Моя ойкумена. Заметки. Дневники. Лирическая хроника

Владимир Берязев

В пятый том собрания сочинений поэта Владимира Берязева входит более двухсот коротких эссе, написанных с 2007-го по 2017-й годы, избранная переписка и два интервью о сути литературной, творческой деятельности. Книга предназначена для широкого круга читателей.

Иллюстратор Сергей Дыков

© Владимир Берязев, 2021

© Сергей Дыков, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-4490-9208-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Заметки. Дневники. Лирическая хроника

Предисловие. Путём зерна, тропой тысячелетий

В конце двадцатых годов прошлого века из деревни Каменка Алтайского края вышла подвода, груженная нехитрым скарбом и домашней утварью, сопровождаемая сухоруким, рыжим крестьянином и его семейством. Двигались медленно, через Салаирский кряж, таежными тропами, обходя болотные топи и буреломы. В пути лошадь, распоров брюхо, померла, и путешествие вскоре завершилось. Пропутешествовали, в общей сложности, семьдесят километров. В итоге осели в городе Прокопьевске Кемеровской области. Крестьянина звали Федор Берязев. С ним стали горожанами его глуховатая, по-деревенски простая и от природы наивная, даже где-то юродивая, жена и четверо разновозрастных детей. Бежали они от незадолго до того начавшейся коллективизации. Федор Берязев был мужик чуткий и смышленый и всю бессмысленность и ужас этого преобразования уразумел довольно скоро. Перед отъездом он распродал скотину и большую часть домашнего добра и, тем самым, обеспечил себе и семье некоторую свободу на время переезда и переустройства. В Прокопьевске, однако, он прожил не долго и перед самой войной умер, то ли от нужды, то ли от чахотки, а вернее всего, от того и другого. Семья осталась без кормильца, дети пошли работать по разным местам. Один из них, Алексей Берязев, в четырнадцать лет, в конце сорок первого года, устроился на завод токарем, «точить танковые стартеры». Паренёк он был сообразительный, память имел великолепную, до войны успел окончить семь классов школы. Времени на дальнейшее образование в военные годы не оставалось. Дети, женщины, старики да калеки в тылу еле управлялись со все возраставшими потребностями фронта. Когда война миновала, устроился токарем на шахте имени Дзержинского, где всю свою жизнь и проработал. Чуть позже обзавелся семьей, в которой на свет, после старших сестры и брата, в 1959 году, появился Владимир Берязев.

Мать его, Евдокия Александровна, родом из другой алтайской деревни, Еланда. После войны, подавленная тоской и нищетой, она, по сути, сбежала из родной деревни в Прокопьевск. Родные дали ей в дорогу поросенка на веревке, то ли в спутники, то ли на потребу, но тот, не выдержав длительного перехода, сдох, как только она пришла в город. Образование у нее было — школа-десятилетка, после которой она сразу устроилась на местный хлебозавод, где всему, что было для работы надобно, и научилась. Женщиной она была доброй и заботливой, жила, можно сказать, только для мужа и детей. Алексей Берязев, хоть иной раз и выпивал, работы никогда не оставлял и о своей семье, как мог, заботился.

В 1976 году пассажиры идущего в сторону Центрального рынка трамвая могли видеть молодого человека, с удивлением и ужасом разглядывающего компостер, и явно не понимающим, как соотносится этот аппарат с только что купленным на остановке билетом. Дело в том, что в родном Прокопьевске билеты не компостировали, а просто продавали прямо в транспорте, как это делается у нас сейчас. В конце концов, верная последовательность действий была найдена, и вскоре юноша уже спускался по улице Каменской к институту народного хозяйства. Как вспоминает сам Берязев, человеком он был тогда диким, порывистым. Когда, подав документы на факультет материально-технического снабжения, он не прошел по конкурсу, то первой мыслью было отказаться от всего этого и вернуться в Прокопьевск. Впрочем, по здравом размышлении, он решает остаться и поступает на другой факультет, на статистику. Это позволило ему остаться в Новосибирске, городе, к которому с тех пор он привязан ничуть не меньше, чем к городу святого Прокопия. За четыре года обучения в институте Берязев ассимилировался, стал полноценным новосибирцем. В это время не столько разгульная студенческая жизнь, не столько новоприобретенные познания в области народного хозяйства, сколько новый круг людей и мыслей были наиболее важными для молодого поэта.

Способности к сочинительству, если не сказать поэтический дар, проявились у Владимира Берязева в самом нежном возрасте. В его случае мы имеем дело с явлением, в принципе, довольно редким, когда врожденное ощущение ритма и звучания слов совпадает с необходимым для поэтической деятельности мировосприятием. Ведь очевидно, что некоторые общественные «формы жизни» являются гибельными для стихотворчества, несовместимыми с ним. У Владимира Берязева, как представляется, все происходило наоборот, то есть дар слова определял сам способ бытия, оформляя внешний и внутренний мир по своим канонам, превращая хаос человеческого быта в упорядоченное ритмом и гармонией бытие. Будучи не полных двух лет, он, еще не умея читать, мог на память воспроизводить довольно большие поэтические тексты. Создавая видимость чтения, он, глядя на текст, сопровождающий картинки с изображением пушкинских персонажей, повторял наизусть фрагменты поэм, ни на йоту не искажая ранее слышанный оригинал. Такое мгновенное запоминание со слуха с последующим воспроизведением, разумеется, вызывало бурную реакцию восторга у родителей. Сам сочинять он начал еще в школе. Понятно, что это были какие-то шутливые импровизации для друзей, всегда готовых похохмить, или стихотворения «на случай», по заданию учителей, к той или иной знаменательной дате. Легкость в «общении» с довольно сложными поэтическими произведениями вселила в него уверенность, что дело это несерьезное, доступное всем и каждому, и потому заниматься им, придавая поэзии «излишнюю» значимость, не стоит и не следует. К такому, действительно, парадоксальному мнению привел его природный поэтический дар.

Понимание ценности и осмысленности этого дара пришло только годам к восемнадцати, в пору перехода от беззаботной, в общем-то, юности к более зрелому состоянию души. Получив первую долю любовных мучений и столкнувшись с присущей советскому времени безысходностью и безбожием, Владимир Берязев вдруг увидел в поэтическом творчестве выход и отдушину. Поэзия оказалась своеобразной прорехой в замкнутом мире, из которой пробивался неяркий свет, утверждавший существование какого-то другого мира, во всем неподобного здешнему, посюстороннему. Как утверждает сам Берязев, все началось с мысли о смерти и ощущения пустоты. Смерти не только человеческой, но смерти как феномена, как проекции неискоренимого зла.

В 1980 году Берязев заканчивает обучение в институте, женится, и, из-за возникших проблем с жильем в городе, уезжает в Барабинск, на родину своей жены Натальи Александровны Берязевой (в девичестве Федоровой). Там он устраивается фининспектором в райфинотдел, не получая, впрочем, от деятельности ревизора деревенских хозяйств никакого удовлетворения. Крестьяне, пытаясь хоть как-то выжить, разводили в своих разваливающихся хозяйствах разного пушного зверя, нутрий, песцов, норок. Прибыль от продажи шкурок, шапок либо путем налогов отнималась государством, либо, что чаще, пропивалась самими «предпринимателями». По воспоминаниям Берязева, Барабинск производил настолько гнетущее впечатление, что жить в этом городе можно было или сойдя с ума, или спившись, что, в общем, почти одно и то же. Ужас, ощущение тлена и тупика, зрелище трагически гибнущей, саморазрушающейся страны, поколение потерянных для себя и для общества людей — все это заставило поэта уже в 1983 году оставить Барабинск.

Однако барабинские годы оставили в душе не только отпечаток пустоты и «мерзости запустения». Там родились его сын и дочь. Надобно заметить, что Барабинск находится в географически и исторически уникальном месте, в Барабинско-кулундинской степи. Бесконечные пространства абсолютно плоской, как гигантская тарелка, степи, в северной части еще перемежающейся березовыми колками и болотами, а к югу переходящей в сплошную беспримерную плоскость, непосредственно соприкасающуюся с небом, чувство древней, кочевой свободы поражали воображение, затрагивали какие-то архаические пласты души.

Чувство длящейся, непрерывно возвращающейся истории, от палеолита до века сего кружащейся, как колесо сансары, — вот что дала ему степь. Бедствующий город Барабинск на фоне Великой степи, в которой сотни поколений тысячелетьями мяли один и тот же ковыль, казался просто мгновением Истории, до которого и после которого — Бесконечность. Именно в барабинских степях Берязев впервые осознал, если уместно так выразиться, огромную историческую и природную, если не космическую, значимость азиатских степей. И это осознание вскоре будет оформлено в мировоззрение и, если угодно, в поэтическое кредо с помощью одного из самых дорогих ему людей — Александра Ивановича Плитченко. А пока он пишет стихи, в которых, как в небе, отражается бесконечная для человеческого глаза барабинская степь, мается в поисках жилья и растит детей.

В том же 1982 году Владимир Берязев участвует в очередном совещании молодых поэтов, которое проходило в Новосибирске. Он входит в круг новосибирских поэтов, появляются его первые публикации в Москве, в «Литературной газете», в «Комсомольской правде», в сборнике «Молодая российская поэма», в альманахах «Исток», «Поэзия», в журнале «Литературная учеба» и большая подборка стихов в «Сибирских огнях». В апреле 1983 года он с женой и детьми уезжает из Барабинска в родной Прокопьевск, где какое-то время трудиться на ниве журналистики, в отделе промышленности газеты «Шахтерская правда». И хотя опыта журналистской работы он не имел, но исключительное чувство языка помогло довольно быстро адаптироваться. Впрочем, этот опыт впоследствии окажется весьма и весьма полезным.

Определенное признание со стороны коллег по цеху, публикации в Москве и желание дальнейшего совершенствования — все это получило вполне закономерное продолжение. В январе 1983 года он посылает свои рукописи на конкурс в Литературный институт имени Горького. Вскоре пришел вызов и сообщение о том, что творческий конкурс им успешно пройден. Оставив работу в газете, он едет в Москву, сдает экзамены и поступает на заочное отделение. Это было еще одним успехом, начинался новый этап его жизни. В литературном институте он смог компенсировать ту нехватку классического образования, которая, так или иначе, оставалась после обучения в новосибирском институте народного хозяйства. Знание классической и современной литературы в те годы было ущербным не только из-за каких-то недостатков образования, но и из-за банальной советской цензуры. В институте Горького цензуре уделяли не особенно много внимания, поэтому круг идей и текстов, преподававшихся молодым литераторам, был достаточно обширен и репрезентабелен.

В литинституте Владимир Берязев сначала попал на семинар Анатолия Жигулина, потом перешел к Валентину Сорокину. Как вспоминает Берязев, профессорский состав там был совершенно уникальный, темы читались без оглядки на идеологию. Живое общение на семинарах, споры, обсуждения — все это было громадным стимулом для поэтического самосовершенствования. Вместе с Владимиром Берязевым учились Анна Ранцине, будущий министр культуры Латвии, Николай Коляда, теперь всемирно-известный драматург, Валерий Казаков, сегодня полномочный представитель президента по Кузбассу, Александр Ирванец, известный украинский поэт, санкт-петербургский прозаик Сергей Носов и другие. К концу обучения в 1990 году в Новосибирском книжном издательстве у Берязева вышло два поэтических сборника, «Окоем» в 1987-м, «Золотой кол» в 1989-м. В 1989 году, в Москве, на последнем в советской истории Всесоюзном совещании молодых литераторов он был принят в Союз писателей СССР.

В 1986 году, году открытия первой линии новосибирского метрополитена, Берязев перебрался в Новосибирск, где пошел по проторенному уже пути журналистики. Место под солнцем ему предоставила редакция местной многотиражной газеты «Рабочая трибуна», в коллективе которой он в течение двух лет и трудился. Работа была весьма спокойная, недокучливая, времени для творчества было предостаточно. В этот период была подготовлена книга стихов «Золотой кол», появлялись новые подборки в «Сибирских огнях». Первые, историко-археологического свойства, путешествия на Алтай вызвали к жизни новые поэмы. По прошествии двух лет Владимир Берязев получает приглашение поработать на новосибирском радио, где он создает молодежную радиопрограмму «МОСТ» — «Молодежь обсуждает, спорит, творит». Такая деятельность подразумевала множество новых знакомств, встреч, поездок, и, кроме того, был приобретен опыт студийной работы, да такой, что Берязев до сих пор твердо уверен, что радио, с его возможностями живого общения, есть лучшее средство массовой информации из выдуманных человечеством.

«Лучшие годы моей жизни» — говорит об этом времени Берязев. В организованном тогда А. Плитченко Сибирском отделении издательства «Детская литература» собирались многие поэты, литераторы, художники. Это был своеобразный творческий клуб, где в свободной, беззаботной атмосфере проходили чтения, обсуждения, розыгрыши. Именно там зародились многие, впоследствии воплощенные, творческие замыслы. Кроме всего прочего, в то время обнаружился, вышел на поверхность, новый пласт уникальной сибирской поэзии, сегодня известный как «Гнездо поэтов». Так назывался сборник стихотворений двенадцати поэтов, составленный Владимиром Берязевым. Большинство из них начинали свою поэтическую деятельность в 60-е, а к началу 70-х ушли в андеграунд или замолчали. Сегодня они заняли прочное место в сибирской поэзии, в корне изменив поэтическую ситуацию в Новосибирске. Это Александр Денисенко, Жанна Зырянова, Анатолий Соколов, Владимир Ярцев, Анатолий Маковский, Евгений Лазарчук, Николай Шипилов, Юниль Булатов, Валерий Малышев и другие. Познакомившись в середине восьмидесятых с их творчеством, Берязев показал их стихи Александру Плитченко, который согласился редактировать сборник. В течение года стараниями Владимира Берязева были отобраны стихи и составлена книга. После ее выхода в свет стало ясно, что помимо официальной сибирской поэзии, не выходящей за рамки советских поэтических стандартов, существует целая плеяда своеобычных поэтов, значение которых для поэтической ситуации в Сибири, с сегодняшней точки зрения, трудно переоценить. Пренебрежение ригидными схемами «классической» советской поэзии, индивидуальность и подлинность поэтического голоса были характерны для всех «угнездившихся» под обложкой этого сборника поэтов. Кроме того, что издание этой книги позволило оживить поэтическую среду Новосибирска, результатом ее появления стало и повышение статуса сибирской литературы в общероссийском масштабе.

Во времена перестройки, когда большим искушением стала возможность «зарабатывать деньги», Владимир Берязев перешел в ТПО «Журналист», где организовал издательский отдел. ТПО быстро разрослось в довольно обширную структуру, коммерческие планы руководства которой вскоре перестали удовлетворять Берязева. Тем более, что коммерческая деятельность занимала огромное количество времени, так, что на личное творчество уже не оставалось. Обладая несомненными предпринимательскими способностями, он вновь начинает с нуля. Совместно с Александром Плитченко они создают альманах и негосударственное издательство «Мангазея», директором которого становится Владимир Берязев. Издательством были выпущены три номера альманаха, несколько книг, однако на поток это поставить не удалось. Работа в «Мангазее», впрочем, позволила заниматься «самим собой», литературной и исследовательской работой. Изучение исторических документов, штудии в области истории, этнографии, археологии Сибири, к которым Берязев тяготел всегда, привели не только к открытию многих историографических материалов, но и к появлению крупных, эссеистического плана, работ, таких, как «Моя Ойкумена», «Археополе», «Сумасбродные мысли о выборе веры». Эти тексты представляют собой попытку понять значение и роль азиатской культуры, православия в развитии российского государства, попытку целостного взгляда на историю России. Владимир Берязев старается прояснить в них роль Золотой орды для становления русского этноса, рассуждает о смысле Рода как важной мировоззренческой категории, его привлекают идеи о важнейшей роли Алтая и Сибири в происхождении цивилизаций.

