Переменчивый месяц октябрь. Бешеные деньги

Владимир Алексеевич Сметанин

Действие происходит в одном из областных центров Сибири и близлежащих окрестностях в наши дни. Герои – группа студентов, будущих юристов и экономистов. Большого значения они этим профессиям не придают, но не иметь хотя бы такие – нынче дурной тон. Пройдена почти половина дистанции, и они вполне адаптировались к учебному процессу, что дает возможность чувствовать себя достаточно свободно. Но главный герой – Леонид Волин воздерживается от участия в авантюрах.

Глава 2

Василий Пегов — он однокурсник и земляк Коли Петренко. Из другого поселения, но почти из того же, поскольку ввиду понемногу строящегося жилья, они, поселения, сомкнулись. Теперь их общая протяженность составила более пяти километров и разделяла их только старая стела, на которой с одной стороны значилось: «д. Прудовая», а с другой — «с. Трудовое». Населенные пункты хотели объединить под одним названием, да это оказалось не так-то просто: пришлось бы переделывать кучу документов, печатей, вывесок и прочего. А все это — деньги и вообще невообразимая канитель. Поэтому все оставалось так, как есть. Николай жил в Прудовой, а Василий — в Трудовом. Но они стопроцентно являлись теперь земляками. А в дальнем городе это многого стоит. Василий запросто забегал в гости к соседям — попить ли чаю или перекинуться парой слов о наиболее интересных новостях.

Он начинал этот день в хорошем настроении — сессия заканчивалась, хвостов нет; чего же еще? Правда, несколько омрачало настроение воспоминание о вчерашнем происшествии с тумбочкой, но Вася настойчиво отгонял мысли о нем. После консультации по второстепенному предмету он поспешил в буфет, чтобы слегка подкрепиться беляшом и стаканом кефира. Однако, когда подошла его очередь, эти планы самопроизвольно изменились: заметив на дальней полке слоеные булочки, Пегов попросил у буфетчицы именно такое изделие. Пока труженица общепита, отвернувшись, тянулась за булочкой, он скорыми движениями выхватил из бака у прилавка две парящие жаром сосиски и потянулся ими к карману. Одновременно с этим Вася заметил округлившиеся глаза младшекурсницы, стоявшей за ним, и на мгновение замер. Но буфетчица уже достала булочку, разворачивалась, и он быстро сунул добытое в карман. Обратно его рука показалась уже с денежной купюрой, которую он и вручил женщине в белом колпаке. Пока молодая студентка лихорадочно соображала, что же следует предпринимать в таких случаях, Вася, полный достоинства и, имея булочку в руке, проследовал мимо и исчез из пределов видимости. Очередь ничего не заметила, как и буфетчица, продолжающая снаряжать тарелки неисчислимыми сосисками и котлетами с гарниром. И наливать чай.

«Что буфету две сосиски, — размышлял довольный Вася, — тьфу!». Так думая, он уже повернул за угол столовой, в которой помещался буфет, как вдруг крепкая рука схватила его за ворот.

— Иди-ка сюда, ворюга! — раздался сверху голос земляка Петренко, и Васю повлекли за следующий по ходу угол, за которым складировались пустые ящики. — Это ты упер у Леньки деньги? — грозно вопросил Петренко и поднял один из них над головой Василия.

— Да ты что, Коля? — изумился тот. — Какие деньги? Да ни в жисть! Да там и было-то!..

— Ты это брось! Там на смартфон скопилось! Понимаешь ты или нет? Родители ему прислали, не коммерсанты, не кандидаты! В депутаты. У них пенсия, понимаешь ты, не почетная, а трудовая! 12 рублей, тысяч то есть. А ты, коз…

Тут слабо прибитая доска ящика оборвалась и осталась у Николая в руках, а остальной ящик упал на Пегова. Но, впрочем, не причинил последнему большого вреда. Лишь поцарапал нос. Однако вид у него стал, как у тяжелораненого.

