полку. Было видно, что своеобразие моего жилища Иру впечатляет, а вот Нина, удобно расположившаяся в знакомом ей кресле и с ехидцей наблюдавшая за нами, слегка беспокоила: «Уж не передумала ли она?..». Словно почувствовав это, Нина пожаловалась, что перегрелась у камина и, с нашего позволения, немного погуляет в саду. Когда она исчезла за калиткой, я запер дверь и вернулся в комнату.

Ира сидела на кушетке, задумчиво глядя на огонь. Я притушил свет и поставил приготовленную заранее кассету:

— Потанцуем?

Она вложила в мою руку свою маленькую ладонь. Замечая, как она постепенно расслабляется я предложил выпить на брудершафт и, под чувственный баритон певца, поцеловал ее в сладкие губы. Она вздрогнула, но не отстранилась.

Мы опять танцевали, я хмелел, ощущая податливость девичьего тела.

— Что-то долго нет Нины, — Ира остановилась.

Легко касаясь маленького ушка, я прошептал:

— Нина не придет.

Глаза ее повлажнели.

— Я так и знала…

Целуя пульсирующую жилку теплой шеи, я поднял ее на руки и осторожно опустил на кровать. Платье сползло с приподнятых коленей; раздвигая их, я нежно ласкал всё, что ощущалось под тонким бельем. Она лежала с закрытыми глазами, повторяя еле слышно:

— Не надо, не надо…

Шепот затих, во влажном глубоком поцелуе я с блаженством ощутил встречное движение. Моя рука скользнула под трусики, и тело ее отозвалось легкой дрожью. С разметавшимися по подушке волосами, юная, немыслимо красивая, она замерла чуть дыша… Быстро скинув одежду, ощущая каждую частичку ее тела, я целовал маленькую упругую грудь, мягкий теплый живот, податливые бедра… Откликаясь на ласки, она то гладила меня, то всхлипывала, судорожно сжимаясь.

— У тебя было это?

Она отрицательно покачала головой…

Внезапно по окнам полоснул свет фар, и в открытую форточку ворвался шум подъехавшей машины. Послышались веселые голоса, стук калитки и длинные звонки. Ира села на кровати, испуганно прикрывая грудь руками.

Я обнял узкие дрожащие плечи.

— Не бойся, ерунда какая-то, сейчас разберемся…

Накинул халат, включил наружное освещение и, сдвинув штору, увидел на крыльце «теплую компанию»: своего будущего начальника, его друга и двух дамочек. Проездом на юг они собирались заглянуть ко мне в понедельник, и вот — принесла нелегкая… Я открыл дверь и попросил их пройти пока на кухню. Понимающе улыбаясь, мне пояснили: «Машину на станцию прислал военком, а раньше договоренного приехали потому, что женщинам хотелось погостить подольше в гнездышке, о котором они наслышаны…».

Ира, одетая, стояла у окна.

— Может, останешься? — спросил я.

Встретив укоризненный взгляд, осознал глупость предложения и прижал к губам ее ладонь.

— Проводи меня, уже поздно.

Мне показалось, что она плачет. Быстро одевшись, заглянул на кухню:

— Скоро буду, располагайтесь как дома.

За калиткой я попытался что-то объяснить, но Ира остановила.

— Не надо… — по щеке ее медленно ползла слезинка. — Идем, — она взяла меня за руку.

Так мы и шли, держась за руки, и от тепла маленькой ладошки меня переполняло щемящее чувство вины и жалости.

— Всё, пришли, — она подняла бледное лицо, потянулась ко мне, но, словно опомнившись, резко повернулась и ушла, не оглядываясь.

Я нехотя побрел обратно.

В доме вовсю шло веселье. Гостиная, отсвечивая зеркалами, являла полную готовность к предназначению. Сергей с Николаем представили своих пассий: Эллу и Зиночку. Мне налили бокал вина — «штрафную», но, глянув на развеселые лица, я решил «догнать» их: открыл бутылку водки и под одобрительные возгласы залпом опрокинул стакан. Дамы в мою честь попытались исполнить канкан, затем, приятно задевая бедрами, повели показывать заинтересовавшие их вещицы, желая уточнить — что к чему… Под воздействием выпитого обстановка начинала мне нравиться, но некоторый дискомфорт требовал завершения секс-прелюдий… Я подумал о Ниночке и, предупредив Сергея, вышел из дома.

На соседней улице жил парень, с которым мы иногда рыбачили. С детства бредивший морем, он чуть ли не молился на меня. На стук в темное окошко Валера вышел заспанный и недовольный, но, вглядевшись, преобразился и, выслушав, отчеканил:

— Понял, привезу…

Через минуту мотоцикл выкатился из калитки и с треском исчез в темноте.

Прогуливаясь в ожидании, я почему-то был уверен, что она приедет.

Нарастающее тарахтение смолкло, и с выключенным мотором подкатил Валера. Позади его сидела Нина.

— Ну что, «адмирал»? А говорил, не обидишь.

Развернувшись, Валера уехал.

— Я ее почти не обидел, а вот тебя почти люблю. Сменишь ли гнев на милость?

— Ладно, что с тобой поделаешь… — улыбнулась она.

Мы направились к дому, и во избежание недоразумений, я ввел ее в суть происходящего.

Несмотря на разницу в возрасте, держалась Нина абсолютно свободно, и приняли ее как равную. К этому времени гости полностью освоились и переоделись. Соблазнительные формы Зиночки не давали покоя Николаю: рука его постоянно что-то приглаживала на ней. Похоже, сдружились они совсем недавно. Эллу я и раньше видел в обществе Сергея: стройная, с глубокими завораживающими глазами и аристократически бледным лицом, обрамленным черными, точно вороново крыло, волосами. При встречах она с интересом поглядывала на меня, но он нас почему-то не знакомил. Сейчас на ней был шелковый халат вишневого цвета, пошитый так искусно, что при каждом движении приоткрывал нежные бедра, но только до того места, которое так и притягивало взгляд.

На столе лежали порножурналы, оставленные Альбиной, отдыхавшей здесь месяца два назад с «товарищем», не желавшим «светиться» с нею в Питере. Глянув на раскрытые страницы, Нина, со словами «пожалуй, я переоденусь», исчезла в гардеробной и через несколько минут появилась в моей летней парадной рубашке навыпуск и коротенькой плиссированной юбке. Смотрелось это потрясающе… Сергей привстал, предлагая присесть рядом, и, плавно покачивая юбочкой, она прошла к нему. Сидевшая с другой стороны Элла что-то тихо сказала. Он согласно кивнул, с шутливыми пояснениями листая журнал перед смеющейся Ниной.

Элла поднялась и подошла ко мне.

— Эту ночь я хочу провести с тобой, Сергей не против, — она непринужденно поправила ворот моей рубашки. — Поверь, я лучше этой «телочки».

Приобняв чуть ниже талии, я привлек ее к себе. Наблюдавшая за нами Нина всё поняла и повернулась к Сергею.

Раскрепощенные журналами и алкоголем, мы устроили эротичные танцы с раздеваниями, прерывая их у барной стойки, где я слегка потерялся… и, очнувшись, прошел на кухню. Войдя следом, Элла подала мне бокал с прохладным напитком, терпким и освежающим. Прозрачный шарф, завязанный в бант, двойным витком плотно облегал ее красивую грудь. Стянутый на талии цветастый шелковый платок, спадая наискосок, лишь слегка прикрывал бедра. Смутно помнилось, как развевались черные волосы, закрывая лицо, и какой вид открывался под этим платком, когда она кружилась передо мной в огненном испанском танце.

— Еще? — взяла она пустой бокал.

Пока жужжал миксер, я смотрел на нее с нарастающим желанием и, не допив второй порции, обнял в нетерпении… Выскользнув, Элла потянула меня за собой, и я оказался во власти умелой и опытной женщины. Власть эта переходила от нее ко мне и обратно, и в забытьи, называя ее то Ирой, то Ниной, я любил словно последний раз в жизни. Отдыхая, мы с интересом наблюдали, как, используя по назначению большое кресло, весело и творчески занимались друг другом Нина и Сергей.

И снова мы были вместе… Глядя в бездонные глаза, целуя красивое лицо, ощущая страсть и нежность ее, я хотел бы навсегда остановить эти мгновения…

Сквозь сон слышался приглушенный разговор и смех, а из подсознания не уходило бледное лицо с теплыми, темными глазами. Совсем не хотелось просыпаться… Легкий шорох заставил открыть глаза — Элла, опустившись на колени, прижалась щекой к моей груди и, оставив влажный след слез, исчезла.

Умытые, одетые, вероятно, похмелившиеся, гости обосновались на веранде. Дамы хлопотали, собирая завтрак. Мужчины мешали им, помогая…

Предупреждая мой вопрос, Сергей сказал, что Нина упорхнула час назад. Элла, будучи явно при нем, не обращала на меня особого внимания, и от этого мне стало легко и безразлично. После веселого застолья с комментариями по прошедшему вечеру, мы отправились на речку. Женщины, посетовав для приличия, что не взяли купальники, разделись за редкими кустиками и, не решаясь войти в прохладную воду, ходили по бережку, являя собой воплощение эротики: крутобедрая Зиночка и стройная, словно точеная из белого мрамора, Элла.

Сергей, сбросив одежду, с ревом ринулся к ним — началось купание с визгом и хохотом. Мы с Николаем переглянулись и тоже стали раздеваться, но появился запыхавшийся соседский мальчишка.

— Дядя Костя, там приехала черная «Волга», военный шофер сказал, что должен передать командиру пакет.

Я позвал Сергея. Он подошел и, выяснив в чем дело, приказал:

— Иди и приведи сюда водителя, скажи — так велел капитан. Понял?

Тот кивнул, но было видно, что понял плохо… Открыв рот, он смотрел на обнаженных «русалок», плескавшихся по колено в воде. Сергей встряхнул его за плечо:

— Беги, а то ослепнешь.

Смутившись, парнишка припустился к деревне.

«Русалочки» продолжали плескаться, и мы, опорожняя бутылку «Столичной», любовались ими. Вскоре подошли мальчишка и сержант, с дежурным приветствием вручивший Сергею конверт. Прочитав послание, он обратился к уже одетым женщинам:

— Девчонки, соберите военному продовольственный пакет, — и обернулся к сержанту. — В пятнадцать ноль-ноль выезжаем, до этого свободен. А тебе за отличную службу вручается «наградное оружие», — он протянул мальчишке красивый складной ножичек.

Сержант с мальчиком ушли довольные. Сергей, словно не замечая наших вопросительных взглядов, продолжал распоряжаться:

— Дамы после купания, конечно, проголодались, да и воины тоже,

поэтому все яства и напитки выставляются и уничтожаются в срочном порядке.

Элла не выдержала:

— Сережа, хватит издеваться, в чем дело?

— Дело в том, что в город приехал столичный драматический театр. Для нас оставлены билеты, начало спектакля в девятнадцать ноль-ноль. После спектакля намечается фуршет для высших чинов гарнизона, и военком предлагает воспользоваться его гостеприимством. Отказать ему мы не можем, да и вечер обещает быть интересным. Номера в гостинице забронированы.

Я подошел к Сергею.

— Извини, но мне через два дня на службу, так что я пас…

— Хорошо, — он отвел меня в сторону, — передай Ниночке, что я жду ее в гости.

Расправившись с провиантом, мы двинулись к дому. Сборы были недолгими, прощание — не тяжким, и, когда машина тронулась, я облегченно вздохнул… Проехав несколько метров, она остановилась. «Забыли что-нибудь», — мелькнула мысль. Из машины вышла Элла.

Она медленно шла, глядя мне в глаза, ее сдержанная взволнованность ощущалась даже на расстоянии. И чем ближе подходила, тем тревожнее становилась глубина темных омутов. Не отводя взгляда, она коснулась ладонью моей щеки.

— Прощай, мой капитан…

Повисла напряженная тишина. Я должен был сказать что-то. И даже знал, что именно… Я молчал. Элла повернулась и медленно пошла обратно. Хлопнула дверца, машина скрылась за поворотом.

Я должен был сказать: «Останься…».

Домой идти не хотелось — побрел куда глаза глядят. Оказавшись у речки, присел на знакомый пенек и смотрел на воду, ни о чем не думая. Пошел теплый дождь, шурша по воде крупными каплями. Когда дождь перешел в ливень, промокший до нитки, я направился к деревне. Дома скинул мокрую одежду, закутался в плед и после стакана рома забылся тяжелым сном.

Весь следующий день дождь лил не переставая. В резиновых сапогах и непромокаемой плащ-палатке до позднего вечера я бродил по окрестностям. Постепенно тоска, размытая небесным душем, покидала меня.

Ясным утром я открыл окна настежь, впуская благоухание омытого

дождями сада. С ворвавшимся птичьим щебетом оно заполнило дом, привнося ощущение вольного лета. Почему-то вспомнилась Елена Владимировна — «Елена Прекрасная», так я звал ее про себя…

***

Будучи лейтенантами, мы служили на одном корабле с Гришей Барминым. Он женился, еще не закончив училище, и про их неземную любовь слагались легенды…

На каком-то торжестве оказавшись с ними за одним столиком, я был очарован Леной, ее умом и красотой и, танцуя с нею, понял: за близость именно с такой женщиной, бывает, отдают и погоны, и душу. Но, наблюдая за их общением с мужем, ясно видел, что для нее не существовало других мужчин. Смешно было смотреть, как нацелившийся на флирт очередной флотский ловелас сконфуженно отходил, сознавая — он «никто», разве что поговорить из приличия… Вскоре Гришу перевели на другой флот, но года два назад я узнал, что они опять в Питере.

Прошлым летом, вернувшись из похода, я прогуливался по Невскому. Весь в шикарном импорте, чувствуя себя плейбоем, я шел, разглядывая витрины и встречных красоток, не стесняясь оборачиваться вслед, когда было на что посмотреть. Мое внимание привлекла женщина, выходившая из магазина. Я будто споткнулся на ровном месте — настолько она была хороша…

Из-под стильной соломенной шляпки, с опущенными на лицо полями, волнами спадали темно-русые локоны. Платье, слегка прихваченное ремешком на талии, не облегало, но в свободном касании так подчеркивало все изгибы и округлости фигуры, что я позавидовал этому платью. Замшевые туфельки на невысоком каблучке, украшая стройные ножки хозяйки, словно умоляли полюбоваться ими. Она зашла в кафе, присела за столик у большого окна — я узнал Лену Бармину и, войдя следом, направился к ней.

— Разрешите? — не дожидаясь ответа, уселся напротив. — Здравствуйте, Леночка.

Холодное недоумение скользнуло по ее лицу, но через секунду светло-карие глаза потеплели.

— Здравствуйте, но — Елена Владимировна, — поправила она.

— Да ладно, Леночка, к чему официоз, нас ведь никто не слышит, — я заглянул в ее глаза, стремясь зацепить влюбленностью.

— Т-а-а-к, — протянула она, и светло-карей теплоты как не бывало. — Корабли штурмуют бастионы…

Я видел, что она сейчас уйдет, и взмолился:

— Елена Владимировна, подождите, Вы неправильно меня поняли… Можно хотя бы поговорить?!

— Я правильно Вас поняла, Константин Викторович. А говорить нам, думаю, не о чем. У Вас — свои «свадьбы», у нас — своя жизнь.

Как нашкодивший пятиклассник перед красивой и строгой учительницей,

с трудом подбирая слова, я пытался объяснить мою теорию отношений мужчины и женщины. И поражался — какой бред несу…

Несколько минут она внимательно слушала, потом, подняв ладонь, спокойно сказала:

— Всё. Достаточно. По-вашему, женщина своими прелестями, данными свыше, должна дарить всем желающим кусочки счастья, в том числе и себе с этими счастливцами… Но поверьте, далеко не все мужчины согласятся стоять в общей очереди за этим кусочком. А для многих женщин настоящее счастье — ждать и встречать Его, зная, что Она — единственная.

В её приветливом взгляде осталось только хорошее воспитание, и, словно прочитав мои мысли, добавила:

— В дальнейшем прошу Вас не искать «случайных» встреч со мной.

Я отрешенно смотрел в окно: перейдя улицу, она исчезла, как прекрасное виденье.

Из задумчивости меня вывело приятное цоканье каблучков. К соседнему столику, заманчиво покачивая бедрами, подходила эффектная блондинка. Взглянув на меня, она мило улыбнулась. Ну что ж, подумал я: «Богу — богово, а кесарю — кесарево…»

После этого я видел Лену лишь однажды. Она стояла у кромки воды и смотрела на залив. Подходить я не стал, зная, что этот «берег очарованный и очарованная даль» не по моей принадлежности…

***

Воспоминания внесли в дальнейшее полную ясность и я направился к дому, где жили девушки.

Ира, сидевшая на крылечке с книжкой в руках, нерешительно шагнула навстречу… С непривычной для себя нежностью я подумал, что такие же доверчиво распахнутые глаза видел недавно у очень симпатичного котенка, забежавшего ко мне во двор.

— Здравствуй, Ирочка…

Она прошептала что-то похожее на приветствие. Взяв ее руку, перебирая тонкие пальчики, я, вместо заготовленной убедительной речи, сказал:

— Завтра я уезжаю и хочу, чтобы ты поехала со мной. Я тебя никогда не обижу, будешь учиться и устраивать свою жизнь.

Глядя мне в глаза, она спросила:

— В качестве любовницы?

— Для всех — племянницы… — и, чтобы разрядить обстановку, шутливо добавил. — Выдадим тебя замуж за блестящего офицера, — увидев, как она прикусила губу, запнулся, но продолжил. — Возьми только документы. В четырнадцать часов машина будет у моего дома.

Я обнял ее.

— Ира, я, наверное, люблю тебя, но неволить и ограничивать ни в чем

не собираюсь…

Слов больше не было, я отпустил хрупкие плечи. Она медленно пошла к дому.

На следующий день все распоряжения по хозяйству были отданы, вещи уложены, а в 13.30 машина уже стояла у ворот. Я прогуливался по саду, и в груди нарастал холодок неопределенности, готовый развеяться при виде тонкого силуэта… В 14.10 велел водителю ехать на станцию той дорогой, по которой могла идти она.

Но деревенская улица жила своей неторопливой жизнью, и ничего для меня на ней не изменилось и не появилось…

Глава 3. Ирина

Накормив ребят завтраком, мы наводили на кухне порядок. У меня всё валилось из рук. Маша не выдержала.

— Дура, иди собирайся! Такой шанс бывает раз в тысячу лет!

Я посмотрела на девчонок.

— Можно, я пойду?

— Конечно, иди, — обернулась Галя и добавила, — напиши, если уедешь.

В субботу, когда я пришла вся «никакая» и упала на кровать, Нина виновато и встревоженно принялась меня успокаивать. Но, узнав, что по-настоящему ничего не было, повеселела, а потом куда-то исчезла.

Утром, наверно для того, чтобы я не очень переживала, она красочно расписала вечер, проведенный на даче Константина Викторовича.

— Они называют его «К.В.» — был, оказывается, такой танк во время войны. Это тебе о чем-то говорит? — закончила она с явной на него обидой.

— Ну, уж на танк-то он совсем не похож, — возразила я.

— Вот и я его другу то же самое сказала, а он ответил: «Те, кто с ним конфликтовали, так не считают». Кстати, — добавила Нина, — он женат, хотя с женой вроде бы не живет.

После услышанного я старалась не думать о нем или думать плохо, но иногда охватывало желание видеть его глаза, чувствовать руки, губы и в сладком томлении ощущать бесстыдные ласки. Предложи он вчера, я пошла бы с ним, не раздумывая, и, наверное, была бы счастлива. Но он предложил другое… Когда я рассказала об этом девчонкам, они отменили свои свидания, и весь вечер шли жаркие споры: Тоня с Надей были категорически против отъезда, а Маша и Галя эмоционально и убедительно отстаивали противоположное мнение. Нина в обсуждениях не участвовала, а на мой вопрос, жалостливо поглядев, пожала плечами.

— Не знаю, решай сама.

Назначенное время приближалось, а я всё не могла ни на что решиться. В этой неопределенности, понимая, что не смогу отказаться, если он заедет за мной, взяла сумочку с документами и поплелась обратно к девчонкам.

Не задавая вопросов, как ни в чем не бывало они продолжали готовиться к обеду.

Когда стало ясно, что поезд ушел и никто за мной не приедет, включилась в общие дела и даже пошутила по поводу своей сумочки, хотя сердце при взгляде на нее тоскливо сжалось. Через неделю я покидала опостылевший стройотряд. Девчонки душевно проводили меня, а Нина, прощаясь, дала адрес и телефон К.В.