В конце 1995 Берязев является одним из руководителей штаба кандидата в губернаторы Новосибирской области Ивана Старикова. Он отвечал за видео-, аудио-ролики, печатную продукцию. Зачастую, работали по двадцать часов в сутки, опыт в области PR-технологий был приобретен огромный. Их предвыборный штаб потом ставили в пример по всей Сибири. Надо думать, что сказались тут и организаторские способности Берязева, и экономическое образование, и опыт работы в журналистике.

В эти годы он все еще продолжает трудиться в издательстве «Мангазея», работает на радио. Совместно с А. Горшениным, С. Михайловым они ведут передачу «Слуховое окно». Этот проект был очень популярен, в студии читались произведения сибирских авторов, проходили беседы с известными литераторами, поэтами, прозаиками. Всего до 1999-го года в эфир вышло около 500 выпусков.

В 1996 году в Новосибирске много писали об акции «Лента Стебиуса». Одним из инициаторов и идеологов этого мероприятия был Владимир Берязев. Собственно событие заключалось в том, что довольно большая группа художников, литераторов и прочих представителей творческой интеллигенции с шутливыми плакатами в руках («Почто французы Пушкина убили» и «Истина в вине, а в водке — правда!», автор — Берязев) прошла по главной улице города, до Новосибирской картинной галереи. В галерее поэты читали свои стихи, по мотивам которых художники тут же создавали живописные импровизации, отталкиваясь от которых поэты снова сочиняли стихи, художники снова создавали импровизации… И все это могло продолжаться сколь угодно долго, напоминая бесконечную поверхность ленты Мебиуса.

В 1997 году Владимир Берязев участвует во Всемирном конгрессе писателей Азии, проводимой при поддержке газеты Washington Times в Нью-Йорке. Это событие, естественно, сказалось на отношении к нему со стороны литературной общественности России. Его начинают воспринимать как одного из крупнейших поэтов азиатской части страны, что, в общем, соответствовало действительности, да и желаниям Владимира Берязева. Азия всегда представлялась ему мудрее, глубже и древнее, чем Европа с ее наукой и технологиями. О таком взгляде свидетельствует практически любое его стихотворение, не говоря уже о прозаических текстах. После его возвращения из США состоялась памятная для Берязева экспедиция на Алтай совместно с Н. Мясниковым, Д. Меньшиковым, В. Савиным, Ю. Нечаем, Б. Бедюровым к великому алтайскому кайчи Алексею Григорьевичу Калкину. В последующие годы он очень часто бывал в Горном Алтае, не оставляя попыток доказать, что Алтай является прародиной человеческой рода.

Через год вышла очередная книжка стихов «Посланец». Тогда же, после смерти Александра Плитченко, ставшей для Берязева огромным потрясением, на собрании Сибирской писательской организации, он был избран председателем этого разношерстного сообщества. Важнейшим и самым крупным печатным изданием писательской организации в Сибири с 20-х годов был литературный журнал «Сибирские огни», к концу 90-х находившийся на грани развала. И та работа, которая была проведена Владимиром Берязевым по возвращению его к жизни, стала крупнейшим его вкладом в литературную ситуацию в Сибири. Перерегистрация журнала в столице, бесконечные хождения по чиновничьим кабинетам областной администрации, бесконечные поиски путей финансирования этого старейшего литературного журнала Сибири в конечном итоге принесли свои плоды. Журнал начал выходить сначала раз в два месяца, а потом и ежемесячно. В 1999 году было зарегистрировано государственное унитарное предприятие Редакция журнала «Сибирские огни», их признала администрация области. Главный редактор — Виталий Зеленский, директором становится Владимир Берязев. В этом качестве, а также как председатель Сибирской писательской организации, Берязев собирает первый с советских времен Съезд писателей Сибири в ноябре 1999 года. Это был огромный шаг к объединению и возрождению сибирской литературы. Вскоре прошел и второй съезд. Берязев вовсю начинает заниматься поисками новых талантов, устанавливает контакты со многими писателями Сибири, Бурятии, Тувы, Хакасии, Якутии, Казахстана. Формируется свободное литературное пространство региона, проходят обмены литературными материалами с другими сибирскими и казахскими журналами. В 2002 году «„Сибирские огни“» отметили свое восьмидесятилетие, с этой датой их поздравил президент России В. В. Путин. В журнале стали появляться статьи и очерки, посвященные развитию сибирской литературы, археологии, истории, этнографии. При всем при этом Владимир Берязев не оставляет занятия собственно литературным трудом. В 2000 году написана поэма «Псковский десант», отражающая мысли автора о Чеченской войне, пронизанная идеями покаяния и примирения народов России. В 2002 выходят в свет поэмы «Велика Суббота», «Сухой колодец», «Призрак Селенгинска», «Кызыл-Джар» и уже ставший знаменитым «Тобук». В 2003 году закончен семилетний труд — «Могота», роман о любви, роман в стихах, очередная попытка поэта заговорить хаос, остановить крушение человека. Об этой вещи спорят и, видимо, будут спорить, но ни у кого не вызывает сомнения её масштаб, грандиозность замысла и изощрённая техника исполнения.

Путь не окончен. Возникают новые проекты, стихи, книги.

Всё дальше и полнее — путём зерна.

Владимир ТИТОВ

Глава I

Колонка главного редактора

Завести свой блог меня подвигло событие, связанное с выходом в свет очередного номера нашего журнала «Сибирские огни», номера 1 за 2010. Лет 11—12 назад я уже публиковал в Сети статью «Свобода ничтожества» по поводу хамства и языкового он-лайн беспредела. Надо сказать, она довольно широко разошлась и даже до сих пор я иногда встречаю на неё ссылки.

С той древней пиратской и ушкуйнической интернет поры много воды утекло, даже волна альбанского и языка подонков как-то на убыль пошла, море утихомириваться стало. Ну, понятно, в комментах иногда такое несут, что советский заборный фольклор выглядит младенческим лепетом.

Но мы-то, толстый журнал, дело имеем с авторами, литераторами, кои именуют себя, прости Господи, русскими писателями.

Ну, в общем, номер как номер, один из 12 в году, не лучше, не хуже. Вот с таким анонсом он появился в журнальном зале:

Кима БАЛКОВА «Подлеморье», в которых органичным реалистическим стилем повествуется о трагичных судьбах обывателей байкальских сел и деревушек.

Повесть Ольги ИЛЬИНОЙ «Мой верный Тим» — своеобразный поток sms-сознания на тему человеческих чувств — написана языком, гораздо больше отвечающим времени, а рассказы Артура ЯХИНА являются полностью постмодернистскими. Наблюдениям сибирской природы отдает дань Александр ДЕГТЯРЕВ в зарисовках «Прииртышье», социальная проблематика присутствует в ироничных рассказах новосибирского прозаика Александра ДОЛЖЕНКО «Здравствуй, русское поле!».

В разделе поэзии Анатолий СОКОЛОВ борется с хаосом языка в подборке «На вздрогнувшем холсте», печалится и евразийствует Владимир БЕРЯЗЕВ, «…как прежде — на ветру и солнце». Также представлены стихотворения томского литератора Геннадия СКАРЛЫГИНА.

Владимир БЕРЯЗЕВ:

* * *

Отобрал у вороны подсолнух.

Оседлав, расклевала на треть…

В этой осени линзе подзорной —

Дальнозоркой, лазурной, узорной —

Можно детство своё рассмотреть.

Вновь резные наличники клёнов

Обрамляют небесное дно,

А в бору малахитно-зелёном

То ли лень, то ли облако звона,

И в росе паутин волокно…

В перевёрнутом омуте вижу

Лик Алёнушки, косы осин.

Стой, козлёночек, цокай потише!

Мир, как чаша, глубок и недвижим,

Пей его из младенческих сил.

В публицистической части журнала публикуются алтайские впечатления Анджея ИКОННИКОВА-ГАЛИЦКОГО («В поисках сибирской Атлантиды») и завершение очерков Анатолия КИРИЛИНА о положении дел в сельском хозяйстве Алтайского края.

Критический раздел номера представлен полемическими рассуждениям Наума ШАФЕРА о взаимоотношениях Максима Горького и Павла Васильева, 100-летний юбилей которого сегодня празднуется, статьей Екатерины ИВАНОВОЙ о роли православной догматики в творчестве прекрасной современной поэтессы Светланы Кековой, а также заметкой Геннадия КРАСНИКОВА об Антологии русской поэзии XXI века», только что вышедшей в издательстве «Вече».

Что ж, вполне! Тут и Сибирь, и Россия, и история, и вот тебе молодой, талантливый, 24-летний автор Артур Рустэмович Яхин из Казани (сейчас проживает в Красноярском крае) со своими необычными, этно-модерновыми, поэтичными вещицами, почти верлибрами. Подрастающее, так сказать, поколение, смена литературная, надежда российской словесности. Ага!

Но тут-то мы и споткнулись. На этой надежде.

Сначала в своём блоге молодой и перспективный автор выдал страницу ругани в адрес журнала. А после направил нам цикл писем. Вот образчики:

«1. На каком основании вы без согласования со мной дали тексту быдловатый и невнятный заголовок «Корневой побег»? (хорошее название, журнал всегда даёт названия подборкам самостоятельно — В.Б.)

2. Я же вам повторно (в ходе декабрьской переписки) прислал откорректированный вариант произведения, почему вы отдали в печать тот, что я посылал в апреле? В частности, в откорректированном варианте эпиграфа к тексту «Кощеева смерть» строчка «где ларец — я не знаю» была заменена на просто «ларец».

3. Почему эпиграфы набраны тем же шрифтом, что и текст, и расположены неподобающим образом (слева)? (известно, что в онлайн версии форматирование не сохраняется)

4. Почему без согласования со мной вы корректировали непосредственно само произведение? В частности, в последнем предложении текста «Герр» у меня стоит «не вполнО целым». Именно через «О». Если вы посчитали, что это опечатка, то вы обязаны были сначала спросить у автора. Ибо это не опечатка. «Не вполно целым» отводит читателя к прилагательному «неполноценный». Из-за вашего вмешательства сия догадка изуродована.

Далее, в конце текста «Фолк» у меня нет никакого многоточия, почему вы его поставили? Я что, сопливая мечтательная девочка, чтобы текст многоточиями заканчивать?

И какого чёрта вы посмели поставить в конце предложения «Или же на каждого представителя имеется племя, ещё не начавшее своё существование.» вопросительный знак? Вы что, слепой и не видите, что там точка?! Это не эссе, это художественный текст, в нём нет и не может быть никаких вопросов в никуда. Хули вы испоганили всё произведение?

…Если вы не можете уловить разницы, то спрашивайте, прежде чем редактировать чужой текст без согласования с автором. В итоге своими подобными действиями вы всё равно что истыкали жирными пальцами только-только написанную картину. Люди будут читать и у них возникнут вопросы и недоумение.

Всех примеров вашего вмешательства в полотно текста я перечислять не буду, так как нет времени.

Вы лично меня крайне огорчили. А так как вы — представитель всего журнала, то и о журнале «Сиб. Огни» я отныне весьма низкого мнения.

Величайше благодарю за уродование моего произведения. Бью челом.

Без уважения, из c. Астафьевка Канского р-на Красноярского края.

P.S. Будь вы прокляты слепотой и руки ваши пусть отсохнут за ваше бытовое отношение к ЛИТЕРАтуре. Литература — это не только сюжеты вшивые, но и искусство игры с буквами».

Дальше, увы, ненормативная лексика, которая в нашем издании не приветствуется.

В следующем письме он угрожает судом.

В последующем переходит на прямые оскорбления редактора отдела прозы Попова Владимира Николаевича, который — а я знаю это доподлинно — является одним из лучших мастеров своего дела. Редактор — это произведение штучное, антикварное, такого в наше время уже не производят на свет ни ВУЗы, ни издательства. Беречь надо редактора, а не хулить.

Неожиданно эта история получила продолжение от другого нашего автора, тоже молодого прозаика, новосибирца, Серафима, получившего приз зрительских симпатий и пятое место в прошлогоднем подведении итогов премии НОС:

«Случайно попалось на глаза «открытое письмо» какого-то из ваших авторов (из села в Канском р-на Красноярского края) с недовольствами по поводу не того редактирования его текстов и ещё там с чем-то важным, по его мнению («а» на «о» исправили вопреки его воле, негодяи в редакции, ату их).

Тяжка ваша доля, как вижу.

Уж лучше и безопаснее для нервов быть плохим автором, чем хорошим редактором (главредом) — плохой автор всё равно может утешаться, что он непОнятый гений, а вот редактор всегда будет виноват, — нафик-нафик.

Я его письмо позже перечитал — как-то… гипертрофированно жестковато, показалось, выражается. Я, конечно, не поэт, у поэтов, может быть, в силу особых отношений со словом, всё не так и нерв другой, но метать такие молнии не просто в левого отказавшего редактора, а напечатавшего тебя — может, открывшего тебя даже в твоём Тараданово (это у нас деревенька неподалёку была, синоним захолустности) — а ты наотмашь человека хлещешь. Я почему-то батю вспомнил — до сих пор не могу на него голос повысить или матом ему что-то сказать, даже если повод есть, — это же батя, как можно. И тут тоже — тебе помогают, ты спорь, доказывай, но вот так возноситься — это либо жизнь не била, чему возраст способствует, либо и вправду гениальный гений и не видит под собой тварей копошащихся, всё под собой мерит. Из меня, правда, поучатель ещё тот…»

Мой ответ Серафиму:

Не вполне согласен! Яхин, очень талантливый парень, но вот беда, ему только 25 лет, а в этом возрасте кажется, что каждая изошедшая из тебя поэтическая буква является мировым достоянием, сокровищем, охранять которое должны все институты не только гражданского общества, но и близлежащие ОПГ и тоталитарные секты, больше того — всё чловевечество в едином порыве. Если он не поймёт, что литература не есть игра в буквы и смыслы (он так считает), а нечто связанное с Духом и с его стяжанием, с сопряжением Бога и Красоты, значит срок его, увы, очень недолог. А жаль, мальчик одарённый. Что касается Шахназарова (хорошая русская фамилия), перешли мне его тексты, посмотрю. М.б. и чего выгорит. Но не обещаю. Привет!

В.Б.

Яна Гарина:

— Да Вы святой! После всего, что молодой талантливый автор понаписал, еще его и оправдываете. Знаете, прочитав эти его письма, совсем не хочется читать его художественные тексты. Поверю Вам на слово, что талантливый. Пусть будет так.

— Нет, Яна, просто я помню себя 25 лет назад. Это ж такая хрупкая штука, чувствуешь, что в тебе сокровище, но никому ненужное, как скрипка в алтайском аиле, — уронишь… и всё вдребезги. Таким помогать надо. Погубят — и талант, и себя.

Андрей Василевский, «Новый мир»:

— Молодой автор груб, но ЮРИДИЧЕСКИ ПРАВ.

— Однако так, коллега. Но сие справедливо в отношении коммерческих литературных проектов. Но там с автором издатели разговаривают куда жёстче. В толстом журнале мы ведём речь о литературе, поэзии, высоком искусстве. По крайней мере, целеполагание таково. Если автор изначально стоит на позициях юридической неприкосновенности, не считаясь с опытом и мнением коллегиального Маэстро, прячется за частокол Закона, то ему лучше заняться сетевым маркетингом колготок или презервативов. Флаг в руки!

