Инструкция к жизни

Виталий Старовойтов, 2022

Русская мигрантка с имперскими амбициями обсуждает с американским психологом как правильно жить. Новый тоталитарный режим Аляски обошёлся с Джошуа крайне жестоко – его помощь партизанам была раскрыта и теперь на кону стоит не только его жизнь, но и жизнь его семьи. Единственный шанс спасти её – это убедить лицо диктатуры штата – осевшую на Аляске русскую по имени Эбигейл, – что та проживает свою жизнь неправильно, что она несчастна и ей требуется помощь психолога. Джошуа является лицом западного культа свободы, а Эбигейл олицетворяет суровый диктат. Она проживает на Аляске достаточно давно, чтобы сменить себе имя на иностранное, но также она всё ещё помнит русский мир, по которому порой тоскует. Диалог между двумя культурными и политическими противоположностями должен привести нас к ответу на извечный вопрос: "Как же всё-таки правильно жить?"

Глава 2. «Беглецы и бродяги»

— Знаете, Эбигейл, я хотел бы поделиться с вами одним занимательным тезисом. Для этого я хотел бы вспомнить, как я начинал свою карьеру. Ещё в молодости мне всё время нравилось слушать, смотреть и понимать. Я хотел понимать людей, я хотел понимать всех и каждого, от бездомных на улице и до министров в кабинете. И людям нравилось моё внимание, они хотели мне рассказывать всё, что их гложило. Всё, что не давало им спать по ночам, а я слушал, слушал с таким наслаждением, словно пытался решить задачку по математике. Про отношения со второй половинкой, про семью, про работу, про учёбу, я слушал всех, у меня было достаточно знакомых, но вот меня не слушал никто. Я не хотел ни перед кем открываться. Понимая свою тягу к решению и пониманию людей, я отправился учиться на психотерапевта в штате Вашингтон. Но ладно, опустим учёбу, я хотел сказать о том, как я пытался понять всех людей, что встречались мне на пути. Чтобы понять бездомного, я жил на улице, чтобы понять наркомана, я употреблял героин, чтобы понять мыслителя, я изучил все труды в библиотеке, что мне попадались, от Вольтера и до Макиавелли. Я слушал все виды музыки, смотрел все виды фильмов. Скажете, что жизнь на улице понижает мой статус как врача? А я скажу, что это был мой молодёжный бунт! Бунт против бюрократичных, заочных методов понимания человека. Я хотел быть ближе к своим пациентам, и я был. Я старался побывать всем, кто попадался мне под руку, но я не переходил черту.

— Не хватило духу попробовать себя в роли убийцы, я правильно понимаю?

— Прошлое необратимо, Эбигейл. Если мы делаем что-то хоть один раз — это клеймо. Как шрам. Не важно, знает об этом кто-то или нет, это действие остаётся фактом, а потому необходима некая разборчивость. Нужно знать, что стоит пробовать, а что лучше избежать, чтобы сохранить себя.

— Вы говорите, что пытались понять всех людей, погружая себя в те условия, в которых они оказались. Милый доктор, но это глупо.

— Да? И почему же?

— Чтобы понять людей, нужно понять не то, что они чувствуют, оказавшись в этих условиях, но то, что они пережили, чтобы в этих самых условиях оказаться. Почему наркоман на игле? Почему убийца — убийца, а бездомный — бездомный?

— Это всё часть общей экспозиции. С пониманием условий, начинаешь понимать всё остальное, мы идём от общего к частному, понимаете?

— Это всё фальшиво. Я не верю в то, что Вы смогли понять хотя бы половину тех, кого понять пытались. И, если Вы считаете, что мне ваше понимание необходимо, то я спокойно проживу и без него.

— Хорошо, Эбигейл, как скажете. Тогда я предлагаю перейти дальше. О чём Вы хотели бы рассказать?

— Я хочу рассказать, какой я помню свободу. Тогда было хорошо. Я была почти счастлива. Артём договорился с одним небольшим торговым судном, что ходило севернее от Владивостока прямо до Аляски, так что вскоре мы собрали вещи и убежали. Корабль, к слову, назывался «Виктория».

«Эбби сидит на носу корабля и игнорирует ветер, который совсем не щадит её лицо. Она никак не может перестать смотреть в горизонт. Эбби наконец-то свободна от душных стен, свободна от злобных школьников, свободна от всего, что мешало ей жить. Теперь есть лишь она, Артём, ветер, вода и полярное сияние, что украшает небо.

Безумной красоты вид приносит огромную лёгкость и мятное спокойствие, даже несмотря на то, что девочка идёт в полную неизвестность. Ей не страшно. Она ждала этого много лет. В Америке ведь точно лучше, чем здесь, Артём так сказал, а он точно знает, он умный парень.

— Сигаретку? — Артём протягивает одну.

— Давай.

— Страшно?

— Нет.

— Вот и мне нет. — Артём привык всегда и везде выглядеть крутым, но теперь аура абсолютного контроля за ситуацией от него не ощущается в том же заражающем виде, в котором это бывало раньше.

— Да и смысл нам бояться? Мы ведь в лучший мир плывём.

— Ага.

Артём замечает грузную фигуру капитана, что направляется сюда, угрюмо перешагивая с ноги на ногу. Его фамилия Гринько, он хромает, видимо, из-за шрамов молодости. Глаза у капитана вечно грустные, это цепляет Эбби. Ей Гринько внушает доверие.

Помимо всего прочего, капитан Гринько курит, но курит он исключительно самокрутки, которые крутит из чего-то очень дрянного, возможно впихивая туда все элементы таблицы Менделеева и ещё чуть-чуть сверху. Артём как-то попробовал это курево, так его чуть наизнанку не вывернуло под громкий хохот матросов.

— Шо здесь сидите? — Гринько затягивается своей самокруткой.

— Вид здесь красивый. Хотим насладиться. — Отвечает Артём.

— Ах, вид. Я, кохда впервые вышел в море, то точно также смотрел на волны, звёзды, хоризонт и думал…

— Душу излить хочешь?

— А ты может хочешь нормальную сихаретку? — Покашляв, Гринько протягивает самокрутку Артёму. Тот в ответ только хмыкает, словно гордость его задета.

— Нам не интересно твоё прошлое.

— Мне интересно. — Эбби влезает в разговор мужчины и мальчика. Артём косится на неё недоверчиво, не понимает, зачем ей это. А Эбби ведь просто хочет услышать что-то, что она поймёт. Гринько тем временем снова затягивается, выдыхает дым и вспоминает:

— Я смотрел на эти воды, звёздное небо, хоризонт и думал, как же прекрасен этот мир. Этот мир, вечный, ничем не охраниченный. Бесконечный. Этот воздух, в нём особая атмосфера, а?.. Как же тохда я чувствовал, как никохда раньше. Мне хотелось смотреть на всё это и понимать, что вот я, я здесь. Так далеко от дома. Но под всё тем же небом. Оно одно ведь у нас, это небо. И в Москве, и во Владивостоке, и в Киеве, и в Нью-Йорке, и в Лондоне. Небо у всех одно, земля одна. Нужно понимать, какой мир нам дан.

— Не стоит забывать, что этот мир очень жестокий. — Артём влез поперёк разговора.

— Люди делают мир жестоким. А вот звёзды что тебе сделали? Небо это как тебя обидело, малой? Люди злые, люди хрешные. Они умеют ненавидеть. Уж я-то знаю. А природа может и бывает жестока, но не по своей же воле. Она остаётся чистой. И, чёрт побери, какой же прекрасной.

Эбби слушает капитана и молча соглашается. Мир прекрасен, пусть он и обидел её столько раз. И люди в нём не все плохие, стоит только посмотреть на Артёма и капитана. Они ведь хорошие. Эбби хочется, чтобы этот миг был вечным. Момент на этом корабле полностью изолирован от всех проблем внешнего мира, всех обид, всех утрат и всего плохого.

— Капитан, а вы откуда?

— З Киева. Вы, кохда на Аляску прибудете, то берегите друг друга. Своим нужно держаться вместе.

— Своим?

— Своим, девочка, своим. Ты всё поймёшь позднее.