Только Коля не повелся и продолжал, хотя уже и не так грозно:

— Если ты, козел, говорю, не вернешь копейки, пеняй на себя! Ты меня подставил! У вас что, в Трудовом все такие ворюги?

— А при чем здесь я? — упорствовал Василий. — Да там и было-то…

Петренко взял в руки следующий ящик, покрепче.

— Ладно, — сдался житель Трудового. — Закину я ему деньги обратно, но не сейчас — отдал утром долг, и то не полностью. Сейчас — ни копейки.

— Когда?

— Ну, через неделю. Нет, не успею — через десять дней. Сосиску будешь?

— А, иди ты… Еще говорит — копеек нет! — Петренко сделал паузу: — А-а, понял. Ох, доиграешься!

— Да я что? Я же не нарочно. Вот так получается, хоть ты тресни! Родители уж меня к психопату возили, к психиатру то есть. Клептомания — говорит. Будто без него не знают. А чтобы вылечить — не тут-то… А сосиска хорошая.

— Мордобоем тебя лечить будут, если не перестанешь.

Коля знал, конечно, о странностях земляка, но этот случай не лез уже ни в какие ворота. Одно дело, когда человек, прогуливаясь по базару, тырит нечаянно апельсин, в магазине — плитку шоколада, и совсем другое — когда он лезет в чужую тумбочку, да еще и в чужой комнате. Болезнь Пегова, по всему выходило, прогрессировала. Особенно донимало осеннее обострение. Скрывать ее, чувствовал Петренко, в таком случае, будет все трудней. И без того казалось чудом, что Василий не засветился с этой напастью перед однокурсниками, хотя не однажды стоял на краю. Например, когда сдавал зачет Павлу Ивановичу. Он сидел напротив преподавателя и бубнил ответ по вопросу, а тот что-то записывал у себя в тетради. Потом кто-то заглянул в аудиторию, скрипнув дверью, Павел Иванович отвлекся и Вася тут же стащил ручку, ни на мгновенье не переставая монотонно бубнить ответ. Любопытный Павел Иванович вернулся было к прерванному занятию, но не оказалось ручки.

— Куда делась ручка? — недоуменно спросил сам себя препод, — только что здесь была! — и полез даже под стол. Но ручки там не оказалось. Он достал из внутреннего кармана запасную и потребовал у Пегова, который все вещал что-то, зачетку. «Удовлетворительно» — отметил про себя Вася, хотя надеялся на «Хорошо». Пока он упрятывал в карман зачетку, к преподавательскому столу подходил очередной тестируемый и завороженно, как кролик на удава, смотрел на Павла Ивановича, а Павел Иванович — на него.

— До свидания, — попрощался Василий и стал шумно подниматься, чуть не потерял равновесие и мимолетно оперся о стол.

— До свидания, — сказал хозяин стола, и подошедшему:

— Садитесь!

Вслед за тем он поворошил лежавшие перед ним бумаги, заглянул под стол, пробежался по карманам:

— Здесь только что была ручка! Куда она опять делась?

Нет ответа. За Василием затворилась дверь.

Вообще надо сказать, что Саяпины отличались фатальным невезением, особенно в грандиозных делах. Ну и в мелочах — нередко. Правда или нет, но рассказывалась история, что дедушка Саяпин вывихнул ногу во сне и, тут же проснувшись от боли, не мог встать с кровати. Вызванный по тревоге фельдшер принюхивался: не заложил ли человек за воротник, а в пьяном угаре — известно… Но никаких признаков опьянения не обнаружил и только чесал и чесал в затылке. Но ногу вправил. Батюшка Павла Ивановича, известный ученый, с группой коллег исследовал достоинства различных видов мяса и сравнительную их ценность — и очень успешно, ибо защитил докторскую диссертацию. Развивая достигнутый успех, он принялся исследовать такую тонкую материю, как влияние употребления мяса на дедуктивное мышление человека и рост волос на голове. И быть бы ему академиком, но тут в общепите образовался устойчивый дефицит мяса. Установив этот факт, партия и правительство решили, что этот продукт в целом-то очень вреден для здоровья, особенно, если много. О чем была немедленно извещена вся ученая общественность. Раз в неделю во всем общепите вводился рыбный день. Приветствовались яичницы и каши. Разумеется, в такой ситуации говорить о пользе мяса и исследовать ее далее не приходилось. Старший Саяпин попытался теперь исследовать вредоносность мяса, да куражу уже не хватило. Так он и не стал академиком.