Андрей Василевский, «Новый мир»:

— Надеюсь, вам никогда не придется убеждать судью, что что «высокое искусство» выводит вас (=журнал) из зоны действия 4 части ГК РФ (смайл).

— Надеюсь, не придётся. Именно с этой целью мы сформулировали на обороте титула: «Редакция в праве». Там не так много условий: возможный журнальный вариант; правка, в соответствии с нормами русского языка и ещё что-то, какие-то мелочи. Разумеется, в сложных случаях желательна работа непосредственно с автором. Но, если вы считаете, что приведённое письмо есть основа иска, то, думаю, все толстые журналы должны закрыться по судебным решениям. И ваш в том числе.

Андрей Василевский, «Новый мир»:

— Кстати, делать из предлагаемой автором рукописи «журнальный вариант» БЕЗ СОГЛАСОВАНИЯ С АВТОРОМ прямо противоречит 4 части ГК РФ. А «работа с автором» не «желательна», это юридическая необходимость. Ещё — этот молодой автор есть ваша проблема, а не моя, что ж мне-то о нем беспокоится.

— Есть проблема, есть! приходится констатировать. Но при потоке журнальной работы не всегда удаётся согласовать PDF, особенно если амбиции автора хлещут через край и предыдущий вариант уже отправлен в печать. Для этого и придуманы оговорки «Редакция вправе…» Чаще всего телефон помогает снять все вопросы. Но сложные случаи встречаются. Делаем выводы. Хотим жить в условиях правового государства — будем мало помалу, да-да, приспосабливаться. Вот и Ивантер подсевает, но у него, вроде, нет претензий к «Сибогням». И 98 процентов авторов — тож. Но племя младое… Я ведь не об юридической стороне писал, скорее, об этической. М-мда…

Ивантер:

— В юности я очень болезненно относился к любой правке. Сегодня — то ли мои тексты уже сложно испортить, то ли мне стало на них несколько начхать — сказать сложно. Любовь автора к своему тексту это нечто вроде религиозного чувства. Чувство это совершенно бессмысленное, но надо относиться к нему с уважением, а то будет ещё более бессмысленная война и ненависть.

Тыцких:

— Володя, посмотрел. Насчёт «Моя запятая — не трожь!» — такое, все-таки, детское самомнение… Но из мозолистой этой проблемы нет универсального выхода. В общем, да, надо согласовывать с авторами. А в частности… У книги хозяин — автор, там его слово первое и последнее. В журнале бугор — редактор. Тут последнее слово за ним. Иначе на фиг он нужен? Набрали с ошибками текст, вывалили верстаку, тиснули пять экземпляров — счастливые обладатели памятника нерукотворного, облизывайте свои запятые… Правда, редактор должен быть редактором. Пока, слава Богу, такие есть, но как-то идут на убыль. Ежели они кому не нр-р-равятся — гуляйте по-свободному, кто держит? Законы к творчеству не приспособены, в них можно тупо упираться без шанса двигать дело. Кто будет судить-оценивать? Тяма подходящая нужна, где ж ее взять каждому желающему, даже и из тех, кто запятые ставить умеет? Хотя всякий, как правило, думает, что уж он-то… А завести дело, в принципе, несложно. Но мы о чем болеем? О кодексах? Или о литературе? С этого бы вопроса и начать всем законникам и гениям неприкасаемым. Но тут опять же нужна та самая — тяма… Так что тащи свой крест дальше, а пришлют повестку — зови, буду свидетелем защиты.

— Ну, утешил, атаман! Дальний Восток голосует за примирение редакторского произвола и авторского права в рамках Школы и Традиции. Как видишь, Володя, редактор Нового мира стоит на букве Гражданского кодекса и в этом есть своя правота, видимо, выстраданная. За поддержку — поклон низкий, но будем стараться, чтобы до судов не дошло. Работать будем с молодёжью, работать. А куды деваться…

Аноним-Яхин:

— Здравствуйте. Во-первых, что за мода такая — всё малопонятное называть «постмодернистским»? Постмодерн — фикция, нет его. Во-вторых, тут одна дамочка высказалась в том духе, что-де «фи, он такой хам, даже читать не буду». Не читайте, идите перечитывайте всякую хрень своих лицемерно-вежливых товарищей, более того, не советую читать «корневой побег», так как этот текст обгажен велико-гениальными господами из «согнутого» журнала. мой текст никогда не назывался «корневым побегом» и существенно отличается во множестве деталей, лучше перечитайте написанные девкой «повестушки» — это же (далее несколько эпитетов абсценной лексики) новое слово в литературе! Василий макарович в гробу перевернулся бы, глядя на вашу псевдоинтеллигентскую свору.

— Аминь! Вы всё сказали. Вам неведомы сомнения, поэтому я очень сомневаюсь в вашем будущем. Шукшина вы зря помянули, к вам он не имеет никакого отношения, он человек традиции. Вы больны. Дай Бог, чтобы я ошибался, прощайте.

Колонка главного редактора-2

Подробный анонс февральского номера «Сибирских огней» будет ниже. А в начале коротко прокомментирую парижское интервью Юрия Кублановского «Серое утро» или ТАЙНОЕ ПОПРИЩЕ ПОЭТА», любезно переданное нам из Франции Виталием Амурским. Ещё раз убедился, что в кромешном (царском — по Пушкину) одиночестве и сокрыт залог свободы и независимости настоящего поэта. Вот характерный фрагмент: «В 90-е я чувствовал кромешное одиночество; большинство литераторов словно не замечали, что происходит, увлечённые соблазном на халяву ездить на Запад, получать премии и всякие «бонусы». А один поэт (кстати, из круга Бродского) так, примерно, мне и сказал: зря, мол, вернулся, тебе у нас ничего не светит. Я, разумеется, возвращался вовсе не затем, чтобы мне тут «светило», но, честно сказать, всё-таки удивился. И тогда он пояснил: «Ты ходишь в церковь и дружишь с Солженицыным»». Надо сказать, цинизм и подлость современной литературной тусовки мало чем отличается от начала описываемых 90-х. Но именно с той поры наметился главный водораздел в нашей культуре: виртуозов, демонстрирующих весь набор средств мастерства стало хоть отбавляй, но резкое разделение проходит именно по Вере и по отношению к России.

Символично, что Кублановский как последний, на мой взгляд, белогвардейский поэт соседствует в номере СО с полковником Камбалиным Александром Иннокентьевичем, стоявшим во главе знаменитого Ледового Сибирского похода из Барнаула в Читу в 1920 году.

Ну и любопытно сообщение Юрия Михайловича о записях, связанных с уходом Солженицына, для которых он сделал исключение, не сдав в архив, но предложил для публикации в «Новом мире». Почитаем с интересом.

Анонс февральского номера «Сибирских огней»:

В разделе прозы публикуется роман автора из Санкт-Петербурга Виталия ЩИГЕЛЬСКОГО «Время воды» — о «лихих девяностых», а также под рубрикой «Литература Новосибирска» — рассказ с восточноевропейским колоритом новосибирца Тимофея НИКОЛАЙЦЕВА «Живота своего…».

Поэтический раздел открывают стихотворения Лады ПУЗЫРЕВСКОЙ, подборка «…Vita всё dolce и dolce…»:

* * *

Прорастая Сибирью, сбиваясь с разменных «увы»,

постояльцы кедровых закатов, привычные к кляпу

нарицательных истин — вы поздно снимаете шляпу

перед звонким безмолвием, раз не сносить головы,

раз пошли — по этапу.

На какой — посошок?.. Наугад бы разбавить вино —

не живой ключевой, а обычной водой из-под крана,

вряд ли это побег — из себя, по-московскому — рано,

по-сибирскому — самое то… Слышишь, вызови, но —

не такси, а охрану.

Что бы там ни версталось впотьмах, а не спят сторожа,

стерегут, опрометчивых, нас — и от взмахов напрасных,

и от звона кандального — видишь колонну на Красном?..

До последнего за руки держат, а руки дрожат —

здравствуй, город мой, здравствуй.

Также среди поэтов — Павел ШАРОВ из Саратова с подборкой «Отшельник-остров» и Анатолий ДОМАШЁВ, подборка «На мир сквозь прошлое взглянуть».

В «Очерках и публицистике» читайте беседу Юрия КУБЛАНОВСКОГО с Виталием АМУРСКИМ. Среди прочего, мэтр замечает:

В последнее десятилетие прошлого века, то есть в Великую Криминальную Революцию — из Бродского «культурные силы» этого тяжелейшего для России общественного процесса попытались сделать нового «Маяковского», то есть поэта, чья, в данном случае отчасти релятивистская идеология — как раз пришлась ко двору. Возвысить трезвый голос, серьёзно говорить о достоинствах, но и дефектах творческого мира Бродского — за это сразу тащили в «либеральный участок». А оттуда, как известно, живым на свободу не отпускают. Но я всегда относился к Бродскому светло и независимо, и в этой мутной экзальтации участия никакого не принимал. Не исключаю, что останься он жить, нас бы с ним развели, но моей вины в этом не было б никакой.

Здесь же — впервые полностью переопубликованные (после первой публикации в Сан-Франциско в 1938 — 1940 гг.) воспоминания полковника Белой армии Александра КАМБАЛИНА «3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк в Сибирском Ледяном походе», а также исчерпывающая статья барнаульского писателя и краеведа Александра РОДИОНОВА, посвященная вышеозначенным воспоминаниям.

В разделе критики публикуется малоизвестная статья Александра КУРИЛОВИЧА «О поэте Павле Васильеве», впервые напечатанная в Чикаго в 1935 году, а также: работы Галины УЛЬЯНОВОЙ и Дмитрия МАРЬИНА, посвященные Шукшину, статья Аллы БОЛЬШАКОВОЙ о С. Трахименке и статья Юрия ФОМЕНКО о русской нецензурной лексике.

Радашкевич. Париж:

— Володя, я был свидетелем того, что к Юре и в эмиграции, до его возвращения, относились по тому же разделу — «по Вере и по отношению к России».

И его почитание Солженицына терпели точно так же, как и самого Солженицына: не по дружбе, а «по службе».

— То и тягостно. Литература, объявляющая себя приверженной Православию и клянущаяся в любви к России, по большей части является не художеством, а самодеятельностью. Модные же тексты изощренцев пронизаны ненавистью и пороком, где лишь любовь к себе, эгофилия. В поэзии русскую традицию сегодня, помимо Кублахана, ещё дёржат Кёкова с Бахытом да, по мере сил, мы с тобой грешные плюс ещё десятка полтора имён. Многия и многия ушли.

Замены нет, дичее дикости одичание…

Кто диктует? Об источнике вдохновения…

В самом начале моего знакомства с социальными сетями мне весьма и весьма пришёлся по душе попавшийся на глаза комментарий некой видной столичной издательши:

«Имея большой опыт редакторской работы в крупном столичном литературном издательстве, давно подметила: пока рукопись находится в редакторском отделе, для автора редактор — царь и бог. Но, как только книга вышла, редактор — враг автора. И даже если он не поправил ни одного слова, автор заявляет: «Было лучше, но редактор испортил».

И еще. Очень известный в советские времена поэт Евгений Евтушенко, помнится, принес в издательство рукопись книги стихов. Редактор подчеркнула неудачные строки и ждала скандала. Поэт забрал рукопись, вернулся через какое-то время и принес на каждую неудачную строку по нескольку вариантов замены. Хотя, заяви он: «Мне Бог надиктовал! Как вы смеете трогать?» — напечатали бы первый вариант».

Вспомнился в связи с этим эпизод нашего общения с Евгением Александровичем в 2003-м, по-моему, году. Тогда мне довелось выступать вместе с ним во время фестиваля поэзии на Байкале. После посещения музея Вампилова в Кутулике мы оказались в местной школе. И в силу необходимости посетили нужник. Он оказался, как и везде в провинции дощатым, разгромленным, утонувшим в грязи и нечистотах. Возмущению Евгения Александровича не было предела. Я робко поинтересовался: а, может, русским людям не хочется заниматься благоустройством дерьма, мобыть им в этом дерьме лучше мечтается о высоком… В ответ на полном серьёзе прозвучало: «Как вы можете такое говорить, вот в Европе!..»

Хотя его выступления со своими стихами (по часу) вызывали полную аналогию воспарения в вышние поэтические сферы из тёмного, обременённого бренным прахом российского быта-бытия. Всё рифмовалось и синонимировалось в итоге с этим же самым кутуликским школьным туалетом.

Кто, что и каким макаром ему диктовал — большой вопрос…

Клюев в Колпашево и Томске

В последней «ЛГ» наткнулся на высказывание Петра Палиевского на конференции по творчеству Юрия Кузнецова. Пётр Васильевич проговаривает парадоксальную мысль, которая однако после её произнесения-публикации выглядит вполне очевидной. Строки Кузнецова

Молчите Тряпкин и Рубцов —

Поэты русской резервации

по сути относят этих поэтов к глашатаям и духовным выразителям народа побеждённого, народа, обречённого на угасание. Зная многих из старшего поколения современных русских писателей, готов подтвердить, что идея поражения и неминуемой гибели России почти восторжествовала в этой среде. Палиевский прав: Юрий Поликарпович Кузнецов куда шире этой нечернозёмной психологии выжженной алкоголем земли. Вселенский характер его поэзии соотносим с континентальным распространением русского человека. Кузнецов есть сын Победы, поэтому для него не существует границ ни пространственных, ни хронологических. Недаром в последние свои годы он повернулся спиной к современности, в сторону вечности Библии. В этом смысле единственным его собратом по веку двадцатому остаётся Николай Клюев.

И, видно, недаром совсем недавно случились Клюевские чтения в Томске, на которых явственно обозначилось и пророческое, и художественное, отзывчиво-всемирное значение Клюева.

«…мы посетили Колпашево, где поэт провёл почти пять месяцев в суровейших условиях нищеты и неприкаянности, оставив потомкам высочайшие образцы эпистол, в которых слились и житийные мотивы, и сказ, и плач и документальная точность.

Долгая в почти четыреста вёрст, засыпанная первым снегом дорога среди плавных северных пейзажей, которые, по свидетельству профессора С. И. Субботина, весьма напоминают вытегорско-онежские места родины Клюева».

От этой поездки осталось стихотворение.

* * *

Вдоль Нарымского края я ехал осеннею мглой,

Обь свои берега вышивала морозной иглой.

Над стальною водою кружили снежинок рои,

И вели за ледовую власть затяжные бои.

По Могильному мысу на волю — из плена болот,

По мобильному зову к любимой летит Ланцелот.

Ах, куда мне до этого рыцаря, скоро зима,

На Кудыкину гору пора, где тюрьма да сума.

Там олонецкий старец грустит на проклятом яру,

Там пытаются продемонстрировать смерть на миру

Добровольцы седые призыва советских времён,

А бойцы молодые слагают обрывки знамён

У подножия века, где накрепко погребены

И невинные души, и мощи великой страны.

И уже на стремнине то место, где в лютой ночи

Пели ангелы жертвам и черпали смерть палачи.