Позднее вечером, в каюте, Эбби и Артём рассуждают о будущем, об их новой жизни. Новой жизни за Беринговым проливом, где всё у всех хорошо. Где все товары самые лучшие, и люди другие совсем, и есть что-то светлое.

— Мы плывём в новый мир, а потому нам нужны новые имена. Нам нужны образы. С помощью этих образов можно получить силу, мы бы были, как Барон. У него ведь тоже образ. Самое главное — помнить, что чтобы придуманная личность могла действительно влиять на мир, она должна превосходить реальную. — Артём блуждает по комнате, рассуждает вслух, перебирает варианты в голове и надеется увидеть среди них тот самый.

— Мы не можем оставить наши имена? — Эбби разлеглась на койке у стены.

— Нет, кончено, нет. Нам нужны другие, куда более грозные имена. Другие личности, если потребуется! Нечто более серьёзное, мы должны быть сильны. Помни о законе пищевой цепочки. Нужно что-то… Курт! Как ты думаешь, подойдёт?

— Нет.

— Почему? Хорошее ведь имя.

— Нет. Но может быть… Джаред?

— Банально. — Артём отмахивается. — Потом придумаю. Знаешь, тебе это сделать проще.

— Это почему же?

— Правда не понимаешь? Иди сюда.

Артём останавливается возле стула, что стоит прямо у небольшого каютного бюро. Там также есть зеркало, мутное, треснувшее.

Эбби хмурится, но поднимается и занимает место на стуле. Артёмовская рука поворачивает рыжую голову к её же отражению:

— Посмотри на себя. Ты уникальна. Твои глаза, волосы, скулы, щёки… Тебе не нужно даже придумывать образ, природа всё сделала за тебя.

Эбби чувствует себя особенной. От этого чувства ей становится не по себе, и она краснеет. Только Артёму, ему лишь одному Эбби могла бы поверить, что не дурнушка, не уродина, но… Как он там сказал? Уникальная.

— Природа сделала тебя ведьмой.

— Это оскорбление?

— Глупая. Ведьмы сильные, их боятся, ведь от них не знаешь, чего ждать. Они непредсказуемые и своенравные, свободные до дикости и дикие до свободы, да и забудь все злые сказки о некрасивых ведьмах, в реальности они очень милы и изящны. Настолько они красивы, что люди жгли их, завидуя, что эта красота досталась не им. Верь мне, лично видел.

— Да? Не врёшь?

— Не вру.

— И где же ты их видел?

— Прямо сейчас вижу. — Когда он говорит это, в груди Эбби что-то вздрагивает. Артём вдруг поднимает задумчивый взгляд, размышляет немного и говорит:

— Эбигейл. Тебе подойдёт имя Эбигейл. Очень ведьминское.

— Просто Эбигейл? Без фамилии?

— Да. А зачем тебе фамилия? И так звучит просто превосходно. Вот смотрю я в твои глаза и понимаю, что ты именно Эбигейл. Просто Эбигейл.»

В порту Аляски их ждали. Какие-то люди в убогих обносках заполоняют корабль, как только тот пришвартовывается. Поверх этой рвани, которую они зовут одеждой, закреплены куски проржавевших железных доспехов. Носить столько металла на себе тяжело, так что кто-то вообще отказался от того, чтобы прикрыть торс, а кто-то смог достать где-то настоящий военный бронежилет. Таких очень немного. Также все эти солдаты вооружены. Автоматы, дробовики, винтовки, всё это может у них и есть, но не всё соответствует высшим стандартам качества. Это какие-то уродливые скелеты оружия, созданные самостоятельное в этом муравейнике, где главным элемент металл. Ещё в глаза бросается то, что открытые части тела у этих незнакомцев покрыты татуировками, какими-то неясными символами, идущими через тело вплоть до горла. Некоторые изрисовали себе даже лицо.

— Хловер, шо-то случилось?

Человек, которого Гринько называет Гловером — худощавого вида мужичок лет сорока, с грязными волосами и бесконечным количеством тату. Эбби быстро понимает, что Гловером этого человека зовут не просто так, а из-за татуировок на руках. Его запястья забиты сплошным слоем, а от того кажется, что он ходит в перчатках, которые невозможно снять.

— Ничего, друг, не переживай. Просто товара что-то на твоей барже всё меньше и меньше. Мне это не нравится. — Гловер ходит по кораблю так, словно он хозяин «Виктории». Этот человек внушает Эбигейл тревогу, поэтому она беспокойно хватает Артёма за руку.

— Страшно? — Спрашивает Артём негромко. Эбигейл кивает.

— Это не от меня зависит. Сам знаешь, мне выгодно доставлять как можно больше. — Гринько только и делает, что разводит руками.

— Ладно. — Гловер указывает на Артёма и Эбби:

— А это новые беженцы?

— Да. Всё оплачено, твои услуги в том числе.

— Прекрасно! Добро пожаловать на Аляску! Самое красивое место в мире!

Незнакомцы принимаются разгружать баржу, а Эбби и Артёма провожают в портовый офис, где им накрывают на стол. Еда просто отвратительна, это какая-то похлёбка из вонючих грибов, от которых внутренности сами просятся наружу. Эбигейл, конечно, голодна, но не настолько, чтобы давиться этими помоями. Ещё она не уверена в своём английском языке, так что вопросов не задаёт. Гловера расспрашивает Артём.

— Мы — мусорщики. — Объясняет Гловер. — Это не оскорбление, ведь то, что многие считают мусором, для нас является фундаментом новой империи! Мы строим новый мир, который не будет лишён прогресса, но будет безопасным. Мы строим мир во славу Бога металла. Вот, смотри, почему человек пал из князей в грязи? Потому, что он размяк. Он обзавёлся чувствами, привязанностью, ненавистью, а затем с их помощью позволил себе довести мир до дикого состояния. Размякшим нельзя доверять оружие. Наши мысли, наши действия, всё должно быть твёрдо, подобно металлу. Тогда нам можно доверить оружие, тогда металлический Бог вознаградит нас после нашей смерти, сделав металлом. Живи железно, умри железно! Только тот, чьи мысли непробиваемы, как металл, только тот имеет право держать оружие. Металл всегда побеждает плоть.

— Это же всё звучит так странно, вы правда в это верите?

— А в мужика на кресте верить интереснее? Воду в вино? Ходить по воде? Ха! Нет в этом мире смысла ни у крестов, ни у вина, есть смысл только оружии! Оружие и металл! Кто металл — тот сильнее, плоть всегда бьёт металл!

По глазам Артёма видно, что тот заинтересован. Гловер цепляется за этот взгляд и продолжает рассказ:

— Не смотрите на то, что мы живём в мусоре. Лишь тот, кто лишён множества благ цивилизации, способен сохранять металлическое сердце. Мы намеренно отказываемся от удобств, чтобы стать ближе к металлическому богу. Мы — новая сила этого мира, мы построим порядок.

— Что значат ваши тату?

— Это… Это заметки о том, что мы потеряли на пути к металлическому богу. Вот, смотрите… Эти знаки значат, что я потерял родителей. А вот эти вот говорят, как я их потерял. Вот эти символы говорят о том, что мой комфортный дом сгорел. Эти вот символы, это имена тех моих друзей, которые погибли после начала войны. Когда потери всегда с тобой, то ты не можешь их забыть, ты вынужден к ним привыкнуть. Это делает наше железное сердце ещё крепче. Но может о себе расскажете? Куда вы направляетесь?

— На юг.

— Вы же не торопитесь, а? Останетесь у нас на некоторое время?

Прежде, чем ответить, Артём смотрит на Эбби вопросительно. Та крутит головой, ведь ей здесь неспокойно. Ей не нравится это место, ей не нравится Гловер, ей хочется скорее уйти. Но Артём неожиданно говорит:

— Конечно, мы можем задержатся на некоторое время.