— На всякий случай.

Жизнь постепенно входила в обычное русло — домашние заботы, учеба, но иногда, непонятно отчего, одолевала грусть и хотелось плакать…

Неожиданно всё изменилось. Я шла, обходя весенние лужицы, и меня окликнул парень в военной форме.

— Ира! — Он подошел, улыбаясь. — Тебя и не узнать. Какая ты стала красавица!

Передо мной стоял Володя Брусникин, мой одноклассник: сын военного, спортсмен, отличник — кумир девчонок. Я не была исключением, стараясь как бы случайно встречать его по пути в школу. Жил он на соседней улице, и дом их выделялся ухоженностью, потому что под руководством мамы-домохозяйки во дворе часто трудились солдатики. Иногда, зная, что он дома, я неспешно проходила мимо окон, но Володя не замечал меня…

Смешные обиды и чувства остались в прошлом, и сейчас мне приятно было видеть приветливого, подтянутого курсанта. В воспоминаниях о детстве, о школе время пролетело незаметно, а на следующий день он ждал меня возле института с цветами. Мы стали встречаться, и я не заметила, как влюбилась. Гуляя по городу, мы целовались в каждом укромном уголке… домой я приходила такая счастливая, что сестра смотрела завидущими глазами, а мама обеспокоенно вздыхала.

Недели через две, в кафе, Володя нерешительно спросил.

— Ира, можно пригласить тебя в гости? Предки с сестренкой уехали к друзьям и вернутся только завтра. Послушаем музыку, у меня классные записи.

По его умоляющему виду было понятно: если пойду — скорее всего так просто это не закончится. Вспомнился тот вечер с К.В., и, сознавая, что мне хочется испытать что-то подобное, я согласилась. Мы шли к его дому, он изо всех сил старался быть веселым, рассказывая о чем-то, а я смеялась совсем невпопад…

После страстных объятий в прихожей Володя включил магнитофон, но тут же повалил меня на диван и, осыпая поцелуями, полез под юбку. От его слишком активных действий возбуждение мое исчезало — вместо ожидаемого ощущения блаженства нарастала тревожность, захотелось всё прекратить… Скинув одежду, он навалился всем телом, но что-то случилось и, отстраняясь, зло прошипел:

— Разлеглась тут, как бревно. Из-за тебя не получается… Дура!

Несколько секунд я лежала, ничего не понимая. Потом оттолкнула его и стала торопливо одеваться. В дверях оглянулась — голый, он сидел на краю дивана, уставившись в пол.

Домой в таком состоянии идти я не могла и на первом подошедшем автобусе, долго каталась по городу…

Два дня Володя не появлялся, а на третий, ждал меня возле института. В форме, очень симпатичный — проходившие девчонки оглядывались на него. Он робко взял мою руку и, пока мы шли до остановки, сообщил, что сегодня уезжает, что очень любит меня, что всё у нас будет хорошо, и просил писать ему и ждать. Протиснувшись в закрывающиеся дверцы троллейбуса, я избавилась от его дальнейших излияний.

Каждые три дня, как по графику, приходили письма. Не читая, я складывала их в дальний ящик: на носу были экзамены, защита диплома, и ничем лишним не хотелось забивать себе голову. После защиты, получив распределение в районный городишко соседней области, я, от нечего делать, взялась читать заброшенные письма. Обида прошла — помнилось только хорошее, и под эти воспоминания написала ему о предстоящем переезде. Через неделю пришел ответ, на нескольких страницах, с предложением руки и сердца. «А после свадьбы, — писал он, — мы уедем в красивый город у моря, место службы уже известно — отец постарался». Когда я с удовольствием перечитывала очередное послание, представляя себя женой офицера, в комнату заглянула мама.

— Ира, там тебя спрашивает девочка Брусникиных.

Я вышла на улицу.

— Здравствуйте,-Оля отвела глаза в сторону.-Моя мама просит Вас прийти к нам. Если можно, сейчас.

Встревоженная, я поспешила вслед за ней.

На крыльце меня встретила «Мадам Брусникина» — так мы с девчонками называли ее за высокомерие и вычурность в одежде. Не ответив на приветствие, она прошла на веранду и указала на кресло:

— Садитесь, милочка.

Предстоит что-то недоброе, почувствовала я — и не ошиблась… Оказывается, я хитрая, подлая девка из нехорошей семьи, таскающая с сестрой по улице пьяного папашу. Такое действительно было один раз: в праздник мы вели отца от соседей, перебравшего и поющего во весь голос.

— Своими проститутскими приемами, — продолжала она, — ты приворожила нашего Володеньку так, что он готов бросить училище и жениться хоть сейчас. А для него обговорена перспективная партия, которая поможет ему сделать блестящую карьеру. С тобой же его ждет жалкое, низкое прозябание. Этого я ни за что не допущу и по-хорошему прошу — напиши Володе, что ты навсегда забыла о нем, что у тебя есть жених…

Она продолжала лить свои помои. Обида и злость переполняли меня, я встала.

— Пишите ему сами что хотите, в гробу я видела вашего Володеньку вместе с вами, — и вышла, хлопнув дверью.

Оля презрительно поджала губы, когда я у калитки подмигнула ей. А во мне кипела какая-то веселая злость и ощущение свободы: я окончательно развязалась с этим проблемным Володенькой и его непростым семейством. И впереди была целая жизнь!

***

Завод, где предстояло трудиться по распределению выделил мне, как молодому специалисту, комнату в общежитии. За работу я взялась с большим рвением, но, оказалось, то, чему учили и что есть на практике — разные вещи. Еще мне доходчиво объяснили: «Не надо корчить из себя очень умную, создавая людям лишние проблемы и хлопоты». На этом мои производственные «успехи» закончились.

Секретарь комсомольской организации — копия суровой девушки с плаката тридцатых годов, только без красной косынки — сразу откровенно невзлюбила меня. С большим трудом собирая безответственных комсомольцев на мероприятия, на мне она отыгрывалась, загружая разными поручениями. Со временем, на примере других, я научилась включать «дурочку»: соглашаться с ней во всём, ничего при этом не делая…

В отличие от главной комсомолки, парторг — добродушный, веселый дядька, искренне озаботившись моей дальнейшей судьбой, — убедительно советовал вступить в партию, обещая свое содействие в продвижении по служебной лестнице. Постепенно эта «забота» приняла более осязаемые формы: при каждом удобном случае он норовил нечаянно-шутливо прижать меня, лапая, и я уворачивалась, сердясь не взаправду.

В воскресенье я встретила его, шествующего во главе семейства: жены-толстушки и трех детишек от года до пяти. Он лишь небрежно кивнул, здороваясь, но по ненавидящему взгляду супруги стало ясно — меня уже записали в любовницы. При следующем «нечаянном контакте» я резко дала понять, что мне это очень не нравится, и дружба наша закончилась.

***

Основную промышленность города составляли три текстильные фабрики, и среди множества приезжих девчонок местные парни чувствовали себя королями. На танцах в Доме культуры, всегда подвыпившие, они беспардонно наглели, и после нескольких неприятных инцидентов я отказалась от этих развлечений. Так и дотянула до лета — работа, книги, иногда кино.

В пятницу меня вызвали к директору. В приемной, стучавшая на машинке секретарша, приветливо кивнула:

— Присядьте, он скоро будет…

Лет сорока пяти, красивая, ухоженная, она держалась с изысканной манерностью. О ней рассказывали, что когда-то, бросив столичный театр, она умчалась за большой любовью на край света. Любовь закончилась трагедией…

Только через много лет она смогла приехать к больной матери и, схоронив ее, осталась в родном городе. Будучи хорошей портнихой, шьет по заказам жен городского начальства, а также для девчонок из театральной студии, в работе которой принимает активное участие.

— Наверное, скучновато вам у нас… На танцы ходить перестали, местного «казанову» отшили. Чем занимаетесь? — поинтересовалась она.

Ее осведомленность и доброжелательный тон располагали к общению, и я пожаловалась на отсутствие хороших книг.

— Это поправимо. У меня прекрасная библиотека. А театром не увлекаетесь? В Доме культуры, хорошая театральная студия.

— Как-то не очень, — виновато ответила я. — В школьном драмкружке пыталась, но ничего не получилось.

— Получится, у вас хорошие данные. Сегодня вечером я свободна, приходите, выберем вам книжки. Придете? — и, не дожидаясь ответа, объяснила, как пройти к ее дому. — В девятнадцать часов жду вас, Ирочка.

Я удивленно посмотрела на нее, зная, что мы не знакомились.

— А меня звать Изольда Андреевна. Вот и директор, — заметила она, услышав тяжелые шаги в коридоре.

После работы я надела свое лучшее платье и отправилась в гости. Конечно, я не ожидала увидеть ее в затрапезном халате и стоптанных тапках, но когда она открыла дверь в ярко освещенную прихожую, я застыла, очарованная… Длинный халат из темного атласа с розовыми переливами облегал стройную фигуру. Рассыпанные по плечам каштановые волосы оттенялись гранатовым ожерельем. Алая помада красиво очерченных губ гармонировала с переливами халата. Из-под него виднелись изящные мягкие туфельки в тон ожерелью.

— И что же мы стоим? Проходите… — она взяла меня за руку и повела в комнату. На ходу я скинула свои лодочки, убого смотревшиеся в обстановке прихожей.

— Я приготовлю кофе, а ты ознакомься с моей «шкатулочкой», — она кивнула на комнаты, и то, как она перешла на «ты», выглядело вполне естественно. Приоткрыв дверь, я заглянула в одну из комнат. Это была гардеробная: на полках лежали отрезы разных тканей, на столе стояла швейная машинка. А большая комната убранством действительно напоминала шкатулку из восточной сказки: мягкий диван, ковры, кушетки, пуфики — всё располагало к приятному времяпровождению, в отличие от спальни…

Выполненная в мрачных тонах, с широкой кроватью и волнами шелка над нею, она производила странное впечатление. «Не очень-то здесь заснешь», — подумалось мне.

Часть стены в «шкатулочке» занимали стеллажи с книгами. Я с интересом разглядывала их, читая имена авторов на корешках, и, слукавив, словно ничего не знала о нем, указала подошедшей Изольде Андреевне на трехтомник «Маркиз де Сад».

— А это кто?

Она шутливо сконфузилась.

— Это не для маленьких девочек, — и пригласила к накрытому столику.

Мы пили кофе, а после разговора о драматической студии незаметно перешли к моей персоне. Она заинтересованно и внимательно слушала, и я разоткровенничалась, поведав обо всех своих горестях и печалях. Когда я рассказала о несостоявшейся любви, о «Мадам Брусникиной», Изольда Андреевна сочувственно прошептала:

— Бедная девочка… — и, помолчав, оживилась. — Не думаешь ли ты, что всё это, — она повела рукой, — приобретено на секретарскую зарплату? Не буду скромничать: я первоклассная портниха и обшиваю дам местного «бомонда». Надо сказать, мое мастерство недешево им обходится. А на тебе, наверное, лучшее платье?

Я смущенно кивнула.

— А ну пройдись-ка, девонька моя — полюбуемся на тебя.

Стесняясь, я прошла по комнате.

— Неплохо…

Она в нескольких местах прихватила платье булавками.

— Погуляй-ка еще немножко. И запомни: у тебя классная фигура, красивая попка, — она ласково провела ладонью по моим ягодицам. — Ты должна это чувствовать, должна себе нравиться, и тогда поневоле твои движения наполнятся этими ощущениями и передадутся окружающим. Ну, пройдись… Так уже лучше — ты способная ученица, вот только платьице подкачало, но не беда… Есть интересная ткань, и мы соорудим тебе потрясающую вещь.

— Что вы, Изольда Андреевна. У меня денег таких нет…

— Могу я себе позволить иногда не быть меркантильной? — она сделала приглашающий жест. — Встань вот здесь, возле зеркала, сними платье и надень примерочные туфли. Всё должно быть точно до миллиметра.

Я понимала, что отказавшись, обижу ее, но было еще одно обстоятельство…

— Изольда Андреевна, может быть в другой раз.

Она в недоумении подняла брови.

— Почему?

Запинаясь, я объяснила, что у нас на этаже, как обычно, не работал душ, и я чувствую себя не совсем комфортно.

— Это проблема, — улыбнулась она. — Но мы, конечно же, решим ее — возражений не принимается, — и провела меня в ванную комнату.

Наверное, благодаря мягкому свету и розовому кафелю, отражение в затуманенных зеркалах было нереально красивым, и я нисколько не смутилась, когда Изольда Андреевна, положив на тумбочку белье, задержалась, одобрительно разглядывая на меня. При виде кружевного гарнитура я оробела и, приоткрыв дверь, растерянно спросила:

— Изольда Андреевна, мне можно это надевать?

— Конечно, — рассмеялась она, — другого у меня нет.

Закутавшись в белый махровый халат, я вышла из ванной. Изольда Андреевна сидела в кресле у столика, на котором красовалась ваза с фруктами, хрустальные бокалы и начатая бутылка вина с красивой этикеткой.

— Отдохни немного, потом займемся делом, — она наполнила бокалы.

Терпкое, прохладное вино подействовало, и мы непринужденно болтали, как подружки. Она рассказала об успехах здешнего театра и о девчонках из студии. Любимая ее ученица — Маргошенька — сейчас гостит у родителей на Украине. Две другие, Света и Алена, как шутливо выразилась Изольда Андреевна — «особы приближенные», часто бывают у нее. Она готовит их к поступлению в театральное училище, а они помогают ей по дому.

— Ну, мадемуазель, прошу вас… — встала она.

Я прошла за ней к большому настенному зеркалу. Легким движением она оголила мои плечи, и халат упал к ногам. Я наклонилась, чтобы поднять его.

— Оставь, пожалуйста, и стой прямо.

Выпрямившись, я посмотрела в зеркало, к которому стояла вполоборота. Такой себя я даже не представляла… Вишневый цвет плотно облегающего ажурного гарнитура подчеркивал розовеющую после душа белизну тела. В туфельках на высоких каблучках, с распущенными волосами, я смотрелась моделью из заграничного журнала. «Слишком яркий свет», — подумала, забывшись в этом созерцании. И только увидев в зеркале улыбающуюся Изольду Андреевну, сконфуженно повернулась к ней.

— Извините.

Ничего не ответив, она начала снимать мерки, записывая цифры в блокнот.

От ее прикосновений исходило что-то волнующее, а почувствовав, как теплые пальчики, нежно скользя, замерли возле интимных мест, я резко отстранилась.

— Ну, вот и все, — сдавленным голосом произнесла она, — завтра придут девочки — приходи и ты, познакомитесь, заодно и первую примерку сделаем.

***

На следующий день дверь мне открыла симпатичная девушка в гимнастическом трико.

— Вы Ира? Проходите, пожалуйста, мы занимаемся.

Я прошла в комнату. Изольда Андреевна, ласково приобняв, поцеловала меня в щеку.

— Познакомьтесь, Ирочка, это Света и Алена, — они красиво присели в книксене. — Мы скоро закончим, можешь пока посмотреть.

Устроившись в кресле, я с интересом наблюдала за происходящим. Девушкам было лет по восемнадцать: Алена чуть повыше, стройная, похожая на прибалтийку, Света — темненькая, живая, с восточными чертами лица. Под четкие команды Изольды Андреевны сложные гимнастические упражнения, перемежаемые шутками и смехом, сменялись элементами танца. Было видно, что все они очень дружны. Закончив занятия, девочки отправились в ванную, а Изольда Андреевна принесла из гардеробной платье, приготовленное к примерке. По ее просьбе я разделась и в напряженном ожидании подошла к зеркалу. Платье, даже на нитках и булавках, смотрелось действительно потрясающе. Цвета морской волны, оно свободно струилось по телу, облегая его, но нигде не стесняя. «Как змея», — подумала я, разглядывая себя в зеркале.

Изольда Андреевна довольная своей работой, медленно, будто разглаживая платье, провела ладонью по спине и, задержав ее на ягодицах, повернула меня лицом к себе, глядя в глаза. Из ванной, смеясь, вышли девчонки в одинаковых розовых халатиках и притихли в восхищении.

— Неплохо получается… — грустно улыбнулась Изольда Андреевна, помогая снять платье. — Девочки, соберите на стол — устроим себе небольшой праздник.

Через несколько минут на столе были фрукты, сладости, бутылка вина, и Света принялась орудовать штопором. Девушки расспросили меня о доме, о

работе, а захмелев, стали неприлично дурачиться друг с другом. Притворно

рассерженная Изольда Андреевна отправила их отдыхать.

— Как тебе девочки? — спросила она. — Ты догадываешься, чем они сейчас занимаются? Я приму душ, а ты полюбуйся… Появится желание, присоединимся.

С этими словами она провела меня в спальню, усадила в кресло и вышла.

Я застыла в изумлении — спальня преобразилась… На широкой кровати, покрытой алым шелком с черными разводами, среди разбросанных подушек переплелись белые девичьи тела. Солнце, сквозь волны золотистого тюля преломлялось в многочисленных осколках зеркал, на части стены и потолка, сказочно расцвечивая происходящее.

«Это спектакль», — подумалось мне… Но сладкие стоны ласкающихся Светы и Алены, откровенные их позы, отраженные фрагментами в зеркалах, заставляли верить в реальность. Я закрыла глаза, и мне безумно захотелось быть на этой кровати — не с ними, а с кем-то похожим на К.В.… Стоны усилились, но волнующее очарование исчезло, и я спокойно разглядывала заходящихся в экстазе девушек. Сообразив, что может войти Изольда Андреевна, вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Она стояла на пороге ванной, свежая, красивая, выжидающе глядя на меня.

— Изольда Андреевна, можно я пойду?

— Конечно, Ирочка… А как там девочки?

— Красиво…

— Ну, вот и славненько, я иду к ним. В субботу платье будет готово. Приходи, может и стесняться перестанешь…

Во вторник меня вызвали на телефонные переговоры. Сестра, волнуясь, просила срочно приехать домой: ее Ваню от военкомата отправляют за границу, и в субботу у них свадьба. С заявлением на отпуск за свой счет я побежала к директору. В приемной, Изольда Андреевна заставила переписать заявление — вместо трех дней на десять, сама подписала его у директора и пожелала мне хорошего отдыха. Через час я была на автовокзале, а поздно вечером обнимала зареванную, счастливо-несчастную сестру.

На следующий день, улучив момент, мама принялась мне выговаривать:

— Нехорошо получается… Младшая сестра выходит замуж, а старшая засиделась в девках. Время-то уходит, и женихи есть хорошие. Недавно вернулся из армии Слава Бобров — такой видный парень! Как встретимся, только про тебя и спрашивает.

— Это Славик-то, как же, помню, помню… Он еще в третьем классе мой

портфель таскал и всё время торчал рядом, надоедая. А когда провожали в армию, напился и на коленях торжественно объяснялся в любви. Мы так хохотали…

Сердито хлопнув дверью, она вышла.

Началась предсвадебная суета, а вечером появился Слава, повзрослевший и возмужавший. Держался он с большим достоинством, даже хотелось назвать его по имени отчеству — Вячеслав Михайлович, и я сказала ему об этом. Он обиделся:

— Всегда ты надо мной смеялась, — но держаться стал свободнее.

Мы уединились в беседке. Искренне сопереживая моим проблемам, он рассказывал про службу, на которой оставался сверхсрочно, и делился планами на будущее.

Свадьба прошла весело. Слава по-соседски помогал во всем, стараясь быть поближе ко мне. Это заметили и шутливо прочили вскоре еще одну… Мне нравились его ухаживания, однако, никаких чувств, кроме благодарности, не возникало.

В понедельник я зашла за справкой в институт и встретила однокурсника — Виталика Левина. Его и Диму Рогова по распределению оставили в городе. Дима — круглый отличник и серьезный, положительный парень, несмотря на то, что папа его видный партийный начальник, а Виталик — беспечный и успешный поклонник Эроса. Сплетничали, что Ангелина Валерьевна, заведующая кафедрой иностранных языков, — его любовница. На втором курсе он пытался и меня «закадрить», но быстро понял, что это пустая трата времени, а, по его установкам, «время — это жизнь, а жизнь — это любовь».

Он обрадовался, так как никого из наших давно не встречал, и подождал меня в вестибюле. Общаться с ним всегда было легко и просто, а улыбчивая влюбленность, которой он одаривал всех девушек, сейчас казалась мне искренней и приятной. Мы шли, вспоминая однокурсников, и вдруг Виталик спросил:

— Ира, что с тобой случилось? Какая благодать на тебя снизошла? Ты совсем другая…

Понимая, о чем он… и не зная, откуда это во мне, я смотрела на него, ощущая в своем взгляде и ласку, и обещание, и что-то похожее на коварство.

