Роза пустыни

Владимир Анин, 2009

Он русский офицер. Бывший. Но все знают, что "бывших" не бывает. И он в очередной раз доказывает это, не раздумывая отправившись в опасное путешествие на поиски чуда, которое может излечить его жену от смертельного недуга. Даже если это чудо – всего лишь легенда…

Глава 1

— Захар, ты дома?

Евдокия прикрыла входную дверь, опустила на пол сумки с продуктами и, сбросив кажущиеся такими тяжёлыми туфли, сунула уставшие ноги в мягкие розовые тапочки.

— Дома, — донеслось из глубины квартиры.

Евдокия подняла сумки и прошла на кухню.

— Опять, небось, не обедал? А накурил-то! — Она помахала рукой в воздухе и укоризненно покачала головой. — Ну сколько ты ещё будешь терзать себя?

— Не могу я так, Дуняша. — Захар встал с табурета и обнял жену. — Не привык я к такой жизни. Тяжко мне.

— Знаю, Захарушка. Но что делать? Придётся привыкнуть.

— Как? Уже, считай, два года как со службы уволился, а всё не привыкну. — Он провёл раскрытой пятернёй по жёсткому седеющему ёжику на голове и отчаянно махнул рукой. — Не по мне всё это!

— Работу тебе надо найти хорошую, — погладив мужа по плечу, произнесла Евдокия.

— Какую работу? — едва заметно вспыхнул Захар. — Я уже и так две сменил.

— А зачем сменил? Работал бы себе и работал.

— Зачем? Дуня, я же боевой офицер, а не охранник! Не могу я тупым сиднем сидеть сутками напролёт и сторожить непонятно что непонятно от кого.

— Но ведь люди как-то приспосабливаются.

— То люди, а то — я. Какая у меня фамилия? Трутень! Трутень я до мозга костей. Служить могу, а работать… Ох, не знаю, не знаю. Долго ли я так продержусь?

— А ты насчёт той, новой, работы ходил узнавать? — не сдавалась Евдокия.

— Да ходил. То же самое, опять охрана.

— А зарплата?

— Зарплата неплохая, поболе прежней будет. Вот только не по мне работа эта, Дуняша, ты же меня знаешь.

— Знаю, Захарушка. Значит, ты не пойдёшь туда? — с грустью спросила Евдокия.

— Как не пойти? Пойду, конечно. Куда я денусь-то? Не могу же я у тебя постоянно на шее сидеть! — вздохнул Захар, вновь опускаясь на табурет.

— Что ты такое говоришь! Не сидишь ты вовсе у меня на шее. Ты по дому хозяйничаешь, а моей зарплаты нам на жизнь хватает, — попыталась успокоить Захара жена, но в голосе её чувствовалась радость, оттого что Захар решил-таки выйти на работу.

Уже, почитай, два месяца дома сидит, извёлся весь. Негоже мужику без работы, хотя и взял он на себя все домашние дела: стирку, уборку, готовку. Да разве будет счастлив он на бабском посту? И ему невмоготу, и жену изводит. Нет уж, пусть отправляется работать. Хоть куда! Главное, чтобы снова хозяином и кормильцем себя почувствовал.

— Да сколько ты там в своей школе получаешь, училка? — улыбнулся Захар.

— Очень даже неплохо получаю, — обняв его голову, отвечала Евдокия. — Нам прибавку недавно сделали.

— Ладно, всё, не спорь! — обрубил Захар, хотя Евдокия вовсе и не собиралась спорить. — Ужинать будешь? Я котлеты пожарил, макароны сварил.

— Конечно, буду! — Она чмокнула его в щёку. — Сейчас только переоденусь и руки помою.