Мусорщики живут в месте, которое некогда являлось портом. Они оборудовали три огромных портовых крана под себя, окружив их бараками, некоторые из которых держатся прямо на металлических опорах. Этот уродливый городишко называется «Гудбэй». Место это по-настоящему тревожное, люди какие-то озлобленные, бледные и жутко вонючие. Спать приходится на полу, завернувшись в рваный плед и подстелив под голову рюкзак. Но хотя бы есть крыша над головой. Уже через сутки приходится всё же попробовать грибной суп, но в этот раз в нём даже плавает какое-то жилистое мясо. От такого питания Эбигейл тошнит, она пихает эту похлёбку в себя через силу, а вот Артём очень быстро привыкает к режиму мусорщиков, их еде, их образу жизни и стилю общения. Эбби это очень не нравится, но Артём говорит, что они останутся здесь ещё на неделю, а может быть и на две. Протесты против этой идеи ни к чему не приводят, Артём упёрся и не хочет уступать, а бросить его Эбигейл просто не может.

В один день приходит Гловер и говорит, что оплаченная часть проживания окончена. Эбби по началу даже обрадовалась, что теперь они наконец-то уйдут, но оказалось, что она радуется совсем зря. Артём предложил отработать дальнейшее проживание, так что он стал помогать какому-то мусорщику в мастерской, вечно поглядывая на солдат и мечтая с ними пойти либо на вылазку, либо на охоту. Ему хочется с ними обучаться силе. Эбигейл же отправляют прочь из Гудбэя, в место, которое называется домом металлического Бога. Оно всего лишь в двух километрах от порта, но это очень не нравится Эбби. Она хочет быть ближе к Артёму, но он почти перестал с ней общаться, отдалился и стал каким-то чужим. Порой кажется, что они и вовсе незнакомы.

Дом металлического Бога, очевидно, является местным храмом, но без крестов. Вместо креста — шестерня, вместо свеч — аварийные лампы, а вместо здания — упавший пассажирский самолёт. Он поражает своими размерами, кажется, что он больше некоторых хрущёвок родного Владивостока. Эбби не помнит самолётов. Она не помнит тех времён, когда друг мог указать пальцем на небо и крикнуть: «смотри!», с горящими глазами уставившись на металлическую птицу далеко в небе. Да, конечно, про них приходилось слышать, но слышать — это одно, а видеть своими глазами — совсем другое. Также и с войной. Происходит война, после которой люди пьют водку и шепчут молитвы за то, чтобы войны никогда больше не случалось. Она отпечатывается на внутренней стороне их век, въедается в сетчатку глаза, прожигает сердце. Но следующие поколения видят лишь картинки из разных книг и учебников, что-то дорисовывая фантазией. Они отвыкают от неё, их представление смягчается. Тогда люди решают напомнить сами себе о том, что же всё-таки такое война. Война — это страшно. Эбби помнит войну, а хотелось бы помнить самолёты, такие вот, с людьми. Теперь небо снова остаётся за птицами. Уж эти свои крылья ломать нарочно не станут.

Внутри самолёта есть несколько отделов, вход в хвостовой части, а между отделами стоят металлические стенки, выпаянные уже после создания здесь священной ячейки. Кресла все выкинули, так что внутри довольно просторно. Самолёт полнится примитивными алтарями, а «железные братья» и «стальной отец» живут где-то ближе к голове этого «храма». Стальной отец ходит с открытым торсом, а к телу его были припаяны, либо приделаны как-то иначе, куски металла. Это выглядит очень болезненно, но Эбби пока не задаёт на этот счёт лишних вопросов. Она по-прежнему стесняется говорить на чужом языке, поэтому молча исполняет команды, которые ей дают. Где-то необходимо убраться, где-то помочь перетащить вещи. Ничего важного ей не доверяют, да и возникают сомнения, что здесь вообще есть что-то важное.

Вокруг самолёта стоят металлические бараки, блокпосты и высокий забор, ведь охранять храм нужно, а ночевать в дом металлического Бога рядовых бойцов не пускают. Эбби также поселили в бараке, в доме одного из солдат, имени которого она не знает. Он не произнёс ни единого слова в её присутствии, молчала и Эбигейл. Этот человек ей не нравится, как и все мусорщики, но то, что он всегда молчит — очень удобно.

Ещё неподалёку от самолёта стоит двухэтажное здание, окна которого закрыты стальными листами, как и дверь. Это единственная постройка из бетона в округе, она весьма крупная и, видимо, до того, как это место оккупировали мусорщики, это здание было администрацией или больницей. Ещё возле неё располагается колодец со стальным люком, его постоянно охраняет какой-нибудь солдатик, а воду оттуда никто не набирает. Это кажется странным, но мысли об Артёме вытесняют всё прочее. Как он мог так её оставить? Как он мог так резко стать чужим? Разве бывает такое?

Эбби плохо спит по ночам. Можно считать огромной удачей, если удаётся выцепить хотя бы пару часов. С едой точно также, питаться этой похлёбкой Эбби не может, а потому с каждым днём в гостях у мусорщиков ощущает она себя всё хуже. Эбби не видит смысла в этих людях. Как они могут быть силой, если главная сила — Барон Лос-Сетас, Мэттью Хьюз? Неужели этот человек тоже ест грибы и спит на металлическом полу? Неужели единственный способ получить силу — лишить себя всего? Эбби видела Мэттью Хьюза по телевизору, он не выглядит истощённым, не выглядит замученным. Он выше всего этого, так что когда он придёт сюда вместе с призраками, то ни один мусорщик не выживет. Эта мысль помогает просыпаться.

В любом случае, Эбби совсем не так себе представляла Америку. И рассказы Артёма про мусорщиков ничего не говорили. Остаётся надеяться, что не вся Америка такая.

Одной из ночей Эбби слышит чей-то голос на улице, прямо за дверью. Голос этот манит к себе, он такой родной и такой приятный, словно он знает Эбигейл, а она его. Любопытство ведёт девочку к выходу из барака, она поднимает тяжёлый засов и выглядывает, осторожно прислушиваясь. Эбби холодеет, ведь голос поёт, и поёт он на её родном языке.

О-о-ой баю, баю

Не ложися на краю

Придёт серенький волчок

И укусит за бочок

И потощит во лесок.

Это чистейший женский голос, который притягивает своей нежностью и искренностью. И вновь русская речь… Эбигейл боится себе признаться, что она скучала. Интерес и некое наваждение ведут её наружу, прочь из дома, найти источник песни. А голос всё продолжает:

Ой, баю, баю

Потерял мужик душу

Шарял, шарял, не нашёл

И заплакал, и пошёл.

Эбигейл понимает, откуда идёт голос. Дверца колодца настежь распахнута, песня звучит из самой его утробы. Эбби делает осторожные шаги ближе к колодцу.

Ой, вороны, воронки

Зляталися вуленки

На попову башенку

Поклявали саженку.

У колодца Эбигейл замечает, что рядом лежит самодельный автомат мусорщика, но владельца оружия нигде не видно. Посмотрев по сторонам, Эбби пожимает плечами. Песня баюкает и успокаивает. Эбигейл опирается руками на край колодца и осторожно заглядывает в его нутро, надеясь разглядеть что-то во тьме.

А вы деточки мои,

Вы послушайте мои.

Я баюкать буду,

Приговаривать буду.

Вдруг кто-то хватает Эбби за плечо и оттаскивает от края, она вздрагивает и пытается локтем садануть нападающего. Тот и не замечает этого удара, отшвыривает её в сторону и тут же захлопывает крышку колодца.

Эбигейл готовится драться, а затем видит наконец-то лицо нападавшего. Это тот мусорщик, который её приютил. Он смеряет взглядом её строго и приказывает:

— В дом. — Чужой язык обжигает слух. Эти слова сказаны в таком тоне, что спорить не приходится, Эбби отправляется обратно в дом, но спиной вперёд. Нельзя спускать глаз с этого человека.

— Чем ты думала? — Спрашивает мусорщик уже в доме. — Нельзя туда ходить, нельзя.

— Почему? — Наконец-то заговаривает на английском Эбби. — Что там?

— Стальной отец тебе не рассказывал? А хотя зачем ему с тобой говорить?.. Домище бетонный видела? Так вот, колодец — единственный вход в это место. Некоторые зовут его «домом плоти», некоторые «домом мяса», но мне нравится «дом человека».

Мусорщик садится у стены, пока Эбби сидит у противоположной. Она недоверчиво смотрит на него, подозревает в чём-то.

