Потерянные

Владарг Дельсат, 2023

Швейцария недалекого будущего. Над людьми нависла страшная тень ядерной войны. В интернате знакомятся Витя и Света. У каждого за плечами – страх и потери, а общее на двоих – недоверие к миру, боязнь системы и жажда освободиться любой ценой. Даже ценой самой жизни…Герои вместе попробуют отыскать правду обо всём, что происходит вокруг, они будто познакомятся сами с собой заново, помогая в этом друг другу. А неожиданная подсказка из прошлого – медальон отца Виктора – станет отправной точкой нелёгкого путешествия в новый и безопасный мир.

Глава третья

Виктор Кох

Рената… Была у нас такая девочка, добрая, хорошая. Жила среди лицемерия и умерла так же. Несмотря ни на что, не смогли её спасти. Теперь у церберов будут неприятности, особенно если жалобу кто-то напишет. А я напишу. Ренату это не вернёт, но, может быть, спасёт жизнь кому-то другому. Улетели спасатели, забрав тело… Слово-то какое — тело, противное, прямо наждаком по стеклу. Все сидят хмурые, но никто не плачет. А что им плакать, не близкий же человек умер…

Взяв себя в руки, решил вернуться к экзамену. Тяжело это — на моих глазах умер человек, а я даже не дёрнулся помочь… Хотя чем я могу помочь? Вот так все и подумали, а Рената ушла. Взглянув на Светку, когда уносили мёртвую девочку, я почувствовал будто удар под дых — та смотрела на тело с завистью. Явная зависть читалась во взгляде Светланы, и от этого стало просто страшно. Что же с ней такое произошло, если смерть вызывает… зависть?

Дописать, однако, нам не удалось. Разом взвыли сирены воздушной тревоги. Пару раз в год в Швейцарии проводят учебные тревоги гражданской обороны. По такой тревоге надо бросать всё и бежать в убежище, которое есть в каждом доме, магазине, школе. В последнее время что-то они участились — в этом месяце третья уже. Все вскочили и посмотрели на церберов, а те были явно в раздрае — с одной стороны, экзамен покидать нельзя, а с другой — вдруг тревога не учебная? А на них один труп уже висит.

— Оставить всё как есть на столах! — прокаркал старший из надсмотрщиков. — Вещи не трогать! Быстро в убежище!

— Но как же… — попробовал возразить кто-то, но на него так зыркнули, что парень заткнулся, устремившись со всеми к выходу.

— Осторожно, — я подстраховал Хелен, чуть не упавшую в дверях, потом увидел Светку, шедшую медленно, будто нехотя. — Света, тревога всё равно учебная, а потом характеристика, понимаешь?

— Да, спасибо, — будто встряхнулась она, начав двигаться быстрее. Я пропустил девушку вперёд, чтобы не затолкали.

Единой массой мы скатились по лестницам, потому что во время пожара и тревоги лифты отключают. Учебная эта тревога или нет — не так важно. Она отвлекла нас от произошедшей на наших глазах смерти. То есть, в общем-то, тревога прозвучала очень своевременно, потому что нет ничего хорошего в том, что мы увидели. Совсем нет. Вот и последний пролёт, широко открытые толстенные двери убежища. Не дав Свете пройти вглубь помещения, я придержал её за локоть.

— У двери сядем, здесь закуток удобный, — объяснил я вздрогнувшей от прикосновения девушке. Противогазы у нас универсальные, поэтому нужно будет — наденем. Все наши действия потом анализируются, интерпретируются и попадают в характеристику. А характеристика здесь — штука страшная, универ могут зарубить только на основании этого клочка бумаги.

— Хорошо, — покладисто кивнула Светка. Какая-то она подавленная, что было бы объяснимо, если бы не зависть во взгляде, провожающем тело Ренаты, очень уж хорошо я такие вещи распознаю.

Мы удобно расположились в закутке.

— Можно отдохнуть… — сказал я, потому что тревоги тут часа на два, не меньше. Народ уже активизировался в отношении обмена мнениями по поводу заданий, а я задумался.

Тревог в последнее время становится всё больше, к тому же говорят, что мир демократии опять чего-то не поделил с «восточными варварами», к которым относят и мою родину, поэтому могут быть эксцессы. Американцы, говорят, опять что-то над Аляской сбили, пытались выдать за внеземной космический объект. Ну, это понятно почему — отвлечь народ, отчаянно не желающий воевать. Середина ХХІ века, а все делят что-то, хотя, казалось, уже всё давным-давно поделено.

