БЕЛЫЕ ВОДЫ. Сказка для неравнодушных

Владимир Басыня

Зависит ли будущее от нас? Или мы бессильны что-то изменить в нашей жизни? Успешный писатель вместе с героем своей книги пытаются это сделать.

Глава 2

— Русский живёт задним умом: пока петух в зад не клюнет — пальцем о палец не ударит. А уж коли случилось, то не станет репу чесать, где соломку постелить, чтобы следующий раз мягче падать. Чему бывать, того не миновать. Что случилось, то случилось. Гром не грянет — мужик не перекрестится. И жизнь идёт не по правилам и законам, а по совести. Но так как совестью Бог наделил каждого по-разному, то и бардак в России случается чаще, чем в заморских странах, а, точнее, этот бардак никогда не кончается, — Чернавский вызывающе посмотрел на Верховцева. Они сидели за столиком ресторана «Русь» на Новом Арбате и сочетали приятное общение с не менее приятным поклонением богу виноделия.

— У России, конечно, особенный путь, но нельзя всё время следовать непроторёнными дорогами. Есть что позаимствовать у других народов. Например, немецкую пунктуальность, американскую предприимчивость, японскую дисциплину, китайское трудолюбие, — Верховцев повернул разговор на конструктивные рельсы. От соседнего столика к приятелям подошёл улыбающийся седоволосый импозантный мужчина с «Роллексом» на запястье правой руки.

— Извините, господа. Позвольте представиться: Майкл Блюмен, журналист из Великобритании, — он вручил визитные карточки Чернавскому и Верховцеву. Чернавский кивнул на свободный стул. Майкл с достоинством поклонился и присел к ним. Мужчины представились иностранцу. Тот поочерёдно пожал им руки.

— Я случайно подслушал ваш разговор. Ваши проблемы от того, что вы, русские, молодая нация.

— Ты забыл, Майкл, наша история простирается на тысячелетия, — заметил Чернавский.

— Революция это болезнь. Она вас отбросила в детство, — иностранец холодно улыбнулся.

— Если даже и так, то устами младенца глаголет истина, — вступил в разговор Верховцев.

— Прямота и категоричность суждений — плохие качества для консенсуса. Поэтому вы, русские плохие политики. У вас нет оттенков. Для вас красные или белые, враг или друг, война или мир.

— Это не главная наша черта. Главное в русском — стремление к истине, поиск правды. Для вас на Западе правда — это то, что выгодно для вас. У нас правда выше выгоды, — возразил Верховцев.

— Алекс, истины, а тем более правды, не существует. Я могу тебе это доказать.

— У нас наличие истины не требует доказательств. Мы просто верим, что истина есть, — отрезал Верховцев.

— Ну, что же. Как у вас говорят: «Блажен, кто верует», — заулыбался Блюмен, заказал виски и угостил приятелей. Затем беседа снова продолжилась.

— Майкл, мы с вами две разные цивилизации. Что русскому хорошо, то иноземцу смерть. Ваша свобода нам кажется вседозволенностью, ваши идеалы нам смешны своей приземлённостью, ваш образ жизни нам видится скучным и размеренным.

— Алекс, а ваша свобода мне кажется кастрированной, ваши идеалы утопичными, а ваш образ жизни — пиром во время чумы. Поэтому у вас и у нас создаётся образ врага.

— Майкл, наши страны не враги.

— Да, Алекс, и даже не друзья.

— И что же для вас Россия?

— Головная боль. Ваша непредсказуемость просто неприлична.

— Майкл, это наш плюс. Предсказуемым легче манипулировать. А мы кошка, которая гуляет сама по себе, как говаривал ваш Киплинг. У нас свой русский путь.

— Да, знаю, что у вас нет дорог, а только направления. И в каком направлении вы идёте? Снова к коммунизму?

— Коммунизм нам навязали с Запада, как и капитализм. Руку к этому приложил в том числе и ваш Фридрих Энгельс.

— А вы предпочитаете диктатуру?

— Да, диктатуру совести. Мы против бессовестного уклада жизни.