— Там раньше больница была. После войны тут была вспышка какого-то нового вида оспы, так что там сделали изолятор, который затем замуровали и бросили больных умирать. Не нашлось у них лекарства. А потом уже мусорщики туда стали сбрасывать тех, кто был «неисправимо человеком». Тех, кто не хотел становиться металлом. Такой ритуал, который стальной отец придумал. Мол, раз ты не хочешь быть металлом, то это место тебя сделает металлом, либо ты сдохнешь. Вроде и не убийство, а вроде и не вернётся больше.

— Но там кто-то живой! Кто это пел?

— Не знаю, но стальной отец зовёт её «Мать». Честно, ума не приложу, почему, это ему только одному и известно. Он, кстати, с акцентом, может из ваших.

Глаза Эбигейл тут же вспыхивают. Она никогда прежде не слышала в голосе стального отца акцент, может быть из-за неопытности, но если он тоже из её страны, то договориться с ним будет гораздо проще. По крайней мере, Эбби на это надеется.

— Я Дейви, кстати. Дейви Уоллер. — Представляется наконец мусорщик.

— Эбигейл.

— Не очень русское имя.

— Я Эбигейл. — Девчонка звучит настолько строго, что Дейви не смеет дальше спорить. Он понимающе кивает, поднимается и уходит в свою комнату, чтобы доспать оставшиеся часы. Но тут Эбби вспоминает кое-что:

— У колодца лежало оружие. Где его владелец?

— Скорее всего, он просто в колодец нырнул. Может оспа просочилась, и он так нас спас, может ему просто надоело всё, а может решил послушать немного песнь Матери и уж очень она ему понравилась. Такое бывает. Не часто, но бывает.

Этой ночью Эбигейл спит лучше, чем за всё время пребывания на Аляске. Песня Матери её немного утешила. Но теперь в девочке горит любопытство, а его просто так не потушить. Ей просто необходимо узнать от стального отца всё, что только получится. Буквально следующим же днём Эбби цепляет момент, когда рядом никого нет, и обращается к стальному отцу на родном русском языке:

— Вы меня понимаете?

Стальной отец молчит, перебирает какие-то шестерёнки, сложенные на алтаре металлического бога. Он будто бы вовсе и не слышал её. Тогда Эбби пробует заговорить с ним ещё раз, но уже чуть громче:

— Вы меня понимаете? — Эбби касается его плеча, но стальной отец сбрасывает её руку. Эбигейл упрямится:

— Мне нужно знать, кто такая Мать. Я хочу знать, что происходит в доме человека. Вы же понимаете меня, вы же из наших.

— Каких это наших? — Стальной отец откликается наконец-то на её родном языке. — Русских? Нет уже ни русских, ни американцев, никого нет. Нет государства, а значит нет и наций. Есть мусорщики, есть бетеловские, есть залётные. Ты вот залётная. Ты не наша.

Эбби сперва радуется, что он её понимает, а затем от слов его теряется. Но очень быстро мысли складываются в кучу, и ответ сам выскакивает наружу:

— Это ведь не про государство… У нас один язык, мы понимаем друг друга. Мы в одной лодке.

— Значит, национальность, по-твоему, это о знании языка?

— Это о понимании. Понимание — это не только язык.

— Говоришь совсем как она.

— Как кто?

— Как Мать.

Стальной отец наконец-то выпрямляется в полный рост и оборачивается, осматривает девочку. Он быстро теряет интерес и уходит в свою комнату, Эбби останавливает его прямо на пороге:

— Кто она? Мне важно знать! Почему ты зовёшь её Матерью? Она тебе родная Мать?

— Не надо тебе этого знать. В доме человека творятся страшные вещи, так что не лезь. Пока не знаешь, то хотя бы видишь по ночам что-то, кроме кошмаров.

Стальной отец уходит. Слова его не оттолкнули от загадки, а заставили хотеть узнать разгадку ещё сильнее. Почему её зовут Матерью? Как она живёт там, в месте эпидемии? Кто она вообще такая? И кто может дать ответы, если не стальной отец? А ещё ухо резало то, как стальной отец говорил на русском. Язык его был так неотёсан и груб, будто бы этот человек забывает свою родную речь.

Когда Эбигейл пытается покинуть территорию дома металлического Бога, просто чтобы дойти до Гудбэя и рассказать про удивительный колодец Артёму, то она узнаёт, что охрана этого допустить не может. Её банально не выпускают в город, что очень обескураживает. Поиск дыр в заборе тоже ни к чему не приводит, так что приходится идти к Дейви в надежде, что получится договориться о том, чтобы он её провёл к Артёму.

— Дейви, выходи! — Эбби ломится в дверь, но ей не открывают.

— Я занят, отстань!

— Дейви! Ну выходи!

— Я не выйду, отстань от меня!

— Мне надо в Гудбэй! Если ты не выйдешь, то я сама через стену полезу!

— Давай, лезь!

— Ну и полезу! — Эбби стучит кулаком и металл производит глухой стук. Девочка затем демонстративно топает к выходу, но в один момент Дейви всё же выглядывает в гостиную:

— Ладно, стой. Тебя там сейчас примут за козочку и подстрелят, а мне потом мозг выклюют. «Не доглядел», «куда ты смотрел?» и далее по списку.

— Я всё равно пойду в Гудбэй! Мне надо.

— Что, прямо так сильно надо?

— Да!

— Ладно, подожди здесь.

Дейви скрывается в комнате, дверь прикрывает, но на замок не запирает. И вот в этот момент Эбби становится очень любопытно, а что он там такое делал, что выходить не хотел? Может быть улики какие-либо остались? Эбигейл тихонечко подходит ближе ко входу в личные покои Дейви Уоллера, затем заглядывает внутрь. Там есть, чему удивиться, ведь маленький секрет Дейви очень даже мил. Мольберт с холстом стоят в центре помещения. Мягкие тона бумаги приютили на себе женщину, что на пару лет старше Эбигейл. Линии лица нарисованной выведены с таким трепетом, что каждый штрих точно на своём месте. Это практически совершенное произведение искусства, которому не хватало лишь стать законченным.

Дейви убирает кисти в ящик, а затем, когда оборачивается и замечает, что Эбби стала свидетелем его увлечения, то тут же хватает какую-то железку и швыряет в Эбигейл. Та едва ли успевает исчезнуть в гостиной.

— Куда лезешь?!

— Так интересно же!

— Твоё любопытство тебя погубит!

Эбби осторожно возвращается к двери, боясь получить чем-нибудь тяжёлым по лбу. Она тихонечко заглядывает внутрь и видит, как Дейви спешно убирает Мольберт и картину в люк в стене. Это, видимо, что-то секретное, раз Уоллер это так прячет. Эбби немного неловко, но она не может не спросить:

— А кто на картине?

— А твоё какое дело, козочка?

— Я не козочка. Сам ты козочка!

— Кто лезет не в своё дело, тот и козочка!

— Мне интересно!

— А мне плевать! Пойдём лучше узнаем, можно ли тебя отсюда вывести.

Они отправляются к выходу с территории дома металлического бога, но вновь звучит отказ. Однако Дейви добивается большего количества информации, чем Эбби. Охранник говорит им, что есть приказ не выпускать её до момента посвящения, который будет через неделю. Когда же они отходят ближе к дому, то Дейви объясняет Эбигейл:

— Посвящение — это не сложно. К тебе придёт стальной отец, он отведёт тебя к колодцу и спросит, готова ли ты ступить на путь металла. Если ответишь да, то он сделает тебе твои первые тату и порадуется.

— А если я скажу нет?

— Тебя отправят в дом человека.

— Мне нужно, чтобы ты сходил в Гудбэй и рассказал Артёму про дом человека, про Мать, про то, что меня здесь удерживают.

— Я не пойду.

— Дейви, мне нужно! Артём просто не понимает, где оказался и как тут с людьми поступают. Нужно ему объяснить, и он вернётся тогда. И мы уйдём.

— Эбигейл, уже год ни один приезжий не покидал территорию мусорщиков. У нас… Проблема с демографией. Так что Гловер старается убеждать гостей остаться, как только может. А на тех, кого убедить не получается, он обижается и посылает в дом человека.

