Эта короткая счастливая жизнь

Виталий Вавикин, 2014

Главный герой смертельно болен. Чтобы семья не видела его предсмертных страданий, он уходит на съёмную квартиру, где начинает слышать пение несуществующей женщины. Изучив архивы, он узнаёт, что в этой квартире семьдесят лет назад жила певица. Теперь он не только слышит её, но и видит. Но этого мало. Его тело умирает, и он хочет увидеть мир певицы перед смертью. Комната меняется, словно мир переносит его в прошлое. Он выходит за дверь и оказывается в тридцатых годах двадцатого века, где болезнь отступает и, пока он не вернётся назад, он может жить. Но певице нужна помощь, нужны ответы, получить которые можно только в будущем – настоящем главного героя, где его поджидает смертельная болезнь…

Глава пятнадцатая

Боль. Она вернулась сразу, как только Лаверн оказался в своём сером неприглядном мире. Сколько дней ему осталось здесь?

Пройдя в свою комнату, Лаверн лёг в кровать. Где-то далеко хлопнула входная дверь, оповестив о возвращении Синтаса. Скоро, очень скоро, он уйдёт отсюда навсегда. Боль и улыбка застыли на лице Лаверна, позволив забыться тихим сном. Тридцать два года он жил, не зная, насколько может быть прекрасной жизнь. Не деньги, не женщины и не слава — а просто жизнь. Жизнь в своей непорочной чистоте и невинности. Жизнь, когда можно радоваться каждому новому дню, ценить каждое мгновение.

Проснувшись утром, Лаверн ни на мгновение не усомнился в том, что мир, рассыпанный сотнями фотографий на полу комнаты, так же реален, как и тот, что окружает его сейчас. Синтас ещё спал, и Лаверн мысленно поблагодарил его за это. Общаться в этом мире ни с кем не хотелось. Да и спазмы становились настолько сильными, что приходилось ценить каждое мгновение.

Подойдя к двери, Лаверн испугался, что, открыв её, снова окажется в тридцатых годах. Грань, которую раньше перейти было так сложно, теперь казалась хрупкой и ненадёжной. Вот он смотрит на новую дверь в мир, где прожил всю жизнь, но стоит лишь присмотреться, и дверь становится старой и грязной, дверь, ведущая в тот мир, где он прожил всего лишь пару дней. И голос. Голос Фанни. Он звучит где-то у плиты.

Лаверн поймал себя на мысли, что, несмотря на разочарование, он благодарен этой женщине, за шанс попасть в её мир.

Заставив себя слушать лишь тихий храп Синтаса, он подошёл к двери и, повернув ручку, вышел на улицу. Железный автомобильный поток девяностых показался фантастически монолитным по сравнению с тем, что он видел в тридцатых.

Лаверн шёл по тротуару, удивляясь, насколько же сильно он проникся другой жизнью. Даже в библиотеке, прикасаясь к старым газетам, он испытывал какой-то благоговейный трепет.

Цветной принтер и пара должных компьютерных программ помогли Лаверну создать себе документы. Предполагалось, что процесс займёт не более четверти часа, но Лаверн подошёл к нему с воодушевлением, словно талантливый художник к созданию своего самого выдающегося шедевра. Особенно волнительным оказался выбор имени и даты рождения.

Выкурив с десяток сигарет, Лаверн решил, что самым лучшим будет оставить всё, как есть, изменив лишь год рождения. Особенное внимание он уделил выбору бумаги, на котором будут созданы его новые документы.

Бегая по магазинам, он забыл о болезни. Она отступила, словно испугавшись подобного напора. Он жил. Жил для того, чтобы продолжить жизнь в другом месте, другом мире. До позднего вечера он просидел в библиотеке, изучая историю фотографии. Скоро, очень скоро он оставит этот мир. Уйдёт из него навсегда.

Лаверн купил ещё одну пачку сигарет и попытался вспомнить, что ещё планировал сделать здесь. Вспомнил семью и почувствовал, как возвращаются боль и спазмы, хотя возможно, они были и прежде, просто он не замечал их. Эти воспоминания поубавили его пыл. «Но разве я могу что-то изменить? — подумал Лаверн. — Единственное, что сейчас можно, так это навестить Кипа и попрощаться».

Поймав такси, он назвал адрес, и, расплатившись, вышел на север Уолкот-авеню. Джесс встретила его гневным взглядом и потоком упрёков, которые, однако, угасли, как только на пороге появился Кип.

— И кто она? — спросила Джесс, после того, как с приветствиями было покончено. — Я её знаю? — она увидела, как Лаверн покачал головой, и гнев её вспыхнул с новой силой. — Так вот, значит, как?!

Джесс ещё что-то кричала, но Лаверн уже не слушал её. Кип переоделся, и вышел из комнаты. Ссора родителей заставила его вздрогнуть, но обещание отца сводить его на вечернюю игру «Блэк Хоукс», тут же вернули хорошее настроение.