Обезьяний профессор

Из Крыма Саша Грановский, однокашник по Литинституту прислал ссылку на интервью в «РР» некоего Савельева Сергея Вячеславовича (моего ровесника, тоже 1959). Он заведует лабораторией развития нервной системы Института морфологии человека РАМН. Надо сказать, при всей омерзительности этого текста, уверяю, его стоит прочесть¹. Уж больно многое открывается в высказываниях этого сверхумного примата, настоящего царя обезьян. Тут вам и евгеника, и новый расизм, и целый Монблан надменной интеллектуальности. Основной посыл: человек живёт ради жратвы, секса и власти. Сразу всплывает образ чеховского фон Корена из повести «Дуэль» (написанной задолго до европейского фашизма). Кому интересно, прочтёт по сноске интервью обезьяньего профессора, а вот что говорил фон Корен у Антона Павловича:

— Любовь должна заключаться в устранении всего того, что так или иначе вредит людям и угрожает им опасностью в настоящем и будущем. Наши знания и очевидность говорят вам, что человечеству грозит опасность со стороны нравственно и физически ненормальных. Если так, то боритесь с ненормальными. Если вы не в силах возвысить их до нормы, то у вас хватит силы и уменья обезвредить их, то есть уничтожить. — Значит, любовь в том, чтобы сильный побеждал слабого? — Несомненно. — Но ведь сильные распяли господа нашего Иисуса Христа! — сказал горячо дьякон. — В том-то и дело, что распяли его не сильные, а — слабые. Человеческая культура ослабила и стремится свести к нулю борьбу за — существование и подбор; отсюда быстрое размножение слабых и преобладание их над сильными… (и т. д. «Дуэль).

Если сатана есть обезьяна Бога, то д-р Савельев самая яркая иллюстрация этого популярного высказывания.

Получил по поводу своих предыдущих слов ряд откликов про то, что я мракобес и ретроград. Куда деваться, с точки зрения атеистов и позитивистов я и есть мракобес. Ибо я полагаю, что мир сотворён Творцом, причём, именно за шесть дней, что я являюсь прямым потомком Адама, а не обезьяны, что Христос таки воскрес (и далее по Символу веры)… А спорить с лукавым, приводить аргументы это не тот случай, здесь бы возможно помог обряд экзорцизма. Господь сказал, что Потопа больше не будет. После Голгофы выбор индивидуален. Гуманисты и либерасты отвечают за себя сами. Они думают, что если им в башку вшили четырёхядерный процессор, то вся тварь дрожащая должна им в рот заглядывать. На счёт интеллекта у нас с вами некоторые разночтения. Я полагаю, что интеллект он же ум это весьма усовершенствованный арифмометр, а вот если к нему присовокупить совесть, то и возникает то, что называется разумом: разумная человеческая сущность. То, что сегодня в большом дефиците.

В 1923 году Якоб Петерс — председатель коллегии ГПУ Туркестана и общественный обвинитель на процессе над епископом Лукой (хирургом Валентином Феликсовичем Войно-Ясенецким) спросил его:

— Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?

— Я режу людей для их спасения. А во имя чего режете вы, гражданин общественный обвинитель?

И далее на вопрос о Боге:

— Бога я не видел, но много оперировал на мозге, но никогда не видел там ума, и совести тоже.

Или в другом месте у святителя Луки: «…за всю жизнь вскрыл не одну черепную коробку, но ума ни в одной из них не заметил, но никто же не отрицает, что ум есть».

Именно в годы ташкентской хирургической практики великим хирургом и епископом Лукой описан случай, когда при вскрытии черепной коробки у пациента обнаружилось полное отсутствие мозга. Между тем пациент был вполне нормален, получил образование, был женат и имел двоих детей.

Уже во второй половине ХХ века британский профессор Лорбер идентифицировал несколько сотен людей, которые являлись вполне развитыми в умственном отношении, несмотря на весьма малое количество мозговых клеток. Согласно его описаниям, у некоторых из них было зафиксировано практически полное отсутствие мозга, но все же их коэффициент интеллекта доходил до 120. Об этом же писала и говорила Наталья Бехтерева².

В дополнение к сказанному получил ещё одно письмо от однокашника Александра Грановского из Симферополя — врача и писателя:

Привет, Володя!

Только что с большим интересом прочитал весь Твой ЖЖ. Особенно понравилось о святом Войно-Ясенецком, мимо дома которого я проезжаю на работу почти каждый день. Потрясающий был человечище! А по поводу отсутствия мозга в черепе… По одной из версий (а может, это моя какая-то старая мысль, которую я даже недавно развил в одном фантастическом рассказе на примере, правда, тараканов) — то, что в голове — это всего лишь часть мозга и, возможно, даже не самая главная. А может и главная не в этом дело. Когда-то я определил наш организм как «устройство для обеспечения жизнедеятельности мозга».

А потом понял, что наш организм настолько мудро устроен, такая в нем заложена многоэшелонированныя защита, что мозгом можно считать всю его нервную сеть, с ее нервными узлами и пр., которые, при необходимости, могут дублировать работу друг друга.

Не потому ли на Востоке главным «думающим» фрагментом мозга давным давно считали солнечное сплетение или даже сердце (сердечное сплетение).

Всё так, дорогой Саша!

И всё же — не совсем так, с моей точки зрения. С непросвещённой и ненаучной точки зрения — точнее сказать.

Я полагаю, что человек не есть тело, а тело есть лишь временное вместилище человека. Я полагаю, что мозг (головной и спинной) это дивайс, устройство, процессор, контролирующий функционирование именно тела и к мышлению не имеющий никакого отношения. К дыханию, пищеварению, моторике, речи (артикуляция, построение звуков и команд), словом ко всему большому хозяйству этого прекрасного Божьего Творения, что из глины было изваяно.

Человек принадлежит миру невидимому, в том числе. Он подобен яйцу-матрёшке как минимум из трёх вложенных друг в друга сущностей.

Душа, которая по мысли древних разлита в крови в виде некоей энергии, циркулирует по капиллярам, создавая поле, в котором и осуществляется мышление и выбор, и движение к совершенству или деградация. Программа (софт) была заложена в Адама, но в программе есть огромный потенциал к самосовершенствованию, апгрейту. Средоточие души, центр разумной деятельности, эмоций и интуиции находится в сердце и солнечном сплетении. Пока человек жив. А потом — не знаю.

А «устройством для обеспечения жизнедеятельности мозга» я бы назвал весь пищеварительный тракт. Большинство наших сограждан и общечеловеков к величайшему сожалению и представляют собой такое устройство. А мозг в ответ посылает телу сигналы сытости, полового или наркотического удовлетворения. Так и живём.

Но завтра, слава Богу — светлое Воскресение Христово!

Про Литинститут

Поскольку всемирно известный драматург Коля Коляда пишет про меня в своём ЖЖ всякие небылицы, но по причине своей присногорьковской (место его рождения) темноты до сих пор не может сладить с установками своего ЖЖ-профиля и отключил возможность комментов, я отвечаю ему здесь (копию послал е-мейлом):

— Врёшь, Коля, как всегда! Но складно, тоже как всегда. Где это ты видел, чтобы я в каждом номере «Сибогней» печатался? Раз в год со стихами. (смайл)

В других, да, даже в твоём «Урале» в прошлом годе, но ты вряд ли читал.

А помнишь, в той же комнате на Добролюбова 9/11 я про тебя писал лет 25 назад:

Когда меня тянет писать лабуду,

Шиза подступает отчаянно,

Зову я на помощь ЭнВэ Коляду,

Зову неслучайно.

ЭнВэ Коляда мой товарищ и друг,

ЭнВэ Коляда наш прозаик,

ЭнВэ Коляда на Свердловске худрук,

Он пишет куплеты про заек.

ЭнВэ Коляда мне поставит чайку,

Пожарит картошки на сале

И сядет в углу, подперевши щеку,

Как будто бы в зрительном зале…

И так далее. Уже не помню.

Ладно, ври дальше, Николай Владимирович. Не жалко.

Коляда:

— А деревня моя называется ПРЕСНОГОРЬКОВКА, чтоб ты знал.

— Ну, прости! Хотя в моём варианте твоя родина более отвечает духу русской жизни и твоей драматургии: и ныне и присно и во веки веков горько. А ты знаешь, что твоим именем названа сеть кафе в Новосибирске, в том числе аж по адресу Красный проспект, 1. Никуда от тебя не деться — сплошной (ая) Коляда.

Коляда:

— Про кафе в Новосибирске знаю давно. Наглые твари. Опошлили такое красивое имя, такое красивое название. Лишь бы торговать. Дебилы. Передай им.

И не «ныне и присно», а жизнь наша — пресная и горькая, так мне больше нравится. То плачем, то смеемся. То родим, то убиваем. То любим, то ненавидим. Так правдивее.

Вова, напиши такое стихотворение.

И напиши еще: «Потерян паспорт…»

Стихотворение было написано и даже опубликовано в журнале «Урал»:

Украинский кордебалет

Потерян паспорт… В паспорте стояло:

Украинец Никола Коляда.

Он щирый, гарный хлопец, но куда

теперь идти? К таджикам? Одеяло

одолжить? На вокзале ночевать?

И где харчиться или працовать?

И ни горилки, ни борща, ни сала.

Кругом менты да кляты москали…

Куды ж тебя — на самый край земли,

аж за Урал, забросило, холеру!

И вот идёт Никола Коляда

к фонтану мимо площади Труда,

загинуть тут за родину и веру.

Но — глядь, афиша! «Тоже Коляда-

театр, это местная байда,

Никола — босс у них. Какого херу —

поди, родня? Пойду к нему робить.

Авось поможет денежку скопить,

чтобы уехать мне в свою Бандеру»…

И вот во Львове через десять лет

Открылся Коляда-кордебалет,

На всю Европу грянули гастроли!

Рыдали и Лидо, и Мулен Руж…

А что — Е-бург? Театр? Какая чушь!

Уже не до России, не до Коли…

Ледяной апрель

На фоне трёхметровых сугробов Путин в Новосибирске проводит съезд «Единой России».

Региональный.

Обещает летом открыть автомобильный Транссиб от Москвы до Владивостока. Николай II тоже открывал, но кончилось всё плохо.

Академгородок ВВП собирается догрузить технопарком и всякими инновациями, таким образом идеи академика Лаврентьева живут и побеждают.

Тем временем — Бишкек горит. Американская база «Манас» накрывается медным тазом. Русские десантники начинают готовить поле для русских миротворцев. Над Тянь-Шанем вновь маячат призраки Чокана Велиханова и генерала Скобелева.

..А вся политическая элита Польши гибнет под Смоленском. Наконец-то настаёт звездный час всех русофобов мира.

Катынь

Имя Кадын, которым алтайцы называют освобождённую из ледяного плена и явленную в 1993 году миру мумию молодой женщины (возраст захоронения 2500 лет), имя это весьма распространено на пространстве Евразии и имеет варианты произношения «каадын, катын, кадын, хатын, катынь, хатынь, хатун». В современных монгольских и тюркских языках оно означает знатную женщину, если брать ещё древнее — ханшу, отсюда и название главной реки Алтая: Каадын-Су, Мать-Владычица, где «су» — вода, река. Русские, увидев титаническую мощь этой реки, стали произносить её имя на свой лад — Катунь. Хотя в белорусском отчётливо сохранилось древнее протоязыковое значение этого слова в топониме, «хатынь» есть хранительница хаты, дома, возможно, женское божество очага, то есть всё та же мать-владычица.

Произошла катастрофа. Гибель польской элиты.

Однако это не просто гибель, а гибель сразу после Пасхи, Велика Дня и перед другим великим праздником, по существу — на Радоницу (Радовница, Радошница, Радуница, Навий день, Могилки, Гробки, Тризны), на день поминовения родителей, предков, усопших — по моему глубокому убеждению сие не может быть случайным событием.

Я думаю — это знак примирения.

ХОЧЕТСЯ на это надеяться.

Поляки не хотят, не желают, не могут забыть и простить прошлого, однако, мне кажется, после того что случилось, это постепенно МОЖЕТ произойти.

Катынь — Мать-Владычица общая Мать, а дети рассорились. Хоть и в одной земле лежат (там русских, белорусов и украинцев больше чем поляков, в могилах.

Качинский обрёл ореол мученика.

Русские скорбят не меньше поляков.

Обвинить Путина в произошедшем невозможно. Только промысел Божий. Но Бога не осудишь.

Событие глобальное, страшное. И молясь, и склонив голову в общем горе, думается, ну, неужели и на этот раз у кого-то хватит духу поставить заезженную пластинку о клятых москалях. Конечно, русские всегда во всём виноваты, но в этот раз, очевидно, они не при чём!

P.S. Нет, в иностранной прессе, тем не менее, снова начинают полоскать старое тряпьё теории заговоров и искать кремлёвский след. Видимо, ничто их не может вразумить.

Вулкан, однако

Вчера выступал в библиотеке на Крылова, что возле новосибирского Центрального рынка. Вначале попросил всех собравшихся на спор повторить слово Эйяфьятлайокудль. Надо сказать, среди слушателей было много ветеранов (за 80 лет), инвалиды, пожилые люди, но почти все дружно и правильно (!) повторили.

Из чего я сделал вывод, что последние генетические исследования о ближайшем родстве русских и исландцев имеют под собой основание. Видимо, первооткрыватели Ледяной Земли в конце 9-го века — Надод, Гардар Свавар и Равен Флоки и впрямь могли быть из братвы, из ушкуйников. Да и имена у них подозрительные, что-то знакомое слышится.

О, Бог мой, ты откуль,

Эйяфьятлайокудль?!

Урюк цветёт

Вернулся из Алма-Аты. Абрикос и вишня цветут вовсю, яблони ещё только собираются, набухают розовыми тугими кулачками.

В Казахстане готовятся ко дню Победы — великий праздник, всеобщий, единодушно почитаемый. Наблюдал с каким трепетом, уважением и заботой внуки смотрят на ветеранов. Возрадовался и всем сердцем соучаствовал тому. Кстати, среди казахов было в процентном отношении едва ли не столько же сколь среди русских Героев Советского Союза. И эвакуированных принимали всем миром.

В связи с этим вспомнил тогдашнюю же мартовскую встречу на Арбате — с однокашником по Литинституту из Ровно, умным, талантливым, образованным европейским человеком, западенцем до мозга костей. У Сашко тогда сорвалось с языка при взгляде на предпраздничный щит, почти со злостью:

— Как вы достали всех, весь мир, со своей войной и своей Победой!

Я промолчал, не стал перечить гостю. Но фраза засела занозой.

Конечно, можно общее горе каким-то иезуитским способом разделить по национальному признаку и утверждать, что от голода умирали только вот эти, а другие… если и умирали, то нас это не касается. А тех других было тоже миллионов пять-шесть, кто их считал.

Можно (и, наверное, нужно) помнить героев своего национально-освободительного движения. Но нацизм победили не они, а те 12 миллионов солдат — наших отцов и дедов, погибших, раненых и выживших советских, не деливших себя на нации, но и украинцев в том числе.

Может мы кого-то и достали этой памятью, но забывать об этом грех, дорогой мой европейский человек Сашко.

А судя по тому, что движение «Бессмертный полк» стремительно становится планетарным явлением, мы не шибко будем переживать, если представители Великой Украины не будут в нём участвовать…

…итог Великого Джута по некоторым оценкам (в результате действий Исайи Голощёкина) около двух или более миллионов жертв. Это при численности казахов на тот период в 5 млн 800 тыс. человек на всю казахскую степь. Одно число тех, кого по 58-й загребли, а другое, т.е. кто погиб в Казахии и Монголии по воле Исайи.

Скажите армянам, скажите евреям, скажите полякам — забудьте! И я посмотрю, что получит в ответ сказавший. Но с Россией ещё страшнее, на самом деле, битва была метафизическая, недаром столько свидетельств и явлений Богородицы, и Промысла Божия (на эту тему есть огромная литература). Нам предлагают забыть с кем мы воевали и на Чьей стороне воевали.