Младший же, Павел Иванович, с мясом связываться не стал, а сосредоточил свои научные изыскания на вопросе трудового долголетия человека и гражданина в условиях уже рыночной экономики. Но, несмотря на это, у него тоже что-то не заладилось, и он не достиг даже докторской степени. Тут еще эти проклятые авторучки. Конечно, если бы Саяпин знал всю правду о странных наклонностях Васи, более того — что он земляк Николая Петренко, он, скорее всего, нипочем не поставил бы тройку. Кабы знать…

***

Сергей Верхушин давно понял, что от трудов праведных ничего путного не наживешь, если только у тебя не случилось особенного, специфического уродства — гениальности. Но это редко. А когда так, приходится думать, как устроить себе нормальную жизнь, располагая тем, что есть. Окончив институт и поработав по протекции в банковской сфере, он едва не попал в жернова правоохранительной системы, включившись в тандем по интеллектуальному изъятию средств вкладчиков. То есть без всякого грабежа с рукоприкладством. Но статья грозила не менее внушительная, если бы речь шла об особо крупных размерах. К счастью, по недостатку опыта уворовать они с двумя приятелями успели самую малость, так что дело ограничилось возмещением материального ущерба и условным сроком. Один приятель через непродолжительное время таки получил и реальный, соблазнившись барышами на ловле осетровых в низовьях Волги. Зря, конечно, он решил пытать счастья там — на великой русской реке и местные-то, профессиональные ловцы то и дело садились на прискорбную скамью, а уж пришлому рассчитывать практически ни на что не приходилось. Хорошо хоть, Сергей не поддался на уговоры приятеля и в Астрахань не поехал. Там уж обойдутся как-нибудь без него, решил он. И тысячу раз оказался прав.

Серега — парень компанейский и в друзьях у него недостатка нет. И в скором времени один из них предложил Верхушину попытать счастья на лесозаготовительной стезе. Ну, конечно, речи об официально действующих фирмах не шло: кто же возьмет человека с улицы на какую-нибудь руководящую должность? А мантулить с мотопилой в руках — дураков нет! Правда, и в подпольных бригадах, как выяснилось, руководящих вакансий не имеется, но зато и никаких налогов, никаких отчислений — все идет в общий котел и, соответственно, делится — по трудодням. Как в старом колхозе. Можно погорбатиться. Конечно, есть и риск, но для рядового — сравнительно небольшой. Да где его нет: разве только на подметании улицы, да еще, может быть, на прополке свеклы. А где есть какие-то деньги — там и риск.

— Двоюродный братишка у меня в такой бригаде работал вальщиком, — говорил друг Верхушина, — так в месяц у него выходило по 60—70 рублей. Миллионером не стал, но жил вполне себе сносно. Два месяца — отпуск, когда распутица и из лесу ничего не вывезешь. Ну, правда, кто-то продал, и на них напустился ОМОН. Едва ноги унесли, а трактор пришлось бросить. Хорошо, ребята из деревни позвонили — мол, едут гости насупленные. Но сейчас брат, по-моему, тем же занимается. Выпивает, правда, так это нормально. Водка — меньше рубля, виски немного дороже, так если в месяц имеешь 70 — какая печаль? На все хватает.

— Для начала можно попробовать. 70 рублей, говоришь?

— Ну да. Так было. Если ты не полковник, то нормально, а?

Верхушин признал, что нормально, и при таком заработке особой печали наблюдаться не должно. Скоро они вдвоем влились в состав тайной лесной бригады.