Мысли перескочили на Светку, которая расположилась рядом, вытянув ноги, опершись спиной о стенку и закрыв глаза. Сидела она так, чтобы ни в коем случае меня не коснуться, даже случайно. Тоже не слишком нормально на самом деле, но подумать об этом можно и потом.

Так и представляется — прилетят инопланетяне и стерилизуют эту планету. Я бы стерилизовал на их месте. Светка, судя по выражению лица — тоже.

Эх, девочка, как же помочь-то тебе? Был бы жив папа, он подсказал бы, но его никогда больше не будет.

Как-то необычно быстро дали отбой — не больше часа в этот раз нас продержали в этом месте. Двери убежища уже открыты, надо бежать обратно, чтобы успеть дописать, потому что кто этих церберов знает, могут и не продлить время экзамена. Ну и что, что тревога, их это вполне может не интересовать.

Вот закончится экзамен, я дня три выжду, а потом на вас, гады, такую жалобу накатаю, вовек не отмоетесь!

Нужно бежать и подстраховать девчонок, не мы одни такие умные — все спешат обратно.

Вроде бы всем по восемнадцать-девятнадцать, а несутся не разбирая дороги, как стадо баранов. Ни под ноги не смотрят, ни на окружающих. Хотя чего я ожидал? Какая страна, такие и интересы. Не дал упасть Сабине, поддержал Светку, поймал Хайке. Нормально, теперь можно садиться и писать дальше, не так уж много и осталось.

Взбодрила эта тревога, действительно взбодрила, даже мысли в голове появились, кроме тех, как посадить церберов на сучковатый кол. Говорят, на родине одно время популярно было. Так то ли с воровством боролись, то ли с коррупцией. Видимо, безуспешно, если верить нашим новостям.

Ну, вот и всё, теперь можно сдать и забыть. Всё, что мог, я написал. А чего не мог, того и не напишу никогда. Теперь нужно выйти из аудитории, ни на кого не глядя, потому что, как мой взгляд эти надсмотрщики интерпретируют — вообще никому не ведомо. Несмотря на то что все вокруг лицемеры, никого подставлять не будем. Нужно выйти на улицу, но как-то не хочется. Ничего не хочется после этого экзамена, последнего для Ренаты. Интересно, вспомнит ли её хоть кто-нибудь завтра?

Светлана Фишер

Спасатели прилетели поздно. Если бы надзиратели их вызвали сразу, может быть, Рената бы выжила, а так — ей повезло. Она теперь свободна от этого лицемерия и лжи. От всего свободна.

Как же я ей завидую! Просто слов нет, чтобы выразить свои чувства!

Впрочем, я, к сожалению, ещё жива, поэтому надо возвращаться к экзамену, не думать о возможном фиаско и о том, что со мной за это сделают эти. Надо писать, но и это мне сделать не удаётся. С улицы доносится яростный вой сирены гражданской обороны. В Швейцарии гражданская оборона действительно работает и учения проводит, вот только не предупреждали вроде об учениях. Может, действительно летит к нам «привет» с Востока, чтобы всё разом закончить?

— Оставить всё как есть на столах! — прокаркал старший из надзирателей. — Вещи не трогать! Быстро в убежище!

Это нарушение на самом деле, потому что в сумках у нас могут быть нужные лекарства, вода, что-то ещё. Им что, мёртвых мало? Но возмущаться я не посмела, не приведи господь, напишут что-то в характеристике — мало не покажется, хотя пошла нарочито медленно, чтобы оказаться в хвосте. Надежда на то, что это не учебная тревога, оставалась, конечно.

— Света, тревога всё равно учебная, а потом — характеристика, понимаешь? — нарисовался всевидящий Витя.

Всё он правильно говорит, надзиратели не зря так внимательно наблюдают, надо идти. Мне показалось, или Витя меня страхует? Что ему до меня? Может, хочет… Да нет, не похоже совсем. Страшно хочется верить в нормальное человеческое отношение, да откуда ему здесь взяться среди лицемерных животных? И я такая же, и он, и все…

Как-то многовато в последнее время стало тревог. Учебных, конечно. Наверное, нарабатывают рефлекс. И ночью бывает, и днём тоже, в любой момент может заорать эта сирена. Приходится сломя голову бежать в убежище. Вовсе не потому, что я хочу выжить, а потому, что характеристика. Напишут там «халатно относится к правилам» — и не будет никакого универа, как ни рыдай.