От составителя. «Гнездо поэтов»

Книга «Гнездо поэтов», спустя 30-ть лет после, выхода занимает достойное и заслуженное место уникального сборника о целом поколении (неведомом до того момента) — поколении сибирских поэтов. Она возникла из необходимости восстановить оборванные связи, оглянуться и попытаться понять — что же мы утратили за годы небрежения к Слову как к искусству. Эта книга есть попытка, посильный вклад в возвращение нашей литературе, поэзии её изначального смысла — увещевания «древнего родимого хаоса», который сокрыт и зыблется под тонкой плёнкой повседневного бытования.

Время, как замысловатый горный лабиринт, возвращает эхом через десятилетия дерзостный юношеский возглас, вырвавшийся от полноты и радости жизни. Но, увы, возвращает его искажённым, утратившим рассветные и чистые ноты молодого восторга.

Поэт — не человек без профессии. Поэт потому и поэт, питомец Музы, самосочинитель, что вопреки всему сумел преодолеть свою профессию и, в силу обострённой способности к восприятию, даже грубый материализм и быт переплавил, превоплотил в поэтический опыт, как верно заметил один из мастеров поэтического цеха. Эти слова верны и по сей день.

Но будет ли новый сезон в поэтическом кочевье российской Евразии?!

Надежды остаются.

Два коршуна

Пришло письмо из Саратова со стихотворением Светланы Кековой и печальными словами о невосполнимой утрате нами Анатолия Соколова, о том, что нам ещё предстоит понять — кого мы потеряли. К письму прилагалось стихотворение:

* * *

Села на ограду золотая птичка.

Горевать о прошлом — горькая привычка,

забывать о прошлом — мелкая уловка…

Золотая птичка, светлая головка.

Светлая головка, маленькое тело:

золотая птичка с неба прилетела

и поёт о рае нас, почивших, ради

золотая птичка, сидя на ограде.

Я ответил в меру сил ст-ем о двух других птицах в небе над моим домом в деревне Абрашино на берегу Оби, где Анатолий Евгеньевич побывал со своей женой за полгода до своего ухода:

* * *

Два коршуна в небе играют,

В любовном порыве парят,

На бреющем замирают,

Танцуют, как говорят.

На тверди, на куполе целом,

Где юного солнца Синай,

Над бором, под облаком белым,

Играй, моя радость, играй!

Играй, моя радость, на свете —

Лишь ветер и с ветром игра,

Играй же, покуда в поэте

Рифмуются грозы добра.

Да будет победа, да будет

Сияние в горних полях!..

За музыку нас не осудят

В заоблачных ковылях.

Деревенское

Я сижу в Абрашино.

Обь несёт мимо с недалёкого Алтая мутные талые воды. Мужики ставят сети вдоль течения, совсем близёхонько от берега, поток гораздо потише и мутью ячея не забивается. Набивается мерный окунь по полкило каждый.

Вчера сделал огуречную грядку (сосед привёз телегу навоза, куба два за двести рублей), прямо к месту, на себе не таскать, сегодня сделаю короб двойной, основание станет вкруг лунок, а крышку (верхнюю половину) обтяну армированной плёнкой и будет у меня парник вроде прозрачного гроба огуречной царевны, ещё бы придумать, чтобы утром крышка сама открывалась, а к ночи закрывалась.

Паримся с поэтом Михайловым в бане, умеренно выпиваем по вечерам, пишу кое-что, отвечаю на письма, а в основном — по хозяйству…

Тишина.

Только коршуны уже с неделю как прилетели с Тянь-Шаня и тоненько по-жеребёночьи жалуются, взржёвывают с соседних крыш или столбов, требуют рыбных потрохов.

Вчера посмотрели фильм «Поп» по роману Саши Сегеня: великое кино! Кто не видел, надо обязательно взять хорошую копию и тихо открыть это художество. Чистые, светлые благодатные слёзы. Маковецкий прожил свою главную роль и обессмертил себя. А Хотиненко, сняв такую картину, встал вровень с Шукшиным.

Жива Россия.

P.S. Некий корреспондент написал мне, мол, вы как и все прочие в дерьме копаетесь. Вот что значит дикой городской человек, ну кто же золото навоза, добро, дарующее урожай, называет этим несущим в себе негатив, пренебрежительным словом… м-мда! То, о чем вы говорите, уважаемый блогер, есть в преобладающем числе случаев — суть человеческая. А навоз — основа жизни, почва.

Каменноугольная жертва

Моё шахтерское детство не отпускает. Вот опять ударило тяжёлым содроганием под самый дых, пришла взрывная волна из недр Шории, с берега Мрас-Су. Бунтуют против человека циклопические стройки, в августе прошлого года взбунтовался Енисей в створе Саян, нынче разом выдохнули метан угольные пласты в самой безопасной и крупной шахте Евразии. На моей родине — горькое горнорудное горе. Похоже, капитализм наш вынул последние соки из советской индустрии, и она, даже самая надёжная, начинает рваться по швам. 91 погибший среди горняков и спасателей, более сотни раненых и искалеченных, 300 с лишним километров подземных выработок искорёжено или повреждено.. Если был разрушен шахтный бетонный ствол вместе с копром, что же творилось под землёй?!

Я девять месяцев отработал горнорабочим в Киселёвске, после того как меня с треском уволили из «Шахтёрской правды» в 1985 году, я могу себе представить этот ад, пусть и не в полном объёме. Когда металл из рельс и швеллеров сворачивается в спираль в огненном вихре замкнутого пространства на глубине 300—400 метров, подобно перегретой бумаге. Когда воздух исчезает, превращаясь в ядовитую газовую смесь. Там ведь произошёл взрыв (второй), аналогичный вакуумной бомбе…

А вот детские воспоминанья, из новой неоконченной книги:

«Сегодня трудно себе представить насколько тихо могло быть в избе на окраине угольного города, в дебрях кривых улочек шахтёрских аулов (названных так, видимо, по аналогии с глинобитными трущобами Средней Азии). Звуки, особенно при наличии двойных рам, напрочь отсутствовали. Зимой дороги возле ближайших домов были вовсе не проезжими для колёсного транспорта. Источником звука при безветрии мог быть вой канатов на копре в колёсах шахтного подъёмника или свистки маневровых паровозов на погрузке угля…

Было ещё одно повторяющееся нечто, нарушавшее тишину в нашем доме по улице Циолковского, 16 — содрогание земли. Я с самых младых ногтей постоянно, как и все окрестные жители, испытывал на себе волны тектонических ударов. Мы ежедневно находились в зоне небольших землетрясений силой 1—2 балла, в шкафах и сервантах звенела посуда, покачивалась люстра, подрагивал под ногами пол, тело чувствовало, как после тяжёлого уханья, в недрах под твоими ногами постепенно затухает болезненная судорога. Как только я научился задавать вопросы, мне объяснили, что это подземные взрывы, что это в забое шахтёры рвут аммонит, чтобы добраться до угля, того самого, которым мы зимой топим печь. Земля на такое обращение отзывалась глухим стоном, выбросами метана, провалами поверхности на месте подземных выработок, крушением шахтной кровли, авариями и кровавыми катастрофами. Шахтёрский город отдалился вместе с юностью, уже две жизни вместилось в эти почти полвека, но содрогание недр, после глухого удара взрывчатки, помню каждой клеткой своего тела… Пусть и на пять раз в моей физической оболочке за это время поменялись все молекулы. Видимо, файлы памяти запечатлены не в материи, а в духе, всё-таки в нём. Вот начал вспоминать, разматывать, рассматривать и картины одна за другой всплывают, всплывают как будто со дна…»

Моего одноклассника Вовку Кузнецова задавила рухнувшая кровля, ему ещё не было 25-ти, он два часа угасающим голосом говорил со спасателями, надеялся, что его вытащат.

При Советах я, проживший 20 лет в Прокопьевске, угольной столице, не помню такого количества жертв. Сегодня за каждый миллион тонн угля приносят кровавую гекатомбу шахтёрской жизни, говорят ещё совсем недавно, лет 10 назад такая жертва приносилась за 2 млн тонн.

В сущности, какая вам разница, господа!

Лисы на обочине

Днями возвращался из Абрашино по Караканскому бору.

Ровная после грейдера, вылизанная к победным дням щебёнка в многокилометровом тоннеле сосновых стволов. Жухлая, полёглая после снега трава вдоль обочин. Чёрные зеркала промоин у просек. Кочковатый, засыпанный рыжей хвоей брусничник. Грязные языки сугробов в овражках. Лес сумеречный, не очнувшийся, в каком-то похмельном полузабытьи.

Ехали не торопясь.

Первый раз даже остановились. У самой кромки бора, в двух шагах от дороги лежала лиса, точнее, то, что от неё осталось. Вытаяла из под снега, морда оскалена, хвост осыпался, жалкое зрелище. После за сорок вёрст лесной дороги видели ещё два таких рыжих подснежника. Я по прошлой осени обратил внимание: темнеет рано, едешь, а эти охотницы не раз и не два в свете фар дорогу перерыскивают. Бывало, что едва-едва не задевал бампером.

А, видать, по зиме не смогли кумушки увернуться от автомобиля на ледовой колее.

Посшибало.

Так и сдохли в кювете.

Метафора, мнится мне, богатая. Каждый волен искать свою аналогию с человеками.

А мораль проста: не стой под стрелой, не перебегай дорогу перед близко идущим транспортом, не заглядывай в галогенные глаза судьбы.

Под собою не чуя страны

Столичные журналисты как и кремлёвские постояльцы не представляют себе масштабы пространства, называемого Россией. Иногда просто диву даёшься степени центропупизма и элементарного невежества.

На сайте NEWSru.com сегодня появилось сообщение о том что по дороге от посёлка Северное к деревне Верх-Красноярка погибли подростки, старый «Москвич» перевернулся, упав на крышу в придорожную канаву с водой. Но поразил заголовок информации: «Под Новосибирском перевернулся „Москвич“ с подростками — семеро захлебнулись в придорожной канаве»

Если расстояние в пятьсот с лишним километров считается пригородом, то Питер и Саратов легко оказываются в окрестностях столицы наше родины. Северное находится у чёрта на куличках, там «Вritish Petroleum» качает нефть по три млн тонн в год, а нищета местных аборигенов никого не волнует, дороги уничтожены, пацаны на ржавом рыдване ехали пить своё пиво в честь дня рождения одного из них — семнадцатилетия…

Хам торжествующий

Есть такое стихотворение у покойного Толи Соколова — было опубликовано с «Сибирских огнях».

Когда это случилось? Когда он пришёл, выполз из машины с затонированными стёклами, почему воссел, «как хозяин неоглядной Родины своей»? Родину ту прежде было принято называть Россией. От неё остались крохи — по заповедным да по медвежьим углам, а большей частью она уже на небесах вместе с душами тех, кто составлял её цвет.

На моей памяти впервые невежество и пошлость нагло победили вкус, гармонию и мастерство тому 22 года как. Мы ехали с детьми на Иссык-Куль и из каждого ларька на любой остановке, и в автобусах по мере следования, и по прибытию на озеро из всех щелей лезли «белые розы» визгливого «Ласкового мая». Так начиналось всеобщее помрачение разума. А уже через несколько лет всем известные чистые источники захлестнул пенно-селевой поток халтуры, всезнайства, попсы, агрессивного дилетантства, интеллектуального жульничества и даже поставленного на коммерческие рельсы откровенного бреда.

Боже мой, какой Хворостовский, какой Свиридов, какая наука, какая поэзия! Академии разного пошиба плодились как грибы, перерегистрировать ПТУ в университет не составляло особого труда, в подвале нашей пятиэтажки, ровно под моей кроватью четырьмя этажами ниже чудаковатый Володя Пузаков зарегистрировал кооператив «Малахит», но через некоторое время разорился впрах и срочно переквалифицировался в пророка и литератора, превратившись в Мегрэ — автора «Анастасии» (дикое количество народа до сих пор оболванено его ахинеей, сколько их таких — леший знает). Академия Поэзии тоже не заставила себя ждать, её возглавил вхлам спившийся поэт, лет тридцать назад считавшийся достойным последователем традиции Павла Васильева, Бориса Корнилова, Дм. Кедрина. Но какова амбиция — сделать Золотую Рыбку русской поэзии служанкой на академических посылках!

И вот неделю назад OZON присылает мне книгу профессора Андрея Анатольевича Зализняка «Из заметок о любительской лингвистики». Тридцать лет пользуюсь его словарём (Грамматический словарь русского языка, более 100 тыс. слов), но не предполагал какого масштаба этот человек — ренессансного: и Бахтин, и Лотман, и Рыбаков, и Лихачёв в одном флаконе. Дело даже не в том, что профессор Зализняк изящно и с великолепным достоинством закрыл вопрос о Фоменко и Носовском, ответив уже на академическое хамство по отношению к Истории и Языку. Дело в той великой радости, что такие люди ещё есть, что ты живёшь с ними в одном времени, что при счастливых обстоятельствах с таким человеком можно даже встретиться лично. А нет, так в любой момент позволительно послушать его лекции в Ютубе.

Сейчас читаю его же «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. С юности стараюсь знакомиться со всем, что выходит о «Слове», однако это одна из лучших книг, тяжеловата для неспециалиста, но вполне доступна при терпеливом чтении. После Зализняка только патологический упрямец может отвергать древность и подлинность этого шедевра. Хотя с явлением гения, жившего 8 веков назад и писавшего на русском, языке готовы смириться далеко не все.

Не буди лихо

Есть много, друг Горацио, на свете…

С раннего детства запала странность: нередко фразу, которую мама только что произнесла, я за секунду то этого слышал у себя в черепной коробке — слышал заранее. Или другое, подобное — нежданно-негаданно случающееся событие, я иногда предчувствую, предугадываю за некие доли секунды до него и потому бываю к нему готов.

Как-то по молодости, в дурацком азарте раз двадцать подряд под аплодисменты всей вечеринки выкликивал верное слово в игре «орёл-решка», противник проиграл кучу денег, но я всё свёл к шутке и затребовал ящик дорогого шампанского. Тем и утешились.

На бытовом уровне до сей поры это проявляется в общении с друзьями и близкими, особенно в последнее десятилетие глобальной коммуникации уже привычно слышу в трубке: «Ой, привет, а я сейчас о тебе думал (а)». Причём абонент может находится где угодно: в Барнауле, Кызыле, Москве, Красноярске, Мюнхене, Лондоне — не важно. Важно то, что нить любви и дружбы, связывающая людей, существует и мы мгновенно слышим друг друга и без помощи электромагнитных волн.

Саша Грановский, врач и писатель, прислал из Крыма на эту тему часть переписки Марка Комиссарова и Михаила Эпштейна почти десятилетней давности «О прямой передаче мыслей на расстоянии».

Я залез, посмотрел кто таков Марк. Он за эти годы развернулся вовсю, проводит тренинги в Америке и в России, учит людей телепатии и ясновидению, учит слепых прямому видению, даже неподалёку в Барнауле есть у него филиал, можно за 8000 руб. пройти пять семинаров двухчасовых и обрести некие способности.

Вот только сделает ли информационное видение людей ангелами?

Или сие приведёт к ещё большему разделению, возвышению одних и порабощению и унижению других…

Житийная литература изобилует примерами ясного видения монахов, юродивых, святых подвижников. А мы стремимся получить эти дары через чёрный ход, как пилюлю выпить. Однако бесы тоже обладают паранормальными способностями. Содрогание охватывает, как только представлю, что те выродки, что душили старух в Подмосковье, обладают ещё и информационным видением по Комиссарову. Прекрасный мир, Марк!

Не буди лихо, «что и не снилось нашим мудрецам».

Скамьюнити

Нет большей радости, чем радость от вещи, изготовленной своими руками.