После небольшого замешательства он сообщил, что в субботу Дима отмечает свой день рождения, будут интересные люди, и мы, конечно же, приглашены…

Через день мы встретились, чтобы выбрать подарок, потом сидели в ресторане и Виталик включил все свое обаяние, стараясь очаровать меня и сблизиться. Не сразу отстраняясь от нескромных прикосновений и не уходя от щекотливых тем с эротическим уклоном, я как бы шла навстречу его намерениям, первый раз в жизни так общаясь с парнем, и это было необычно и увлекательно. На улице он завел разговор о друзьях-геологах, доверивших ему ключи от квартиры. Не дослушав описания ожидающего нас сказочного вечера, я поощрительно кивнула:

— До субботы, — и запрыгнула в отъезжавший автобус.

Пожилая супружеская пара, сидевшая напротив, с любопытством посматривала на меня — загадочную и мечтательную…

Чтобы не сердить маму, которой Слава очень нравился, вечерами я поила его чаем, болтая обо всем и ни о чем. Он внимательно слушал и, принимая гостеприимство за симпатию, попытался объясниться, но я не позволила — он был мне безразличен.

Следующим вечером его долго не было, я даже выходила посмотреть, за калитку, а заметив понимающую улыбку мамы, — разозлилась и, когда Слава пришел, вела себя так, что он начал извиняться, не понимая, в чём виноват.

В кафе, где проходил вечер, Виталик общался со мной нарочито вольно, словно с любовницей. Мне это не нравилось, но не уходить же было… Я пользовалась успехом и, веселясь и флиртуя, удивлялась своей раскрепощенности. Виталик не отходил ни на шаг, умело ограждая от галантных кавалеров, да и дамы их не дремали… Вечер переходил в ночь, отношения становились свободнее, и, заметив, как он жмурится на меня, словно кот мартовский, я заявила, что мне пора. Дима, несмотря на возражения друга, вызвал такси и попросил его доставить меня домой. В машине он утешился, дав волю рукам, и это оказалось настолько приятно, что не было сил противиться.

Возле дома свет фар выхватил сидевшего на скамейке Славу. Я попросила Виталика побыстрее уехать и подошла к надоедливому поклоннику.

— Мы же договорились, что ты придешь завтра проводить меня. Следишь, что ли?

Он смотрел глазами больной собаки и, чтобы скрыть свое перевозбуждение, сердито фыркнув, я ушла домой.

Утром, на вокзале, Слава выглядел таким несчастным, что я пожалела его и, прощаясь, поцеловала…

Уже на второй день после возвращения хотелось выть белугой от этой беспросветной жизни. Изольда Андреевна, к которой я забежала поблагодарить за отпуск, благосклонно выслушала меня и пригласила зайти вечером за платьем.

На примерке, слушая ее комплименты, я расплакалась…

— Что с тобой, Ирочка?-встревожилась она.

Сквозь слезы я стала жаловаться, что маяться мне здесь еще два года и, кроме как переспать, никому-то я не нужна, даже в этом платье… Изольда Андреевна утешала меня, жалея. Когда я успокоилась и рассказала про отпуск в подробностях, она сказала:

— Замуж тебе надо, девочка моя, пока не съехала с катушек.

— За кого, Изольда Андреевна… — опять заплакала я, ничего не поняв про катушки.

— Вот в этом я тебе не советчица — Боже упаси.

Размышляя над ее словами, я всё чаще вспоминала Славу…

***

Как по заказу, пришло письмо от мамы, в котором она ругала меня на чем свет стоит за то, что не вижу своего счастья, а парень сохнет и собирается уехать, куда глаза глядят, от такой несчастной любви. Было смешно представлять этого здоровяка высохшим в былинку, а вот то, что он может уехать, мне не понравилось… Подумав, я написала маме, что тронута ее заботой о Вячеславе, только мне он ничего не говорил и не предлагал, а если так страдает, мог бы и приехать, глянуть хоть одним глазком на любимую. Письмо ушло во вторник, а в субботу появился Слава, совсем не высохший, но виноватый, извиняясь, что затруднил меня своим приездом.

Что было в этом городишке замечательного, так это парк с большим озером и лодочной станцией. Мне давно хотелось покататься на лодке, но одна не решалась, поэтому, даже не раздумывая, надела купальник и потащила Славу на озеро. Бахвалясь мускулатурой, он легко управлялся с веслами, но когда я снимала сарафан, засмотрелся, и лодка чуть не перевернулась из-за промчавшегося рядом катера.

Наплававшись вволю, мы пошли на автовокзал узнать расписание рейсов. Оказалось — последний автобус уже ушел. По смущенному виду ухажера я догадалась, что он знал об этом, и с напускной серьезностью заявила:

— Придется тебе ночевать в парке на скамейке, — но в общежитии сжалилась и попросила комендантшу приютить запоздалого гостя.

«Уж тебе-то, наша отшельница, пойти навстречу можно…» — поощрительно улыбнулась она, забрала его паспорт и дала ключи от комнаты напротив моей.

Мы отдохнули и отправились на местный «бродвей», где по вечерам гуляли приличные горожане, и они, даже незнакомые, приветливо здоровались с нами. Я с удовольствием отметила про себя, что неплохо смотрюсь рядом с этим сильным, мужественным парнем. Проходя мимо ресторана, откуда призывно доносилась музыка, я приостановилась и насмешливо предложила.

— Может зайдем? У меня и деньги есть.

— Конечно, — сконфузился Слава, — я сам собирался пригласить тебя…

За столиком я окончательно вошла в роль и спросила:

— Интересно очень, зачем ты пожаловал? — ожидая, что он в смущении чуть ли не спрячется под стол.

Но он, глядя мне в глаза, спокойно сказал:

— Ира, я прошу тебя стать моей женой.

Тут уже я чуть не упала со стула и хотела отшутиться, но он продолжил:

— Ты согласна?

— А можно мне немножко подумать? — я все еще пыталась шутить.

— Можно. Два часа.

— И что потом?

— Если — «нет», уеду на попутках, — он отвернулся…

В растерянности я смотрела на его волевой профиль, не зная, что сказать. Зазвучала музыка, и я предложила:

— Давай потанцуем.

Мы топтались на месте, Слава, казалось, не понимал, что происходит, но вдруг, поймал такт и красиво повел меня, кружась. Музыканты сыграли несколько мелодий, похоже, специально для нас, и мы то двигались, плавно покачиваясь, то кружились в упоении. Я смотрела на него, не узнавая, — куда подевалось его обычное степенное достоинство, он улыбался как мальчишка, глядя на меня влюбленными глазами…

За столиком, отдышавшись, я поинтересовалась:

— Где ты научился так танцевать?

И он весело и образно рассказал, как жена замполита от нечего делать организовала в части танцевальный кружок, приглашая на занятия девчонок

из городка. От желающих обучаться не было отбоя, но замполит разрешил заниматься танцами только отличникам боевой и политической подготовки.

Ясное дело — Слава был в их числе, и они выступали даже в Доме культуры гарнизона. А закончилось всё тем, что жена замполита сбежала с лучшим танцором, москвичом, когда тот демобилизовался. Замполит, пытаясь покончить с жизнью, отстрелил себе ухо, уволился из армии и стал председателем колхоза, в который их гоняли убирать картошку.

Я слушала, оценивающе разглядывая его уже как жениха, и он мне нравился.

— Ты решила? — Слава снова был серьезен.

— Не совсем… Давай поговорим, время у нас есть.

Мы проговорили почти до утра. Выяснилось, что всё предусмотрено и предстоящие расходы на свадьбу он брал на себя. Уже светало, когда я выпроводила его, явно желающего остаться…

Днем, на автовокзале, он осмелился и обнял меня.

— Так ты согласна?

Я ответила утвердительно и пообещала приехать к следующим выходным, чтобы подать заявление в ЗАГС. Он стоял на ступеньках отъезжающего автобуса, не давая закрыться дверцам, и весь светился, улыбаясь мне… Неделя прошла как в тумане, а в пятницу вечером, уже дома, я отглаживала свое новое платье.

В субботу днем мы подали заявление, и Слава заказал в ресторане два столика, желая отметить помолвку. Было ощущение, что он старается проафишировать предстоящее событие. Все приглашенные немного знали друг друга и чувствовали себя свободно. Мое платье вызвало у девчонок легкий шок и зависть, а восхищенные взгляды парней были красноречивее любых слов. То и дело приглашая танцевать, Слава решительно пресекал попытки других даже просто полюбезничать со мной. Делалось это довольно примитивно и я вспомнила обходительных кавалеров на юбилее у Димы, сожалея, что невозможно хоть на минутку в этом платье перенестись туда…

Через три недели, получив положенный отпуск, я вернулась готовиться к свадьбе. Справляли её как положено, с разными затеями, весело и шумно, но от ощущения чего-то несбывшегося выглядела я, наверное, не очень-то счастливой. Веселье постепенно затихало, и про молодоженов уже почти забыли. Слава до боли сжал мою руку.

— Пойдем.

В наступающих сумерках, под напутственные возгласы и пожелания мы направились к его дому. Родители, похоже, сознательно не спешили покинуть застолье, и в полумрачной тишине комнаты призывно белела разобранная постель.

Только здесь он отпустил меня, собираясь включить свет.

— Не надо… — прошептала я.

Нервная дрожь прерывала дыхание, я судорожно вцепилась в плечи мужа. Трясущимися руками он попытался расстегнуть пуговицы свадебного платья — они не поддавались… Разрывая до пояса, он спустил его на пол, одним движением сорвал бюстгальтер и припал к груди, жадно ее лаская. Страшась этого безумия, я стояла ни жива ни мертва… Он уронил меня на кровать, и уже не было ничего, кроме тяжести и боли… Через несколько минут он затих, лежа на мне, раздавленной этой тяжестью.

Потом, утирая мои слезы, уверял, что первый раз всегда так… Прикосновения его были мне неприятны, и, свернувшись под одеялом, я тихо плакала. Утром он не позволил убрать испачканные кровью простыни — сказал, что это должна увидеть мама.

Свадьба продолжалась, и пришлось идти к гостям, которые встретили нас двусмысленными шутками и поздравлениями. Слава был очень внимателен и нежен, но, временно забываясь в общем веселье, я со страхом

ждала предстоящей ночи. И она наступила…

Прикрыв дверь комнаты, он в нетерпении стал раздевать меня.

— Слава, пожалуйста, не надо сегодня, — просила я.

Он ничего не слышал… и ночью опять и опять принимался за это.

Утром я взмолилась.

— Мне плохо, Слава, не надо так часто.

— Чем чаще мы будем заниматься любовью, тем быстрее тебе будет хорошо, — убежденно заявил он.

Каждую ночь и даже днем, если ему удавалось заманить меня в комнату, он делал свое дело.

На улице, знакомые поздравляли нас с медовым месяцем и, ненавидя его самодовольную физиономию, я вымученно улыбалась. Только свекровь, Екатерина Семеновна, жалела меня. Я слышала, как, упоминая мое имя, она ругала его в своей комнате, а он раздраженно оправдывался. Но ничего не менялось… Когда в очередной раз, утром, он полез ко мне, я стала сопротивляться. Заламывая руки, он молча снасильничал, накрыл меня, рыдающую, подушкой и вышел.

***

В полном отчаянии, сознавая, что так не должно быть, и не зная, как же должно, я сидела на крыльце родительского дома, жалуясь притулившейся рядом собаке на свою судьбу. Подошла мама и, как в детстве, ласково погладила по голове, успокаивая:

— Всё наладится, доченька…

Стукнув калиткой, влетела сестра — после свадьбы она жила у родителей мужа, и мы почти не виделись. Расхаживая перед крыльцом, она весело тараторила о чем-то и вдруг, умолкнув, спросила:

— Что с тобой, Ира? На тебе лица нет!

Сглатывая слезы, тихо, чтобы не слышала мама, я рассказала ей обо всем. Она удивилась:

— А нам с Ваней было так хорошо… Он у меня такой ласковый и нежный, — и, оглянувшись на маму, прошептала, — мы ведь стали спать с ним еще до свадьбы. Он пишет, что я снюсь ему каждую ночь. Слушай, — оживилась она, — у его сестры тоже были какие-то проблемы. Они с мужем ходили к сексопатологу, в этом же ЗАГСе, и у них всё наладилось… Может, вам сходить?

— Он не пойдет.

— А ты попробуй уговорить или сходи одна. Попытка — не пытка.

Поговорив с матерью, сестра ушла, а я подумала: «Действительно, если сидеть и плакать, то ничего не изменится…», — переоделась и пошла на автобусную остановку.

В ЗАГСе мне объяснили, как пройти к нужному кабинету. Врач, пожилой мужчина, предложил поделиться проблемами как можно откровеннее. Я заговорила, стыдясь и запинаясь. Видя мое смущение, он наводящими вопросами быстро все прояснил и спросил:

— Как думаете, имеете вы влияние на мужа?

— Наверное, имею, — ответила я не совсем уверенно.

— Ну, вот и прекрасно, считаю, что всё поправимо. Только я обязательно должен с ним поговорить. Сможете придти завтра?

— Постараемся…

— Хорошо, жду вас в десять часов.

Слава встретил меня в смятении.

— Ты где была? Я весь изнервничался…

— Я была у врача, сексопатолога, завтра мы пойдем к нему вместе, — я говорила спокойно и решительно.

Он опешил.

— К врачу? Сексопатологу? Что я там забыл?

Вспомнив, как он мучил меня, я выговорила со злостью:

— Сейчас я ухожу к родителям. Если завтра в девять утра тебя не будет на остановке, я никогда не вернусь.

Вечером, чтобы не слышать нравоучений мамы, я сразу ушла в свою комнату и первую ночь спала спокойно.

С небольшим опозданием, уверенная, что Слава уже там, я подходила к остановке. Он стоял, сумрачно разглядывая свои ботинки, и за всю дорогу мы не обмолвились ни словом.

После разговора с ним, доктор пригласил в кабинет и меня.

— Ирина, мы с Вячеславом договорились: ровно два месяца он будет заниматься с вами любовью строго один раз в неделю. Любовью, а не сексом, — повторил доктор, — ласково и нежно. Он обещает держать себя в руках и не обижать вас. Думаю, у него получится, потому что любит… Когда вы снова придете ко мне, мы поговорим о более интересных вещах.

Всю обратную дорогу Слава виновато поглядывал на меня, а перед своим домом взял за руку и тихонько потянул к калитке. Стоявшая на крыльце Екатерина Семеновна приветливо смотрела на нас…

На ночь он разложил кресло; торчавшие из-под короткого одеяла ноги меня смешили… Я чуть было не позвала его к себе, но одумалась. На следующий день, собрав необходимые документы, уехала оформлять увольнение, и с помощью Изольды Андреевны все прошло быстро и гладко.

По просьбе мужа устраиваться на работу не спешила: днем помогала Екатерине Семеновне по хозяйству, а по вечерам и в выходные мы со Славой ходили в гости, в кино или все вместе сидели у телевизора.

Установки врача Слава добросовестно выполнял, хотя ограничения давались ему непросто. Он стал уговаривать меня на дополнительные эротические игры, заниматься которыми доктор якобы настоятельно ему советовал. В благодарность за его послушание я согласилась, и оказалось, что это даже приятно…

Через два месяца, руководствуясь смутными соображениями и сомнениями, к сексопатологу я пошла одна. Довольный, что его рекомендации выполняются, он просвещал меня интимными подробностями половой жизни. Сначала я смущалась, но, благодаря его доброжелательности, осмелела и уже сама задавала нескромные вопросы…

В конце беседы он сказал, что полноценному сексу очень мешает страх забеременеть, дал адрес специалиста по контрацепции и записал на прием мужа.

В назначенное время, проводив Славу до кабинета, я отправилась по адресу, который дал мне Борис Абрамович — так звали доктора. Дверь открыла приветливая женщина и, выяснив, от кого я и по какому поводу, пригласила в комнату, оборудованную под гинекологический кабинет. Было страшновато, но когда она, ласково разговаривая, посмотрела меня, я успокоилась. После осмотра Наталья Борисовна сказала, что никаких противопоказаний нет и можно поставить спираль, лучше золотую, разъяснив все тонкости и последствия этой несложной процедуры. Услышав, сколько это стоит, я замялась в нерешительности… Но, когда она уточнила, что в эту сумму входят регулярные осмотры и консультации — согласилась.

Слава, с подачи врача, ушел в поиски литературы эротического содержания, вовлекая меня в практические занятия. Я не очень-то противилась — все-таки муж. Однако, давалось это нелегко: накачанная «железяками», атлетическая его фигура должна была, наверное, вызывать восхищение и желание, но почему-то не вызывала…

Я мучилась, не понимая, что же мне нужно.

***

В воскресенье, гуляя по городу, мы встретили компанию во главе с Виталиком. Они направлялись во Дворец искусств на выставку местного художника и уговорили нас присоединиться. Выставка мне понравилась, особенно выразительными казались эскизы и наброски, я подолгу вглядывалась в них, чувствуя живую натуру.

Позже, в кафе, обсуждая увиденное, мы, наверное, по-дилетантски, горячо спорили… Слава чувствовал себя явно не в своей тарелке: пытаясь что-то сказать, говорил глупости, вызывавшие общее недоумение. Мне было жаль его, и я старалась перевести разговор на другие, более житейские темы.

В гардеробной Виталик выбрал момент когда нас не было видно и приобнял меня чуть ниже талии — я не отстранилась…

— Позвони, — шепнул он, опуская в карман моего плаща записку.

Мы шли к остановке, и, вдруг, внезапно вернувшееся ощущение руки Виталика на бедрах затруднило дыхание… Сжимая в кулаке записку, я уже точно знала, что позвоню.

Два дня, глядя на телефон, мучилась, не решаясь…

Он словно ждал моего звонка, и голос, умолявший: «В любой день, в любое время, пожалуйста…» — привел меня в смятение.

— Хорошо, завтра в тринадцать десять на остановке возле института, — не справившись с волнением, я выронила трубку.

Вечером, сказавшись больной, попросила мужа лечь отдельно: мне не хотелось ощущать его рядом. Спала очень беспокойно, то забываясь в сладком томлении, то просыпаясь в тревоге… На работе, как ни старалась, из-за накатывающей временами нервозности так и не смогла ни на чем сосредоточиться, а после обеда, с разрешения начальства, ушла.

Возле остановки, открыв дверцу притормозившего такси, меня окликнул Виталик. Плавное покачивание машины, горячая рука, тихо перебиравшая мои пальцы, лишали остатков воли… В квартире, помогая снять плащ, он мягко привлек меня к себе и под его ладонями я ощутила полную свою обнаженность…

— Вино, коньяк? — он подошел к мини-бару.

От волнения я не могла говорить, только отрицательно качала головой. Он бережно обнял меня и, медленно раздевая, шептал что-то ласковое… я обмирала в ожидании… Ласки становились откровеннее, руки, то нежные, то грубые, принуждали к подчинению, а переплетенность горячих тел сводила с ума, и сквозь сладостную дрожь слышалось благодарно-восхищенное: «Какая ты…»

Приятно щекочущие грудь влажные теплые губы вернули меня в успокоенность полутемной комнаты.

— Когда мы встретимся? — нарушил тишину его голос.

— Не знаю… Вечерами и в выходные я не могу, а с работы не отпустят.

— Ладно, у меня есть знакомый доктор — мы что-нибудь придумаем.

Прощаясь, он гладил мои волосы и так нежно целовал, что я, слабея, через силу оторвалась от него…

Через день он вручил мне врачебное направление на длительный комплекс сложных процедур по растяжке позвоночника. Начальник, внимательно прочитав его, с явным неудовольствием разрешил каждую среду после обеда уходить на лечение. Проблемами со здоровьем я

поделилась с мужем, показала направление и позволила близость только

по воскресеньям, очень аккуратно.

По воскресеньям, стараясь не чувствовать его прикосновений, я грезила о Виталике… а по средам грезы превращались в реальность.

***

К концу второго месяца наступило легкое пресыщение. Мы уже не сплетались жадно в беспамятстве страсти, а больше дурачились, изобретая новые способы эротического наслаждения. Если вначале я иногда с тоской думала, что скоро всё закончится, то сейчас это воспринималось спокойно, и даже в постели, обнаженные, мы разговаривали уже не как любовники, а как хорошие друзья. Зная Виталика, я предполагала, что он поглядывает на новые объекты, но почему-то меня это не задевало, и в душе я отпускала его, благодарная за то, что было. Наверное, и он, чувствуя что-то похожее, завел разговор о Диме, который, узнав, что мы встречаемся, завидует другу.

