Жизнь прожить – не поле перейти – 1. Деды. Книга I

Владимир Виленович Лиштванов

Можно изучать историю по тщательно отрецензированным лекциям и учебникам, можно по кинохроникам и вырезкам из старых газет, однако для полного «погружения» в историческую эпоху лучше всего проследить за судьбами современников. Такие истории врезаются в память, потому что несут сильный психологический заряд. Предлагаемая Вашему вниманию семейная эпопея трёх поколений людей как раз из таких. Первая книга охватывает период с 1911г. по 1938г.

Глава четвёртая

Армейская привычка вставать рано, не дала долго спать Сергею и дома.

Он поднялся чуть свет, умылся, оделся, вышел на Первую Сергиевскую улицу, на углу которой и располагался отчий дом.

Край солнечного диска едва появился из-за горизонта. Небосклон озарился золотистым светом.

Темно-синие силуэты кучевых облаков, как громадная военная флотилия, грациозно застыли на невидимых якорях в небесной гавани. Готовые в любую секунду сорваться и плыть в неведомые дали.

Невесть откуда набежавший лёгкий ветерок обдал прохладным дыханием лицо, унося последние остатки ночного сна. На улице не было ни души, а в воздухе стояла звенящая тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Даже бестолкового птичьего щебета не было слышно.

Начинался новый день.

Сергей, решил немного прогуляться по родному городу.

Пройдя Первую Сергиевскую, он в задумчивости вышел на Московскую улицу и не спеша, направился к Знаменскому собору, за которым расположился мужской монастырь.

Центральная улица была тоже безлюдна. Она шла под уклон, и собор неумолимо надвигался на путника всей своей величественной громадой, внушая трепет и уважение к его красоте.

Лучи восходящего солнца озаряли центральный купол и он блестел в золотом убранстве. Казалось, ничего не могло поколебать его величественную твердь.

Собор строили на тысячу лет и, как говорили строители, фундамент был таким широким, что по нему могла проехать упряжка, запряженная тройкой рысаков.

Шестнадцать лет назад, в ночь с 7 на 8 марта 1898 года, террорист партии эсеров Уфимцев устроил взрыв в Знаменском соборе.

Но свершилось то, чего никто не ожидал, а наука не в силах была объяснить.

Чудотворная икона «Знамение Пресвятой Богородицы» совсем не пострадала, хотя эпицентр взрыва находился вблизи. Человеческих жертв тоже не было. Разбилось лишь прикрывающее образ стекло, и были нанесены значительные повреждения внутренним помещениям здания.

Дойдя до собора, Сергей повернул налево и пошел вдоль монастырской стены по Верхней Набережной. Часть стены была построена ещё в IX веке и принадлежала крепостной стене древнего городища.

Массивная башня средневековой крепости угрюмо возвышалась над обрывистым берегом поймы реки Тускарь.

Она не раз отражала различные набеги завоевателей и сейчас гордо стояла в скорбном молчании, неся память о былых сражениях, воспетых ещё в «Слове о полку Игореве» и предрекая будущие баталии.

Сергей пересёк мостовую и подошел к самому обрыву, высоко поднимавшемуся над поймой реки. Перед ним открылся необъятный простор, от которого просто дух захватывало.

Он постоял некоторое время, любуясь увиденным великолепным видом природы и отвернулся, ослеплённый лучами восходящего солнца. Взгляд упал на стену мужского монастыря и задержался на двух монахах, стоящих под стеной.

Вскоре над стеной показалась фигурка монахини. Она перелезла через стену и благополучно оказалась в руках поджидающих монахов. Через некоторое время ещё две монахини перебрались через стену, а за ними и третий монах. После этого все три пары чинно и благородно прошествовали по Верхней Набережной.

«Ничего человеческое не чуждо даже монахам», — подумал Сергей и из любопытства, последовал за ними.

Группа монахинь с монахами, влекомые молодостью и пораженные стрелами Амура, неспешно прошла через городской сад на Первую Сергиевскую улицу и миновав несколько кварталов, остановилась около стены Троицкого женского монастыря. Монахи помогли спутницам перебраться через каменную стену теперь уже женского монастыря, а сами повернули назад.

«O tempera, o mores!»¹ — всплыло в памяти Сергея восклицание Цицерона против Катилы, произнесенное ещё в глубокой древности, но оставшееся актуальным до сих пор.

Сергей не понимал, как можно служа Богу, осуждая разврат, лицемерие, похоть, тайно предаваться всем этим порокам.