— Обижается?

— Ну да, понимаешь, чем выше птица летает, тем чувствительнее она к поражениям. А Гловер, он, знаешь ли, птица очень высокого полёта.

— Тогда и про это расскажи Артёму. Скажи ему, что если мы не уйдём, то погибнем здесь, либо останемся навсегда.

Дейви затихает, а Эбби смотрит на него глазами, полными надежды. Ей просто необходимо убедить Артёма в том, что им здесь не место. Они обязаны уйти отсюда так быстро, как только возможно, ведь такие условия жизни просто не для неё. Ей не место среди этих людей. Мусорщики — отвратительны, изувечены, жестоки. Они издеваются над собой и живут в культе, который чужд для Эбигейл.

— Ладно. — Отмахивается Уоллер. — Схожу я к этому твоему Артёму. Не хочется ссориться с человеком, который знает, чем я на досуге занимаюсь.

Эбби почти ему улыбается, но затем просто благодарно кивает:

— А почему ты скрываешь своё увлечение?

— А ты разве не поняла? Глупая ты, козочка.

— Я не козочка. Я Эбигейл.

— У нас ничего не должно быть. Искусство у нас не в почёте, особенно если оно не во имя металлического бога. Но страшно даже не это. Страшно то, что на картине изображено.

— Там же… Просто женщина.

Дейви усмехается, а затем, прежде чем уйти, подтверждает:

— Да, именно. Просто женщина.

Дейви Уоллер следующим днём отправляется в Гудбэй на поиски Артёма, а Эбби остаётся работать на благо металлического бога. И тут происходит нечто важное. Когда Эбби прибирается в одной из секций самолёта, то в помещение заглядывает охранник стены, который свою смену уже отстоял. Он осторожно закрывает за собой дверь, а после убеждается, что здесь больше никого нет. Лишь затем он подступает к Эбигейл, которая даже не обращает на это внимания, ведь копошится где-то за алтарём.

— Эй, девчонка. Я слышал, ты хочешь уйти в Гудбэй?.. — Солдат обращается к Эбби, так что она выглядывает из-за алтаря, только спустя пару секунд подхватывая, о чём именно идёт речь. Эбби сперва хмурится, но затем кивает.

— Тогда слушай, — Мусорщик мерзко улыбается и делает пару шагов к Эбби поближе. От него пахнет вонючей грибной похлёбкой:

— А как сильно ты туда хочешь? Просто, есть варианты, но тут, сама понимаешь, услуга за услугу…

Мусорщик подбирается совсем близко, Эбби нащупывает в кармане складной нож, который Артём подарил ей когда-то. Знакомые чувства подступают к горлу, становится тяжело дышать. С каждой секундой тело сковывает всё сильнее, паралич борется с мышцами рук и ног. Эбигейл понимает, чего хочет этот человек.

— Так что давай я помогу тебе, а ты мне?.. — Своей грязной, стёртой ладонью охранник касается её щеки. Прикосновение обжигает так сильно, что тело вздрагивает, а вместе с телом вздрагивает и разум. Эбби выхватывает нож из кармана, раскрывает его и бьёт лезвием в бок мусорщика. Она быстро подскакивает к двери, отпирает ту и исчезает в коридоре. Эбби бежит так быстро, как только может, ей необходимо добежать до дома Дейви Уоллера и запереться там. Кажется, что это то место, где её не достанут. Место, где безопасность — это не пустой звук.

Руки дрожат, ноги едва ли держат Эбби. Старые воспоминания грызут её, съедая ещё и реальность вокруг. Эбигейл не готова к столь повсеместной одержимости, она не хочет быть здесь, она хочет… Домой? Неужели домой? Это ведь плохое место, но какое место в её жизни было лучше дома? Мама ведь за неё бы горой стояла, если бы знала, что сделали с её милой дочерью. От того стены квартиры хотя бы казались надёжнее и роднее. Но кто ещё мог бы так за Эбигейл переживать, если не мама? Артём? Так где же он? Почему он её бросил здесь, как ненужную игрушку?

Эбби врывается в дом и тут же запирается, прижавшись спиной к двери, будто это поможет ей держаться плотнее. Голос дрожит, но губы всё равно зовут его:

— Артём…

Он не придёт. Артём не слышит, потому что он не рядом. Он и не хочет быть рядом, ему это не нужно. Видимо, он слишком крутой, чтобы быть рядом.

Уже в этот же день за Эбигейл приходит стальной отец в сопровождении нескольких охранников, те стучатся в дверь и угрожают её выломать. Эбигейл всё равно не открывают. Тогда мусорщики делают то, что грозились сделать — приносят какую-то автоматическую пилу и прорезают замок.

— Не подходите! — Выкрикивает Эбби, выставляет вперёд нож. Один из мусорщиков ударом ладони по руке выбивает оружие у Эбигейл, а после даёт ей смачную затрещину, от которой девочка валится на пол. Её тут же хватают за волосы и тащат на улицу, как бы она не сопротивлялась. Эбби выносят на всеобщее обозрение, к колодцу, где её ждёт толпа и раненный мусорщик. Тому уже перевязали бок какой-то тряпкой.

— Вот эта дура меня пырнула. — Указывает он на Эбби пальцем. Плебс начинает осуждающе гудеть.

— Тише, люди, тише. — Требует стальной отец и оборачивается к Эбигейл: — Давайте разберёмся. Почему ты ударила его ножом?

Эбигейл держат под руку, не дают сделать и шага в сторону. Голова гудит, но слова она понимает и даже знает, что она могла бы сказать в ответ. Но несмотря на всю горесть своего положения, Эбигейл всё равно молчит, не находя то ли сил, то ли желания отвечать. Этим решает воспользоваться обиженный мусорщик:

— Она больная. Мы просто говорили, когда она выхватила нож и набросилась на меня.

Толпа вновь гудит, а Эбби скалится в ответ, но слов чужого языка этим людям не говорит. Стальной отец тогда подходит к ней поближе, встаёт на одно колено и заглядывает прямо в её изумрудные глаза. Это смущает Эбигейл, но вырваться и отступить ей не позволяют. Взгляд у стального отца такой пронизывающий, что становится не по себе. Этот человек смотрит даже не в глаза, а на внутреннюю сторону твоей черепной коробки. Кажется, он перешерстил мысли Эбби и всё понял, без единого слова понял, что же именно произошло.

Стальной отец поднимается, выпрямляется и говорит:

— Я думаю, ты ещё не слышала. Металлический бог дал мне талант! Талант видеть правду. Я могу читать людей также хорошо, как люди читают книги. И теперь я точно знаю, что произошло, а значит, что время наказывать виновных!

Люди радуются, а обиженный мусорщик нервничает. Он верит в дар стального отца, а значит точно понимает, что сейчас произойдёт. Стальной отец тем временем открывает люк колодца, готовясь вынести приговор. Он тянет интригу, играет с толпой и вынуждает её молитвенно смотреть на своего святого, ожидая, когда же с его губ упадёт истина.

— Ты. — Стальной отец указывает на мусорщика. — Ты возжелал нашу гостью, ей пришлось защищаться. Ты знаешь цену.

— Мы правда просто общались, я её едва ли тронул, она нож сразу схватила!

Виновный ещё пытается оправдаться, но ни единому его слову уже никто не верит. Толпе на изменение своего мнения требуется всего лишь несколько секунд. Народ уже защищает девочку и освистывает того, кого прежде поддерживал. Всего пара слов стального отца, и истина в глазах этих людей начинает выглядеть абсолютно иначе. Их искренняя ненависть перескакивает с одного на другого также легко, как перескакивает мяч при игре в горячую картошку.

Мусорщика тащат к колодцу и пропихивают внутрь. Всякое сопротивление подавляется, приговор приводится в исполнение. Эбби слышит крики, а также звук, с которым тело падает в воду. Больше ничего услышать не удаётся, люк закрывают, а толпа отмечает триумф правосудия.

— Девчонку ко мне. — Приказывает стальной отец и отправляется в дом металлического Бога. Эбби волочат за ним, ей это не нравится, но, без своего защитного костыля, она ничего не может противопоставить грубым, грузным мужчинам. Ещё Эбигейл замечает, что один из мусорщиков тащит в руках прямоугольник, завёрнутый в полотно.