В институте на меня многие обращали внимание, и Дима в том числе, но в отличие от других, старавшихся реализовать намерения, он даже не пытался… Девчонок, желающих охмурить этого парня, завидного и по внешности, и по статусу, было предостаточно, но ни у кого с ним не ладилось. И я удивилась, услышав, что он уже год близко встречается с Верой — нашей однокурсницей. Очень посредственная во всём, она никогда ни на что не претендовала, зная свое место «на галерке».

— Как это случилось? — полюбопытствовала я, но Виталик и сам был в недоумении. По его словам, из всех, с кем он не против бы переспать, Вера не была даже последней. Мы продолжали обсуждать эту тему, пока не прозвучало:

— Ира, а ты понимаешь, что у нас нет никаких перспектив?

Он испытующе смотрел на меня, явно не ожидая истерики и упреков, но в его взгляде промелькнула настороженность. Утопив ладони в каштановых кудрях, я притянула его к себе.

— Не беспокойся, всё хорошо…

Теплые руки опустили меня навзничь, медленно скользя по груди, животу и я закрыла глаза…

В очередную встречу опять зашел разговор о Диме. Чувствуя, что это неспроста, я не могла понять, к чему он клонит. И вдруг осенило — да он просто хочет подложить меня под него.

Стало обидно до слез, и я, запинаясь, спросила.

— Тебе надо, чтобы я переспала с Роговым?

— Ира, мне тебя очень жаль, — осушая губами слезы, он усадил меня в кресло, — я видел твоего дубоватого Славика и не понимаю, что между вами общего?

— Оставь Славика в покое, он мой муж, — возмутилась я.

— Хорошо, хорошо… — Виталик примирительно поднял руки. — Вы с ним прекрасно ладите, он очень умный: всё понимает, только сказать не может, и тебе в приличном обществе за него совсем не стыдно, а я просто ошибаюсь.

Он ехидно ухмыльнулся.

— А скажи мне, Ирочка, на первом году супружества ты завела любовника, наверное, потому, что просто ненасытная, а муж у тебя золотой и любимый? Или по другой причине?

Я сидела, сжавшись в кресле, и слезы обиды на всех и на всё застилали глаза… Он обнял меня за плечи.

— Прости, пожалуйста, я совсем не хотел тебя обидеть, я люблю тебя.

— Как же, любишь, а собираешься подложить под друга, — сбросила я с плеч его руки…

— Вы с Димой — идеальная пара, ты всегда ему нравилась, а Вера ограниченная и злобная, она его погубит. Она терпеть не может его друзей, а меня особенно.

— И ты решил, что мы прекрасно будем жить втроем, — я говорила уже спокойно.

Он рассердился.

— Ты ведь признаешь, что у нас всё заканчивается, а Дима — мой друг, и, если вы будете вместе, я никогда ничего себе не позволю.

Его возмущение вызвало у меня улыбку.

— Ой ли? А как Дима будет ко мне относиться, вытащив из-под тебя? Давай закончим этот бред.

Я оделась, и мы первый раз попрощались без поцелуев.

***

Весь вечер я была не в себе, но, заметив, что муж с тревогой посматривает на меня, почему-то не чувствовала перед ним никакой вины. Почему? Ответы напрашивались настолько неутешительные, что не хотелось в них вдумываться…

На следующий день мои метания только усилились. Сознавая, что отношения с Виталиком закончились, я даже не расстроилась, а, подумав о Диме, разозлилась на себя: «Что, так и будешь прыгать из койки в койку?!».

И приказала себе забыть об этом. И что же дальше… если не хочется после работы идти домой, потому что там ждет любящий муж, от общения с которым иногда просто тошнит?.. А может, Виталик прав, и с Димой у нас действительно получится…

Устав от вопросов с неясными ответами, я дозвонилась до Виталика и попросила встретить меня с работы.

Он ждал, улыбчивый, ни в чем не сомневающийся, рядом стояло такси.

— Едем ко мне?

Я отрицательно покачала головой.

— Посидим где-нибудь.

Мы сидели в полупустом баре, и он, заказав что-то, выжидающе смотрел на меня. С трудом подбирая слова, я спросила:

— Как ты всё это представляешь, если я соглашусь?

Виталик с готовностью изложил свой план.

— Я скажу Диме, что ты, ничего не объясняя, стала избегать меня, но вчера неожиданно назначила встречу, и всё прояснилось… Оказывается, тебе всегда нравился Дима. Завязывая наш романчик, ты рассчитывала на встречи с ним. Убедившись, что ничего не получается, откровенно попросила меня устроить ваше свидание.

Я слушала, поражаясь, как он легко всё разводит. Профессионал…

Наступившие выходные дни показались мне сущим адом: общаться ни с кем не хотелось, но приехали родственники из района — пришлось оба дня быть на виду, со всеми вместе. Я крепилась как могла — и все-таки сорвалась, накричав на мужа. Оказавшаяся рядом Екатерина Семеновна смерила меня долгим недобрым взглядом. От этого стало еще горше и безысходней…

***

В понедельник, так ничего и не решив, я позвонила Виталику. Он сказал, что Дима согласен встретиться, и знакомая мне квартира в нашем распоряжении. Представив всё, в той же комнате, на той же постели, я поняла — это невозможно, и отказалась, не объясняя причины.

— Не надо так категорично, созвонимся завтра, — попросил он.

Напряжение последних дней перешло в полную апатию… Я решила: звонить никому не буду, встречаться ни с кем не буду, а вместо оставшихся процедур по «растяжке позвоночника» схожу в кино.

Не дождавшись звонка, Виталик поджидал меня после работы и, провожая до остановки, с воодушевлением рассказывал, как обрадовался Дима и как жаждет он свидания.

— Завтра, в тринадцать часов, он встретит тебя — в гостинице «Центральная» заказан номер «люкс».

Сил ни на эмоции, ни на слова у меня не было, и я уехала, не попрощавшись…

Дома царила напряженная тишина. Екатерина Семеновна просто не замечала меня, свекор, стараясь разрядить обстановку, зашел к нам в комнату, но, не сказав ни слова, безнадежно махнул рукой и вышел. Слава смотрел на меня как на больную, а начиная разговор, не мог скрыть раздражения. Это раздражение закончилось скандалом, и я ушла к родителям. Мама отнеслась к моему приходу настороженно, а когда поняла, что я собираюсь остаться, стала кричать, обвиняя в нежелании наладить семейную жизнь. Не слушая ее, я закрылась в своей комнате. Через некоторое время постучал отец и позвал ужинать. Я отказалась…

Он очень любил маму и нас с сестрой, но дома был незаметен — всем заправляла мама.

Почему-то вспомнилось, как в детстве я всё лето жила у бабушки в деревне, как ласково она разговаривала со мной, называя Ирунькой. Душили слезы, потому что бабушки нет, и никто меня так не назовет. Долго копившиеся обиды прорвались рыданиями. Наревевшись, я уткнулась в мокрую подушку и забылась в тревожном сне.

***

Ранним утром, в постели, я обдумывала свою непутевую жизнь, пытаясь понять что-то важное… И пришла к выводу, что настоящее ждало меня не здесь и связано оно лишь с одним человеком. Вот только помнит ли он меня?..

Домашние ещё спали когда я вышла из дома и на Главпочтамте заказала переговоры с Ленинградом. Предстоящая встреча с Димой уже не тревожила. Не хотелось обижать его явным пренебрежением, но и близости, конечно, быть не могло.

В вестибюле гостиницы дежурная, широко улыбаясь, подала ему ключ, и мы поднялись на второй этаж.

— Тебя здесь хорошо знают, — заметила я.

— Это Виталик постарался, его везде хорошо знают.

Не сразу справившись с замком, Дима распахнул дверь, и мы вошли в двухкомнатный номер, обставленный бежево-золотистой мебелью. В гостиной, между диваном и креслами, на столике красовались фрукты, сладости и шампанское. В другой комнате широкая кровать манила накрахмаленным белоснежным бельем. Всё это нисколько не повлияло на принятое мной решение, но, усаживаясь в кресло, я не знала, чем закончится наше свидание.

В том, как неестественно прямо он сидел, стараясь не смотреть на меня, ощущалось напряжение…

— Дима, то, что я скажу, тебе, вероятно, не понравится, но очень прошу выслушать и понять, — я говорила, чувствуя себя свободной в словах и поступках, и он смотрел с беспокойным ожиданием. — Так получилось, что я вышла замуж просто так, встречалась с Виталиком просто так, и не хочу чтобы это «просто так» продолжалось… Наверное, ты рассчитывал на другое, но я хочу просто поговорить, мне совершенно некому поплакаться.

К концу моего монолога Дима уже свободно сидел, закинув ногу на ногу, и скептически меня разглядывал. Я замолчала, осознав, что говорить и плакаться — не о чем… Жаловаться — не на кого… Винить не понятно кого и не понятно в чем — глупо… И сменила тему.

— Дима, а как получилось, что ты встречаешься с Верой, и вроде бы серьезно?

Он растерялся, не ожидая такого вопроса, но ненадолго…

— По мнению Виталика, женщину в постели лучше тебя трудно найти, и я шел сюда для этого.

Я готова была встать и уйти, проклиная болтливых мужиков. Но мягкий тон его голоса и потерянность во взгляде остановили меня.

— В интимной жизни, — продолжал он, — у меня словно какая-то околдованность — постоянные неудачи… С твоей помощью я надеялся преодолеть их, — Дима виновато улыбнулся, — но, как обычно, мне не везет, и вместо сеанса секс-терапии у нас — час откровений. А знаешь, так даже лучше, уроки секса мне вряд ли помогут, а вот если ты расскажешь, как из девочки-недотроги превратилась в женщину, от которой в восторге даже многоопытный Виталик… — он замолчал, не зная как продолжить свою мысль, щадя мое самолюбие.

Возникшее во мне возмущение и желание резко ответить сменилось вдумчивой отрешенностью. Я чувствовала, что за его бесцеремонностью прячется боль и обида за себя, за меня и стремление понять какие-то стороны жизни, обычно замалчиваемые. Мне захотелось помочь ему.

— Тебе, правда, это интересно?

Он даже вперед подался.

— Очень…

И, как самой себе, подробно и откровенно, я стала рассказывать, заново проживая всё…

Он слушал, задавая уточняющие вопросы на самые деликатные моменты интима. Ощущая его возбуждение, я отвечала, оставаясь при этом абсолютно спокойной.

В наступившей тишине, медленно пройдя по комнате, я остановилась возле него.

— И вот я здесь и не знаю, что делать дальше. Подскажи мне, Дима… Ты ведь умный.

— Не смогу — слишком для меня сложно, звони, как решила, своему «адмиралу», может, он что и подскажет.

В его словах не было ни капли насмешки, и я спросила:

— Ну, а для себя ты что-нибудь прояснил?

— Наверное… Кстати, ты спрашивала про Веру… Именно с ней у меня почему-то всё хорошо.

В оставшееся время он делился своими затаенными проблемами, рассчитывая на мои советы как женщины «в какой-то мере опытной», и я, что могла, без всякого стеснения объясняла ему. Потом, оставив Диму в глубокой задумчивости, направилась на Главпочтамт.

***

Когда в ответ на мое «Алло» издалека донеслось: «Добрый вечер, Ирочка», еле уловимые знакомые интонации обрадовали меня. После обмена дежурными фразами я собралась с духом.

— Твое предложение остается в силе? Я замужем, но считаю себя свободной и хотела бы с твоей помощью определиться в дальнейшей жизни. Поможешь?

— Постараюсь, — прозвучало после небольшой паузы. — Приезжай. Когда тебя ждать?

— В ближайшие дни, — ответила я, даже не представляя себе, как это будет.

— Хорошо, телеграфируй — встречу…

— До свидания, — растерянно вымолвила я и повесила трубку.

Гнетущая домашняя атмосфера меня уже не волновала. Наскоро поужинав, я ушла к себе. Немного погодя заглянула мама и, не скрывая раздражения, сообщила.

— Пришел Слава, заходить не хочет, просит тебя выйти.

— Мне нездоровится, пусть придет завтра вечером, — напряжение, не отпускавшее с самого утра, схлынуло, и я, не раздеваясь, рухнула на кровать.

На следующий день, притворившись больной и несчастной, я пошла к начальнику и дрожащим голоском поведала ему, что, по знакомству, в ближайшие дни меня обещают положить в специализированную ленинградскую клинику. А если идти официальным путем, то надо пролечиться в местной больнице и только потом, при отсутствии положительного результата, направят на лечение в Ленинград. Упущенное время, жаловалась я, может обернуться инвалидностью, и попросила его подписать мое заявление без положенной отработки. Было стыдно разыгрывать эту слезливую драму, но, представив обстановку, в которой пришлось бы жить целых две недели, отбросила все колебания. Сочувственно вздыхая: «Надо же, такая молодая и такая больная», — начальник подписал заявление.

Не теряя времени, я оформила обходной лист, после обеда получила окончательный расчет и к вокзалу летела словно на крыльях. Купив билет, отправила К.В. телеграмму, но внутренний тревожный холодок то и дело напоминал: всё не так хорошо и просто…

От беспокойных мыслей меня отвлекла женщина, катившая, прихрамывая, широкую детскую коляску. Высокая стройная фигура показалась знакомой, и, когда она свернула на аллею, ведущую к детскому парку, я окликнула:

— Нина!

Она оглянулась… Такая искренняя радость осветила ее лицо, что стало стыдно: я совсем о ней не вспоминала. Нина засыпала меня вопросами и, узнав о замужестве, похвалила:

— Какая ты молодчина, как хорошо, что тогда не уехала с «адмиралом». Я так боялась за тебя. Когда обзаведешься таким вот чудом? — кивнула она на щекастых двойняшек, таращивших на меня голубые глазенки.

Сожалея, что не могу быть откровенной, я перевела разговор.

— Что это ты хромаешь, ушиблась?

— Да, «ушиблась» на всю жизнь…

И рассказала, как ее друг, из ревности, на вечеринке затеял ссору и несколько раз ударил ножом своего товарища. Пытаясь разнять их, она получила ранение, повредившее сухожилие.

Нина вздохнула:

— Жалко дурака, в тюрьме ему за что-то добавили срок, и теперь если выйдет, то лет через пятнадцать, а я вот так хожу… Что, сильно заметно?

— Да нет, совсем чуть-чуть, — солгала я.

— Не ври, пожалуйста. Я ведь не горюю по этому поводу. Своего будущего мужа я встретила в больнице. Он лечил меня и влюбился, и я тоже… Ирка, я такая счастливая! — от избытка чувств она порывисто обняла меня. — У нас сейчас комната в общежитии, но скоро получим квартиру. Обязательно приходи в гости, я дам тебе рабочий телефон мужа, позвони месяца через три.

Во время разговора она покачивала коляску, и две румяные рожицы, отвернувшись друг от друга, тихонько сопели во сне. Мы договорились надолго не теряться…

Дома я принялась отбирать необходимые вещи, размышляя, как преподнести все это родным. Если объявить, что завтра уезжаю — могут элементарно не выпустить. И решила схитрить: мужу дату отъезда назову другую, в надежде, что когда он начнет действовать, будет уже поздно. А родителям напишу письмо.

Когда Слава пришел, я предложила ему присесть в кресло. Отрицательно покачав головой, он прислонился к дверному косяку и молча ждал, угрюмо глядя на меня. Стало понятно: просто сказать об отъезде не получится — произойдет нехорошее… Додумывая на ходу, я проникновенно и убедительно изложила всё, что смогла нафантазировать:

— Слава, нам надо жить отдельно от родителей, надеюсь, ты понимаешь это. Недавно я получила письмо от подруги и созвонилась с ней. После института она уехала в Ленинград, работает на военном заводе и уже получила жилье. Она говорит, что им очень нужны специалисты моего профиля, и даже заручилась одобрением главного инженера относительно меня. — Я врала с вдохновением, сама почти уверившись во всем. — Приличная зарплата, квартира в Ленинграде — такой шанс нельзя упускать!

Я подошла к нему и, заглянув в глаза, только сейчас осознала, как он любит меня… Острая жалость стеснила грудь, мелькнула мысль: «А может, не надо?..». Чтобы не поддаться слабости, продолжила как заведенная:

— Первое время поживу у нее, обоснуюсь и сразу напишу тебе или позвоню, и мы решим, что делать дальше.

Он глухо спросил:

— И когда ты едешь?

— Послезавтра, наверное…

Слава, как слепой, медленно провел рукой по двери и, не замечая посторонившейся мамы, вышел. Она встала в дверях, пытаясь что-то сказать… Отец, успокаивая, увел ее.

Казалось, ночь никогда не закончится. Часто просыпаясь, я с облегчением услышала, как родители собираются на работу, а когда стукнула калитка, подбежала к окну — убедиться, что они действительно ушли.

Закончив сборы, села за письмо и от жалости то ли к себе, то ли к родителям залила его слезами… Потом, чтобы не попасться на глаза Екатерине Семеновне, окольным путем отправилась на поиски такси, а сдавая багаж в камеру хранения, отметила, что постоянно озираюсь по сторонам, словно воровка. До отправления поезда оставалось еще много времени. Коротая его, среди гуляющих по набережной я увидела знакомую фигуру с широкой коляской и поспешно свернула в переулок, избегая встречи…

Глава 4. К.В.

Получив извещение о предстоящих переговорах, в недоумении я был недолго: издалека возник образ славной девочки в светлом платьице с полураспущенной косой. Прошло почти три года, образ этот поблек, но глуховатый волнующий голос напомнил о том единственном вечере, и я, не раздумывая, согласился принять ее.

На перроне я не сразу признал в стройной, красивой, очень молодой женщине с короткой прической ту, что была в памяти. Она стояла возле вагона, вглядываясь в лица встречающих, и тот же распахнуто-изумленный взгляд снова, как когда-то, заворожил меня. Возникло ощущение: она — лучшее, что может быть в моей жизни… Доверчивая тревожность этих глаз вопрошала и обязывала, и я принял обязательства. Полностью…

— Где же твоя знаменитая коса? — заговорил я, словно мы только вчера расстались.

Она облегченно вздохнула.

— Коса была лишь для мамы, и в замужестве я от нее избавилась. А что, так очень плохо?

— В тебе ничего плохого быть не может. Идем.

Узнав, что она в Ленинграде впервые, я попросил водителя выбрать маршрут поинтереснее и не торопиться… Мне понравилось, как непринужденно она ведет себя, расспрашивая об увиденном. И уже в квартире, наблюдая за ней, понял — пора уходить, иначе вместо намечающегося вечера любви получится скоротечное удовлетворение страсти. С работы я позвонил в ресторан и попросил прислать к восемнадцати часам ужин.

С этим рестораном вышла интересная история: он был в некоторой зависимости от нашего ведомства, и директор, стараясь угодить, поначалу присылал на обслуживание официанток, готовых на разносторонние услуги. Надо было видеть лица наших женщин, когда эти девицы принимались за дело, завоевывая симпатии. Пришлось объяснять добросовестному директору ситуацию, он всё понял, и обслуга поменялась. Однако это не понравилось некоторым дамам. Оказывается, они были не против участия красоток в последующих мероприятиях, поэтому в дальнейшем заказы делались, учитывая персональные пристрастия…

Договорившись с рестораном, сообщил об этом Ире. Грудной, тревожащий тон ее голоса заставил меня не задерживаться ни минуты лишней. В прихожей витал незнакомый, еле уловимый аромат. Звучала тихая музыка из французского фильма. Через широкую двустворчатую дверь в ярко освещенной гостиной был виден стол, накрытый на две персоны, возле которого, вполоборота ко мне, оглядывая сервировку, стояла она…

У меня перехватило дыхание — такой пленящей женской привлекательности я, наверное, не видел никогда. Платье цвета морской волны словно струилось по ней, и под ним явно угадывались все округлости и впадинки… Когда она склонялась, поправляя приборы, оно, меняя цвет, казалось, то обнажало какую-то часть тела, то целомудренно прикрывало, невольно пробуждая эротическую фантазию.

Я включил свет. Ира обернулась, сделала несколько шагов навстречу и замерла в нерешительности…

За ужином слушая, но не слыша ее рассказа о неудачном замужестве, я просто смотрел на нее. Наши взгляды встретились… Всё, что так соблазнительно угадывалось под платьем, я ощутил, обнимая… и, легонько подтолкнув ее к открытой двери спальни, не спеша, наслаждаясь этой неспешностью, допил свое вино.