Через несколько минут Евдокия, одетая в кокетливый шёлковый халатик, уже садилась за небольшой кухонный стол. Надо сказать, что в свои сорок пять лет выглядела она потрясающе. Главный постулат её жизни: женщина в любом возрасте должна оставаться женщиной — обязывал Евдокию тщательно следить за собой, невзирая на сложности, частенько случавшиеся в её жизни: материальное неблагополучие, служебные проблемы мужа, физические перегрузки, непростые, особенно в последнее время, взаимоотношения с дочерью. Много трудностей выпало на долю этой хрупкой женщины. Её нельзя было назвать красавицей, но она была так мила и обаятельна, что окружающие в ней души не чаяли. В особенности — муж. Он просто боготворил её. Крепкий, здоровый мужчина, немного грубоватый — отпечаток профессии, — с женой он был предельно нежен и терпелив. Ну, что касается последнего, то здесь, правда, можно поспорить. Нет-нет, да и сорвётся, бывало, Захар, иной раз даже нагрубит. Но сразу опомнится и прощения попросит. Поэтому ссор как таковых в этой семье практически не было. А прожили они вместе уже четверть века. Евдокия тоже души в муже не чаяла. Редкие вспышки и случайные грубости прощала, а чаще даже не замечала их, ибо Захар был для неё больше чем муж и любимый мужчина. Что такое «больше», она и сама не знала и словами выразить не могла, но чувствовала это совершенно определённо.

А с дочерью действительно возникли проблемы, причём уже давно. Ещё учась в школе, стала она потихоньку, незаметно отдаляться от родителей. Это очень печалило отца и страшно пугало мать. Евдокия отчаянно молилась, чтобы только дочь не попала в дурную компанию, не пристрастилась к выпивке и тем паче к наркотикам. Лиза, в отличие от матери обладающая сногсшибательной красотой и дьявольской сексуальностью, стала душой компании и признанной любимицей богатеньких сибаритов. Первый сексуальный опыт случился у неё довольно рано, ещё в школе, после чего молодой человек преподнёс ей золотое колечко. Лиза подарочек схоронила до поры до времени, а сама смекнула, что с её природными данными в этой жизни можно неплохо устроиться. Ухажёр продолжал осыпать её подарками, которые Лиза аккуратно складывала в шкатулку, спрятанную в глубине гардероба.

Поступив в университет, она продолжала оставаться в центре мужского внимания, однако стала более избирательна. У неё появился новый мальчик, который оказался богаче своего предшественника, потом ещё один, и ещё. Но окончательно её выбор пал на красавца-предпринимателя, по имени Антон, с которым она познакомилась в ночном клубе. У него была собственная обувная фабрика, и Лиза, поразмыслив, пришла к выводу, что гоняться за миллиардерами дело неблагодарное. И сколько ещё подобная гонка может продолжаться? А потому, следуя старой пословице, она предпочла синицу в руках и вышла замуж за Антона. Мнением родителей она даже не поинтересовалась, ибо вообще не интересовалась их жизнью, считая своего отца неудачником, а мать — вообще ничего не смыслящей в этой жизни женщиной…

Захар поставил перед Евдокией тарелку с ароматно дымящимися котлетами, затем обслужил себя и сел напротив жены.

— М-м, вкусно! — воскликнула Евдокия, попробовав мужнину стряпню.

Впрочем, он всегда готовил восхитительно, тем не менее она каждый раз считала своим долгом похвалить его.

— Что у тебя на работе? — поинтересовался Захар.

— Всё то же, ничего нового, — со вздохом отвечала Евдокия. — Каждый учебный год похож на предыдущий. Одни ребята взрослеют, им не смену приходят другие. Вот только отношение к учёбе меняется, и, к сожалению, не в лучшую сторону. Я вспоминаю, с какой жадностью дети раньше впитывали в себя знания. А сегодня им стало это неинтересно. На уроках откровенно скучают, занимаются кто чем хочет. Ведь география такой интересный предмет! А у них на уме только компьютерные игры да гулянки.

— Может, вы стали хуже их учить? — предположил Захар, отправляя в рот большой кусок котлеты.

— Ну что ты! Учим так же, как учили десять и двадцать лет назад.

— Вот-вот! А нужно по-другому. Ведь сегодня жизнь не та, что раньше. Значит, нужно искать новые подходы.

— А ты думаешь, мы не ищем? Постоянно этим занимаемся. Только эта новая жизнь радикально переменила их интересы. Большинство сейчас с рождения живёт в достатке. Даже те, кто считает себя бедными, имеют всё то, о чём мы в своём детстве могли только мечтать.