Работа имела очень специфический характер. Вальщики садились на мотоцикл и по кривым лесным тропам забирались глубоко в лес, туда, где имелись еще не вырубленные строевые деревья. Спиливали несколько сосен, а за их неимением — лиственниц; очищали ствол от веток и быстро покидали место действия. Следующий этап — за трактористами: хлысты вытаскивали из леса на поляну, разделывали и грузили на лесовоз. Это была самая ответственная и нервозная операция, поскольку являлась самой юридически уязвимой. Нагрянь в этот момент проверяющие — оправдаться нечем. Ибо в этом месте никакой лесозаготовки вестись не должно. Уже в пути следования к приемному пункту все складывалось проще, поскольку водитель имел при себе накладные от легальных заготовителей. Конечно, приходилось отстегивать тут и там, и чем дальше, тем больше. Да солярка, да ремонт. И организатор ведь никак не должен оставаться внакладе. При расчете за первый месяц Верхушин получил из рук бригадира 26 рублей, или, в пересчете на обычные деньги — 26 тысяч.

— Это что — все? — глупо спросил он.

— А ты сколько хотел?

Продолжать выяснение сути расхождения между ожидаемым и реальным финансовым результатом не имело смысла.

— Да пошли вы! — в сердцах бросил Сергей и, если можно так сказать, откланялся. Больше он не делал попыток сколотить состояние на замечательной сибирской древесине, осознав, что опоздал лет на десять-двадцать. Между тем следовало искать новый источник дохода, хотя бы временный, параллельно разрабатывая план овладения крупными суммами. Достойными Верхушина. Ему как-никак уж 30 лет. Хорошо, нет жены, детей. Хотя в свое время жена у него была, но потом они развелись, не успев даже обзавестись детьми. Пока оставались на службе родители, они спонсировали сына, но оставшись не у дел, финансирование резко сократили, ибо пенсия у обоих оказалась удивительно невелика. До того он как-то не задумывался над таким обстоятельством и теперь оказался перед необходимостью как-то умерить свои расходы. Конечно, имелись у них и накопления, но в то же время — и дочь с внучкой. Дочь, сестра Сергея, располагала мужем, прилично зарабатывающим, но старики почитали своим долгом время от времени делать молодым подарки — в виде бытовой техники и одежды. Особенно же любили они одаривать внучку. Поэтому Сергею рассчитывать на родительские сбережения особенно не приходилось. А он любил повеселиться. Тех поступлений, что появлялись у него во время кратковременных трудовых вахт, хватало ненадолго. Быстро закончились и те пустяковые деньги, что заработал он на добровольном лесоповале. То есть ситуация требовала принятия кардинальных мер по упрочению финансового положения. Тут замечательная мысль пришла ему в голову.

Как-то по телевизору он смотрел передачу о достойной сельской школе имени Л. Н. Толстого. Наряду с ее учебным и сугубо воспитательным процессами там освещалась и дополнительная работа основного образовательно-культурного центра поселения, в том числе — и музейная. Наряду со старинными прялками, деревянными корытами, волокночесалками, дробилками орехов, черепами доисторических копытных, хищников, орудиями их добычи и даже старинным самогонным аппаратом с трубой охлаждения из полого ствола дерева, в ролике показали витрину с коллекцией царских монет разной величины и разного достоинства.

— О-о, разрази их!.. — он прилип к экрану, пораженный, как молнией, замечательной мыслью. Деньги будут делать деньги! Лишь бы эти медяки и серебрушки еще оставались на месте. Алчные люди не дремлют! Он успел уловить на экране название села: «Трудовое». Ха! Значит, село в самом деле трудовое, раз там нашлось через век с лишним столько монет. Сколько же их водилось тут в лучшие времена? Серебряных-то, сейчас, наверное, по пальцам перечесть. Хотя в советское время могли запросто и отдать в музей — куда с ними? Сейчас-то — дудки! Народ стал понимающий. Как бы их прихватить? Надо торопиться!