— Мы ещё поговорим! — заверила Джесс Лаверна.

Сидя на трибунах, он смотрел на сына, и понимал, что не может ничего изменить. «Если бы получить хоть один шанс…» — убеждал он себя, но усиливающаяся боль кричала, что шанса нет. Если только остаться с семьёй и умереть у них на глазах. Но разве от этого им станет легче? Боль скручивала тело и подчиняла себе. Лаверн боролся с ней рьяней, чем местные игроки боролись с приезжей командой. Кип что-то говорил, но голос его был далёким и нереальным. Лаверн сидел, закрыв глаза, и старался ни о чём не думать.

Когда игра закончилась, и они, взяв такси, поехали домой, он едва отдавал себе отчёт в происходящем.

— Ну, как игра? — спросила Джесс, решив, очевидно, сменить тактику.

Кип пожаловался, что отец проспал всю игру, и Джесс, разгневанная подобным невниманием, завелась с новой силой. Лаверн согласился со всем, прошёл в спальню и лёг на кровать.

— Мне нужно всего лишь несколько часов, — попросил он Джесс сквозь пелену забытья.

Когда сон отступил, было уже утро. Джесс спала рядом. Её лицо было таким знакомым. Лаверн прикоснулся пальцами к её щеке, вдохнул запах её волос.

Закрыв глаза, он снова попытался заснуть. «Таблетки, — думал Лаверн. — Если начать снова принимать их, то можно будет скрыть на какое-то время болезнь. Провести с Джесс и Кипом неделю, может быть, месяц».

Проснувшись от нового приступа, он понял, что лежит один. Джесс что-то готовила на кухне. Лаверн поднялся, стараясь не обращать внимания на боль. Нет. Он не может оставаться здесь. Не может делиться болью с близкими людьми.

— Останешься на завтрак? — примирительно спросила Джесс, словно и не было вчерашней ссоры.

— Мне нужно… — Лаверн замялся, проклиная себя за то, что оставил таблетки в квартире Синтаса. Джесс обернулась и, показав глазами на Кипа, качнула головой. — Мне нужно на работу, — нашёлся Лаверн.

Он вышел на улицу, зная, что Джесс смотрит на него из окна. Остановился возле телефона-автомата и позвонил ей, решив, что раз уж не может рассказать о болезни лицом к лицу, то сделает это по телефону.

— Джесс, я… — начал было он, но нарвавшись на новый поток нелицеприятных оскорблений, замолчал. Достав пачку сигарет, Лаверн закурил. Джесс ещё оскорбляла его и несуществующую женщину, на которую он променял свою семью. Эти слова приносили немоту и пустоту. От вчерашнего хорошего настроения не осталось и следа.

Повесив трубку, Лаверн поймал такси и поехал в квартиру Синтаса. По дороге боль, кажется, отступила, но когда он расплачивался с водителем, новый спазм подчинил себе его тело с такой силой, что он не смог устоять на ногах.

Такси уехало, но Лаверн не заметил этого. Пара ребятишек пробежала мимо, потешаясь над ним. «Нет. Нельзя возвращаться к Джесс», — решил для себя Лаверн. Он не сделает ей приятно, лишь принесёт страдания и боль.

Заставив себя подняться на ноги, он поплёлся к квартире Синтаса. Остановился возле двери и, обернувшись, посмотрел на оставленный за спиной город. Нет. Он не может остаться. Не может. Лаверн открыл дверь и перешагнул через порог. Прошёл в свою комнату и лёг на кровать.

Сотни фотографий, окруживших его, напомнили о возможности другой жизни. Лаверн перебирал их, стараясь ни о чём не думать, но мысли были, воспоминания, голоса. Они возникали в сознании, напоминая, что есть мир, где нет ни боли, ни отчаяния. Мир, утративший своё очарование, но оттого ставший ещё более желанным в своей естественности.

С трудом дождавшись вечера, Лаверн вышел на кухню. Дверь в Чикаго тридцатых ждала его. Проверив содержимое карманов, он убедился, что ничего не забыл. Теперь осталось сделать лишь пару шагов.

Лаверн прислушался, надеясь, что голос Фанни придаст решимости. Нет. Его встретит лишь тишина. Но и тишину можно пережить. Даже наслаждаться тишиной, если впереди ещё целая жизнь. Лаверн сделал ещё одни шаг вперёд. Сердце замерло. «Где же эта волшебная перемена?» — он до боли в глазах вглядывался в новую современную дверь. Нет. Этого не может быть! Слёзы отчаяния покатились по его щекам.

Не веря в происходящее, он повернул ручку и перешагнул через порог. Ничего. Он был в девяностых. Больной. Обессиленный. Лаверн запрокинул голову и с мольбой посмотрел на звёздное небо. Если бы он помнил хоть одну молитву, то начал сейчас молиться, умолять, стоять на коленях и просить, просить, просить…. Но он не помнил.