Вот нашёл старую табуретку и довольно крепкую доску, смастерил скамейку для бани, два часа работы рубанком, пилой, электродрелью, шуруповёртом — и ты вполне счастлив.

Самое поразительное, что эта вещь, пусть и неказистая, не обладающая высокими художественными достоинствами, тем не менее, не только функциональна (т.е. полезна), но и долговечна. Вещь эта может служить и нести в себе память о своём изготовителе, авторский код, часто гораздо дольше, чем существует стихотворение или живописный этюд. Работа за компьютером изнуряет психику, ведёт к неврозам, срывам, депрессиям, а так называемый «хэнд мэйк», ручные поделки гармонизируют сознание, привносят мир и смысл в существование.

В чём тут дело?

Может быть в том, что нельзя работать на умножение иллюзии, увеличивая ложь и отягощая свою душу бесполезными и бессмысленными деяниями, проще и честнее хоть немного изменить в лучшую сторону материальный мир: собрать мусор на пляже, выкосить бурьян, смастерить скамейку, на худой конец.

«…Как-то спросил одного из псковских резчиков по дереву, взмахом руки вырезающего круг, почему бы для этого скучного дела не завести машинку. Он хмыкнул и ушёл, оставив меня с сигаретой и кофе. Вернулся минут через пятнадцать с полудюжиной досок — на каждой вырезанный круг — и попросил выбрать те, что нравятся. Я ткнул пальцем в три из них. Он ещё раз хмыкнул — все три были ручной вырезки и была в них, в отличие от машинных, лёгкая, едва уловимая неправильность, делавшая их живыми и тёплыми. А уж когда своими руками» (Ст. Золотцев).

Ответ-мэйл

Дела мои хороши — заканчиваю с летними номерами «СО», с финансовыми делами по журналу, готовлюсь к отпуску и к свадьбе дочери, которая состоится 3-го июля сего года в г. Н-ске — в районе Академгородка и Бердска.

Приглашён в международную экспедицию Алтай-Монголия-Байкал, начало 28-го июля. До этого времени должен написать статью о поэзии Кублановского и очерк в один престижный журнал о прошлогоднем путешествии на плато Укок, я ещё в прошлом году начал, но всё это разрастается в книгу с разными ответвлениями, а здесь надо сдать конкретно до конца июля лист.

Стихи не пишутся. И как выяснилось — у многих приличных людей. Яма какая-то.

С грустью думаю, что поэзия выдавливается из этого мира в иные сферы. Однако надеюсь, что это временно.

Мир стал уже, примитивнее, ничтожнее. Поэзия в истории человечества никогда не была на обочине, народная песня, историческая песня, сказ, былина, не говоря уже об эпосе, во все века составляли основу бытия народа. В империях, начиная с Римской и вплоть до Российской, великая поэзия составляла духовную основу государственной конструкции вне зависимости отношений с властью (Вергилий-Овидий). И только в постмодернистском мире прежнюю систему ценностей отвергли. Да здравствуют ход-доги! Даже великого кулинарного поэта Похлёбкина в Подольске задушили и замучили до смерти.

Время подонков! Время серости. И в политике тоже.

Очерк о Емельяне Ярославском в «Сибирских огнях»

Несомненно вызовет разноречивые отклики…

Здесь публикуется первая часть большой работы Сергея ШРАМКО о Емельяне Ярославском «Красный Торквемада». Этот бес, погромщик Церкви и личность, причастная к террору коллективизации в Сибири и Казахстане, некоторое время считался основателем нашего журнала и даже его первым главным редактором. Слава Богу, работа Шрамко бесповоротно доказывает, что это не так. Первым редактором был Феоктист Алексеевич Березовский. Березовский Ф. А. родился в Омске. Отец — солдат, погиб на Русско-турецкой войне 1877—1878. Феоктист был рабочим на фабрике, в типографии, руководил церковным хором; с 1904 был членом социал-демократической партии, тогда же начал революционную деятельность; партработник в Сибири, где в 1922 принял участие в учреждении журнала «Сибирские огни». С 1924 года переехал в Москву и до смерти в 1952 году занимался литературной работой, писал прозу и публицистику.

Кстати его внук Николай Березовский тоже писатель, живёт в Омске и является уже долгие годы автором нашего журнала.

Заблуждение или плагиат?

Друзья прислали ссылки (говорят есть и другие), где авторство знаменитой стихотворной миниатюры

Зелёный Змий — как аэростат:

ему голову отрубят

у него три вырастат.

вдруг приписывается Артёму Троицкому³.

В 1988—1989 гг. я являлся составителем сборника «Гнездо поэтов» и могу засвидетельствовать, тому есть и печатные подтверждения, стиш этот принадлежит Ивану Афанасьевичу Овчинникову⁴, поэту, участнику этого сборника, 1939 года рождения, слава Богу живому и до сих пор работающему в фольклорном ансамбле Асанова в Новосибирске. Он же, Иван Афанасьевич, родил и еще несколько шедевров, которые давно ушли в народ. Вот они:

* * *

Светает. Люська, уходи!

* * *

Пляши, пляши Плисецкая,

Всё стерпит власть советская.

* * *

Слеплю я снежную бабу

И поставлю её под луной,

У товарищей — по три, по четыре бабы,

А у меня ни одной

Есть ещё несколько столь же коротких, но лиричных.

Ну, и конечно его бессмертный Зелёный Змий, увы-увы, часто прилетающий к русскому мужику.

Пофестивалил

Возвращаясь из своего имения в Абрашино наблюдал такую картину.

Паромная переправа из Усть-Каменеки в Ордынку, на причале у самого бетонного края стоит одетый в джинсовый костюм парень, наскрозь мокрёхонек, с него ручьями льётся вода, он, не обращая на это внимания, задумчиво, в каком-то оцепенении смотрит в глубину, а глубина у причальной стенки метров пять-шесть. Из под воды с бульком выходят пузыри, вокруг собирается любопытствующий народ. Я спрашиваю у женщин, торгующих тут же копчёным судаком и земляникой, мол, что стряслось.

— Да, — говорят, — пофестивалил, перед девками своими форсил, они наблюдали, а он разгонится на своём джипе и у самого края остановится, два раза всё обошлось, а на третий спрыгнул, не смог остановить вовремя…

Через некоторое время подогнали плавучий кран, два матроса нырнули, зацепили канат за колесо под водой и потихоньку-помаленьку вытащили новенькую тойоту «Прадо» на ближний пляж, я уплыл, а славная японская тачка так и торчала вверх колёсами на сибирском золотом песочке у кромки Караканского бора.

* * *

В Москве вот тоже пофестивалили Бессон с Никитой.

Кино показывали десять дней. А итог тоже какое-то недоумение и оторопь оставляет. Такое ощущение как будто Путин заказывал призёров: венесуэльца для того, чтобы сделать приятное для друга Уго, поляка, чтобы подкрепить наметившуюся любовь, после эпохи ненависти, чешку в качестве извинения за танки Пражской весны, ну, и остальное по мелочи, однако всё в копилочку. Всё одно к одному.

Политикой и вельможным послушанием это отдаёт, а не искусством.

День в Абрашино

Сегодня Иван-купала.

Была радуга над бором.

Перестилали с сыном пол в бане, потом баню топили. Не жарко, лёгким паром на сосновых дровах.

После вылил на себя пару вёдер из бочки — свеженькой, артезианской с глубины 12 метров из недр мраморной скалы, что начинается уже на трёх метровой глубине.

Холодна водица.

Хозяин ближней пилорамы Женя привез тёс для обшивки второго этажа, сложили в штабель, ах, как пахнет!

Завтра буду косить 20 соток газона, бензин для косилки ещё есть.

К выходным, даст Бог, пойдут маслята.

А вечером получил письмецо на ноутбук из Иркутска:

–…послал тебе по электронной почте повестушку Александра Кузьменкова⁵ «Красный хутухта» для «Сибогней». Хотел бы обратить твое внимание на этого интересного автора.

— Хорошо. И название нашинское святоотеческое. Обязательно посмотрим. Поклон Братску и великой арийской реке Ганга-Ра.

По горящей России

Я был неделю в отъезде, помогал сыну перегонять авто из Подмосковья в Энск со скарбом, накопившемся за три года его тамошней работы, Ровно трое суток от Москвы, 72 часа,

3600 км дороги через горящую на всём 250-вёрстном протяжении Рязань, через задымленную Ульяновскую область, через знойное Поволжье, Самару, Уфу, Челябинск с тяжелейшей забитой фурами уральской трассой, ну, и по Сибири (Курган, Ишим, Омск от которого 650 км до Новосибирска).

Дико устал.

Огромная страна имеет только две плохих дорожных переправы через Каменный Пояс, чудовищная нелепость этой ситуации и отвратительная бездарность правителей, поганцы газпромовского выплода! Трубы-то они скорее дорог кладут и на Запад и на Восток.

Китайцев бы наняли, если у самих не получается!

Через Караканский бор

В этот раз ехал к себе в усадьбу Абрашино через реликтовый сосновый бор — Каракан.

Когда ветрено и паром может не ходить, лучше ехать лесом (70 км щебёнки). Всего 170.

Более утомительно и пыльно, но зато надёжно.

В начале бора стоит древнее сибирское село Завьялово, говорят, что в нём останавливался цесаревич Николай на пути из Японии, но это легенда, он ехал через Томск на Тюмень. В Завьялово в позапрошлом году полностью отреставрировали старую XIX века церковь Покрова Богородицы, а в этом с удивлением увидел новое здание мужского Покровского монастыря, уже под крышу подвели, кирпич так и сияет, огромное, трёхэтажное. Чудеса. Монастырь основан-то лет 12 назад, а вон как разворачиваются иноки. Так, глядишь, будет здешний народ получать духовное окормление, уже заметил, женщина, продавшая мне козье молоко, право слово, очень похожа на послушницу — прямая, строгая, с седыми нитями, вылитая боярыня Морозова, и при этом одна воспитывает троих детей.

За селом в километре деревня Факел, выселки, бывшая коммуна «Факел революции», бывшее обиталище маргинальных и фанатичных «революционных» крестьян, они-то и пытались взорвать храм. Устоял.

На речке Каракан — платная переправа, стальной мост, купленный у военных, установили и вот уже лет 8 берут за проезд 20 рублей. Куда идут эти деньги — неизвестно, в сельскую администрацию, в карман предпринимателя, кто ведает. Думаю, за день тыщ десять натекает. Избушку-пропускник недавно сожгли с помощью коктейля Молотова, строят заново. Всё бы хорошо, в общем и не жалко, но если бы хоть малая часть этих мостовых денег направлялась на вывоз мусора, на очистку бора, если бы! а то по обочинам такое навалено. Ближайшие два шалаша из тёса, в прежнее время служившие укрытиями от дождя, по самый верх забиты пакетами, мешками и пластиковыми бутылками. Это, судя по всему волонтёры экологического движения постаскивали сюда человеческие отбросы из глубины леса, ну, так вывезите, а то ветром опять раздувает всё это дерьмо по хвойной подстилке и мхам.

Через км десять дорогу перегораживают четверо смуглых низкорослых брюнетов, машут, мол, стой, тормози. Я взял вправо. Из бора медленно выполз длинномер, гружённый отбракованной тонкой сосной, этак кубов сорок, не меньше. А сигналили мне, пригляделся, ба-а, бог ты мой, китайцы. Значит им Хабаровска и Читы уже мало, уже в наши заповедные леса лыжи навострили, плохо дело.

Ещё через тридцать км бора, после деревни Ерестной (где ещё в конце ХIХ века жил последний сибирский сказитель Леонтий Тупицын) вспугнул с дороги глухаря. Большая птица, слегка похожая на чёрного гуся, долго разбегалась и смогла взлететь только перед тем, как мы почти сравнялись, тяжело захлопала крыльями слева от капота и ушла в сосны. Видимо, клевала глухарка мелкие камешки для нужд пищеварения, а тут человечишко на своей вонючей железной колымаге…

Дальше пошли огромные проплешины, остатки плановых поджогов 2005 года, говорят, кого-то таки судят за это чудовищное и самоубийственное преступление, но как пить дать это не организаторы, а бомжи, получившие в зубы несколько бумажек на пропой и канистру с бензином.

У нас на каждом шагу горят и гибнут наши главные сокровища. Вся Россия — Химкинский лес.

Наконец-то им сказали правду в лицо

Режиссёр фильма «Подстрочник» Олег Дорман, из письма-обращения на церемонии вручения премии «ТЭФИ-2010», Спб:

«Люди, которые презирают публику и которые сделали телевидение главным фактором нравственной и общественной катастрофы, произошедшей за десять последних лет… (…) Получив в руки величайшую власть, какой, увы, обладает у нас телевидение, его руководители, редакторы, продюсеры, журналисты не смеют делать зрителей хуже. Они не имеют права развращать, превращать нас в сброд, в злую, алчную, пошлую толпу. У них нет права давать награды «Подстрочнику»…

Другое дело, что не за десять, а за все двадцать с лишним «страшных лет России».

И, увы-увы, телевидение глобального мира другим быть не может. Вот поэтому я уже много лет как свершил над собственным (личным) телевизором акт вандализма, потом обряд экзорцизма и аутодафе.

Мелочи, но — приятно.

Письмо из Израиля

Сегодня получил письмо из Святой Земли, Влад Ривлин, еврейский солдат, автор нашего сентябрьского номера «Сибирские огни» пишет нашему зав. отделом прозы, беженцу из Таджикистана Владимиру Попову:

«С интересом прочитал Ваш документальный триптих. Действительно, Триптих.

Простите за любопытство, Владимир, а вы участвовали в этой войне как солдат или как журналист?

Судя по тому, как вы все описываете — первое. Но, это лишь моя догадка.

Понравилась поэма Владимира Берзяева. Я с его творчеством давно знаком.

Вообще Ваш журнал мне нравится в первую очередь своим качеством (вы печатаете лучшее) и патриотизмом. И это не только мое мнение. Поэтому буду рад продолжить с Вами сотрудничество. Думаю продолжить «Дневник капитана Шварцмана».

Печаль в том, что и журналисты в той войне были вынуждены становиться солдатами, именно так, Влад.

Ещё. Было в двойне приятно получить комплимент от бывшего российского гражданина, в котором (комплименте) совмещены и художественные достоинства «Сибирских огней», и патриотизм. Для нынешних российских лит. изданий, как правило, это вещи несовместные. И вот русский еврей говорит, что это так. Подтверждая тем самым мою старую мысль, что «русский» не есть кровно-генетическая субстанция, а явление духа.

«Россия — не нация, Россия — континент» (В. Берязев, 1996)

Ответ зарубежному другу по Беларуси

С праздником Покрова!

В Москве, как положено — снег, а у нас солнце во весь октябрь и плюс 15. Сегодня уеду в деревню жечь ботву да закрывать потеплее погреб в доме. Виноград укутал минеральной ватой и спрятал под рубероид в прошлый раз (я вам говорил. что в Сибири мода — выращивать виноград? В шукшинских Сростках уже около 70 сортов районированной лозы).

Я не смотрю телевизор. Про меня рассказывают байку, только вчера звонил из Е-бурга Володя Блинов, писатель и профессор, говорит: я про тебя не только как про заглавного сибирского поэта рассказываю, но шибко всем нравится как ты с 9-го этажа свой телевизор выбросил, многие уже партию Несмотрящих предлагают создать. Я, по чести сказать, живу на 4-м и телевизор у меня сгорел вместе с дачей и архивом в июне 2007-го, но это не важно. Мифы живут своей жизнью.

