Конкурс красоты в женской колонии особого режима

Виталий Ерёмин (2021)

Трагическая мелодрама. Место действия — единственная в нашей стране женская колония особого режима. Участницы действия — особо опасные рецидивистки. Русский криминолог и американка-мастер художественной фотографии приезжают в то время, когда колония готовится к конкурсу красоты. Мероприятие сомнительное — неволя наложила даже на молодых женщин страшный отпечаток. Криминолог решает сделать доброе дело — пытается способствовать освобождению трех участниц конкурса. Самых сохранившихся молодых женщин. И самых достойных освобождения. Но с какой целью сюда приехала американка? Это одна из множества интриг этой редкой истории. Редкой по сюжету и проникновению в преступную женскую психологию. На самом деле повесть отражает реальные события, происшедшие Березниковской женской колонии особого режима. Повесть дополняет психологический этюд «Сумерки души».

Глава 8

Вечером Леднев и Мэри ужинали в гостиничном ресторане. Готовили здесь на удивление хорошо. Но у американки была своя система питания. Она вынула из сумки большой помидор и крохотные электронные весы. Взвесила овощ, протерла салфеткой и начала есть, отрезая кусочек за кусочком. Потом подозвала метрдотеля и заказала себе на каждый вечер отварные куриные гребешки.

Женщине-метрдотелю было любопытно узнать, какой толк от этих гребешков.

— Я не обязана объяснять, — сердито сказала Ледневу Мэри.

— Тогда тебе не будут готовить, — сказал Михаил.

— Это косметическое средство.

— Ты будешь их есть или натирать ими лицо?

— Конечно, есть, — в сердцах сказала Мэри.

«Не помогут тебе никакие гребешки, — думал Леднев, поглядывая на американку. — Ну, подтянется у тебя кожа. А глаза не станут теплее. У тебя ж глаза снайпера».

— Ты почувствовал, как пахнут эти женщины? — спросила Мэри.

Михаилу опять стало обидно за зэчек.

— Что едим, тем и пахнем.

— Почему им не разрешают пользоваться косметикой? — спросила американка. — Одежда для женщины — часть ее красоты. Женщина считает себя красивой, если хорошо одета.

Леднев промолчал, у него не было возражений.

— Заключенные нас тоже сейчас обсуждают, — не унималась американка. — Представляю, о чем они говорят. Обмениваются впечатлениями о тебе. Две уже напросились на свидание. Одна — с риском для жизни.

— Думаю, тебе они тоже перемоют косточки, — огрызнулся Михаил. — Завтра я отвезу тебя в колонию и ненадолго отлучусь. Часа на два.

Американка перестала жевать. Ее тонкие брови полезли вверх.

— Майк, мы так не договаривались. — Мэри помолчала, что-то соображая, и спросила. — Может быть, тебе нужен аванс?

Леднев покраснел.

— Мне не нужен аванс. Я вообще не возьму с тебя ни цента.

— Загадочной должна быть женщина, но не мужчина, — сказала Мэри.

Леднев усмехнулся.

— Ты не читала Лермонтова. Ты вообще читала кого-нибудь из русских писателей?

Американка наморщила лоб. Ей хотелось назвать Достоевского. Но она его не читала и вообще боялась попасть впросак. Поэтому она на всякий случай пропустила вопрос мимо ушей, закурила «Мальборо», глубоко затянулась и сказала, выдыхая струю дыма:

— А ты заметил, у Ставской с начальником колонии что-то есть. Но не только с ней. Эта Каткова — заключенная, а он — тюремщик. Как он может?

— С чего ты взяла? — насторожился Михаил.

Американка ядовито усмехнулась:

— У вас, по-моему, законы, нормы и правила нарушают все. Такой народ.

Опять она сует свой нос, куда не следует! Сама не может вести себя в чужом доме прилично. Леднев едва сдерживал возмущение.