— Да-а, — протянул Захар. — Зажрались.

— Ну, я бы не стала так уж резко…

— Да ладно, называй вещи своими именами. Зажрались — значит, зажрались. А во всём виноваты родители. Воспитанию детей никакого внимания не уделяют, и вот результат.

— У нас с тобой, Захарушка, в этом вопросе тоже не всё гладко сложилось, — осторожно заметила Евдокия.

— Даже не напоминай мне о ней! — неожиданно резко крикнул Захар и грохнул ладонью по столу так, что макароны выпрыгнули из тарелки.

— Да я просто так, — испуганно заморгав, произнесла Евдокия. — Но ведь это правда, что с Лизонькой мы где-то просчитались.

— Правда, — вздохнул Захар и, посмотрев на жену, добавил: — Извини.

Некоторое время они ели молча. Затем Захар поднялся и включил чайник.

— Ты к врачу ходила?

— Ходила, — неуверенно ответила Евдокия.

— И что?

Захар пристально посмотрел на неё и во всём её облике, в неожиданно сгорбившейся фигуре прочитал какой-то испуг, какую-то недоговорённость, будто жена боялась ему в чём-то признаться. Захар насторожился и повторил свой вопрос.

— Ну… они сказали, что это всё неточно, что всё может измениться. Надо ещё понаблюдаться…

— Да говори же ты толком!

— В общем, диагноз подтвердился, и они… ничего не могут сделать.

Евдокия неожиданно расплакалась. Захар растерянно поглядел на плачущую жену и, подойдя к ней, обнял и принялся утешать.

— Ну, что ты, что ты! Успокойся. Может, они действительно ошиблись?

— Дважды нельзя ошибиться.

И она зарыдала в голос.

— Не верю! Не верю! — вскричал Захар. — Мы найдём другого врача. Ведь должен быть выход! Я тебе обещаю, только не плачь, любимая!

Остаток дня и весь следующий день Захар провёл на телефоне. Рано утром Евдокия ушла на работу, а Захар, вооружившись записной книжкой, обзванивал друзей, знакомых и просто людей, чьи телефоны попадались ему на глаза, с одной единственной целью — спросить совета, не сможет ли кто-нибудь помочь найти хорошего врача. Но всё безуспешно, казалось, никто и никогда ничем не болел и даже слыхом не слыхивал ни о каких врачах. В конце концов, один бывший сослуживец, тоже пенсионер, порекомендовал обратиться в военный госпиталь, к которому Захар был прикреплён пожизненно, и якобы члены семьи бывшего военнослужащего тоже могли пользоваться услугами этого госпиталя.

Захар ухватился за этот шанс, как утопающий за соломинку, и твёрдо решил уговорить Евдокию поехать с ним в госпиталь. В тот же вечер он объявил об этом жене. Поначалу она принялась возражать, но Захар был настойчив, и Евдокия в конце концов уступила.

Захар отправился в госпиталь, который располагался неподалёку от станции метро «Кропоткинская» и, разузнав все подробности, записал Евдокию на приём к врачу.

Через несколько дней они поехали туда вместе.

В длинном коридоре было пустынно и тихо, лишь вдалеке сидели два старика и вполголоса о чём-то оживлённо беседовали. Захар усадил Евдокию на противно поскрипывающий, обитый зелёным дерматином стул, а сам стал расхаживать взад-вперёд по коридору. Время от времени он шумно вздыхал и нетерпеливо посматривал на часы. Яркий свет неоновых ламп и томительное ожидание раздражали его, но он старался держать себя в руках.

Наконец дверь кабинета приоткрылась, неподвижное, словно маска, лицо медсестры выглянуло в коридор и ледяным голосом произнесло:

— Трутень, проходите.

Евдокия поднялась и направилась к кабинету. Захар бросился было за ней.

— Мужчина, а вы куда? — нахмурилась медсестра.

— Я с ней! — с жаром произнёс Захар.

— Обождите здесь.

Она кивнула на стул в коридоре и, пропустив Евдокию, закрыла дверь перед самым носом у Захара.