(…)

Содержание всех этих т. н. фильмов я знаю, да, ещё в апреле 2008-го я прочёл книжицу страниц около трёхсот, где все эти факты про Батьку были подробно изложены, причём, там были и ссылки, и имена свидетелей, и диагнозы, и многое другое, однако ощущение от книжицы было гнуснейшее — грязь и мерзость.

Кто мне эту книжицу показал? Не важно. Состряпали её в Беларуси. По чьёму заказу — трудно сказать, м. б. и западному, но вот пригодилась сейчас и в Москве. Самое поганое, что в ней много правдивого, но пригрев «своего сукина сына» ещё при Ельцине, вы сегодня ещё более подлыми способами пытаетесь с ним расправиться. Самое забавное, что в этом участвует Президент великой России, обличающий дрожащим от негодования голосом, как отличница Катя на пионерском собрании: «Баранкин, будь человеком!».

Что я по этому поводу думаю?

Думаю, управляемый хаос есть технология, а технологию можно использовать и в том и в другом направлении. На то она и технология.

(…)

Последнее по Беларуси, из личных наблюдений: бедный чистенький застарелый социализм, долго так продолжаться не может, нужна свежая… нет — энергия нужна и программная воля для обновления общества.

Судя по тому какими темпами развивается Россия, какие дороги в Сибири, как красив и огромен стал Новосибирск, как русские люди покупают жильё и строят дома, как занимаются своим здоровьем, как рожают детей — не всё так однозначно плохо, мой далёкий друг. А ведь от апокалипсиса 90-х прошло не так много времени, я всё хорошо помню, это было похоже на моровое поветрие, на чуму.

И остановилось только при Примакове…

Всех благ!

Давний спор о поэзии

Мне пишут:

…«И вообще, почему поэзия „всегда есть новость“, что Вы имеете ввиду? Неповторимость авторского переживания или новизну в форме высказывания?»

Новость — явление самого поэта. Но до той поры новость, пока обладатель дара сохраняет связь с первоисточником Дара, пока не властен в себе самом, пока он есть совестливое эхо живого тока времени.

Как там у Пушкина:

А стихотворец… с кем же равен он?

Он Тамерлан иль сам Наполеон.

Добавлю к этим ироническим строкам из «Домика в Коломне»: пока не утратит власть над Словом, а после — будет бесславно угасать на каком-нибудь своем непоэтическом острове Св. Елены.

Ещё просьба из родственного издания:

«…у тебя есть что-нибудь уже готовое, отвечающее на эти вопросы, не обязательно свежее? Я бы с удовольствием твоё творческое кредо в виде отдельного текста (небольшой статьи) разместила в САМООПРЕДЕЛЕНИИ КУЛЬТУРЫ и повторила бы цитатой на ФОРУМЕ в теме „ПОЭЗИЯ И НЕ ПОЭЗИЯ“. Пусть думают! Мне кажется, это какой-то фундаментальный вопрос именно сейчас, когда начинают много говорить об „актуальной поэзии“. Когда не дают говорить прессе, начинают говорить поэты».

Есть десятилетней давности эссешка, написанная к одному из поэтических фестивалей по просьбе устроителей, вот короткий фрагмент:

Без поэзии человечество очень быстро превратится в цивилизацию монстров. А это деградация и гибель.

Власть имеет — имеющий власть. Таков Поэт.

Я всей душой верю, что и орфическое начало, и великую традицию Мастерства и Слова именно в России мы сумеем сохранить. И, может быть, уже через десятилетие это будет востребовано.

Иначе — лучше и не жить.

Годы прошли. Сомнения в справедливости сказанного выше, увы, окрепли, а надежд на востребованность в обозримом будущем нашего ремесла всё меньше.

Может, и впрямь пора закругляться?..

Виртуальная личность, ВИРЛ

Привет из прошлого или призраки Литинститута…

Был у нас на курсе в середине 80-х годов легендарный Евгений Шиховцев, набоковед (что тогда ещё было запрещено) и великий оригинал. Сие проистекало от его несметного ума и самобытной личности. Феликс Феодосьевич Кузнецов, взявший Шиховцева в свой семинар, произнёс при зачислении последнего меланхолическую фразу о том, что в Москве под его приглядом Шиховцеву будет лучше, чем в Костроме. Да, тогда Москва спасала и лелеяла таланты.

Неожиданно Евгений Борисович всплыл на моём горизонте, жив-здоров, там же в своей Костроме и также умён непомерно.

Вот его трактат⁶ о нашем недалёком будущем. И впрямь — покруче любой фантастики. И любых пророчеств майя и Сведенборга. Текст как бы анонимный, но автор — тот самый Е.Б. или его виртуальный клон, это и в тексте есть, и обыгрывается.

А вот стиш 25-летней давности, мой, ему посвящённый, в чём-то пророческий, но, слава Богу, не до конца:

* * *

Евгению ШИХОВЦЕВУ

Я слышал, что брожение умов

предшествует брожению событий.

…Что слушаешь ты, колокол забытый

и безъязыкий,

и когда умолк

твой гулкий купол?.. Холодом и медью

наполнена душа колоколов.

Я помолчу. Я пред тобой помедлю…

Достаточно порублено голов,

достаточно разрушено святилищ,

достаточно хранилищ сожжено

беспамятно. Пора подумать… Ты лишь

лежишь напоминаньем об ином

всех единящем гуле поднебесном.

Там за стеной — стеснение шумов.

И страшно здесь — в молчанье многовестном,

и явственней брожение умов…

Все может быть: на гребне реставраций,

в эпоху отрезвления голов,

борьбы полов и реабилитаций,

взойдет и звон былых колоколов.

Из пламенно-ревущего расплава

тебе глагол, язык ли — отольют.

Былая память и былая слава

под нёбом заклокочут, запоют…

…Но отчего ж мне чудится копытный

стоглавый топот, тошнота и гарь?

И тот — в огне разверзшихся событий —

повешенный под куполом звонарь?

По плодам их узнаете их

Сколько шума и пыли по поводу опубликованного Никитой Манифеста просвещённого консерватора!

На фоне либеральных криков даже «Литгазета» опубликовала в свежем номере основные положения этого Манифеста.

А что вас так корёжит и плющит, господа? С каких это пор консервативные взгляды стали ортодоксальной дикостью и дремучим ретроградством? Я вот, скажем, родись в Британской империи, обязательно бы стал Tory, консерватором, между прочим, «тори» переводится как «преследуемый человек.»

Что плохого, если, как вы любите выражаться, «у электората» возникнет вера в Россию, укрепится дух нации, восстановится позитивный образ нашей страны и здесь, и за рубежом?

Вот цитата из Никиты: «…только справедливая форма сочетания свободы и власти, основанная на соединении заповедей и идеалов ПРАВДЫ с принципами и нормами ПРАВА, может и должна обеспечить нам «нормальную человеческую жизнь в нормальной человеческой логике — без революций и контрреволюций».

Подписываюсь обеими руками. Как и практически под всем текстом Манифеста.

А то, что фигура Никиты Сергеевича многим не нравится, так оно и понятно, человек он нелёгкий и часто неприятный. Однако же делом занят, по крайней мере три-четыре его фильма уж точно классикой кино стали. А неудачи?.. У кого ж их нет. Опять же, вот недавно его стараниями принят закон об отчислениях с продажи воспроизводящей техники и дисков в авторский фонд. Ведь никто из наших литературных деятелей не добился, чтобы хотя бы грошик с каждой продаваемой книги перечислялся в Литературный фонд для выплаты автору за тиражирование его произведения.

И так что ни возьми.

Ни за Павловским, ни за Сатаровым, ни за другими не припомню реального плода, дела, поступка.

Тут ещё Горбачёв на днях о Путине высказался, уж чья бы корова мычала. Солженицын про его союзное президентство раз и навсегда припечатал в том духе, что за несколько дней профукали то, что тысячу лет собирали. Главный анигилятор — вот и все плоды.

При большевиках ведь так и не смогли из Забайкалья на Дальний Восток автодорогу построить, 2200 км сопок, болот, рек и речек, гор и глухой тайги. При ВВП построили, теперь уже точно не отвалится тихоокеанская провинция.

Вам бы не китайцев бояться, вам бы понять, наконец, где живёте и какого роду-племени!

P.S. Или ответ оппоненту:

Я-то прекрасно понимаю, что главное текст в контексте личности и таланта. Розанов мог публиковать свои вещи где угодно: и в черносотенных, и в иудейских изданиях, но он оставался Розановым. И еврейская публика, и патриотическая его почитают в равной степени. Почему? Да потому, что искренен был и гениален.

И при том оставался православным и с о. П. Флоренским до самой смертной минуты в духовном общении состоял.

Т.е. был привержен традиционным ценностям.

Если ты этого не понимаешь, это твоя беда. Какие тебе ещё примеры привести? Клюев, Шаламов, Георгий Иванов, Арсений Тарковский, Павел Васильев, Булгаков, Шолохов, Платонов и ещё десятки и десятки, сотни и сотни русских людей.

Сергей Михалков взял в жёны любимую женщину Павла Васильева — Наталью Кончаловскую, она родила сына, внешне очень похожего на Пашу — Андрея. Это всё наша история. Если ты этих связей не понимаешь и не чувствуешь — это твоя ущербность и максимализм молодеческий. Россия может возродиться только традицией.

Если ты назовёшь Пушкина и Блока ряжеными, угадай кем назову тебя я.

Ну, отчего ж, оставайся, есть область, где мы вполне можем найти общий язык, вот у тебя в блоге опубликовано стихотворение, хорошее стихотворение, датировано аж 2007 годом, интересно было бы увидеть что ты за эти три года ещё наваял.

А твои политические взгляды и неосторожное стремление налепить ярлык (а то и несколько) — это корь, это пройдёт, со всеми неглупыми людьми это случалось, а ты в своём поколении личность выдающаяся, но, увы, страдающая от неверия.

«По общему своему характеру политическое мировоззрение Пушкина есть КОНСЕРВАТИЗМ, сочетающийся, однако, с напряжённым требованием свободного культурного развития, обеспеченного правопорядка и независимости личности, — т.е. в этом смысле проникнутый либеральными началами». Это из С. Л. Франка, книга «Пушкин как политический мыслитель». И, разумеется, основа этому — традиционная религия. Поклон Бийску!

Только под наркозом

Одна известная в Новосибирске дама пересказала мне сегодня два полу-куртуазных момента из своих недавних встреч. Раиса — моя давняя подружка, настоящая русская сибирячка с густым замесом разных кровей при категорическом отсутствии славянской составляющей. Как, отчасти, и у меня, но по сравнению с ней — я истинный ариец. Раиса — миниатюрная, стремительная, пассионарная, и немудрено, что она до сих пор привлекает мужские взгляды. Года три назад похоронила мужа. Я спросил: «Ну, что, замуж не вышла?».

— Тьфу, на тебя, Берязев! Жду, когда ты предложение сделаешь. Ой, Вова, у меня же есть друг, полковник, красавец-мужчина, ухаживал за мной года два — и жалел, и помогал, и восхищался, словом, очень хорошие, тёплые отношения были. Тут в конце лета он говорит, мол, я всё обдумал, Раиса, я согласен та то, что бы будем жить вместе, или ты ко мне переедешь или я к тебе, но только с одним условием…

Я рот разинула, говорю, ми-иленький ты мой! да ты мне безо всяких условий не нужен. Вот. А теперь мучаюсь уже два месяца к ряду, думаю, может, пригласить его кофе попить да выпытать ненароком — какое всё-таки было условие. Извелась вся!

А ещё, помнишь, в администрации области работал один пижон, всё дорогие галстуки носил, в крупный бизнес потом перебрался на тёплое место. Так вот, мне передавали, он другу своему всё обещался, мол, вот увидишь, я-таки Р. добьюсь, уже скоро, попомни моё слово. И правда последнее время как-то зачастил, замелькал перед глазами, то да сё, шуры-муры, пойдём-посидим. Наконец, недавно говорит: «Ну всё, дорогая, уже поехали скорее ко мне!». Ты, типа того, моя.

Я ему отвечаю: — Только под наркозом!..

Пора сечь капусту

Капуста это не баксы.

Это белотелое плотное скрипучее самозаквашивающееся русское национальное достояние.

Пущай они зелень-капусту, баксы свои рубят, а мы нашу белую — сечём.

Так миллиметра по два-три, в лапшу, в большой курган в эмалированном тазу. И — солью крупнозернистой, густо (сегодня купил, 12 рублей кило). И потом, помывши руки, все это с перетёртой морквой — жамкать, сминать до резинового хруста, до солёного рассола чуть не по локоть, эх-х!

И под гнёт.

И в тёплое место, в угол, за батарею.

И ждать — как пузырьки пойдут. Чтобы проколоть, газы выпустить — да, пересыпав брусникой и клюквой, разложить по стеклянным сосудам до срока, до близкой зимы.

Не выходит из головы

Похоже, что уже приходит понимание: станица Кущевская⁷ есть событие куда страшнее и чудовищнее, чем даже Дубровка и Беслан (терроризм, внешняя опасность) или майор Евсюков (опьянение властью, нервный срыв). То, что произошло на Кубани не укладывается ни в одну из моделей существования социума. Не убивают своих соседей вместе с младенцами, детьми, красивыми молодыми женщинами за грубое слово, оскорбление или гипотетический долг. Не припомню таких обычаев ни на одном из континентов за всю мировую историю. За веру убивали. А вот так запросто из личной неприязни чтобы всех под нож — не припомню. И вот кадр: ведут этого юного подонка в наручниках, а он прямо глядит в камеру и почти улыбается, он едва ли не героем себя ощущает. Цапок и Цеповяз, при всей моей любви к казачеству, жутковатая фонетика получается. Ведь это всё погибшие души, ведь они уже при жизни перестали быть людьми, и сколько таких сегодня являются гражданами страны, которая ещё не так давно именовалась Святой Русью?

То, что произошло, с моей точки зрения, является самым страшным приговором горбачёвскому Политбюро и ельцинскому правительству. Советская мораль, насаждаемая и защищаемая тоталитарной силой, не перетекла в христианскую мораль и нравственность общечеловеческую. Криминальная революция это та же самая большевистская живодёрня, только уже вовсе безо всякого намёка на идеологию. В Кущевской мы получили подлинный плод либеральной свободы на российской почве — канибализм. Если веры нет, то всё позволено.

Ещё в 1991 году в «Литературной учёбе», по-моему, были опубликованы записки отца Павла Флоренского «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Уже в тюрьме в 1933 году по просьбе следователей великий философ изложил свои взгляды на то, что произойдёт, когда нынешнее государственное коммунистическое управление обществом будет заменено иным. Текст для своего времени гениален, вот цитаты: «Обсуждаемый строй ни в коей мере не мыслится как реставрация строя дореволюционного. Белые, зелёные и прочих цветов генералы, стремясь выполнить эту неразрешимую и крайне вредную задачу, обнаруживали тем непонимание хода мировой истории вообще и русской — в частности… Ничто из советских строительств не должно быть утеряно для будущего, но, напротив, должно быть завершено… Красная Армия организована со стороны человеческого материала весьма совершенно и весьма высоко в отношении механической техники. Возможно, что в некоторых отношениях иностранные армии и обладают какими-либо техническими преимуществами, но таковые могут быть приобретены несравненно легче, чем людской состав. Таким образом, Красная Армия представляет ценность, утратить которую — означало бы утратить и все прочие ценности страны… Намеченные предпосылки заставляют полагать, что никак не может быть допущено перехода к новому строю, который сопровождался бы ломкой наличного».

Вот где до скрежета зубовного следует позавидовать китайцам. Вот так, господа. Получайте страх и ужас Кущевской.