— Алекс, совесть — просто слово, которое даже перевести на другие языки невозможно.

— Для нас это не просто слово, а главная человеческая ценность. У вас, Майкл, главное — свобода, а у нас — совесть, — вмешался Чернавский и заказал водку. Все выпили и слегка закусили греческим салатом.

— Алекс, — обратился к Верховцеву Блюмен, — Я читал ваш роман «Грязный Рим». Честная книга. Я удивлён, почему вас не выслали из страны.

— Майкл, как и у вас, у нас свобода и демократия. Кстати, книга называется «Последний Рим».

— Sorry, Алекс, извини мою ошибку. Да, и у вас свобода. Но у вас другая степень свободы, отличная от нашей европейской, — Блюмен улыбнувшись, сделал многозначительную паузу.

— У свободы нет степеней, она либо есть, либо её нет, — вмешался в разговор Чернавский.

— Майкл, у вас на западе очень странная свобода, — Верховцев посмотрел на Блюмена сквозь голубоватое стекло бокала.

— Wow… Я понял. Вы имеете в виду свободу для граждан нетрадиционной ориентации. Да, у нас свобода для всех. Согласитесь, что нельзя осуждать за то, что кто-то предпочитает сосиску яичнице!

— А у нас говорят: не путай божий дар с яичницей. У нас в России другое отношение к любви и к семье. У вас занимаются любовью, а у нас любят.

— Алекс, но такие гении как Сальвадор Дали или ваш Чайковский были геями!

— Не знаю как Дали, но Чайковский знал, что в нём борются Бог и дьявол. Он стыдился своих особенных чувств и скрывал их. Думаю, он не стал бы вступать в однополые браки или участвовать в гей-парадах, пропагандируя нетрадиционный секс.

— Алекс, вам в России ещё долго учиться у Запада толерантности.

— Когда Бог уничтожал Содом и Гоморру, был ли он толерантен? — резонно поинтересовался Чернавский.

— Это был плохой ветхозаветный Бог. Истинный Бог есть любовь, — возразил Блюмен.

— Создавая мужчину и женщину, Бог сделал так, что только в слиянии мужской и женской энергий рождается гармония. В России хватает красивых женщин и настоящих мужчин, поэтому мы не собираемся возрождать разрушенное хоть и ветхозаветным, но Богом, — отрезал Верховцев и выразительно посмотрел на часы. Толерантный британец понял намёк и, извинившись, спешно удалился. «Нечего со своим уставом лезть в чужой монастырь!» — произнёс Чернавский и поднял бокал: «За Россию!» Они чокнулись и с чувством выпили. «А улыбка у него фальшивая. Вроде улыбается, а глаза холодные как у змеи. Хамелеон хренов!» — Чернавский похлопал себя по карманам, словно отыскивая что-то.

«Да, Паша, ты прав. Они там всё обесценили: фальшивая любовь, фальшивая дружба и даже улыбка тоже фальшивая!» — согласился писатель. Тем временем Чернавский достал портмоне и протянул Верховцеву открытку. Тот с любопытством и удивлением прочитал: «Московское дворянское собрание приглашает Вас, князь, на благотворительный вечер, который состоится в помещении музея имени Николая Островского в ближайшую субботу в восемь пополудни. Вы имеете право пригласить на вечер одного гостя». Верховцев удивлённо уставился на приятеля. Тот привстал: «Позвольте представиться: князь Чернавский-Танищев собственной персоной. А ты идёшь со мной в качестве гостя».

— Но Николай Островский, по-моему, воевал с дворянами. Причём тут дворянское собрание? — засомневался писатель.

— Ты что, не читал роман «Как закалялась сталь»?

— Читал, но никакой связи не вижу.

— Дворянка Тоня Туманова была первой любовью героя романа Павки Корчагина

— Ну… это многое объясняет. А где музей имени Николая Островского?

— Недалеко от Ленинской библиотеки.

— Да… Как писал Толстой: «Всё смешалось в доме Облонских».

— Ну, что? Завтра в восемь.

— Пойду готовиться, милостивый государь. Как говорится: из грязи в князи.