Четкий силуэт вырисовывался на фоне освещенного вечерними фонарями окна. Еле касаясь губами шелковых завитков ее волос, я нащупал маленький замочек скрытой молнии и обнажил узкую белую спину. Ира повела плечами, платье опало… Покачнувшись, она окончательно освободилась от него. Задыхаясь от наслаждения, я ласкал нежную грудь; подрагивающее, словно в ознобе, тело ее наполнялось желанием, глаза туманились… Опустив на кровать, и, любуясь ею, расцвеченной бликами уличного света, я медленно раздевался, изнемогая в эротических устремлениях. Улавливая мои желания, она с готовностью им подчинялась, и при ее молодости, красоте и стеснительной неопытности это было так сладостно… Её особенность: в какой-то момент близости терять осознание реальности, растворяясь в действии и наслаждении, — превращала эту волшебную ночь в вечность. Подобных «марафонов» у меня давно уже не случалось, и мы проспали до обеда, благо я предупредил на службе о более позднем своем прибытии.

Перед уходом я предупредил, что скоро придёт Римма Степановна — домработница, с которой можно обсудить любые бытовые вопросы.

— А кем мне представиться? — смутилась Ирина.

— Дальней родственницей, — засмеялся я, — не беспокойся, она очень понятливая.

С Риммой Степановной мне повезло: года два назад она остановила меня во дворе и предложила свои услуги, объяснив, что ей невыносимо слышать, как очередная домоправительница злословит обо мне. А муж Риммы Степановны, ходивший когда-то со мной боцманом, уверяет, что на своем веку лучшего командира и человека он не встречал. Выяснилось, что живут они в соседнем доме и работает она ночной няней в больнице. Мы договорились, и я ни разу не пожалел об этом.

После такой ночи работать не хотелось. Сократив через секретаря контакты, я расхаживал по кабинету, размышляя о будущем, связанном с Ириной. Строить долговременные, а тем более пожизненные планы, учитывая разницу в возрасте, было глупо. Я насмотрелся, да и «пообщался» с молодыми женщинами, имеющими солидных, респектабельных мужей. Надо сказать, иногда выяснялось, что некоторые рогоносцы знали о похождениях любимых жен и втайне даже способствовали этому. Должно быть, фантазии на тему, как пользуются ею, — возбуждали и заводили их. Это явно не мое…

Второй вариант: жить свободно, позволяя ей всё, как и себе, — тоже не подходил. Она мне очень нравилась, и делить ее с кем-то, ловя насмешливые взгляды, не хотелось. К тому же путь этот по неопытности может завести в такие дебри, из которых бывает трудно выбраться. Предложи я подобные отношения, думаю, она бы искренне возмутилась и обиделась. «И вообще, что за мысли в отношении доверчивой прелестницы?» — одернул я себя и решил: надо договориться, допустим, года на три. На дольше загадывать не стоит, на меньше — не стоит труда. Эти годы жить в любви, согласии и доверии, потому что таков договор, а он, как известно, дороже денег. «И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Это про меня… Она же освоится, присмотрится и, возможно, наметит для себя другую жизнь.

К дому я подъезжал в ощущении счастья, и оно усилилось, когда Ира встретила меня, заглядывая своими изумленными глазами прямо в душу…

Вечер незаметно пролетел в разговорах, я изложил свои мысли о дальнейших отношениях, она приняла их с поправкой: «на всю жизнь», но я шутливо-категорично возразил:

— Нет, на три года.

— Как скажешь… — были ее последние слова перед безумствами ночи.

***

Началась сказка… Сократив свою рабочую неделю, я вместе с Ирой заново знакомился с городом, его дворцами и музеями, и несколько дней мы даже провели на военном корабле, участвующем в маневрах. Надо было видеть, какие завистливые взгляды провожали нас, уединявшихся в своей каюте.

На приеме в честь зарубежных гостей мы встретились с Бармиными. Елена Владимировна отнеслась к моей спутнице доброжелательно, но меня задел ее снисходительный взгляд, когда невдалеке от них пришлось представлять Ирину, как свою племянницу, плотоядно смотревшему на нее высокому чину. Она в своем зеленом платье была неотразима, восторгаясь обществом и упиваясь впечатлением, которое производила… А я, в восторге от нее, через два часа дома в полной мере наслаждался тем, чем другие только любовались.

Поначалу я сомневался, знакомить ли Ирину с Эллой… Когда я перевелся в ведомство Сергея, мы с ней стали чаще видеться, но ни с чьей стороны не было даже намека на интим — были просто взаимная симпатия и доверие. Вскоре она ушла от Сергея и жила в мансарде-мастерской с каким-то блаженным художником, безумно в нее влюбленным. Брошенный любовник, сочтя себя оскорбленным, в жажде мести подключил гражданское начальство, и мансарду у художника отобрали. Вот тогда Элла проявила себя… О том, что по материнской линии ее предками были крымские ханы, Сергей вспомнил, когда «ханша» начала действовать. А действовала она настолько решительно и жестко, что под ним «зашаталось кресло». Не хватало малого, и за этим малым Элла обратилась ко мне. Глядя в бездонные черные глаза, ощущая ее внутреннюю силу и боль за беззащитного гения, я дал нужный компромат… В итоге — художник получил мастерскую, много лучше прежней, а Сергей остался при должности, вынужденный навсегда забыть о них.

Предварительно договорившись, в субботу мы направились в гости к богемным «небожителям». Элла радушно приветила нас и пригласила в небольшой зал, заполненный картинами и скульптурами, в которых явно узнавалась хозяйка. После «экскурсии», когда мы расположились в гостиной у камина, из мастерской, куда вход посторонним был заказан, к нам вышел Гоша. Лохматый, с небольшой бородкой, испачканной красками, он показался мне классическим образцом творца не от мира сего. Шел общий разговор, художник даже не пытался вникать в суть, и, только когда смотрел на Эллу, взгляд его становился осмысленным и тревожно-счастливым. Вскоре он удалился, и я спросил ее:

— Почему он так смотрит на тебя?

— Гоша считает, — пояснила она, — что я послана ему небом, и страшно боится потерять меня…

Заметив влажный блеск ее глаз, я сменил тему и немного погодя отпросился на пару часов по делам. Дамы не возражали, оставшись беседовать с явной взаимной симпатией. Когда я вернулся, это были уже две подружки, и, провожая нас, Элла одобрительно улыбалась мне, что-то заботливо поправляя на Ирине.

В понедельник, телефонным звонком, ее забота облеклась в конкретное пожелание: «Неплохо бы тебе раскошелиться — Иру следует одеть поприличнее…», — и пообещала принять в этом участие. Я попросил уточнить сумму — сумма оказалась довольно внушительной. Предполагая, что Ира может не взять деньги, я уговорил Эллу распоряжаться ими и на следующий день передал пакет, а Ире наказал слушаться старшую подругу: «Та знает, что делает…».

Процесс пополнения гардероба длился недели две. Поначалу Ирине было немного не по себе — пугали цены. Однако, видя мое восхищение, она быстро освоилась и радовалась каждой покупке, как дитя. Обладая хорошим вкусом, Ира, с помощью Эллы, из симпатичной, соблазнительной провинциалочки на глазах превращалась в молодую, завораживающе-привлекательную светскую даму.

Мы стали посещать официальные мероприятия, которые я раньше избегал, театры и выставки. Представляя ее как родственницу, иногда замечал «понимающие» улыбки, хотя большинством так и принималось. Разновозрастных кавалеров, охочих до моей «племянницы», было предостаточно. Держалась она мило, но с достоинством. Слегка флиртуя, ни разу даже не приблизилась к грани, за которой пострадало бы мое самолюбие. Я чувствовал себя на высоте… Не обделенный вниманием женщин, к сожалению, в последнее время средневозрастных, сейчас я стал замечать, что даже девушки, стреляя глазками, с удовольствием общаются со мной.

Как-то на набережной нас остановил фотограф, уверяя, что мы потрясающе красивы и не имеем права не запечатлеться на память. Через несколько дней на рояле красовалась большая цветная фотография — на фоне залива с золотой солнечной дорожкой и дальними силуэтами кораблей стояли двое: моложавый капитан первого ранга и доверчиво склонившая голову к его плечу восхитительная женщина.

С шутливой обидой, что прячу свое сокровище, напомнила о себе Альбина. А я даже представить не мог Иру в той обстановке, которой расцвечивалась моя прежняя жизнь.

О ее трудоустройстве я и слышать не хотел, но, чтобы стаж не прерывался, фиктивно оформил в смежной организации. Она не скрывала, что общается с мужем по телефону, собираясь постепенно всё уладить. Что уладить и как — меня не интересовало: она была со мной — счастливая и словно рожденная для этой жизни.

***

Позвонила жена, с которой мы уже лет десять жили раздельно, и сообщила, что едет в Крым, к нашему сыну, заканчивающему в Севастополе высшее военно-морское училище.

Она была директором большого магазина, имела хорошую квартиру и когда мы расстались, сын остался с ней, так как я часто уходил в плавание. Обязанности по отношению к нему у нас четко распределялись: на ней — забота о быте, на мне — воспитание и подготовка к служебной карьере. Мы не были с ним особо дружны, но я гордился его успехами и считал улучшенной своей копией.

Рассматривая курсантские фотографии Артема, Ира заметила, что он очень похож на молодого Алена Делона и лишь немного — на меня. Я рассмеялся, так как год назад, глядя на него, приехавшего в отпуск, шутливо упрекнул жену в тайной связи с этим актером.

Сказка продолжалась: десять незабываемых дней мы провели в Карелии, любуясь озерами и наслаждаясь близостью на природе. По возвращении пришлось с головой уйти в работу, и по моей просьбе Элла взяла Иру под свою опеку. Они много времени проводили вместе, и благотворное влияние коренной петербурженки на подопечную день ото дня становилось заметнее. Я знал — Элла старается ради меня. На каком-то интуитивном уровне она глубоко чувствовала мою сущность: иногда, глядя в ее глаза, я забывался, не сознавая, кто я и где нахожусь. Снисходительно улыбаясь, Элла тихонько меня окликала…

***

В воскресенье утром по пути с вокзала, загорелый, в светлой курортной одежде, появился Артем. Отказываясь пройти, он пояснил, что забежал на минутку — в машине ждет мама, а ко мне придет вечером. Из спальни, в коротком шелковом халатике, смущаясь, вышла Ирина. Я представил их друг другу: Артем в замешательстве посмотрел на нее, на меня, но уже через секунду весело рассказывал о курьезном дорожном происшествии. Мы договорились на девятнадцать часов, и я попросил его быть одетым по форме.

День, как и намечали, мы провели у друзей на даче. Когда вернулись, Ира собрала на стол и ушла приводить себя в порядок. Артем явился вовремя. Я залюбовался выправкой блестящего лейтенанта и тем, как он с черноморской лихостью, в полупоклоне, провел Ирину к столу. За ужином мы от души смеялись, слушая байки о курсантских буднях. Обсудив его предстоящую службу, я нарисовал перспективу средней дальности:

— Желательно после Тихоокеанского флота несколько лет прослужить на Севере, и если ты хорошо себя проявишь, то с моей помощью двери академии будут для тебя открыты.

Во время этих обсуждений Ира меняла сервировку, и я заметил, что Артем теряет нить разговора, поглядывая на нее, и неудивительно — она была в своем знаменитом платье…

За десертом он поделился ближайшими планами: две недели в Питере, потом Болгария — «Золотые пески» — и на службу… Провожая, я заручился его обещанием заглядывать к нам. Заглянув в среду вечером, он принес знакомый запах корабельных снастей яхт-клуба, где пропадал постоянно, и пригласил нас в субботу на регату — поболеть за его команду. В свое время я ходил под парусом, поэтому с удовольствием согласился, а Ира, не сдержав эмоций, даже в ладоши захлопала.

Погода выдалась как по заказу — солнечная, с ветерком. Были друзья юности Артема, которых я хорошо знал, и мои знакомые по яхт-клубу, с семьями. Небольшая неловкость иногда возникала из-за того, что они принимали Иру за подружку Артема. Она, казалось, не замечала этого, но мне в воскресенье идти на финал уже расхотелось.

Вечером позвонил Сергей с предложением завтра принять участие во внеплановой проверке. Я, не раздумывая, согласился. Не слушая возражений Ирины, дозвонился до Артема и, сославшись на срочные служебные дела, попросил его утром заехать за ней. Легкий осадок от дневных недоразумений ночью полностью развеялся. С такой страстью и лаской она отдавалась мне, и, чувствуя свою силу и желание, я так наслаждался ею, что обессиленной, её хватило лишь на шепот:

— Как так можно, совсем до донышка…

Проверка закончилась к обеду, и, зная, что соревнования тоже должны окончиться, я поджидал их. Прошло несколько часов, я всерьез забеспокоился… Наконец они появились. Захлебываясь от впечатлений, Ира принялась рассказывать, как после соревнований они «плавали» на катере и ей даже доверили управление. Артем, развалившись в кресле, смотрел на нее с заметной иронией.

Выяснилось, что время, оставшееся до отъезда, он собирается провести в яхт-клубе. Я спросил, не сможет ли он брать с собой Ирину — ей это в радость, а я разгребу запущенные дела.

— Хорошо, — с неохотой согласился Артем, — завтра в девять я заеду за ней.

На службу в последующие дни я уходил рано: сорок минут прогулки по утренней прохладе просыпающегося города позволяли мне весь день активно заниматься делами.

За ужином, забавно путаясь в терминах, Ира с воодушевлением рассказывала, как сама уже ходит под парусом, и мило обижалась на мое веселое недоверие. Отдохнув, я принимался за работу, предупреждая, что буду спать в кабинете.

Прошло три дня. Я привел в порядок всю документацию, и поздно ночью прошел в спальню — мне очень захотелось увидеть ее. Она спала разметавшись, обнаженная: при тусклом свете ночника на загорелом теле призывно выделялись белая грудь и бедра с манящим темным треугольником. Несколько минут я стоял в нерешительности, вглядываясь в милое лицо. Оно то светлело безмятежной улыбкой, то тревожно затенялось, и она вздрагивала, учащенно дыша. Жалея ее сон, я тихо вышел.

Утром, после доклада в управлении, я решил заскочить домой за документами. Зная, что в квартире никого нет, быстро прошел к кабинету и остановился… Оттуда доносились странные звуки. Я приоткрыл дверь, и, не сознавая реальности происходящего, стоял, будто окутанный мягкой ватой. Когда сквозь вату пробились блаженные стоны и шлепки соединяющихся тел, медленно повернувшись, ушел.

***

Водитель замешкался, обеспокоенно глядя на меня в зеркало.

— Что еще за гляделки такие? — недовольно осведомился я.

— Извините, мне показалось, что с вами не всё в порядке.

— Тебе показалось. Езжай.

Вошедший в кабинет с бумагами на подпись помощник, начал что-то объяснять, но встретив мой взгляд, осекся, и вышел.

Позвонил Артем и попросил разрешения зайти ко мне. Я разрешил.

Смотреть на него не хотелось — я отошел к окну…

— Ты забыл ключи, — он положил их на стол.

— Она знает, что я видел это?

— Да, дверь кабинета была открыта и входная тоже.

— И что она?

— Не знаю, я сразу ушел.

— Когда это началось?

— С понедельника…

Обернувшись, я посмотрел на него в упор. Он отвел взгляд, но нехорошая жесткость появилась на его лице, и он спокойно продолжил:

— Два раза в день: когда забирал ее и когда возвращались.

Повисло тягостное молчание… Я не знал, что сказать.

— Батя, всё получилось плохо, но я не жалею об этом: ты рядом с нею был смешон, а я не привык, чтобы над моим отцом посмеивались. Извини… Я пойду?

— Иди… Позвони после Болгарии.

Гнетущее напряжение постепенно ослабевало… «А что, собственно, произошло? Доверчивый котенок превратился в кошку, которая гуляет сама по себе. И тебе от этого так плохо? Сколько подобных ситуаций ты видел и сам в них участвовал… Но там не было сына, и ты не был смешным. Итак, в сухом остатке: она тебе ничего не должна, как и ты ей, а всё остальное разведем без шума и пыли». Этот внутренний диалог вернул мне способность спокойно воспринимать происходящее, позволяя заняться работой, но время от времени я обнаруживал, что без единой мысли тупо смотрю в одну точку.

Ресторанный ужин затянулся насколько было возможно, чтобы не счесть это слабостью, и долгое ожидание такси совсем не раздражало…

***

Она сидела в кресле, закутавшись в плед, и молча глядела на меня. Я попросил ее перестелить постель и после вечерних новостей плотно прикрыл за собой дверь спальни. Заснул моментально — сказалось напряжение дня и коньяк за ужином.

Утром, собираясь на службу, с раздражением смотрел на приготовленный для меня завтрак и на нее, свернувшуюся на диване под пледом. Не думаю, что она спала. Ужинал опять в ресторане и, возвращаясь домой, надеялся, что ее там уже нет.

Она листала альбом с фотографиями, и я чувствовал, как она ловит мой взгляд. Она ждала какого-то решения… Решение было одно — расстаться. Но каким образом? Не выкидывать же ее за дверь?

В эту ночь мне не спалось, мешали всякие философские размышления о жизни, о смысле ее, о счастье… Ворочаясь и злясь на себя за эти мысли, я знал: счастье — это в четырехбалльное волнение идти на эсминце в просторах Атлантики, ощущая великую мощь океана и упрямую надежность своего корабля. Об этом сейчас можно было только мечтать…

В субботу, несмотря на выходной, чтобы не видеть её, я ушел на службу. Перед обедом позвонил Сергей и пригласил нас на какое-то официальное мероприятие.

— К сожалению, не смогу, — отказался я, — а насчет Ирины — не знаю, мы с ней расстались, хотя она еще у меня. — И, вспомнив, с каким вожделением он смотрел на нее, добавил. — Думаю, она будет не против, перезвони…

А что? На родину возвращаться ей явно не хочется, и если всё равно с кем трахаться, то почему бы не с Сергеем. Возможностей облагодетельствовать у него более чем достаточно, да и к шалостям любовниц он относится довольно лояльно, так как живет в семье и побаивается скандалов, грозящих отразиться на службе.

Он перезвонил через полчаса.

— Намеченное мероприятие отменяется, но состоится другое, менее официальное. В двадцать часов я могу заехать за ней. Она знает, что вы расстались?

— Не совсем, догадывается…

— Значит, можно сказать ей?

— Конечно, — прервал я неприятный разговор. — В двадцать ноль-ноль она будет готова.

Ужинал я, не отпуская машину, и подъехал к дому с достаточным запасом времени. Закутавшись в пуховый платок, словно ей было зябко, Ира стояла у окна. Мне показалось — она на что-то решилась и собирается об этом сказать. Но я опередил ее:

— Сергей приглашает нас на вечеринку. Я не смогу, а тебе не помешает сменить обстановку и развеяться. Он заедет за тобой, — я посмотрел на часы, — ровно через сорок минут.

Было видно, что мой тон, мирный и обыденный, но в то же время не допускающий возражений, озадачил ее. В широко распахнутых глазах непонимание сменилось робкой надеждой.

— И надень, пожалуйста, свое любимое платье.

— Которое?

— То, что привезла с собой. Поторопись…

Она опять смотрела на меня, и эта надежда рвала мне душу — неприязнь, смешиваясь с жалостью, переходила в отторжение.

Взяв нужные вещи, она ушла в спальню, и, чтобы отвлечься, я присел к роялю, пытаясь что-нибудь наиграть. Ничего не получалось: раздражала счастливая пара, смотревшая с фотографии, и, нервно отбарабанив «чижика-пыжика», подошел к окну. Машина Сергея стояла у тротуара. В зеленом платье с шарфиком на шее и с сумочкой, купленной нами в валютном магазине, Ира нерешительно прошла в прихожую. Стараясь не смотреть на нее, я открыл дверь. Приостановившись, она взглянула на меня — и вышла.

В два часа ночи, понимая, что она уже не придет, я уверился в правильности своих действий, но весь следующий день, а потом и ночь то и дело мысленно что-то объяснял и доказывал самому себе. Ощущение тревожной неопределенности нарастало… «Надо отдохнуть с недельку, конечно, не в одиночестве», — решил я, желая окончательно освободиться от всего… и позвонил Сергею.

— Разумеется, отдохни…-рассмеялся он. — Сообщи, с какого числа. А я подумал, что беспокоишься о своей «племяннице».