Лестницы, лестницы, кажущиеся огромными толстые двери школьного убежища. Сюда мы можем поместиться все, вне зависимости от количества — двойное резервирование места в расчёте на гостей. И всё работает — и генераторы, и насосы, потому что за этим следит руководство города. Так в Швейцарии повелось — больше ста лет уже убежища в каждом доме. Правда, я это принимаю как данность.

Хотела двинуться вглубь, сесть там где-нибудь в дальнем уголке, посидеть в тишине, но Витька, оказывается, не отстал. Поймал зачем-то… Ему-то, наверное, кажется, что он доброе дело задумал, не понимает, что добро у каждого своё.

— У двери сядем, здесь закуток удобный, — произнёс парень. Взглянув туда, куда Витька показал, я вздрогнула — идеальное место, чтобы спрятаться. Неужели он меня понял?

— Хорошо, — кивнула я, чтобы что-то сказать, а в голове забегали мысли.

— Можно отдохнуть…

Заботливый какой! Что же, если можно отдохнуть, я отдохну. Тут лежанка, на которую можно было бы лечь, будь я одна, но тут Витька, поэтому сяду, опираясь спиной на холодную шершавую стену, и прикрою глаза, чтобы не видеть медленно закрывающихся дверей убежища, не слышать лязга запоров, хоть на мгновение ощутить себя в полном одиночестве.

Всё же, почему Витька обо мне заботится? Ведь не может же это быть просто так? Или может? Да нет, откуда… Мы не встречаемся, никаких обещаний я не давала, вообще никак не пересекаемся обычно. Почему же тогда он так себя повёл? Не могу понять, и спросить некого. Я одна, сирота, брошенная мамой и пострадавшая от… отца. Приёмная семья смотрит с брезгливостью, отправив с глаз долой, но хоть денег не жалеют. С другой стороны, я их очень сильно боюсь, что в голове у этих, мне совершенно непонятно, поэтому и не хочу возвращаться.

Сегодня умерла Рената. Кто знает, вспомнят ли о ней? А если завтра умру я, кто вспомнит обо мне? Надо ли мне, чтобы меня вспоминали? Эх, Витька, разбередил ты меня своей непрошеной заботой, заставил задуматься. Зачем ты это сделал, ну вот зачем?

Как-то сегодня отбой дали слишком быстро — это не к добру. Нужно подняться, оправить юбку. Тоже повод для страха, по правилам интерната девушки должны ходить в юбках, а это для меня жутко — я себя незащищённой чувствую. Приходится надевать шортики на колготки, чтобы не было так страшно, но это не сильно удобно, даже со спортивными. Но чего только не сделаешь, чтобы не дрожать.

Оправив юбку, я в сопровождении Витьки двинулась в сторону аудитории. Витька, получается, действительно заботится. Но зачем? Что он от меня хочет?

Мысль о том, что парень всё это делает не просто так, преследует меня. Появился страх. Тот самый, что приходит ко мне по ночам, напоминая о прошлом. С трудом взяв себя в руки, я сосредоточилась на работе. Нужно писать, времени не так много. Даже, можно сказать, совсем мало. А надзиратель, вон тот, с каким-то скользким взглядом, откровенно пугает.

Пожалуй, этот страх и заставил меня собраться. Быстро дописав и перепроверив работу, я сдала её другому надзирателю и двинулась к дверям. Стараясь не дрожать от ощущения идущего за мной именно того, страшного надзирателя, я быстро подошла к дверям, резко дернув ручку, но стараясь не бежать. Нельзя в гимназии бегать, это наказывается.

Я уже почти почувствовала на себе руку надзирателя, когда увидела Витьку. В этот момент мне было совершенно наплевать на то, почему парень остался у аудитории, — он был моим спасителем. Не знаю, чем придётся за это заплатить, но сейчас я просто спряталась за его спиной. Я будто и не контролирую сейчас себя, будучи внутренне уверенной, что Витька не сделает мне ничего плохого и не принудит… Откуда я это знаю? Почему я в это верю?