Её бросают в покои стального отца и оставляют их один на один. Становится неожиданностью, что здесь есть небольшой диванчик. Неужели святым можно сидеть на мягком? Ещё Эбигейл замечает тот прямоугольник в тряпке.

Стальной отец падает на диван, тем самым отвечая на неозвученный вопрос. Он некоторое время смотрит на Эбби, а затем заговаривает на русском, источая свой странный, даже примитивный акцент:

— Как тебя зовут?

— Эбигейл.

— А родители тебя как назвали?

— Моё имя Эбигейл.

— Я тебя понял. Знаешь, в принципе, это не так уж и важно. Как думаешь, почему я помог тебе?

— Помог мне? Я думала, что Вы увидели правду.

— Ой, правда. Про правду забудь, она не важна. Правда это что-то абстрактное, она у всех разная. Важна не правда, важна способность убеждать. Если те, кто решают твою судьбу, верят тебе, то ты жертва, а не преступник. Если нет, то наоборот. И я здесь решаю судьбы. Я здесь самый убедительный. Если захочу, то завтра скажу, что их тела — им не место. Что мы машины, что нужно снять с себя кожу, чтобы получить то тело, в котором мы должны находиться. Будь уверена, они это сделают, даже с детей своих кожу спустят. А всех несогласных с политикой освобождения тела — в колодец, в дом плоти.

— Зачем вам тогда железо на теле?

— Девочка моя, доверие — вещь, которую тяжело получить. Мне нужно показать им, что мы в одной лодке. Такого маленького жеста вполне достаточно, чтобы настала пора мыться в заводских сточных водах и вдыхать дым доменных печей. Но делать это буду уже не я, а самые достойные, самые лучшие! Ведь чем больше они от себя отдадут, тем большие они молодцы, тем больше они уважаемы и тем больше их любят. И это мой тебе урок, Эбигейл! Хороший лидер должен получить доверие, признание, а лишь потом действовать.

— Я думала, что Гловер лидер.

— На бумаге — да, а в реальности — лидер я. Он отдаёт приказы. Люди умом понимают, что должны подчиняться ему. Но настоящая власть не в умах, а в сердцах. И металлические сердца моих людей полностью со мной.

— А если у лидера и сердца, и умы народа?

— То он совершенен. Этот человек заслуживает уважения. Но всё же, почему я помог тебе, как думаешь?

— Потому что мы оба из одной страны?

Стальной отец начинает громко смеяться, ничуть не стесняясь. Эбби неловко и даже немного обидно. Как только священник приходит в себя, то он решает всё-таки объясниться:

— Мне плевать на страну, на народ, нет этого ничего, я же говорил. Есть только я. Человек всегда, всегда думает в первую очередь о себе, потом лишь уже о других. И будь я не прав, мы с тобой сейчас бы здесь не говорили. Но ладно, отвечу сам. Я помог тебе потому, что я сам тебя хочу.

Эбби вздрагивает и отступает к двери, скалится и готовится обороняться. Реакция происходит почти мгновенно, стоит лишь произнести эти грязные, поганые слова. Стальной отец тогда лишь отмахивается:

— Не бойся, я же не варвар. Ты сама мне отдашься. Ты ведь, наверно, ещё не в курсе, что у тебя посвящение, которое я подготовлю на завтра и на котором я публично задам тебе вопрос. Я спрошу тебя, клянёшься ли ты посвятить себя металлическому богу. Мне будет плевать, что ты ответишь, но затем люди будут ждать от меня, что я скажу. Верю я тебе или нет. Мой ответ единственно важный, и он будет зависеть от того, как ты себя поведёшь со мной. У тебя ночь на «подумать», а сейчас можешь идти отсюда.

Стальной отец не спешит подниматься с дивана, он отмахивается от Эбби рукой, позволяет тем самым отпереть дверь и уйти прочь. Но когда Эбигейл разворачивается, то взгляд её задевает посылка в ткани, стоящая в углу. Эбби указывает на неё и спрашивает:

— А это что?

— Ой, а это то, что мы нашли у твоего сожителя. Можешь посмотреть.

Эбигейл так и делает. Она стягивает ткань и видит её… Милые глаза, нежные и сострадающие. Это картина, та самая, которую сотворил Дейви. Её прежде никогда не удавалось рассмотреть вблизи, но эта женщина, оказывается, выглядит совсем живой. Эбби не находит в себе сил оторвать взгляд.

— Кто это?

— Тебе правда не плевать?

— Да.

— Это сестра его, Эмма, они раньше всюду вместе ходили.

— А что произошло?

— Ничего необычного. Просто Дейви Уоллер не более, чем трус. Но это не важно. Теперь он сгниёт в колодце.

— Не надо. — Эбигейл не понимает, как и почему эти слова были ею сказаны. Они просто вырвались, может даже выпали ненароком. Но в стальном отце сразу же разгорается маленькая искорка:

— Хорошо. Конечно, как скажешь. Только теперь эту ночь ты будешь думать над спасением двух жизней, а не одной. Всё зависит от тебя и только.

Стальной отец сдерживает обещание и не трогает Эбби в этот день. Она спокойно добирается до дома Дейви, где дверь выломана и всё перевёрнуто вверх дном. Ножичек она свой подбирает, возвращает обратно в карман. Эбигейл не знает, что ей делать. Дейви мусорщик, может быть такой же, как и все они, а может быть другой. И готова ли Эбби упасть в колодец, в эпидемию и смерть? Одно она знает точно — она не может позволить себя так обидеть вновь. Эбби просто не выдержит этого кошмара, её маленькое сердечко вовсе не железное. Оно просто лопнет от тоски и ужаса, если её снова коснутся против её воли.

Этот мир такой ненастоящий. Он такой же жестокий, как и её родной. Но только этот мир для Эбби чужой. Такой картонный, будто и не живой вовсе. Хочется не быть здесь. Хочется просто оказаться где-то, где будет счастье. Хоть где-то, где будет прекрасная жизнь. Эбби решает забыться там, где ей всегда рады и где всегда тепло — в мечте. Страх сразу отступает, тревога оседает, становится хорошо, стоит только закрыть глаза.

— Пойдём скорее! — Ей машет рукой Артём, подзывает к морю. Эбигейл не знает этого места, но здесь солнце, песок и свежий морской бриз, от которого дышать не просто легче… От этого бриза возникает желание дышать.

Она бежит за Артёмом. В голове нет никаких беспокойств, нет боли, нет ужаса, есть только радость момента. Нет больше рассуждений о силе, о власти, нет слов о том, как управлять людьми. Нет тяжести утраты и одиночества, есть лишь миг, который ты чувствуешь всем своим телом.

Вода немного прохладная, но кристально чистая. Артём бьёт ладонью по водной глади, куча брызг нападает на Эбби, но их удары не делают больно. Наоборот, возникает задор, это именно та единственная война, в которой хочется участвовать. И тут с берега слышится голос, который Эбигейл сразу же узнаёт.

— Мама? — Переспрашивает Эбби, оборачиваясь. Мама зовёт её на берег, она принесла морса с шарлоткой. Лицо её чистое-чистое, без единой ссадинки. А ещё улыбается. Такая приятная, а самое главное — настоящая улыбка. Рядом с ней отец. В его глазу нет ни капли спирта, взгляд его такой трезвый, каким его удавалось видеть лишь несколько раз в году. Семья ждёт её.

Артём берёт её за руку и смотрит ей в лицо. Эбби тут же всё понимает. Она ему небезразлична, это читается по глазам. Артём не может произнести важных любовных слов, но это и не нужно. Эбигейл абсолютно уверена, что знает, что он хотел бы сказать, если бы ему позволила его бойцовская гордость. Они вместе отправляются вперёд, к берегу, где их уже ждут.

— Эбигейл? — Неожиданно звучит голос, который произносит её новое имя. А вместе с новым именем наступает и её новая реальность. Эбигейл открывает глаза, сразу встречает на себе взгляд Дейви Уоллера. Он вернулся.

— Что сказал Артём?