— Кстати, как она освоилась? — с деланным безразличием спросил я, понимая, что на самом деле больше всего меня интересовало именно это.

— Великолепно, и даже рассказала о рожках, которые с Артемом построила тебе. Сочувствую… — он не скрывал насмешки.

Еле сдерживаясь, я попросил:

— Пришли кого-нибудь за ее вещами, домработница всё подготовит.

— Хорошо, завтра в полдень. Чао…

Сквозь гудки я услышал треск ломающейся в ладони трубки, попросил секретаря заменить аппарат и вышел на улицу.

На веранде летнего кафе в конце тенистой аллеи, смакуя армянский коньяк, я долго сидел, наблюдая за детьми, играющими у небольшого фонтана. Хороший коньяк и смешно ссорившиеся карапузы постепенно возвращали мне состояние внутреннего комфорта. «Всё прошло и закончилось очень неплохо, — думал я. — В мои-то годы испытать такую влюбленность — дорогого стоит. Похоже, и она нашла то благополучие, к которому стремилась, или на пути к нему. Даже Артем получил свое…». При этой мысли я было занервничал и, раскланявшись с молодыми мамочками, направился в офис.

***

В приемной секретарь сообщил: «Звонила женщина, назвалась Эллой. Просила срочно связаться с ней».

Набрав на новом аппарате ее номер, я услышал тревожное: «Алло…»

— Что случилось, Элла?

— Это у вас что случилось? Два дня назад я звонила Ирине, но она сослалась на плохое самочувствие и пообещала перезвонить. Второй день названиваю, никто не берет трубку… У вас все в порядке?

— Думаю, что да.

— А почему она не подходит к телефону?

— Вообще-то мы расстались, и она обосновалась у Сергея.

Несколько секунд тишины прервал сдавленный голос

— Ты чего несешь?! Подожди… Я сейчас приеду.

«К сожалению, — подумал я, — придется выложить ей всё…».

Вскоре без стука вошла Элла, обронив, что повезло с такси. На приветливое: «Чай, кофе?» — она не обратила внимания.

— Рассказывай…

Я рассказал обо всем, подытожив:

— И вместо того чтобы отправить дамочку домой, куда она точно не стремится, пристроил ее к Сергею. Судя по тому, что она там осталась — решение было правильным.

Слушая мои откровения, Элла понуро сидела за столом, бессмысленно катая карандаш. Было видно, что ей не по себе.

— Зря ты так. Всё нормально… — заверил я.

Она подняла голову.

— Что ты натворил… Ира оттуда не выйдет.

— О чем ты? — я был в недоумении. — У нас никогда не было насилий — всё только по доброй воле и согласию.

— Ты не знаешь всего, это одна из причин моего разрыва с Сергеем. У них от денег и власти совсем «снесло крышу», и всё, что было раньше, им кажется пресным. Они теперь находят девушек помоложе и посимпатичней. Занимаются этим ряженые офицеры — опытные и умелые проходимцы, одетые в форму. В пригороде есть бывшая военная база, где созданы шикарные условия для отдыха, там всё и происходит.

Я прервал ее.

— Что происходит, Элла? Что за «Тысяча и одна ночь»?

— Дослушай, пожалуйста… Девчонок приглашают туда и, окунувшись в роскошь, они начинают верить в любовь и сказку. Дальше происходит самое отвратительное: в пищу и напитки добавляются наркотики и препараты, стимулирующие сексуальные желания… Одурманенных, готовых на всё, их вовлекают в безобразные групповые оргии. Это снимается на камеру. Затем, шантажируя записями и обещая златые горы, девушек уговаривают обслуживать клиентов.

— Но ты же говоришь, их уговаривают…

— Да, некоторые не поддаются и уходят. Без последствий… Явный криминал организаторам и высокопоставленным клиентам не нужен. Но больше тех, кто остается, из боязни или веря обещаниям. Через несколько месяцев их вышвыривают, заменяя новыми. Как правило, они становятся наркоманками и профессиональными проститутками.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю… — Она отбросила карандаш. — Сергей попытался привлечь меня к сотрудничеству, и несколько дней я провела на базе. Увидев всё своими глазами, категорически отказалась.

— А что ты так испугалась за Иру?

— Я хорошо узнала ее и уверена — она сломается. Тем более, что Сергей «положил на нее глаз» — предлагал тайные встречи, а в случае отказа обещал неприятности для тебя.

— Почему она не рассказала мне об этом?

— Побоялась, рассказала мне, и я помогла ей избавиться от его домогательств. Теперь он отомстит…

Элла выжидающе смотрела на меня.

— Ну…

Я набрал личный номер Сергея и, не здороваясь, сказал, что мне срочно нужна Ирина.

— Зато ты ей не нужен, — хмыкнул он.

— Ты не понял? Мне срочно нужна Ирина.

Он заорал:

— Как ты со мной разговариваешь?! Пошел ты… — и грязно выругался.

Сдерживая бешенство, медленно и внятно я процедил:

— Если через час ее не будет, я беру взвод морпехов, и мы разнесем твою «богадельню». Ты меня знаешь…

Несколько секунд длилось молчание.

— Ты понимаешь, что больше у меня не работаешь?

— Очень даже понимаю…

— Хорошо, через час, на конечной остановке четвертого трамвая заберешь свою сучку.

Я положил трубку и глянул на часы.

— Не спеши, — с беспокойством заметила Элла, — от него можно ждать любой пакости. Помнишь Пашу Колесникова? Его сильно избили, и его же обвинили в пьяном дебоше с угрозой применения оружия. После формального разбирательства, понизив в звании, отправили в какую-то дыру на Севере. А он не пил и был достойным офицером. Просто накануне он заверил Сергея, что выведет его на «чистую воду». Тебе следует подстраховаться.

С минуту я обдумывал сложившиеся обстоятельства. Потом вышел в приемную и велел помощнику срочно найти Алексея Браткова — старшего инструктора по рукопашному бою.

— Вызвать? — уточнил помощник.

— Нет, выяснить местоположение и доложить. Срочно.

Элла опять катала по столу карандаш, и монотонно-тарахтящий звук отвлекал, действуя на нервы. Вошел помощник.

— Братков проводит тренировку на базе морских пехотинцев.

— Машину, быстро, — приказал я и повернулся к Элле. — Тебя подвезти?

— Нет, я сама… Когда заберешь ее, привози ко мне.

В машине я еще раз мысленно прокрутил в голове возможное развитие событий. На мой взгляд, в этой ситуации поддержки Алексея было вполне достаточно, и невольно вспомнилась далекая история нашего знакомства…

***

Около двадцати лет назад эсминец, на котором я служил вторым помощником, подошел к берегам Южной Америки, не входя в территориальные воды. Меня вызвал командир. В каюте, кроме него, находился уже знакомившийся со мной майор КГБ и трое загадочных пассажиров, весь рейс почти не выходивших на палубу. Они поочередно назвали свои имена, и мы обменялись рукопожатиями. Как потом выяснилось, это были: офицер Главного Разведывательного Управления и старшина с матросом из диверсионного подразделения морской пехоты. По цепким взглядам и мягким движениям, скрадывающим затаенную силу, в двоих угадывались матерые «волкодавы». Третий, Алексей, удивил меня: мальчишка с васильковыми глазами, в веснушках на пол-лица, крепкое рукопожатие которого было каким-то извиняющимся и неловким.

Передо мной была поставлена задача: как стемнеет, на легком катере доставить этих людей на берег, метрах в пятистах левее устья реки. Там, периодически подавая условный сигнал, в небольшой бухте будет ждать проводник. Когда они уйдут, тщательно замаскировать катер, но так, чтобы иметь возможность моментально отплыть. Сутки ожидать их возвращения и перед рассветом следующего дня, независимо от того, придут они или нет, вернуться на корабль.

После этого майор, командовавший совместной операцией, отпустил «диверсантов». Так я про себя назвал их, и, как оказалось, это соответствовало действительности. Мы обсудили детали высадки и связи. Он предупредил, чтобы я был готов ко всему: возможна засада или обнаружение, так как вдоль берега постоянно курсирует пограничный катер.

В этом случае в бой не вступать, уходить в джунгли и устанавливать связь с партизанами. Я сам должен подобрать механика-рулевого и двух матросов для усиления. Было понятно, почему выбор пал на меня. Годом раньше я прошел спецкурс, в который входили работа с рацией, владение любым стрелковым оружием, рукопашный бой и выживание в экстремальных условиях.

Майор держался просто и дружелюбно, и я осмелился спросить:

— А что, посерьезней этого конопатого паренька никого не нашлось?

Он улыбнулся.

— Паренек этот — чемпион округа по боевому самбо и кандидат в мастера по стрельбе из короткоствольного оружия.

Высадка прошла благополучно. Ребята с проводником ушли к реке, где была спрятана лодка, а мы замаскировали катер и отдыхали, выставив охранение. Рацию я настроил для прослушивания радиообмена в радиусе пяти-семи километров. В семнадцать часов эфир взорвался напряженными переговорами и командами на английском и испанском языках. Английский я знал хорошо, а испанский — достаточно, чтобы понимать суть услышанного. Из хаоса слов выяснилось, что партизаны атаковали армейский штаб, где в это время находилось высокое командование и американские военные советники. Нападавшие были уничтожены, но небольшая группа, в которой есть раненые, прорвалась и ушла по направлению к реке. Ведется преследование, и река усиленно патрулируется. «Скорее всего, это наши, — подумал я, — и, конечно же, они не пойдут по реке, где их легко обнаружить».

По карте до населенного пункта, в котором находился штаб, было около четырех километров. Если они уйдут от погони, то, учитывая труднопроходимость местности, по моим предположениям, ночью они должны выйти к нам. Из дальнейшего прослушивания я узнал, что ввиду наступившей темноты преследование прекратили, а также то, что джунгли в этих местах считаются непроходимыми… За полчаса до намеченного времени, я вызвал рулевого и приказал готовится к отплытию.

— А как же ребята? — тревожно спросил он.

Я пожал плечами:

— Приказ.

До последней минуты я надеялся, и было какое-то почти физическое ощущение, что они из последних сил пробиваются к нам. А мы их бросаем…

Вспомнилось неловкое рукопожатие синеглазого мальчишки, и я принял решение. Вместо того чтобы сообщить об отплытии, передал: «Поломка, задерживаюсь на сутки».

— Какая поломка? — у рулевого, тоже владевшего рацией, округлились глаза. — Я за это отвечаю… Меня будут судить.

— Не будут. Поломки нет, и я беру ответственность на себя. Продолжайте наблюдение.

Верилось, что они придут, но я не знал, вернется ли еще раз за нами корабль, который уйдет, чтобы не маячить у чужих берегов.

Когда рассвело, я снова установил очередность наблюдения, давая матросам отдых. День тянулся мучительно долго. Из прослушанных нервных переговоров стало понятно, что нападение имело очень серьезные последствия, но о преследовании ничего не говорилось.

Стемнело… Я опять усилил дозоры. Вскоре меня вызвали условным сигналом, и матрос шепотом доложил:

— На берегу какое-то движение…

Из зарослей на открытое место, метрах в пятидесяти от нас, вышел человек, что-то тащивший за собой. Пройдя небольшое расстояние, он оставил груз и, шатаясь, пошел обратно. Через некоторое время появился вновь, и теперь было видно, что он тащит человека, который, отталкиваясь руками от прибрежной гальки, помогает ему. Я понял, кто это… Не дослушав команды, все рванулись к ним, подхватили лежащих и понесли к катеру. Тот, что тащил их, так же медленно, пошатываясь, шел за нами, но, не дойдя нескольких метров, подломился и упал ничком.

Осунувшиеся, покрытые грязью, они были на одно лицо, а когда осторожно укладывали упавшего, он открыл глаза, и при свете луны небесная синева этих глаз на черном лице заставила всех на несколько секунд замереть, глядя на него.

Пока матросы, разорвав расползающуюся одежду, обрабатывали раны бойцов, я передал по рации: «Все на месте. Готовы к отплытию». Ответ пришел незамедлительно: «Выходите через два часа».

Нас подняли на борт, и эсминец взял курс на Кубу. На следующий день все трое были в Гаване, в нашем военном госпитале. При встрече с ним, уже в Союзе, я спросил:

— Леша, а как ты смог пройти с ранеными через непроходимые джунгли?

— Я перетаскивал их по очереди и, когда, возвращаясь за старшиной, видел, как, уткнувшись лицом в землю, он ползет мне навстречу, вопроса, смогу или нет — не возникало.

Сейчас Алексей, имея награды за боевые операции, тренирует морских пехотинцев, но главной своей наградой считает двоих сыновей-нахимовцев и дочурку, баловницу. Офицер в настоящее время — генерал-лейтенант ГРУ, а старшину мы с Ириной недавно встретили в Летнем саду с внучками. Видя его выправку, никто бы не подумал, что он на протезах. Каждый год ко дню моего рождения от них приходят поздравительные открытки.

…Вернувшись из того похода, мы встали на рейде. Через час к эсминцу подошел штабной катер с офицером и двумя матросами, вооруженными автоматами. «Интересно, что им здесь понадобилось?» — подумал я, послал доложить командиру и распорядился спустить трап.

На борт поднялись двое. Офицер приказал автоматчику остаться на палубе и потребовал проводить его к командиру. Когда за ним закрылась дверь командирской каюты, меня будто ледяной водой окатило: «А ведь это по мою душу…». Без единой мысли я медленно шел к рубке.

— Товарищ капитан-лейтенант, — догнал меня вестовой. — Вас срочно вызывает командир.

Повернув обратно, я отметил, что он держится слишком близко ко мне и мелькнула мысль: «Наверное, ему даны дополнительные указания…».

В каюте я не успел даже рта открыть.

— Платов Константин Викторович? — спросил прибывший офицер.

— Так точно.

— Вы арестованы. Прошу… — он указал на выход.

Я не шевельнулся, глядя в его холодные глаза, и бесшабашная злость, отсчитывая секунды, застучала в висках. Он потянулся к кобуре…

— Костя, не дури… — встал между нами командир. — Мы с замполитом головой за тебя поручились, и сейчас решение за Ереминым.

— Товарищ капитан второго ранга, я запрещаю вам разговаривать с арестованным!

Этот голос вернул меня в норму.

— Ишь, какой грозный — никак шпиёна пымал, — усмехнувшись ему в лицо, я распахнул дверь и направился к трапу.

В штабе флота на контрольном посту мой конвоир предъявил предписание, и уже вдвоем мы поднялись на второй этаж. В приемной контр-адмирала Еремина он доложил:

— Товарищ капитан первого ранга, по вашему приказанию капитан-лейтенант Платов доставлен. Помощник дежурного по штабу — капитан Кречетов.

— Свободен, — кивнул ему каперанг, предложил мне присесть и прошел в кабинет.

Через минуту дверь распахнулась, он жестом пригласил меня и вышел.

— Товарищ контр-адмирал… — начал я, но сидевший за столом Еремин прервал:

— Помолчи и подойди ближе.

Перед ним лежало мое «Личное дело». Изредка бросая на меня тяжелый взгляд, он нервно листал его и наконец, спросил:

— Ты знал, что пойдешь под трибунал?

— Я не думал об этом.

— Думать надо всегда, последствия твоих действий могли быть очень тяжелыми. Для всех… Но над тобой, наверное, счастливая звезда. Операция прошла успешно, все участники представлены к государственным наградам. Кроме тебя.

Адмирал подошел и положил руку мне на плечо.

— Трибунала не будет. Служи, моряк…

***

Скрип разъехавшихся ворот прервал мои воспоминания. На территории, мы остановились у открытого тренировочного комплекса. Алексей приказал помощнику продолжать занятия и, выслушав меня, уточнил:

— Едем на вашей машине?

— Нет, возьми с базы.

По дороге я предупредил его о возможной провокации и рассказал о Паше Колесникове.

Недалеко от конечной остановки трамвая я вышел из машины. Вскоре подъехала черная «Волга». Немного выждав, из нее вылезли два рослых парня. Они огляделись, и один из них, по-видимому старший, кивнул другому… Тот вытащил упирающуюся Иру и, крепко держа выше локтя, повел ко мне. Она шла безвольной, вихляющей походкой, опустив всклоченную голову. Не доходя нескольких метров, он с силой толкнул ее.

— Лови…

— А полегче… — вырвалось у меня.

— Будет тебе и полегче, — усмехнулся другой, приближаясь. Поддерживая падающую Ирину, я не заметил, как перед ними появился Алексей, и старший резко скомандовал:

— Стой, уходим.

Взвизгнув шинами, машина умчалась. Я усадил Иру на заднее сиденье, сказал Алексею адрес Эллы. Трогаясь, он пояснил:

— Тот, который командовал, — бывший морпех и хорошо меня знает. Боец сильный, но скотина та еще. Заканчивая службу, получил два года дисбата за то, что зверски избил молодого матроса.

Мы почти внесли Ирину по лестнице, и, когда открылась дверь, она, видимо, узнав Эллу, выпрямилась и посмотрела на меня. Взгляд стал осмысленным… Она заплакала.

Втащив ее, Элла захлопнула перед нами дверь.

***

Через три дня она сообщила, что под наблюдением врача состояние Иры улучшается, и попросила прислать вещи, так как за ней приезжает муж.

Римма Степановна всё упаковала, а фотографию, стоявшую на рояле, я, разрывая на мелкие кусочки, долго бросал с моста в реку, наблюдая, как они падают, кружась, и тонут, уплывая…

В эти дни я вышел на Сашу Некрасова, своего товарища еще с училища. Он возглавлял «фирму» — так все называли производственно-конструкторское объединение, занимающееся разработкой и внедрением изобретений. Несколько раз он обращался ко мне как к моряку-практику и, признавая мои советы очень квалифицированными, предлагал перейти к ним в объединение. Работа была связана с испытаниями «изделий» в условиях, приближенных к боевым, то есть с частыми морскими маневрами и походами. Именно это меня сейчас устраивало. Я тосковал по морю…

Саша обрадовался и обещал в ближайшее время согласовать с начальством мой перевод. Подписывая документы, Сергей, не скрывая неприязни, пожелал:

— Скатертью дорога…

Через неделю я осваивался в новом коллективе, а два месяца спустя, проходя экватор, наблюдал работу наших приборов в тропических условиях. Увлеченный интересными разработками, изредка встречаясь с какой-нибудь прелестницей, я не заметил, как пролетел год.

***

Гоша приобретал известность, и Элла пригласила меня посмотреть его новые работы. Я не был большим ценителем живописи и довольно равнодушно рассматривал картины — но вдруг замер у полотна средних размеров…

В уютную морскую бухту входил парусный фрегат — еще угадывался растворяющийся в открытом море след его движения. Нависшие над левым берегом скалы дальше и выше переходили в заснеженные горные хребты, суровые и манящие. Справа дымка морского горизонта прояснялась синью неба в легких перьях облаков. И в этом небе, затуманенное, словно готовое исчезнуть, проступало лицо женщины. Медные пряди волос, распушенные морским бризом, обрамляли мягкий овал с припухлыми губами и чуть вздернутым носом. Большие зеленые глаза в карих крапинках смотрели так нежно и требовательно, что я невольно отвел взгляд…

Перед уходом я вновь стоял у этой картины, пытаясь понять ее очарование, и ушел, восхищенный талантом художника, сумевшего передать необъяснимое…

В последнее время появилось ощущение, что Элла взяла надо мной шефство. Мы стали чаще общаться по телефону, а когда у них намечалось какое-либо мероприятие, обязательно приглашала меня. Если я отказывался — обычно не настаивала и не обижалась. В этот раз, приглашая на выставку, она упорно не замечала моего нежелания и заявила, что готовит сюрприз. Я вынужден был согласиться.

Выставка не впечатлила. О сюрпризе Элла даже не заикнулась, но меня заинтересовала женщина-экскурсовод: немного за сорок, в длинном платье, облегающем красивую фигуру, очень симпатичная, она держалась отстраненно и загадочно, словно проживая то, о чем рассказывала посетителям. Я был уверен, что мы знакомы… Тщетно пытаясь вспомнить историю этого знакомства, я, наверное, разглядывал ее слишком откровенно и поймал в ответ укоризненный взгляд. Перебирая в памяти встречи и увлечения, я не находил ее там.

Чтобы снять вопросы, в следующее воскресенье я опять отправился на выставку. Но картины и экскурсоводы были другие, и в своей дотошности я дошел до главного администратора. Выяснилось, что провести экскурсию для серьезных людей специально была приглашена Марина Николаевна — искусствовед из Эрмитажа. «Для серьезных» — подчеркивалось: мне давали понять, что я к таковым, конечно же, не отношусь. Представив себя рыскающим по Эрмитажу, я на время отложил дальнейшие поиски.

