Советник президента

Владимир Алексеевич Колганов, 2020

Это фантастическая история о том, что могло произойти весной то ли 2018, то ли 2019 года. Участниками этой истории стали многие важные персоны. Всё, что здесь рассказано, можно воспринимать и в шутку, и всерьёз, как кому понравится. Автор доказывает простую истину: если ценность произведений искусства и литературы будет определяться размером полученной от их продажи прибыли, это может привести нас к печальному финалу. Совпадение некоторых черт персонажей, в том числе изображённых на обложке, с обликом реальных лиц – это чистая случайность. Оформление обложки выполнено автором.

Глава 2. Квартира в Чистом переулке

Расставшись с иностранцем, писатели ещё долго бродили по аллеям у Патриаршего пруда, обсуждая вероятные причины недавнего события, причём Катаев не исключал возможность массовой галлюцинации. Однако ему так и не удалось ничего узнать про отрезанную голову, о которой говорил начитанный матрос. Булгаков явно что-то знал, но по какой-то причине не желал углубляться в эту тему. Позже, по дороге домой, Катаев перебрал в уме сюжеты всех известных ему пьес, романов, фельетонов и рассказов, а заодно припомнил десяток оперетт из репертуара одесских и московских мюзик-холлов, но так и не обнаружил ничего. Ну разве что казнь Марии-Антуанетты… Вот только трамвай тогда оказывается ни при чём.

Булгаков тоже был изрядно озадачен, однако «мистическому писателю» — так он назвал себя в одном из писем Сталину — не пристало забивать себе голову предположениями о том, каким конкретно образом эта странная личность в брюках клёш перенеслась из прекрасного далёка в нынешние гнусные времена. Куда больше Булгакова занимал вопрос: «зачем же я ему понадобился?»

Ночью он почти не спал — и работать не мог, и сон не шёл — только ворочался с боку на бок. А наутро принял единственно верное решение: воспользоваться приглашением иностранца и узнать всё из первых рук.

Чёрный костюм, галстук бабочкой, лакированные штиблеты — именно так Булгаков одевался, когда ходил на приём к американскому послу. Вот и теперь он постарался не ударить в грязь лицом, однако Люся не хотела отпускать одного, и пришлось долго и нудно объяснять, оправдываться, что не к любовнице собрался, а по важному делу, мол, не исключено, что от этого визита зависит и его личная судьба, и судьба России. Кто знает, возможно, он был недалёк от истины.

Из Нащокинского до Чистого переулка пешком не более пятнадцати минут, если идти быстрым шагом — всё лучше, чем тащиться на Большую Садовую, в дом Пигита. К счастью, новоявленного Воланда не устроил прежний адрес штаб-квартиры, хотя не исключено, что всё совсем не так, и этот иностранец не имеет никакого отношения к потусторонним силам. И вот Михаил Афанасьевич стоит перед тем самым домом, где он не раз бывал, где был любим и где его любили. Ну а потом всё кончилось, потому что к власти пришли большевики. Сейчас не хотелось об этом вспоминать, хотя было бы занятно, если бы иностранец обосновался в той самой квартире на втором этаже… Но нет, пришлось подняться этажом выше — там на массивной дубовой двери с номером 31 красовалась медная табличка, где значилось: проф. Д.А. Бурмин.

«До чего ж у него всё сложно! То оказывается матросом, то иностранцем, а теперь вот — известный всей Москве врач-терапевт. Как-то несолидно для Воланда — скорее уж, глубоко законспирированный вражеский агент». Остановившись на этой версии, Булгаков нажал на кнопку дверного звонка.

Прошло, наверное, несколько минут, в течение которых в голове Булгакова одно за другим возникали кошмарные предположения, вплоть до того, что это провокация НКВД, на которую он по наивности поддался. Однако уже поздно было отступать, даже несмотря на то, что, так и не успев дописать роман, можно оказаться в Матросской тишине или в Лефортово. Но вот, наконец-то, дверь открылась, и перед ним возникла, заслоняя по ширине весь дверной проём, по виду, деревенская баба, однако в зелёном облегающем трико. Чем-то она напоминала только что вылезшее из болота земноводное. Булгакову даже захотелось повернуть назад, однако не потому, что чего-то испугался — его вдруг ошарашила мысль, что если уж его Гела превратилась в это чудище, вряд ли стоит ожидать чего-то позитивного от предстоящей встречи.