— Он не придёт. Он занят, но передал тебе это. — Дейви достаёт из кармана мятую сигарету и протягивает её Эбби. Та морщится, а затем лишь разочарованно вздыхает, принимая передачку.

— Не знал, что ты куришь.

— Я раньше иногда курила. Когда Артём был рядом. Сейчас не хочется.

— Послушай, я знаю таких, как твой Артём. Ты для него лишь аксессуар, ему нужен был кто-то, кто может с ним побыть. Сейчас, когда у него появились его новые друзья, то ты ему стала не нужна.

— Ты его не знаешь так, как знаю я.

— Да, да. Все через это проходят. Некоторые вещи мы начинаем видеть трезво только спустя года. А сейчас скажи мне лучше… Кто дверь то мою вынес?

— Стальной отец.

— Значит, у меня проблемы.

Эбби не хочет ему всё объяснять. Она пока что не стала говорить и про условие стального отца, и про произошедшее с тем мусорщиком ранее сегодня днём.

— Ты не боишься его?

Дейви вопрос явно не нравится. Его что-то смущает, но что именно — разгадать по лицу не получается:

— Нет. Скажи мне лучше, что сегодня произошло?

— Не хочу.

— Вот так, значит, козочка? Мой дом в разрухе, меня, быть может, завтра приговорят, а ты не хочешь мне объяснить, что же здесь произошло?

Эбигейл ничего не отвечает, вместо этого просто отворачивается к стене. Тогда Дейви начинает ворчать что-то про себя и подниматься:

— Если наскучит разглядывать стену, то я буду на площадке за домом человека.

Эбигейл никак не реагирует. Она лишь удивляется про себя, что где-то здесь есть площадка. Никогда прежде она её не замечала. Но у Эбби есть дело поважнее — прекрасная жизнь. Чтобы вернуться в прекрасную жизнь, приходится закрыть глаза и вспомнить, на чём она остановилась. Спустя пару минут Эбигейл понимает, что фантазировать также реально, как это было совсем недавно, просто не получается. Дейви Уоллер сбил весь настрой и занозой впился в мысли, не давая побыть счастливой ещё хоть немного. Тогда абсолютно ничего не остаётся, кроме как подняться, отряхнуться и отправиться к дому человека.

Эбигейл находит очень странным тот факт, что мусорщики презирают человека настолько, что худшее место на своей земле заклеймили в его честь. Может быть, они просто боятся человека? Как Эбигейл, когда её пытаются коснуться без спроса. Она сразу хватается за нож. Мусорщики делают точно также, словно человек, а может и всё человеческое, их очень сильно обидели. Так сильно, что они пытаются вырезать из себя человека всеми возможными способами. А может быть, всё гораздо проще, и Эбби зря пытается понять мусорщиков? Может быть они просто лишены совсем разума и верят в сказку, которую им скажут, просто чтобы верить. Вера ради веры, получается. Тогда то высокомерие, с которым стальной отец относится к своей пастве, является абсолютно справедливым.

Но сейчас важнее понять не то, почему дом человека так называется, а то, что там внутри. Конечно, совсем скоро доведётся узнать лично, но всё же хотелось бы быть хоть немного готовой. Безумная женщина? Оспа? Не находится ни малейшего объяснения, кто же всё-таки такая Мать.

За домом человека и правда стоит детская площадка, которую прикрывает высокая трава. Карусель и горка давно сгинули в листве, но двое качелей остаются довольно чистыми и в хорошем состоянии.

— Знал, что ты придёшь. — Дейви мирно покачивается на качелях, не спешит разгоняться.

— Откуда?

— Потому что площадка — это круто. Гораздо круче пустой стены.

Эбигейл садится на свободное место и начинает тоже неспешно раскачиваться. Спустя пару мгновений ночной тишины, Дейви вдруг заговаривает:

— Спорим, что я сильнее тебя раскачаюсь.

— Нет.

— Ага, боишься.

— Я не боюсь!

— Боишься! Сейчас раскачаюсь повыше и крикну всем, что Эбигейл трусиха и боится проиграть!

Эбигейл возмущается, а Дейви начинает лишь сильнее раскачиваться. Прежде не падкую на азарт девочку цепляет что-то в его словах, а может быть и в том, как он их произносит. Эбби раскачивается сильнее, пытаясь опередить своего такого наглого, но очень опасного соперника. Чем выше над землёй эти качели поднимают Эбигейл, тем дальше она становится от боли и переживаний, которые ждут её внизу. И звёзды, честно говоря, кажутся такими близкими, что хочется протянуть вперёд уставшие пальцы и схватить себе одну.

— Я победила! — Вскрикивает вдруг Эбигейл, когда замечает, что её ноги поднимаются выше длиннющих лап Дейви Уоллера.

— Ладно, ладно, победила. Чемпионка. — Дейви скребёт подошвами по земле, замедляя ход.

Как только Эбби их соревнование кончается, то лицо сразу же мрачнеет, рыжая голова наполняется ужасными думами, мир бледнеет и калечится обратно.

— Что произошло с Эммой? — Спрашивает Эбигейл, а Дейви будто бы сводит судорогой. Он замирает, опускает взгляд бездомной дворняги в землю.

— Откуда ты её знаешь? Стальной отец тебе сказал?

— Да.

— Я расскажу тебе. Но только если ты расскажешь мне, что сегодня произошло. Договорились?

Эбби задумывается, взвешивает все плюсы и минусы данной сделки, а затем робко кивает. Тогда Уоллер начинает своё воспоминание:

— Эмма моя сестра, была убита мусорщиками. Стальной отец приговорил её к изгнанию в дом человека, когда она отказалась поверить в механического бога. Я не смог её спасти. Я хотел пойти за ней, даже снаряжение собрал специальное. Противогазы, верёвку, всё под полом лежит до сих пор.

— Почему ты не пошёл?

— Я… Я не знаю.

«Дейви Уоллер не более, чем трус.» — в голове звучат слова стального отца, которые, видимо, и есть ответ на тот вопрос, на который Дейви ответить не может. Но пришла пора Эбигейл отвечать на вопросы. И она рассказывает всё, что произошло, от нападения и до условия стального отца. Дейви хмурится, переваривает услышанное:

— Ты уверена, что всё поняла верно?

— Он говорил со мной на русском, я всё отлично поняла.

Тогда Уоллер молча поднимается и ступает в сторону металлической лачуги, оставив Эбигейл один на один с луной. Она сидит так до тех пор, пока не становится. Тогда приходится пойти домой и дождаться момента, когда за ней наконец-то придут её каратели. Её убийцы. Те, кто сгноят её в доме человека, ведь она скорее умрёт, нежели позволит к себе прикоснуться. Но Дейви… Дейви не должен быть на её совести. Заставлять Эбби отвечать ещё и за чужую жизнь — очень жестоко со стороны стального отца. Он точно знает, что делает, но всё равно Эбигейл не может к себе подпустить кого-то, кроме Артёма. Да и тот её, кажется, предал…

Утром за Эбби приходят. Люди с неотёсанными, грубыми мордами забирают её к колодцу, проводят через ожидающую толпу. Не только у Эбби сегодня день откровения. Артём здесь. Он изменился… Надел доспехи, не такие тяжёлые, как у самих мусорщиков, немного даже ржавые. Лицо зато важное настолько, что даже смотреть противно.

Эбби прячет руки в карманы. В одном у неё нож, а в другом сигарета, которая пришла передачкой. Артём смотрит на Эбби всего лишь один единственный раз, но это взгляд не из мечты. Какой-то надменный, гордый. Чужой совсем. Не Артёмовский.

— Сегодня мы собрались под линзами механического Бога! — Стальной отец начинает причитать. — А всё ради одной цели! Сегодня я задам один единственный вопрос двум прибывшим! Все мы знаем этот вопрос, но я хочу напомнить, что меня обмануть не выйдет. Глаз стального отца легко различит правду. Так что того, кто не верит в нашего истинного покровителя, мы отправим в бездну, к отбросам из мяса, которые не ценят благо быть ближе к металлу, быть ближе к машине! И опустятся они в царство слабой плоти, и будут существовать под стальной пятой нас, победивших в себе всё человеческое! И просуществуют они до тех пор, пока их слабые телеса не откажут им и не поломаются! И будь то так, ибо уста мои присвоил себе металлический Бог, ибо несёт он ими слово своё, а слово его либо истина, либо смерть! Пришло время узнать, что же это будет. Подойди ко мне, Артём, встань на колени и склони голову перед гласом металла.