Через день позвонила Элла и поинтересовалась, посещал ли я в это воскресенье выставку. Я ответил утвердительно, и она, не объясняя ничего, попросила обязательно зайти к ним в ближайшее время. Заинтригованный, вечером следующего дня я был у них. Элла встретила меня, загадочно улыбаясь, и провела к знакомой картине. Из сини неба, нежно и требовательно, на меня смотрела та женщина, с выставки…

— Это она?! — удивился я.

Элла кивнула, мы прошли в гостиную, и на мое: «Объясни…»,-она помолчала,

как бы собираясь с мыслями.

— Ира в свое время рассказала мне, как ты смотрел на Леночку Бармину.

— Елену Владимировну, — поправил я, вспомнив встречу в кафе. — И как это я смотрел?

— Не знаю, — засмеялась Элла. — Но женщины такое замечают, и я поняла еще тогда, кто нужен тебе.

— А как же Ира? Вы с ней так сдружились…

— Да, в ней много хорошего, и я надеялась, что у вас всё получится, она любила тебя.

— Хватит, — прервал я. — Что там у доморощенного психолога про Марину Николаевну?

— А Марина Николаевна той же породы, что и Бармина. Недавно я разговаривала с ее подругой по институту. Вспоминая о Марине и Станиславе Белевском, она рассказывала, как все восхищались этой парой.

На третьем курсе он был отчислен из военно-морского училища по состоянию здоровья. Чтобы восстановиться, стал заниматься самыми экстремальными видами спорта: парашютным, сплавом по горным рекам, альпинизмом. И она, пока не родилась дочка, везде была с ним.

Вернуться в училище не получилось, море и корабли так и остались его голубой мечтой… Он всерьез увлекся альпинизмом, об этом мне говорила уже сама Марина. Нас познакомил Гоша. Он часто общается с ней по работе, а со Станиславом жил в одном доме, и они даже дружили в детстве.

Элла замолчала, глядя на догорающий в камине огонь.

— И что дальше? — не выдержал я.

— Дальше плохо… Пять лет назад дочка-второкурсница влюбилась в молодого канадского дипломата и сбежала с ним за границу. Ему это стоило карьеры, а Марину затаскали в КГБ. Через несколько месяцев в горах разбился Стас. Два года он лежал без движения. Надеясь на чудо, они обменяли свою квартиру на гораздо худшую, потратив доплату на разных знахарей, так как медицина расписалась в бессилии. Вот тогда Гоша написал для Стаса эту картину. Чуда не случилось… Уже три года Марина одна, недавно вновь поменяла квартиру и вернула картину, чтобы ничто не напоминало о прошлом счастье и горе.

— А как ты узнала, что я был на выставке?

— Догадалась… Позвонила Марина, выясняя, не тот ли товарищ, который был с нами и довольно бесцеремонно ее разглядывал, наводит о ней справки. Я подтвердила: «… именно он».

В этих картинных делах была какая-то связь, но тронувший меня рассказ о Марине мешал сосредоточиться. Наконец-то дошло…

— Выходит, ты все разыграла — как по нотам! И на выставке сюрпризом была сама Марина Николаевна?

— Какой догадливый… Как жираф. Я знала — она тебе понравится.

А когда перед уходом ты вернулся к картине, убедилась окончательно — план сработает, — и, даже не спрашивая, надо ли мне это, Элла объяснила по каким дням и в каком зале можно увидеть Марину.

— Слушай, я всегда считал себя вольным охотником, а тут просматривается явное сводничество, и не знаю — ругать тебя или благодарить.

— «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», — скептически прищурилась Элла. — Марина — не Ирина.

По моему взгляду она поняла, что допустила перебор.

— Извини, я не хотела…

Нашу беседу прервал Гоша, появившийся из мастерской.

— А я-то думаю, с кем бы испить хорошего винца… Эллочка, неужели нам с бывалым мореходом суждено помереть от жажды?!

Наполняя бокалы, он с интересом стал расспрашивать меня о дальних странах, а когда Элла шутливо потребовала написать портрет «морского волка», вполне серьезно предложил позировать. Откланиваясь, я рассмешил их, изображая волка морского с карандашом в зубах вместо трубки, и Элла заговорщицки пожелала мне удачи…

«Нужна ли тебе подобная “удача”? — спрашивал я себя. — Привычной легкости в отношениях здесь явно не предвидится, а о серьезном — не стоит и думать». И, когда твердо решил: «Не нужна. Ни к чему хорошему это не приведет», — появилось тревожное ощущение потери…

Через два дня я стоял у колонны в небольшом зале, наблюдая, как она, листая на столике толстый фолиант, что-то объясняет молодой сотруднице. Закончив объяснения, Марина обернулась ко мне.

— И долго мы будем вот так стоять? Вам лорнет не предложить?

— Мы — не знаю, а я готов стоять всю жизнь.

Оценив глупость ответа, она улыбнулась.

— Ладно, что вы хотите?

— Всего лишь проводить вас с работы. Можно?

Несколько секунд она смотрела мне в глаза и, опустив голову, тихо сказала:

— Хорошо, через час я освобожусь, — и кивнула на смежные залы. — Здесь есть на что посмотреть, кроме меня.

Мы шли вдоль каналов, она рассказывала мне о каком-то художнике, а я ей о красоте северных морей. Всё это было интересно, только мне просто хотелось тихонько дотронуться до ее щеки и увидеть в зелено-карих глазах ответное тепло. Прощаясь, я спросил:

Мы ещё встретимся?

Она набросала номера телефонов в записной книжке, и вырвала листок.

— Звоните.

На следующий день я вновь провожал ее…

А воскресенье мы провели вместе: катались на катерах, обедали в открытом ресторане, гуляли в парке, и были уже на «ты». У подъезда, надеясь на понимание… я с грустью сообщил, что завтра отбываю в длительную командировку. Она сжала мою руку в мягких ладонях.

— Позвони, когда вернешься, — и ушла не оглядываясь.

***

На Балтике, в масштабных учениях, испытывалось наше оборудование. Как всегда, то, что осталось на берегу, в море для меня перестало существовать. Поэтому через полтора месяца я как бы заново знакомился с городом, думая о тех, кого мне хотелось бы увидеть. Марины среди них не было… Помнилось, что она где-то есть, но образ был смутным и малозначимым.

В ресторане официантка, принимая заказ, плотно прижалась мягким бедром к моему плечу. Приятное ощущение женщины подействовало согревающее, и я шел, уже не просто глядя по сторонам, а любуясь городом и его обитателями. Вдруг, что-то заставило меня приостановиться, и, продолжая идти, я понял, что именно…

Возле моста, у парапета, склонив голову на плечо высокого мужчины, стояла Марина. Смеясь, он обнял ее за талию, прижал к себе, и она доверчиво потерлась лицом о его подбородок. Я ускорил шаг, а мир вокруг стал серым и пустым…

Уже на мосту я все-таки оглянулся. Она, шутливо отталкивая его обеими руками, повернулась ко мне лицом — это была не Марина. Я стоял, глядя на них, и глупо улыбался. Мужчина приветливо помахал мне рукой, обнял женщину за плечи, и они пошли вдоль парапета, а я смотрел им вслед, счастливый…

С первого же автомата позвонил Марине на работу, мне ответили, что ее сегодня не будет. Перезвонив домой, я услышал спокойный голос: она поздравила меня с прибытием и пояснила, что готовит доклад к предстоящему симпозиуму. Я предложил встретиться: «Нельзя сидеть дома в такую погоду», — но, толком ничего не разобрав из меланхоличного ответа, согласился тотчас прийти к ней…

— Нет, нет, — испугалась Марина. — Встретимся в кафе, на углу, через час.

Ждать в кафе не получалось, будоражило ощущение праздника от предстоящей встречи, и вскоре я мерил шагами тротуар у ее дома. Выйдя из подъезда, она не сразу увидела меня, а я смотрел, не понимая, как можно было спутать ее с кем-то — второй такой не бывает…

— Мы же договори… — начала она.

Я взял ее за руки.

— Здравствуй, Марина, — и, заглянув в глаза, повторил, — ну, здравствуй же, я пришел к тебе…

Губы ее задрожали, в уголках глаз появились слезинки, она отвернулась, чтобы скрыть их. Я потянул ее за руку.

— Идем.

— Куда?

— На кудыкину гору, мышей ловить и тебя кормить, — вырвалась детская присказка.

На меня смотрела уже другая Марина — открытая улыбка осветила ее лицо, зеленые глаза лучились ожиданием радости… Мы уехали в Петергоф, бродили по парку и не могли наговориться, словно, зная друг друга тысячу лет, встретились после долгой разлуки.

Вечером в сквере возле ее дома разговор всё чаще стал прерываться неловким молчанием. Я чувствовал — невозможно, попрощавшись, разойтись, но и по-другому как-то не складывалось…

Невдалеке асфальт аллеи был расчерчен мелом на квадраты, и я спросил:

— Мариш, а это не те «классики», по которым раньше скакали все девчонки?

— Да, те самые…

— Знаешь, я в детстве очень хотел понять правила этих попрыгушек, но по-мальчишески стеснялся спрашивать.

Она рассмеялась.

— Я объясню…

С большим интересом я смотрел, как она скачет по квадратикам то на одной ноге, то как-то в стороны и разворачиваясь, словно по команде: «Кругом!». Сдвинув на затылок фуражку, я тоже стал прыгать под ее заливистый смех и наставления. Сначала получалось неловко, но, усвоив правила, раз за разом все увереннее проходил дистанцию. Боковым зрением заметил, что молодая парочка остановилась и с интересом наблюдает за нами. Безупречно проскакав, я подошел к Марине.

— Ну что, могу, а?!

— Можешь… — Она резко повернулась и быстро пошла к дому.

Я догнал ее у подъезда, не понимая, что случилось. Поднимаясь по ступенькам, она потянула меня за собой. Возле двери, лихорадочно не находя в сумочке ключей, Марина растерянно смотрела на меня: подбородок ее дрожал, прикусив до крови губу, она бессильно опустила руки… Я взял сумочку. Всхлипывая, она обвила руками мою шею, и, ощутив теплую, солоноватую влажность губ, я обнял ее, жалея. Она отстранилась, вглядываясь в меня, — мокрое, размалеванное потекшей тушью и помадой побледневшее лицо было прекрасно… Я нащупал в сумочке ключи и протянул ей.

С веселым недоумением глянув в зеркало, висевшее в прихожей, Марина провела меня в комнату и усадила на диван:

— Извини, я в ванную, надо привести себя в порядок.

Через несколько минут она прошла к шкафу, открыла дверцу и потянулась к стопке белья. Я заворожено смотрел на нее, нестерпимо соблазнительную в коротком простеньком халатике. Почувствовав этот взгляд, она обернулась — белье выпало из рук…

Ощущая в ладонях жар страсти, трепетно, словно впервые в жизни, я ласкал женщину. Отвечая на ласки, Марина скинула халат и сдавленно прошептала:

— Расстегни…

Нежная грудь заполнила ладонь… Целуя шею, плечи, я повернул ее лицом к себе, и в блаженстве долгого поцелуя исчезло всё, кроме теплых губ и желанного тела. Она отдавалась, смеясь и плача… Затихнув, мы медленно возвращались из-за той неведомой грани. Омытые слезами глаза ее светились любовью и счастьем.

После ужина мы пили кофе и вели умные разговоры. В строгом красивом халате, интеллигентно сдержанная, Марина что-то объясняла мне. А я смотрел, поражаясь контрасту между той, что была немного раньше, и этой… Под моим взглядом она стала сбиваться, нервно глядя по сторонам, словно выискивала — чем бы в меня кинуть… И с угрожающим «Ах, так!», чуть не опрокинув столик, набросилась, шутливо молотя по моим плечам кулачками. Я прижал ее к себе, усмиряя, и как же сладко мы целовались…

Она разобрала постель. Нетерпения не было, было предвкушение. И оно оправдалось. Закатное солнце расцвечивало медный ореол волос и золотило белую атласную кожу. Глаза ее то вспыхивали страстью, то заволакивались негой и благодарной нежностью. Я совсем потерялся в ней: мягкие припухлые губы, нежные пальчики легких ножек… Уже этого могло хватить на полжизни. А всё остальное… Всем остальным можно было бесконечно любоваться и наслаждаться, как желалось в минуты нежности и хотелось в безумии страсти.

Опираясь на локоть, Марина задумчиво смотрела на меня.

— Странно всё это… Кого только мне не сватали за последние годы, и кто только не пытался со мной… — она умолкла, подыскивая нужное слово, — подружиться. Нескольких минут общения хватало, чтобы понять — это не мое, и настаивать никто даже не пытался. А были и достойные мужчины.

— И по какому параграфу прохожу я?

Она смешно сморщилась и легонько щелкнула меня по носу.

— А ты вообще неизвестно кто. Как считаешь, что думали молодые люди, смотревшие, разинув рты, на скачущего в «классики» капитана первого ранга в сбитой набекрень фуражке?

— Не знаю… А что думала ты?

— А я не думала, я понимала — это мой мужчина, и таких больше нет… И подозревать это стала с первого дня, когда ты таращился на меня, как дурак.

— Ах, дурак, — я уронил ее на спину, целуя. — А что же ты сегодня по телефону так нехотя общалась со мной?

— Я не нехотя… — она прикрыла повлажневшие глаза. — Я полтора месяца каждый день ждала тебя, и знала: если ты не придешь, я умру…

«Какой же ангел, — подумал я, — послал ту сцену у моста, и как я благодарен ему».

На следующий день меня вызвали на службу и приказали срочно отбыть на Северный флот, а до этого сдать отчеты по предыдущей командировке. Встречи с Мариной в эти дни были краткими и, перед скорым расставанием, печальными. В море, как ни старался, забыть ее не мог, даже временно… По прилету военным бортом сразу направился в Эрмитаж, уверенный, что она ждет меня. Быстро пройдя по залам, я нашел ее с небольшой группой иностранных туристов и остановился в сторонке.

Она рассказывала о прекрасных женщинах прошлого, смотревших с полотен, и, казалось, была одной из них. Ее слушатели стали заинтересовано коситься в мою сторону. Они, наверное, поняли или представили себе, что этот моряк явился сюда прямо с корабля к любимой женщине. Улыбаясь им, я любовался ею. Открытая нежная шея, соблазнительные очертания фигуры, которые подчеркивало длинное платье, вызывали желание, совсем не имевшее отношения к картинам.

Заметив, что экскурсантов что-то отвлекает она обернулась и, непроизвольно шагнув, остановилась, смущенно глядя на них.

Стоявшая впереди женщина задорно махнула рукой: «Гоу!». Сделав несколько быстрых шагов, Марина прильнула ко мне. Послышались робкие аплодисменты, поддержанные всей группой. Из другого зала заглянула встревоженная сотрудница и застыла в недоумении…

— Через десять минут мы заканчиваем, подожди здесь, — шепнула Марина и отошла, извиняясь и благодаря всех.

Я ждал, взволнованный ощущением краткой близости. Заслышав легкие шаги, подхватил и закружил ее, целуя…

— Не надо, сюда могут войти.

— А куда не могут? Я так хочу тебя! — я был почти серьезен.

— У меня еще две группы… — в ее голосе слышалось сожаление, но в зеленых глазах вдруг заплясали карие искорки.

Она взяла меня за руку и повела в конец зала.

Там, в нише заставленной шкафами, Марина постучала в небольшую дверь. Выглянула пожилая женщина с бутербродом в руке.

— Тетя Настя, — быстро проговорила Марина, — можно, мы недолго побудем у вас?

— Конечно, Марина Николаевна, — недоуменно ответила та. — Я пока здесь приберусь, — и, прихватив ведро, вышла.

Марина задвинула щеколду… В широко распахнутых глазах смешались испуг, ожидание и что-то еще, бросившее ее в мои объятия. Я забыл обо всем на свете… были только страсть и тело любимой женщины с розовыми кандалами трусиков на щиколотках… Когда замерла последняя дрожь, она прижалась, склонив голову к моему плечу, и не было сил от нее оторваться.

— Отвернись.

Чуть помедлив, я подчинился. Шорохи за спиной прекратились.

— Можно? — обернулся я.

Марина смотрела растерянно и напряженно… я взял в ладони ее лицо:

— Сладкая ты моя…

Она благодарно улыбнулась и открыла задвижку, не решаясь выйти. Я распахнул дверь — тетя Настя стояла напротив, с ведром и тряпкой в руках. Похоже, она даже не приступала к работе, слыша всё.

Марина шагнула через порог.

— Спасибо, тетя Настя.

Та, выронив ведро, всплеснула руками.

— Марина Николаевна!.. — ее изумление смешивалось с таким одобрением, что я рассмеялся, глядя на покрасневшую Марину.

Она подтолкнула меня к выходу из ниши.

— Иди, я скоро…

Я присоединился к группе экскурсантов, и через несколько минут Марина тронула меня за плечо:

— В семнадцать часов я освобожусь.

Она уходила — строгая и красивая, соблазнительная и недоступная…

***

Жизнь продолжалась, приобретая смысл, которого раньше не было.

Впервые в общении с женщиной, в желании видеть ее, быть с нею, преобладали не эротические устремления, а что-то другое, важное и нужное. Я чувствовал это и в ней — словно мы на одной волне… Постепенно эта волна накалялась, начиная вибрировать, и даже в легком касании рук возникали искры страсти. И, когда страсть и нежность и то, что приходит свыше и чему нет определения, сливались воедино, в этом едином были только Я и Она, мужчина и женщина.

Глава 5. Ирина

Мне нравилось, придя с работы, наблюдать через застекленную дверь, как Слава и Жанна ползают в комнате среди разбросанных игрушек. На ковре, под столом и на диване у них был целый мир, и они интересно в нем жили. Он серьезно что-то говорил ей, она отвечала, смешно коверкая слова. Заметив меня, дочка с радостным визгом бежала, подняв ручонки, я подхватывала ее, тормоша и целуя. Мужу, наверное, тоже хотелось, чтобы его потормошили и поцеловали, но я садилась на диван и слушала их рассказы о прошедшем дне.

Примерно так, с небольшими вариантами, всё происходило с тех пор, как Жанну стали водить в детский сад. Слава заканчивал работу раньше и забирал ее, а утром отводила я. Сегодня я принесла им не очень хорошую новость: за счет сокращения персонала нам повысили зарплату, но придется на час-два задерживаться.

Наша организация относилась к военному ведомству, контролируя на заводах и фабриках трёх соседних областей товары двойного назначения. С этой работой, через своего отца, мне помог Дима Рогов, и я была очень благодарна ему: хорошая зарплата, квартальные премии, чувство своей значимости из-за принадлежности к оборонке. Даже директора предприятий, которые я курировала, вынуждены были считаться со мной.

Стараясь забыть всё произошедшее в Ленинграде, я вгрызалась в работу, жила ею и через полгода уже считалась хорошим специалистом.

Начальник отдела, Яков Моисеевич, знал, что я принята к ним по знакомству и первое время придирчиво присматривался… Но, увидев, с каким упорством я вникаю во все тонкости, постоянно что-то спрашивая у него и у других опытных сотрудников, постепенно стал поручать мне дела посложнее.

Когда я была на седьмом месяце беременности, он, узнав, что мы маемся в съемном жилье без удобств, договорился с уезжавшим в длительную командировку военным, и тот за символическую плату предоставил нам свою квартиру.

Отношения с мужем после моего возвращения складывались не просто… Еще перед его приездом в Ленинград первоначальное решение вернуться домой сменилось сомнениями. Из-за присущей ему недоверчивости я предвидела, как трудно будет объясниться, и что родители его по-хорошему меня уже не примут, если даже мои ни разу не ответили на открытки. Но оставаться было тоскливо и страшно, хотя Элла обещала помогать во всем.

Слава, к моему удивлению, ни о чем не расспрашивал. Было видно, что он счастлив видеть меня, любит и очень хочет, чтобы я вернулась домой. С Эллой я даже не стала советоваться: она полностью поддерживала его. Он сразу понравился ей своей надежной обстоятельностью и заботливым отношением ко мне. А когда выяснилось, что он почти договорился о жилье, полагая, что я не захочу жить с родителями, сомнения отпали окончательно.