И словно подтверждая эту мысль, в щель между дверным косяком и зелёным трико просунулся некто — весь в чёрном и с козлиной бородой:

— Свят, свят! Никак дьявольское отродье к нам пожаловало, прости Господи! — и, притопнув ножкой, взвизгнул: — Не пущать!

— Не встревай, Моня! Я сама с ним разберусь, — отмахнулось «земноводное», не отрывая цепкого взгляда от лица Булгакова. — Вы, гражданин, записались на приём?

— Нет, но…

— Тогда подайте заявление в установленной форме. Мы внимательно его рассмотрим и направим в профильное ведомство. А через месяц получите…

— Отлуп! — гаркнул Моня и заржал.

— Послушайте! Но он сказал, что я могу… — попробовал возразить Булгаков.

— Гражданин! Всё, что вы можете, это решаем мы.

— И давайте не будем! — поддакнул тот, что с бородой. — Не советую нарушать общественный порядок…

— Да-да, пройдите, гражданин!

Тётка уже закрывала дверь, но тут из глубины квартиры раздался чей-то строгий голос:

— Галина! Кого ещё там принесло?

Вслед за этим зелёное трико куда-то испарилось, и в проёме двери возник тот самый, то ли личный секретарь, то ли охранник, который вместе с иностранцем катался на трамвае. Здесь можно было разглядеть его во всей красе: глаза чуть навыкате, шатен, над верхней губой что-то похожее на усы… Жаль, что не щёточкой — ему бы это больше подошло. На этот раз он был в цивильном сюртуке, едва прикрывавшем волосатую грудь, а бриджам предпочёл семейные трусы.

— Здрасьте, здрасьте! — приветливо осклабилось знакомое лицо. — А мы вас заждались. Я вот даже успел вздремнуть, поскольку, знаете ли, все эти поездки, перелёты отнимают много сил. Да вы проходите, он вас сразу примет.

Подумалось, а не стоит ли повернуть назад? Не дай бог, если иностранец надумает выйти к нему в одних кальсонах. Кто знает, может быть, здесь принято так встречать гостей.

Но вот Михаил Афанасьевич уже в гостиной, и не успел он оглядеться по сторонам, как где-то за стеной торопливо вдарили куранты, и точно с двенадцатым ударом дверь, видимо, ведущая в кабинет, распахнулась настежь, а затем в комнату, на ходу делая отмашку левою рукой, вошёл тот самый матрос, на поверку оказавшийся почему-то иностранцем. Надо признать, что в чёрном костюме английского покроя он смотрелся ничуть не хуже, чем в бушлате.

— Добро пожаловать! Очень рад! Как добрались, не заплутали?

— Благодарю, — вежливо ответил Булгаков. — Я ведь здесь уже бывал, правда, в квартире ниже этажом.

— Да-да, мне рассказывали… Там жил какой-то князь, а вы вроде бы ухаживали за его женой. А после октября семнадцатого они всей семьёй бежали за границу. Или всё это неправда?

«От него ничего не скроешь, — мысленно обругал себя Булгаков за то, что лишнего наговорил. — Теперь понятно, зачем он выбрал этот дом. Видимо, полагает, что здесь меня можно брать голыми руками». И потому ответил кратко, ничего не объясняя:

— Увы, это грустная история. Как говорится, дела давно минувших дней.

— Ну, в жизни всякое бывает, — согласился иностранец, — и далеко не всегда нам удаётся должным образом распорядиться своими чувствами и мыслями… Да вы присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, — и указал на одно из двух кресел, стоявших у стены.