Трутень ударил кулаком правой руки о ладонь левой, матюгнулся шёпотом и с размаху опустился на стул. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь кабинета вновь отворилась и из неё вышла Евдокия с целым ворохом бумаг в руках.

— Что он сказал? — бросился Захар к жене.

— Вот, — она махнула у него перед лицом стопкой направлений, — анализы, обследования… Я так устала от всего этого!

— Надо, Дуняша, надо. Ты же понимаешь, что это необходимо.

— Понимаю, — вздохнула Евдокия.

— Ну, тогда пошли…

В течение недели, пока Евдокия сдавала всевозможные анализы и проходила бесконечные обследования, Захар неотступно сопровождал жену и терпеливо ждал её у кабинетов, каждый раз задавая ей один и тот же вопрос: «Ну как?».

В какой-то момент она даже рассердилась на него:

— Что ты всё спрашиваешь? Ты же знаешь, результат будет известен только после всех обследований.

— Прости, Дуняша, я… я просто беспокоюсь за тебя.

— И поэтому мучаешь меня?

— Да Бог с тобой! Я просто думал, вдруг они тебе уже что-то сказали?

— Что они могут сказать, Захар?

— Ну, я не знаю. Лечение какое-нибудь назначить.

— Лечение может назначить только лечащий врач.

— Я понимаю, но…

— А раз понимаешь, прекрати все эти никчёмные расспросы и наберись терпения. Пойдём лучше прогуляемся по набережной.

Они спустились по бульвару к Кропоткинской площади. Захар уже в который раз с надеждой и благоговением посмотрел на величественное здание Храма Христа Спасителя и помолился про себя. Он был крещёным, как и многие. Но опять-таки как и многие, был слабо знаком с церковной культурой и совсем не знал молитв, а потому молился, как умел, своими словами, просто перебирая по памяти всех святых, прося о помощи Господа и Пресвятую Деву. Ему очень хотелось верить, что Бог услышит его молитвы и обязательно поможет. Поможет его жене Дуняше, самому дорогому человеку на Земле…

Однако Бог не услышал его молитвы, или же Захар просто плохо молился. Но результаты обследования оказались самыми удручающими, а приговор врачей суровым и беспощадным. При условии соблюдения всех предписаний Евдокии оставалось жить от силы полгода.

— Доктор, — дрожащим от волнения и негодования голосом спросил Захар, — неужели… неужели ничем нельзя помочь? Но ведь должно же быть что-то!

— Увы! — развёл руками пожилой седовласый эскулап. — Я как врач вам заявляю, что медицина тут бессильна. Вашей супруге может помочь только чудо, а чудес, как известно, на свете не бывает. Мне искренне жаль.

По дороге домой они не проронили ни слова. Дома Евдокия закрылась в спальне и тихонько плакала, а Захар метался по квартире, рыча и воя, как раненый зверь. Ворвавшись в кухню, он бросился к холодильнику и вытащил початую бутылку водки, там ещё оставалось больше половины. Недолго думая, залпом осушил её прямо из горлышка. Поначалу он даже ничего не почувствовал, словно пил не водку, а простую воду. Но уже через десять минут алкоголь сделал своё дело. Захар захмелел и немного остыл.

Алкоголь всегда действовал на него успокаивающе. Он не понимал, почему других после водки тянет на подвиги. Захару просто хотелось спать. Обычно он вставал из-за стола и незаметно отправлялся в спальню. А если это происходило где-нибудь в гостях, находил укромное местечко и спокойно передавал своё тело из рук Бахуса в объятия Морфея.

Обычно так и случалось. Но не сейчас. О каком сне могла идти речь? Сердце разрывалось от отчаяния, от бессилия и какой-то тупой обречённости. Он долго сидел, глядя перед собой, а потом резко поднялся и пошёл в спальню. Евдокия уже не плакала. Сидела на кровати, поджав под себя ноги и обхватив плечи руками. Она посмотрела на мужа, и во взгляде её читалась отчаянная мольба.

— Дуняша, — дрожащим голосом произнёс Захар, — если помочь тебе может только чудо — обещаю, я достану это чудо. Достану, во что бы то ни стало!