Ему о своих колебаниях я, конечно же, не сказала. Считалось, что с работой у меня не получилось, к тому же серьезно заболела, поэтому и приходится уезжать. Вещей набралось два больших чемодана — у Славы округлились глаза, когда их укладывали. Хорошо, что были неизвестны цены…

С Эллой мы договорились созваниваться, но я твердо знала: этого не будет. Я вычеркну из памяти всё, так как даже при мысли о К.В. меня охватывало оцепенение и подступали слезы, а остальное казалось сплошным тяжелым бредом.

Отец был рад моему возвращению, но, видя отношение матери, постепенно угас. А она, даже не здороваясь, спросила:

— И где же ты была? И за чем же ты ездила, мужняя жена? — и, не дослушав объяснений, язвительно выговаривала. — А люди-то говорят совсем другое. Тебя видели с мужчинами в такси, возле гостиницы… Мне стыдно смотреть в глаза сватам.

На следующий день после приезда пришлось навестить родителей мужа. Встретили меня, казалось бы, доброжелательно, но недоуменно-вопрошающие взгляды свекра и то, как Екатерина Семеновна, разговаривая, отводила глаза, говорило: я здесь чужая. Другого и не ожидалось… Услышав, что на днях с Крайнего Севера приезжает дочь с семьей и надолго остановится у них, я обрадовалась: им будет явно не до нас. Только через несколько дней, когда мы обосновались на новом месте, я вздохнула с облегчением.

Но то были «цветочки»… По сроку не пришли месячные, и, немного выждав, я обратилась к Наталье Борисовне. Осмотрев меня, она определила беременность, недоуменно разводя руками по поводу спирали, и настоятельно, ссылаясь на мои физиологические особенности, не рекомендовала делать аборт. Если бы она знала обстоятельства зачатия… Самое плохое, что и я этого не знала. Вспомнилось всё: последние счастливые вечера с К.В., неудержимая, лишающая воли страсть Артема, насилие Сергея… Когда, обезумев от страха, я сопротивлялась, кусаясь и царапаясь, один из насильников ударил меня, и, теряя сознание, я увидела шприц в его руке. Что они вытворяли со мной, помнилось смутно, но продолжалось это бесконечно… Потом пришлось отдаваться мужу, изображая страсть и любовь.

От нахлынувшего отчаяния я завыла в голос, и Наталья Борисовна принялась меня чем-то отпаивать. Успокоившись, я с надеждой спросила:

— А можно точнее знать день, когда я забеременела?

— Нет, только приблизительно, — ответила она, и я ушла, не зная, как это преподнести мужу.

— Но у тебя же спираль?! — были его первые слова.

— Прости, пожалуйста, но по приезду я пошла к врачу, и ее убрали. Я хочу, чтобы у нас был ребенок, но не предполагала, что это случится так скоро.

Ничего другого придумать я не смогла, и смотрела на него с ожиданием и страхом… Озадаченность на его лице сменилось доброй улыбкой:

— А как мы ее назовем?

Мне казалось, что я люблю его — и люблю по-настоящему.

— Ты считаешь, что у нас будет дочка?

— Конечно, такая же красивая, как ты, — он обнял меня, словно оберегая…

Я стала для него любимой и дорогой игрушкой. Ничего не позволяя делать по дому, и начитавшись специальных журналов, он занимался со мной любовью так бережно и аккуратно, что меня это нисколько не затрудняло. Было даже интересно…

Месяца через два я навестила Нину. Они по-прежнему жили в семейном общежитии, в маленькой комнатке, так как решили обзавестись третьим ребенком, а по многодетности им была обещана большая квартира в строящемся для медиков доме. Сроки беременности у нас совпадали, и, как маму с опытом, мне было о чем порасспросить ее. Про свои злоключения я, конечно же, ничего не рассказала и предложение дружить семьями оставила без внимания, опасаясь, что Слава проговорится о Ленинграде. Но настораживало еще и другое…

Муж ее, Анатолий Иванович, или Толюнчик, как она любовно называла его, — обходительный мужчина, на полголовы ниже ее и явно постарше, улыбчивый и умный, раздевая взглядом, так смотрел на меня, что хотелось спрятаться, и в то же время это возбуждало…

Когда в очередной раз я отказалась от предложения Нины встретиться всем вместе, она с обезоруживающей простотой спросила:

— Признавайся, тебя, наверное, смущает мой Толик? Можешь не беспокоиться: он на всех женщин так смотрит. Некоторые, в отличие от тебя, веря в свои чары, начинают строить планы. И — «мимо кассы»… — она рассмеялась. — Он просто нагуливает аппетит, а «обедает» только со мной…

— Ты не обманываешься?

— Нет. Поначалу я сомневалась и пару раз устроила проверки с такими девушками и в таких условиях, что отказаться было невозможно… А он так умело обошел «сладкие сети», что девчонки от души смеялись, пересказывая подробности неудавшегося соблазнения.

— Весело вы живете.

— А то… Ты даже не представляешь, как он любит меня!

Роды у нас прошли с разницей в две недели, и, когда наступило лето, мы опять стали общаться, но не часто. Одна с троими детьми Нина не могла управиться, и встречались мы, когда был свободен Толик. А он всё так же откровенно смотрел на меня…

Как-то я поймала себя на том, что, поправляя в коляске Жанну, слегка поддернула вверх юбку и склонилась немного ниже, чем требовалось…

Прошло почти два года после возвращения из Ленинграда, невыносимая острота воспоминаний притупилась, и я подумала: «Вот так же, неумышленно, получилось с Артемом». В то воскресенье, на заключительных соревнованиях, я ловила его восхищенные взгляды, но при этом не было ни малейшего намека на какое-то продолжение. А мне в атмосфере молодости и спортивного азарта хотелось чего-то большего…

После соревнований, развлекаясь, ребята доверили мне управление прогулочным катером, и он начал «рыскать». Артем встал за спиной, придерживая штурвал. Его сильные руки лежали на моих плечах, но когда наши тела соприкасались, он старался отстраниться. На очередном вираже я отодвинулась от штурвала, откровенно прижимаясь, но тут же, опомнившись, выскользнула из-под руки и встала рядом, держась за поручень. Ничего не изменилось, только смотреть он стал по-другому — пристально и оценивающе…

В понедельник утром, когда Артем заехал за мной, я ушла в спальню переодеться. Через минуту он, сминая меня полураздетую, повалил поперек кровати, и, не в силах сопротивляться, я растворилась в этой страсти.

Я зареклась вспоминать даже хорошее, так как следом накатывало всё остальное и хотелось биться головой о стену, в бессилии и обиде… И сейчас решила как можно реже встречаться с Ниной и ее Толиком, или не встречаться вовсе. Смогла же я отшить Виталика, который вновь загорелся пылкой любовью. Необъяснимым образом узнавая мои маршруты, то как бы нечаянно, то сознательно он встречал меня.

Надо отдать должное его настойчивости и умению завлекать, изображая робкого, безумно влюбленного Ромео или пылающего страстью «мачо». Понимая, что он завелся так из-за моей неприступности и не может смириться с отказом, я незаметно для себя уступала, проводя лишних полчаса в разговорах и не сразу высвобождая свою ладонь из его руки… В очередную встречу, когда мы «случайно» оказались у знакомого подъезда, я заявила, что ничего между нами не будет, и ушла, оставив «великого Дон Жуана» незаслуженно обиженным.

Общение нашей семьи с внешним миром постепенно свелось лишь к редким посещениям родственников. В одно из таких посещений, когда у родителей мужа по случаю юбилея собралась многочисленная родня, его сестра Света, разглядывая Жанну, стала гадать: «На кого же она похожа?»

Для меня это была больная тема: кроме своих глаз, ничего знакомого в ней я не находила. Слава занервничал, неуклюже пытаясь перевести разговор на что-то другое, но Света, упрямо возобновляла обсуждение, вовлекая родственников, и только Екатерина Семеновна, поджав губы, молча глядела в окно.

***

Незаметно прошла зима. Незаметно, наверное, потому, что я по-настоящему увлеклась работой, задавшись целью досконально во всем разбираться. Оказалось, чем больше я узнавала, вникая в дела, тем интереснее становилось… На предприятиях уже не просто считались со мной как с представителем серьезной организации, но и побаивались моей въедливости и знания предмета. В надежде на мою благосклонность, стали предлагаться дорогие подарки, с натяжкой замаскированные под свои изделия, или отдых в элитных местах.

На одном солидном заводе ко мне приставили «красавца мужчину», с явным заданием соблазнить… Старался он изо всех сил, я даже пожалела его, принимая ухаживания. А дальше — ни-ни…

Он всё понял и разоткровенничался.

— А ну их! Нашли «жиголо»… Хотя ты классная баба, и, не будь у меня жены и двоих детей — влюбился бы.

— Спасибо, но ты герой не моего романа. И часто тебя так используют?

— Нечасто: влиятельные женщины, нужные руководству, редки.

— И как успехи?

— Нормально, ты вторая, с которой не получилось, а в основном — как по маслу.

Меня это заинтересовало.

— А что жена?

Он почувствовал мой интерес, и азарт охотника вновь заставил усмотреть во мне «добычу».

— Когда дело успешно продвигается, я докладываю начальству, и, обеспечивая мне свободу действий, семье дают путевку в хороший санаторий. — Ладонь его легла на мою руку, он понизил голос. — Ира, я не буду никому ничего докладывать. Давай в выходные куда-нибудь закатимся, я знаю отличные места.

— Премного благодарна, Игорь Олегович, за искреннее предложение, — я высвободила руку, — но придется вам провести выходные с семьей.

На мою иронию он не обиделся и, наверное, еще на что-то надеясь, грустно повторил:

— А ты классная баба…

Я, вероятно, не устояла бы перед какими-нибудь соблазнами, если б Яков Моисеевич своевременно не предостерег меня:

— Ирина Юрьевна, я вижу, как серьезно вы относитесь к работе. Похвально, но такая дотошность не всех устраивает. Возможно, вас будут пытаться чем-то, как-то подкупить или скомпрометировать. Обычно это хорошо маскируется и трудно отличить элементарную доброжелательность от взятки. К сожалению, даже с ценными сотрудниками приходилось расставаться, а мне хотелось бы работать с вами долго…

Выше среднего роста, худощавый, Яков Моисеевич всегда был словно «наглухо застегнут». Седой ежик волос и аккуратные небольшие усы усиливали ощущение строгости, исходившей от него. Первое время я внутренне сжималась, когда он подходил ко мне, отдавая распоряжения или спрашивая о чем-либо.

Я видела, с каким уважением относятся к нему сотрудники, точнее — сотрудницы, так как в нашем отделе из двенадцати человек было всего трое мужчин, а в другом, возглавляемом Федором Никодимовичем, соотношение мужчин и женщин-зеркально противоположное. Почему так сложилось, мне объяснила Людмила Алексеевна, работающая здесь с незапамятных времён. Заметив крайнюю испуганность новенькой девочки, она с самого начала взяла меня под свое покровительство.

Мужчинам Яков Моисеевич не давал никаких поблажек, и не многие могли соответствовать его требованиям. А по отношению к женщинам требовательность и строгость часто переходила в отеческую заботу. Он говорил, что в войну Россия выстояла и поднялась из разрухи благодаря своим женщинам.

Несколько лет назад у него умерла жена, и сейчас в меру своих сил о нем заботится ее старшая сестра. Его сын — большой начальник, в Москве, и после смерти матери постоянно зовет отца к себе, но Яков Моисеевич не хочет никого затруднять, так как очень самолюбив и ценит независимость. Всё это и многое другое Людмила Алексеевна постепенно поведала мне по пути с работы или присоединяясь к нам, когда я гуляла с Жанной, так как наши дома объединял общий двор. После этих рассказов я стала даже жалеть строгого Якова Моисеевича, стараясь не подводить по работе. Но по-настоящему прониклась уважением и симпатией к нему в День Победы.

По традиции, наша организация снимала для празднования банкетный зал, где собирались оба отдела во главе с «шефом» — Александром Владимировичем. Приходили семьями, и для детей накрывали отдельный стол с угощением. Считая, что Жанна слишком мала, я уговорила маму посидеть с ней и пришла с мужем. В зале слышался легкий перезвон орденов и медалей: многие сослуживцы, их мужья и жены, оказались бывшими или действующими военными.

Александр Владимирович встал и в наступившей тишине торжественно произнес:

— Слово для поздравления предоставляется самому заслуженному среди нас воину, принявшему первый бой младшим лейтенантом на батарее легендарного капитана Флёрова. Этот младший лейтенант прошел со своими «катюшами» всю войну и закончил ее на Дальнем Востоке разгромом Квантунской армии в звании гвардии подполковника. Прошу вас, Яков Моисеевич…

В темно-синем костюме, старомодном, но ладно сидевшем на нем, Яков Моисеевич поднялся и совсем не торжественно, а очень искренне поздравил всех с великим праздником. Наградные планки панцирем прикрывали его грудь, и поверх них красовались ордена «Славы» всех степеней. Статус этих орденов нам объяснил сидевший рядом военный, перечислив названия других орденов и медалей. Воодушевленный нашим восхищением, он рассказал про капитана Флёрова и о том, что усы Яков Моисеевич носит с сорок третьего года как отличительную особенность гвардии.

После застолья начались танцы: Слава постарался блеснуть своим умением, но и Яков Моисеевич, красиво вальсируя, был на высоте. Церемонно испросив разрешения у мужа, он пригласил меня, и я кружилась, глядя в добрые карие глаза.

Избавившись от опеки Игоря Олеговича, я продолжила начатую работу и обнаружила на заводе серьезные нарушения технологического цикла, чем уберегла армию от бракованной продукции, а руководителей — от больших неприятностей. С помощью нашего начальства им удалось представить всё как вовремя исправленную ошибку, и, думаю, эта «ошибка» стоила руководству завода очень дорого… Моя работа была отмечена благодарностью в трудовой книжке и солидной премией.

Примерно через месяц меня вызвал Александр Владимирович и с мрачным видом указал на кресло.

— Присаживайтесь, Ирина Юрьевна, и объясните, как это вы, умная женщина, допустили такую оплошность?

Я замерла в растерянности…Так же сурово он продолжил:

— Работаете у нас почти три года и, не имея своего жилья, не удосужились даже встать в очередь! — Увидев мое замешательство, он рассмеялся. — Успокойтесь, я пошутил, наверное, не очень удачно. Город выделяет нам однокомнатную квартиру, а ваша семья, по словам Якова Моисеевича, самая нуждающаяся. Он знает, за кого просить, и обычно его просьбы учитываются. Так что придется нам срочно оформить это задним числом.

Он дал мне бумагу, и под диктовку я написала заявление о постановке в очередь на квартиру. С размашистой своей подписью Александр Владимирович убрал заявление в сейф.

— Думаю, всё будет нормально, идите работайте.

Я вышла, не веря в такое счастье и, чтобы не сглазить, никому ничего не стала говорить, даже мужу…

Через неделю ко мне подошла Ангелина Павловна — наш «профком», подчеркнуто интеллигентная дама, и, сознавая важность своей роли в этом событии, произнесла:

— Ирочка, в пятницу, к четырнадцати часам, вам надлежит явиться в горисполком для получения ордера на квартиру, — благосклонно кивнув, она удалилась.

Новость моментально облетела оба отдела, и все от души меня поздравляли, шутливо напрашиваясь на новоселье. По пути домой я поделилась своими мыслями с Людмилой Алексеевной.

— Как-то неудобно получается, работаю недавно, есть, наверное, и другие…

— Если и есть, то нуждающиеся в более серьезном улучшении. К тому же все знают, что ты в фаворе у начальства.

Ее слова задели меня, но не хотелось портить настроение выяснением нюансов. С порога, подхватив Жанну и обнимая мужа, я сообщила, что у нас будет своя квартира. Жанна, видя мою радость, счастливо смеялась, а Слава недоверчиво качал головой. Только когда с ордером на руках мы взяли в домоуправлении ключи и осматривали квартиру, он с восхищенным недоумением вымолвил:

— Ну, ты даешь…

С переездом мы не спешили, постепенно благоустраивая новое жилье, но поведение мужа изменилось: он подробно расспрашивал о моих рабочих поездках, то и дело подозрительно что-нибудь уточняя… В постели он стал агрессивным, но, когда я уловила желание унижать меня, потребовала объяснений. После откровенного, тяжелого разговора Слава признался, что страшно ревнует и даже следил за мной.

Я расплакалась.

— Неужели так будет всегда?

— Нет, не будет, — уверял он, — я очень люблю тебя.

Несмотря на его уверения, трещина в отношениях расширялась. Он то подолгу демонстративно не прикасался ко мне, то набрасывался в самое неподходящее время, и приходилось придерживать дверь кухни или ванной — от Жанны, возмущенно стучавшей по ней кулачками.

— Откройте, пустите меня!

Уступая ему во всем, я, как могла, старалась сохранить семейное тепло, но его оставалось всё меньше…

Жанну он любил, и она тянулась больше к отцу, чем ко мне. Ей шел четвертый год, а общались они как равные.

В воскресенье она подошла ко мне.

— Мы с папой идем в парк.

— А меня возьмете?

Она нерешительно пожала плечами, оглядываясь на него. Он кивнул, разрешая…

Обдумывая всё это, я обратилась к зеркалу и поняла, что, увлеченная работой, совсем перестала следить за собой. Решив обновить гардероб и уделять дочери больше времени, активно взялась за дело… Для обновления гардероба, оказалось, достаточно вытащить из дальних ящиков вещи, приобретенные в Ленинграде. Смотрелись они в нашей провинции очень даже неплохо.

Слава понял происходящее по-своему: возомнил, что хочу отнять у него дочку, а наряжаюсь, чтобы соблазнять кого-то. Несмотря на мои попытки достучаться до него, он всё больше отдалялся, и мы уже просто сожительствовали.

На работе перемены во мне были замечены и оценены. Если до этого я пользовалась уважением и авторитетом как специалист, то теперь для женской части стала признанной законодательницей мод, а мужчины начали обращаться ко мне по явно надуманным поводам. Следуя наставлениям Изольды Андреевны, вся в ощущении манящей женственности, я словно вынырнула из застойного омута. Вопреки логике муж снова дорожил мною и принимал в постели как драгоценный подарок.

***

Еще когда мы получили ордер, я выбрала момент и зашла поблагодарить Якова Моисеевича. Он рассердился:

— Квартиру свою вы заслужили. В благодарности я не нуждаюсь, но в дальнейшем очень рассчитываю на вас по работе.

Сердитость его, поначалу вводившая меня в ступор, теперь почему-то совсем не пугала. Несмотря на возраст, в нем чувствовался мужчина: иногда я ощущала на себе его пристальный взгляд, и этот взгляд вызывал желание нравиться…

В последнее время мне стали поручать работу Алевтины Геннадьевны, заместителя начальника отдела. Она и раньше часто болела, а теперь совсем перестала появляться. Людмила Алексеевна ситуацию прояснила:

— Алевтину тянут до пенсии, а тебя собираются поставить на ее место.

Она как в воду глядела… Вскоре меня вызвал «шеф» и после недолгих расспросов о жизни, о работе предложил должность заместителя начальника отдела. Я согласилась не раздумывая.

— Вот и отлично, — одобрил он. — Документы уйдут в Москву завтра, а после положительного ответа, в котором я не сомневаюсь, на утверждение надо будет ехать в министерство вам лично, со мной или с Яковом Моисеевичем.

Через неделю мы проводили на пенсию Алевтину Геннадьевну, и, догадываясь о моем повышении, сослуживцы улыбались мне — кто-то искренне, а кто и не очень…

Власти новая должность давала немного, но зарплата и премии повышались существенно, как и ответственность. Радуясь в душе и гордясь собой, я понимала роль в этом Якова Моисеевича и была ему благодарна…

Еще через неделю, в пятницу, он сообщил, что в среду мы должны быть в министерстве и что поездка займет два дня. Предвидя неоднозначную реакцию мужа, я только теперь поделилась с ним своими успехами, а, когда он совсем достал меня подозрениями и домыслами, спросила:

— Может быть, ты немного подучишься и начнешь нормально зарабатывать? А я буду сидеть дома.

Поиграв желваками, он ушел на кухню, и я впервые пожалела, что его подозрения необоснованны.

В понедельник Яков Моисеевич спросил:

— Ирина Юрьевна, вы не против поездки в двухместном купе? Я слишком много путешествовал в своей жизни, и посторонние люди стали меня утомлять.

— Конечно, не против. А я для вас разве не посторонняя?

Спохватившись, что получилось это слишком игриво, добавила:

— Если вас затруднит мое присутствие, то я не против плацкартного вагона, — и тут же осознала нелепую жеманность сказанного.

Конец ознакомительного фрагмента.