Такие мысли лихорадочно проносились беспорядочным роем в голове вчерашнего финансиста. Тут же он бросился к компьютеру и вытащил на экран перечень наиболее старых и не очень, в том числе самых ценных монет отечественного производства. Даже среди нынешних, оказывается, попадались редкие, а потому ценные экземпляры, бракованные, например, а о более ранних и говорить не приходилось. И почему он не поинтересовался нумизматикой раньше? Наскоро ознакомившись с состоянием предмета, он отложил более серьезные исследования на потом, а сейчас решил немедленно действовать. Только бы успеть!

В нервном возбуждении, накинув только безрукавку, он выбежал на крыльцо и немедленно угодил во что-то липкое и дурно пахнущее. Тут надо сказать, что кот Лео все лето прожил на даче, которая громко именовалась загородным домом. Хозяева появлялись там наездами, в основном, в выходные и по вечерам. А постоянный присмотр за домом осуществлял сосед-пенсионер. У него дома имелось целых два кота, поэтому Лео даже не делал попыток пристроиться к этой усадьбе и довольствовался тем, что есть. Тем более, что кормили его довольно сносно: в свои приезды хозяева насыпали ему полную миску кошачьего корма и наливали немного молока — самую малость, чтобы не прокисло. Во двое стояла еще бочка, полная воды, так что жажды Лео не испытывал. За все это он платил владельцам дома тем, что ловил мышей, поскольку здесь хранились съестные запасы. В дом он проникал через отдушину, в которую прочие коты не допускались. За этим Лео следил строго, не хуже злющей собаки. Иногда его стол разнообразили зазевавшиеся воробьи и синицы. В некоторых случаях подбрасывал что-нибудь съестное сосед. И все шло вполне хорошо в течение всего лета. Чувствуя себя полноправным хозяином дачи, кот по силе возможности наблюдал за порядком и даже не устраивал себе на грядках туалет, выбирая места поскромнее. К продукции грядок он склонности не питал, и лишь огурцы время от времени включались в его меню. Но никакого ущерба хозяевам от этого не проистекало, поскольку весь урожай зеленцов съесть они не могли: он выдался на диво хорош. Выходные на даче становились для Лео праздниками: потрудившись целый день в огороде, хозяева затем старались как следует отужинать. Чего тут только не было! И много деликатесов перепадало ему.

Но лето закончилось. Люди собрали все овощи, выкопали картошку и почти все это раз за разом куда-то увезли. Лео с недоумением наблюдал, как выливают на землю воду из бочек, навешивают замок на баню, сворачивают поливной шланг и цепляют целых два замка на дверь сеней, при том, что дверь в саму квартиру запирается на внутренний замок. Разъехались и обитатели многих других домов. По улице слонялись бесхозные и голодные коты и собаки. Лео тоже оголодал, когда съел остатки корма и изловил последних мышей. Оставаться здесь больше не имело смысла: пришли холода, надо было искать пристанище на зиму. И он пошел в город. Перспективным ему показалось жилище на улице Приовражной, хотя названия он прочесть не мог, да ему оно и не требовалось. А сам домишко напоминал небольшие дачные постройки, с которыми у Лео были связаны самые светлые воспоминания. Здесь не имелось собаки, а главное — кота. И он стал обхаживать хозяина, на предмет навеки поселиться. Однако тот оказался слишком твердолобым, и никак не мог сообразить, что Лео не от безделья дежурит под дверью сеней, и что наступающая зима — не лучшее время для пребывания котов на улице. Время от времени он подавал голос, напоминая, что здесь и пора бы его пустить в дом или хотя бы накормить. Для начала. Бесполезно! Так прошло около двух недель, и Лео совсем отощал, потому что хозяин никаких съедобных отходов не выбрасывал. Да питался ли он сам? И однажды вечером, доведенный до крайней степени раздражения, Лео нагадил на крыльцо перед дверью и навсегда покинул этот негостеприимный двор. Сергей Верхушин, занятый мыслями о шальных деньгах, которые так и просятся в руки, как раз наступил в недвусмысленное послание ничейного кота. Ему бы прислушаться к этому предостережению. Но нет, он не внял недоброму знаку. Легкомыслие и самонадеянность!