«Легко сказать — как дома! Но можно ли так чувствовать себя, если не знаешь, чем это рандеву закончится? Тем более что неизвестно, кто здесь гость, кто квартирант, а кто хозяин, не говоря уже о тех субъектах, что поначалу встретили у входной двери». Так размышлял Булгаков, усаживаясь в кресло. Понятно, что единственный выход из подобной ситуации — поставить вопрос, что называется, ребром:

— Позвольте спросить, как мне теперь вас называть? То вы матрос, то заезжий иностранец, а теперь, судя по табличке на двери…

— Ах, вы об этом, — усмехнулся иностранец. — Так ведь Бурмину выпала горящая путёвка в Кисловодск. Пусть попьёт водички, подлечится, пока мы с вами разговариваем. А то ведь, если ненароком донесёт о нашей встрече, потом хлопот не оберёшься.

— Это исключено, — уверенно возразил Булгаков. — Врач, давший клятву Гиппократа, не способен на такую подлость.

— Как бы не так! Я по секрету вам скажу, что через год в Москве будет проходить судебный процесс против нескольких врачей. Якобы преступная группа во главе с профессором Плетнёвым свела в могилу товарищей Менжинского, Куйбышева и даже Максима Горького, что уж совсем недопустимо. Так вот, этот Бурмин выступит на процессе в качестве эксперта и будет утверждать, что врачи намеренно использовали вредную методику лечения.

— Я вам не верю! — вскричал Булгаков. — Этого не может быть!

— Может, не может… — пожал плечами иностранец. — Вы сядьте и успокойтесь. Скоро сами всё увидите! Кстати, через год, прочитав об этом событии в мартовском номере «Известий», вы заново перепишете главу о бале сатаны.

«Врёт или не врёт? А если врёт, зачем ему всё это надо?» Булгаков растерянно смотрел на своего визави, но так и не сумел найти ответ. Видя такую реакцию, иностранец решил уйти от скользкой темы:

— Ах да, чуть не забыл про ваш вопрос… Признаться, это вечное «Владим Владимыч» вот у меня где, — и он постучал ладонью по затылку. — По двести раз на дню приходится такое слышать. «Господин президент» тоже не годится в данном случае, поскольку я здесь неофициально. Так как же быть?

Мысленно согласившись с тем, что доверительной беседе не способствуют столь явные излишества, как «ваше высокопревосходительство» или «дорогой товарищ», Булгаков предложил:

— Может быть, мессир?

— Ваш намёк понятен, — рассмеялся иностранец. — Но нет, это не годится. — И после короткого раздумья: — А как вам «мэтр»?

— Честно говоря, «мэтр» я приберёг бы для себя…

— Вот незадача! Тогда, может быть, обращаться просто по фамилии? Например, товарищ Иванов, или Петров… Нет, пусть будет Платов, мне эта фамилия больше нравится, — назвавшись Платовым, он загадочно улыбнулся и подвёл итог: — Будем считать, что договорились.

Булгаков не возражал.

— Однако я всё же не пойму, чем заслужил подобное внимание к своей персоне.

— Вы правы, самое время перейти к делу, — согласился Платов. — Прежде всего, я должен рассказать, откуда прибыл. Собственно говоря, адрес всё тот же, столица нашей Родины Москва, точнее Кремль, а вот время, как вы уже догадались, совсем не то, что значится теперь на календаре.

— Вероятно, тоже март, — предположил Михаил.

— Вы правы, но… — Платов со значением поднял указательный палец, — Но уже в следующем столетии!

«Эк куда его занесло! Зачем же прибыл к нам, к безропотным, послушным бедолагам, живущим по заветам Ильича. Что ему здесь надо?» Прыжку во времени на несколько десятков лет Булгаков ничуть не удивился, но было бы куда разумнее отправиться не в прошлое, а в будущее. Если есть какие-то трудноразрешимые проблемы, глядишь, там бы что-нибудь и подсказали люди, достигшие значительного совершенства в духовной и иных полезных сферах. Но следующая мысль поразила его своей простотой и очевидностью. С какой стати эти глупые, лицемерные, алчные людишки, озабоченные своими личными делами, вдруг станут строить общество, в котором правят умные, честные, талантливые люди? Скорее уж наоборот! Неужели всё так и случилось?