Артём так и поступает. Он преклоняется перед стальным отцом, а тот кладёт ему руку на затылок:

— Клянёшься ли ты идти по пути металлического Бога?

— Клянусь. — Мгновенно отвечает Артём. Эбигейл вновь пробирает обида. Сигарета в кармане сжимается сама собой, а после падает на разрыхлённую подошвами землю. Эбби и нож бы выкинула, но ей всё ещё нужен этот костыль. Он придаёт ей уверенности и даёт возможность себя защитить.

— Верю. — Подводит итог стальной отец, и толпа сразу ликует. Артёму дают подняться, тот улыбается и ступает в толпу мусорщиков, где того ждёт лично Гловер. Его поздравляют, это его праздник.

— Теперь ты, Эбигейл. Подойди ко мне, встань на колени и склони голову перед гласом металла.

Эбигейл делает два робких шага ближе к стальному отцу, а затем замирает. Она смотрит на скопище вокруг, но не видит ни одного человека. Эбби возвращает свои глаза к стальному отцу, который ждёт, что девочка подчинится, что та падёт перед ним. Это бы подошло для него за ответ. Но Эбигейл точно знает, что она не даст себя обидеть, никогда больше. Она не склонится перед этой кодлой. И лишь жизнь Дейви вынуждает сомневаться.

— Стальной отец, уважаемый. — Из толпы звучит голос Дейви Уоллера. — Можно Вас на минуточку?

— Сейчас? Лучше после ритуала.

— Это очень срочно.

Дейви отводит стального отца немного в сторону, ближе к колодцу, однако Эбби всё равно везёт услышать то, о чём шепчутся эти двое.

— Я знаю про твоё предложение Эбигейл. Эмме ты предложил то же самое? А она отказалась? Ты поэтому её убил?

— Ты очень медленно соображаешь, Уоллер. Да, предложение такое я ей сделал, только она согласилась.

— Как согласилась?..

— Ради тебя, имбецила. Чтобы я тебя не убил. И жив ты лишь благодаря её жертве, так бы давно уже сдох, ведь ты бесполезный и в Бога нашего не веришь, это и дураку понятно.

— Зачем ты убил её? — Дейви уже не спрашивает, он требует. Но стальной отец не обращает внимания на тон, словно перед ним просто щенок, который лает, но не кусает.

— Она решила компромат на меня собрать. Но меня так просто не убить, я здесь главный, я здесь Бог. А ты никому ничего не расскажешь, ничего мне не сделаешь, потому что ты трус. Это у тебя в крови. Именно поэтому Эмма тебе ничего и не говорила, знала, что ты бесполезный из-за своего страха. Ты просто кусок мусора, лежащий на обочине жизни. Даже нет… Ты червь под моей подошвой, Уоллер. А раз ты червь, то знай, что я могу тебя раздавить просто если у меня будет плохое настроение. И подружка твоя червь. Так что смотри, Дейви, как я буду давить червей. Смотри и дрожи, как бы я не добрался дальше до тебя.

Стальной отец отворачивается от Дейви и направляется к Эбби, но Уоллер хватает того за плечо, разворачивает обратно к себе и бьёт его в живот несколько раз какой-то ржавой железкой, затем втыкает её святому ещё и в глотку. Кровь мгновенно фонтаном бьёт в разные стороны, мусорщики набрасываются на Дейви, а Эбби в то время лишь смотрит. Шокированные морды мусорщиков приятно видеть. Народ покорён паникой, хаос захватывает собравшихся.

Лишь спустя добрый десяток минут удаётся навести порядок. Про Эбигейл, кажется, уже все забыли. Она становится частью толпы, скрывается среди вонючих и болезненных тел, но не спускает глаз с Дейви Уоллера.

Гловер становится эпицентром всеобщего внимания. В кругу из людей остаётся он, мёртвый стальной отец и скрученный двумя бойцами Дейви. За Дейви боязно. Что теперь станется с бедолагой Уоллером? Как ему помочь?

Гловер проверяет состояние стального отца, а после подтверждает, что тот мёртв. Главный среди мусорщиков выпрямляется и оборачивается к убийце.

— Ну и зачем ты это сделал?

— А потому что стальной отец та ещё гнида! Он лжец и мразь! Честен он был лишь однажды! Когда говорил нам, что нет в нём ничего человеческого! А я человек, понятно? Человек! И я жалею, что не сделал этого раньше!

Эбигейл не совсем понимает, почему Дейви так искренне радуется тому, что натворил. Неужели он радовался убийству? На Дейви совсем не похоже. Может он радуется тому, что отомстил за сестру, а заодно и спас Эбби? А может он в восторге от того, что больше нет нужды жить по законам мусорщиков? Но ведь Гловер не позволит ему жить в принципе? Неужели для Дейви смерть гораздо приятнее той жизни, которую с радостью выбирает Артём? Одно Эбигейл знает точно… Дейви Уоллер нечто большее, чем просто трус.

— Человек, значит?.. — Переспрашивает Гловер: — Отправьте его в дом человека, раз так.

Эбби забеспокоилась ещё сильнее. Нужно срочно что-то сделать. Но что она может? Просто стоять и смотреть. Смотреть, как Дейви, который и не сопротивляется вовсе, исчезает за крышкой колодца. Слышится всплеск воды. Стальной люк закрывается.

Посвящение Эбби переносится, но это вовсе не имеет какого-либо значения. Вернувшись домой, Эбигейл точно знает, что нужно сделать. Жизненно необходимо найти люк в полу, тайный ход, который упомянул Уоллер ещё совсем недавно. И правда, он там. Совсем незаметный, под небольшим столиком. В тайнике лежит два противогаза, несколько фильтров, верёвка, фонарик, крюк, револьвер и горстка патронов. Сверху всей этой кучи оставлена записка, в которой перечень следующих пунктов:

Обязательно закрой все части тела.

Закрой люк с той стороны, когда будешь спускаться по верёвке.

Не отцепляй крюк, чтобы была возможность вернуться.

ВАЖНО! НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ СНИМАЙ ПРОТИВОГАЗ В ДОМЕ ЧЕЛОВЕКА!

Готовься к худшему.

Отныне решено. Нужно помочь Дейви Уоллеру выжить. Он спас Эбби, пожертвовав собой, так что меньшее, что она может сделать — попробовать спасти его. В конце концов, Дейви Уоллер единственный, кому в итоге было до девочки дело в этом проклятом месте, так что сегодня ночью Эбигейл отправляется в дом человека.»

— Это было страшно. Чтобы меньше бояться, я пыталась представить, что Барон идёт со мной. — Вспоминает Эбигейл. — Он, всё-таки, ничего не боится. Он неуязвим.

— Как вы думаете, чем обеспечен такой успех именно этого Барона, а не какого-либо другого? Почему Мэттью Хьюз смог в столь юном для диктатора возрасте построить империю, обходящую по площади даже империю Чингисхана?

— Страх. Призраки стали легендами, в народе считается, что они и не люди вовсе. Стоит свету погаснуть, как все в комнате умирают. Существа из темноты. И этому страху нельзя сопротивляться, он даёт власть и силу. Потому Барон сильнейший человек в мире.

— Был им. Вы что-нибудь слышали про «убийцу призраков»?

Уизерстоун фыркает, услышав про этот феномен, казалось бы, абсолютно невозможный, а потому так раздражающий. Перед силой слухов порой ощущаешь себя беспомощной, особенно когда за этими слухами есть что-то правдивое.

— Да. — Ведьма выплёвывает ответ сквозь зубы.

— Слышал я, что ему довелось побывать на Аляске?

— Да. Я видела его. Это самый простой выскочка, который обвесил себя вспышками, чтобы спастись от темноты, и налепил на себя идиотскую маску, чтобы впечатлить впечатлительных.

Конец ознакомительного фрагмента.