А автор отец Павел Флоренский, предсказавший все эти опасности, уже вскоре бесследно и, видимо, мученически сгинул в лагерях.

Пророков не любят.

* * *

Существует предание о его встрече с Альбертом Эйнштейном, слава которого облетела планету. В составе советской научной делегации православный священник Флоренский прибыл в Швейцарию для встречи с творцом современной физики. Делегации из разных стран прибывали ежечасно. Утомленный Эйнштейн выделял каждой четверть часа, рассказывая сухо и вкратце о принципе относительности. Так же происходила и встреча с советскими учёными, выстроившимися в ряд. Закончив лекцию, Эйнштейн вгляделся в глаза слушающих и сказал: «Мне кажется, что вы меня не поняли, но, кажется, этот человек понял!» И указал на Флоренского. Отец Павел ответил: «Да, я Вас понял!» Тут Эйнштейн сказал: «В таком случае мы с Вами их оставляем, и удаляемся вон в ту комнату, где Вы мне объясните то, чего я не не понимаю!»

Поскольку я тоже принадлежу к непонимающим и обладаю лишь нахватанными рассеянными познаниями в разных сферах (только в своей, литературной области и отчасти в истории считаю себя до некоторой степени специалистом), не посмею рассуждать о научном наследии того универсального гения, которого можно сравнить во всемирной истории разве что с Леонардо или с Паскалем. Разница в судьбах только та, что Леонардо да Винчи получал от блистательного Франциска Первого золотую монету в день и жил в замке, а Флоренский получил от власти жестокие гонения, кончившиеся в Соловках, где уголовник проломил ему голову железкой.

В жилах этого гения русской и мировой культуры струилось восемнадцать кровей.

Для меня существенно, что Флоренский был и поэтом. Хотя и не гениальным, но всё же и в этом качестве не заслуживающим забвения.

Незадолго до смерти Флоренский писал жене: «Тут можно было бы заниматься, но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон, не располагают к занятиям…» Однако и в этих условиях Ф. удалось разработать технологию производства йода из водорослей (ценность этого вклада в фармацевтику стала очевидной во время войны). Тройка УНКВД решением от 25 ноября 1937 г. приговорила Ф. к расстрелу. Главное против него обвинение — «… священник, не снявший с себя сана».

Ещё раз говорю: революции даром не проходят. А две революции меньше чем за век в сочетании со страшной войной вообще ставят под угрозу существование народа. Сначала убили помазаника Божьего со всей семьёй, потом 6 или 8 млн самых трудолюбивых крестьян. Потом на фронтах самых смелых, крепких и честных мужиков. А в 90-е шоковой терапией ещё с десяток млн покосили.

То, что произошло, не просто чудовищно, это зеркало, в которое вся страна должна заглянуть, полюбоваться на себя. И не правителей только надо винить, все мы виноваты. Но не дай нам Бог русского бунта, тогда уже точно — хана!

Письмо со Святой Земли от Елены Игнатовой

Дорогой Владимир, прежде всего, несколько замечаний по следам нашего разговора. Есть несколько невнятиц, расхожих в последнее время. Во-первых, то, что слово «русские», в отличие от названий других наций, — имя прилагательное. Говорится это с иронической интонацией в отношении народа, хотя это чистой воды бессмыслица и пустышка. Хорошо, прилагательное, ну а дальше-то что, что из этого следует? Впрочем, по сути это замечательно, человек «прилагает» себя, соотносит с Россией, родиной, и это большая честь. Я люблю восклицание А. В. Суворова: «Мы русские — какой восторг!» Теперь это чувство стремятся в нас растоптать, заменив на какое-то «россияне», почти «марсиане». «Дорогие марсияне!…» — «Тьфу на тебя!» Вторая, более почтенная обманка: сущность России заключена в ее языке (эмигрантское «для меня родина — это русский язык… Пушкин…» и т.д.). Однако, родина, это, в первую очередь, — земля, вода, ландшафт, общность традиций, фольклора, этических представлений, исторической памяти — и конечно, языка. Но он наиболее переменчив; в начале нашего знакомства ты сказал: «так теперь в России не говорят» — выходит, у нас разные родины?

Теперь о Кущевской. Из комментариев к твоему материалу следует, что жители станицы не всегда были безвольны и трусливы. Верно и то, что вся Россия — «Кущевская», и дело не только в многолетнем истреблении активной части народа. Козырной метод ельцинской и нынешней власти — непрерывная встряска, стресс («реформы», разграбление и сдача страны) которые держат народ в состоянии шока. В этом калейдоскопе притупляется память, и Берязев пишет, что подобного преступления не было в истории человечества. Но достаточно вспомнить хотя бы геноцид русскоязычного населения в Чечне начала 1990-х годов (отнюдь не по религиозным мотивам). И сейчас стресс от убийства в Кущевской вытесняет из памяти другое знаковое событие — предательство и бегство чинов внешней разведки. Растление, духовная «порча» народа — главный итог двадцатилетия идеологии этой системы. Порча общая — от подонков-бандитов, чиновников, милиционеров, ткачевых — до части интеллигенции, претендующей на роль судьи народа. Характерный комментарий: «Зверства, разбой, бандитизм во всех формах было на Руси всегда. Власть безбожная, неправедная, казнящая народ — на всех уровнях от царя изверга до порющего крестьян помещика. Это обычное состояние этого общества — общества ДИКОГО».

Неловко читать этот перл снисходительного невежества, но в диком обществе интеллигенция не менее дикая. И напрасно уповать на то, что что-то изменит молодежь — она сделала свой выбор, создав банду. Эти бандиты из того же поколения, что чеченские террористы, поросль «демократического» общества. Оно продолжает развиваться, и в дни трагедии в Кущевской лидер нации предлагает народу придумать имя для его собаки.

Вот такая демократия.

20 ноября 2010, Иерусалим

О прежней Родине. Не оглянись…

В одном из комментариев собрат-поэт из Забайкалья Юрий Зафесов обращается ко мне с вопросом-обвинением: «Почему вы ту Систему, которая нас породила, и в которой далеко не все были мерзавцами (включая моих мать, деда и отца) в которой, якобы, глухое послушное большинство тянулись только к пайке и рабству — почему вы, уже отдалившись от той эпохи, и зерна от плевел отделяя-отличая, думаете, что то Предательство, уничтожевшее страну, дало нам новые надежды?!»

Отвечаю, поскольку уже думал над этим:

«Нельзя оглядываться, когда за спиной бездна, когда душа твоя пересекает границу, а прошлое позади тебя рушится в ад, с неба льётся огонь и сера, и целая долина, где прежде высились белокаменные Содом, Гоморра и Кадеш, исчезает с лица земли.

Прежняя родина исчезает, почти исчезла.

Да, это старая-престарая история племянника Авраама, тихого алкоголика Лота, это уже не ветхая басня, она стремительно наполнилась смыслами, аллюзиями, кровью…

Давным-давно или совсем недавно делил стада и земли патриарх Авраам и его племянник Лот. Авраам первый предложил Лоту право выбора себе местности для жительства: «Не вся ли земля перед тобою, сказал он, — отделись же от меня. Если ты налево, то я направо, а если ты направо, то я налево». Лот принял это предложение и выбрал всю окрестность иорданскую, которая вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская. «И разделились они друг от друга, — говорит Священное Писание, — и Лот раскинул свои шатры до Содома».

Из дальнейшей истории видно, что Лот жил вовсе не обособленно, общался с жителями Содома, «которые были злы и весьма грешны перед Господом».

О ситуации России конца XX века можно сказать примерно тоже самое — в каждом из нас грехи, злость и жестокость прежних времен язычества и неверия, а с другой стороны — каждому из нас втайне поведано, что он может и должен, спасая себя и своих близких, до восхода солнца покинуть ту духовную область, в которой прожил всю жизнь, но на месте которой завтра возникнет Мертвое море.

И вот глава 19 книги «Бытие», и всего 26 стихов, повествующих о катаклизме, и рушатся проклятые города, и чудесно спасается единственный праведник.

Что это?

Новая редакция истории о Потопе? Слишком простое и слишком рассудочное объяснение. Время параллельно. Событие не происходит раз и навсегда, событие имеет несколько проекций. Древесные кольца, окаменевшая спираль миллионолетнего аммонита, галактическая структура циклона, витки, витки, витки… Время повторяемо, а слайд события время оное и всеединое, подобно сильному лучу, проецирует сразу на несколько по-разному наклоненных экранов.

Содом обречен.

А попытка насилия над Ангелами — глубина обреченности. Эта попытка имеет проекцию в стремлении большевиков обесчестить, унизить и растоптать дом Господень, т. е. Церковь. Увы, не только рухнувший Храм Христа Спасителя и улыбающийся с документальных кадров Лазарь Коганович с рукой на адском рубильнике, не только десятки тысяч священников, уничтоженных, сосланных, доведенных до отчаяния… Это сонмы разрушенных и разграбленных храмов, причем разрушенных и разграбленных не руками инородцев, а, в большинстве случаев, руками самого народа-Богоносца, руками крестьян.

Как известно, попытка надругательства над Церковью обернулась для искавших ее духовной слепотой: «И тогда Ангелы простерли руки свои и ввели Лота к себе в дом и дверь заперли.

А людей бывших при входе в дом, поразили слепотою, от малого до большого, так, что они измучились, искав входа.»

Не так ли мы и в Стране Советов и в новой России блуждаем в поисках входа или выхода, но все тщетно. И блуждания эти стали особенно болезненны, хаотичны и беспомощны именно в последнее десятилетие.

Это потому что старое время кончается, а начала нового еще не видать.

Пограничное состояние.

Нейтральная полоса.

То, что было, уже больше никогда не будет, а то, что будет не дано знать никому.

Она оглянулась…

Она посмотрела на родной дом.

И превратилась в спекшийся сгусток соли, вулканического пепла и серы.

Жаль того, что осталось позади.

Невыразимо жаль воспоминаний, жаль чудесных полей, домашнего уюта, жаль прежнего счастья, которое, возможно, и счастьем-то было лишь в воспоминаниях.

Но, увы, ничего не вернуть.

Все осталось за стеной огня.

Последние надежды были рассеяны залпами танковых орудий и пьяными оргиями.

Спасай свою душу, не оглядывайся назад, и нигде не останавливайся в местности сей…

Не оглядывайся на коммунизм.

Его не будет.

Не оглядывайся на Запад.

Он был проклят еще прежде

Не оглядывайся на монархию.

Она расстреляна в Ипатьевском доме.

Не оглядывайся на историю.

Это всего лишь руины, наполненные черепками.

Не оглядывайся на литературу и искусство.

Это лабиринты, полные призраков.

Не останавливай взгляд на демократии.

Оставь мертвым хоронить своих мертвецов.

Прочь от всего этого.

Дальше.

Там впереди должна быть дорога.

Княгиня Ольга не обращалась назад, принимая крещение в Святой Софии императорского Царьграда. А сын ее Святослав оглянулся и был уничтожен по просьбе своих же соотечественников на голодном промозглом днепровском острове всего в 100 верстах от Киева. И внук Ольги Владимир Равноапостольный решился не оглядываться. И стала Русь крещенной.

И Алексанр Невский, приемный сын завоевателя Батыя, не глядел назад, на Великокняжеский престол, а видел впереди огромную державу, обращенную на Восток.

И так на протяжении тысячи лет и до сего дня». («Сумасбродные мысли о выборе веры»)

Оправдание путешествующего

Ах, друг мой, Данила, опять ты называешь меня бродягой. Ну, какой я бродяга, я путник, пилигрим, я подданный дороги, шляха, тракта, я спешу от яма к яму с сокровенным посланием Хана-Алтая, молясь нашему покровителю Николе Чудотворцу, ибо кто ещё перед Небесами заступится за художника, кто ещё поддержит его в стремлении пройти до конца начертанный путь.

Не могу больше месяца находиться на одном месте. Однако это не страсть, продиктованная страхом остаться один на один с собственными сомнениями, не фобия одиночества в мегаполисе, когда хочется скрыться от агрессивного равнодушия толпы в тихую заводь, мне представляется, моя кочевая суть иного свойства. Помимо гонки тщеславия, которая, как ни крути, влияет на образ жизни литератора, помимо насущной потребности подтверждать свой статус не только текстами, но и публичными выступлениями, меня всегда вело ощущение тайны. Детским сознанием, краешком зрения запечатлелась зыбкая граница физической материи, проницаемость видимого мира. Померещилось, поблазнило, поманило.

Перемещаясь в пространстве я, по моему глубокому убеждению, осознанно или неосознанно стремлюсь поколебать хотя бы на ничтожную долю кажущуюся столь незыблемой завесу. Иногда мне кажется, что я просто подчиняюсь чьей-то воле, хотелось бы думать, что эта воля ангельская или не воля вовсе, а лишь добрая подсказка, так, по крайне мере мне казалось, когда я писал «Великую субботу»:

Но всё ж, признаюсь, только на тебя

Надеюсь, уповаю среди здешней

душевной пустоты. Уже давно

Я ощутил твоё прикосновенье…

Не понимая кто меня ведёт,

Я шёл с тобой по тропам азиатским…

Ну, и так далее, как говорил Велемир.

Совсем чужая речь

Сегодня, зайдя в близлежащий супермаркет за кефиром и хлебом, услышал за стеллажами характерные восклицания с понижением и повышением тона, короткие птичьи взбулькиванья, отрывистый диалог на чужом языке. «Неужели китайцы», — подумал я и, выйдя из-за полок с вермишелью и лапшой, обнаружил троих молодцев в потёртых, измазанных шпатлёвкой камуфляжных фуфайках, в драных сапогах-дутышах с пятнами цементного раствора, с одутловатыми лицами в редких клоках щетины. Ей-богу, наши работные узбеки и таджики выглядели бы на их фоне джентльменами, а торговые азербайджанцы так просто аристократами златозубыми.

Никогда не подозревал в себе таких тёмных чувств, такая муть поднялась со дна души. Всё-таки, видимо, это совсем для нас иная чуждая чужая стихия. И вот ведь новость, до сих пор у нас китайцев в Новосибирске в открытом, что называется, доступе не было, не встречалось. Однако насколько в моей крови, оказывается, сильна ксенофобия. Полагаю, это след монголо-тюркских генов, степняки, как известно китайцев ненавидели на протяжении тысячелетий.

Хотя, думаю, повстречайся мне группа ханьских интеллектуалов, возможно, всё было бы по-другому.

Нет. Не знаю. Вспомнил гостиницу «Золотой рог» во Владивостоке, когда оказался в толпе четырёхсот китайцев, ощущение было такое, словно попал в термитник…

Альфа-кобель

Джулиан Ассанж среди кучи компромата на сайте WikiLeaks

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

http://www.rusrep.ru/2010/06/savelev

2

http://www.russian-globe.com/N66/Micheev.Mozg.htm

3

http://www.eternalart.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=1709%20http://gippocrat.livejournal.com/8001.html и http://gippocrat.livejournal.com/8001.html

4

умер в феврале 2016-го в Новосибирске.

5

Александр КУЗЬМЕНКОВ — прозаик, эссеист. Родился в 1962 году в Нижнем Тагиле. Окончил педагогический институт, был учителем, монтером пути, рабочим черной и цветной металлургии, журналистом. Автор книг «Бахмутовские хроники», «День облачный», «Корабль уродов». Лауреат литературной премии «Серебряная пуля» (США, 2009). Живет в Братске. Повесть опубликована в №11, 2010, «СО».

6

http://newcontinent.ru/lebedev/svirl.htm

7

Массовое убийство бандой Цапка в станице Кущёвской Краснодарского края 12 человек (в том числе четырёх детей), произошедшее 4 ноября 2010 г.