Уж лучше б не лицемерили, а сняли монашеский наряд, да вели б открытую светскую жизнь, погрязшую в разврате и прелюбодеянии.

Сергей ещё немного погулял по утренним летним улицам и возвратился домой.

Дома ждал завтрак — стакан свежей, только что принесенной с рынка, сметаны и мягкая французская булочка.

Сергей вспомнил, как в детстве любил нажимать пальцем на эту булочку, а когда отпускал палец, то она сама поднималась, принимая прежнюю форму.

За время отсутствия в отцовском доме ничего не изменилось. Хоть и шла скоромная неделя, но семья питалась в основном молочными продуктами, да кашами.

Мясо, как и в детстве, бывало на столе родителей только четыре раза в год, по великим праздникам.

На Рождество был гусь, на Пасху — котлеты, на престольный праздник — гуляш, а на день ангела Григория Ивановича — отварное мясо.

Сергей проголодался. Он сел за стол и с великим наслаждением принялся за трапезу.

Насытившись, встал из-за стола и вышел из комнаты. В коридоре столкнулся со средней сестрой, ещё отроковицей, быстро шедшей на встречу.

Увидев Сергея, она пылко бросилась ему на шею:

— Серёжка, приехал!!! Ах, как я рада!!!

— Я тоже рад тебя видеть Муся, — ответил Сергей, обнимая сестру.

— Ты надолго домой? — спросила счастливая Мария, влюблено глядя на брата и не выпуская его из объятий.

— На десять суток.

— Как замечательно, десять суток! Это же целая вечность!

— Конечно не вечность, но достаточно, что бы побыть со всеми вами.

— А Валя, Валя тебя видела?

— Нет ещё, — чтоб не огорчать сестру соврал Сергей.

— Как здорово! Так я первая смогла тебя обнять!

— Да, ты первая.

— Вот и отлично, — удовлетворенно произнесла Мария и выпустила брата из объятий.

— Муся, ведь так нельзя, вы же родные сестры, а ты всё время с ней соперничаешь!

— Нет можно! Так нужно! А то всё ей, да ей!

— Она просто старше, вот ей больше нужно, а ты младше и тебе надо меньше. Зато ты можешь сейчас учиться в гимназии, а она, в своё время, закончила два класса гимназии и родители забрали её оттуда, сказав, чтоб шла в лавку торговать.

— Но ведь мне ж обидно! Я всё за неё донашиваю! Даже ботиночки!

— А за тобой, твои младшие сестры будут донашивать. Ведь Зина ждет тебя из гимназии, чтоб надеть твои ботиночки и пойти погулять?

— Да, ждет, — сокрушенно проговорила Мария.

— Вот видишь! А там подрастут младшие Лиза с Тоней и тоже будут всё ваше донашивать! Так что не переживай, у тебя всё будет хорошо.

— Да, не переживай! Тебе хорошо, ты вон, какой большой, а мне знаешь, как обидно!

— Что б тебе не так было обидно, мы можем поехать на Сейм.

— Правда?

— Правда.

— А когда?

— Да хоть сегодня.

— Вот здорово, — счастливо проговорила она, снова бросившись на шею брата, — я тебя так люблю.

— Муся, — раздался строгий молодой женский голос, — не приставай к брату!

— Опять эта противная сестрица с вечными нравоучениями, — недовольно проворчала Мария и отстранилась от брата.

— Не гуди, а лучше иди, собирайся, — проговорил Сергей.

Мария радостно повернулась спиной к брату и вприпрыжку удалилась.

— Здравствуй Сергей, — проговорила старшая сестра, подходя к брату.

— Здравствуй Валентина, — ответил Сергей.

— Куда это ты собрался с нашей сестрёнкой, что она такая радостная ускакала отсюда!?

— Вот думаю с ней прокатиться на реку.

— Это дело!

— Если желаешь, можешь присоединиться к нам.

— Нет уж, увольте, у меня много в лавке дел.

— Ну, как знаешь, а я пойду собираться.

Ступеньки старой лестницы отцовского дома жалобно поскрипывали под ногами, то ли жалуясь на судьбу, то ли о чем-то скорбно предупреждали.

Сергей медленно поднимался по ним, наслаждаясь этим скрипом, знакомым с раннего детства.

В детстве эта лестница казалась огромной и очень крутой. Её приходилось ежедневно покорять с определённым усилием и трудом. Сейчас, она как бы ссохлась от старости, утопталась от ежечасной ходьбы и легко покорилась молодым ногам.

Сергей вошел в свою комнату и как вчера вечером, увидел в ней Дуню.

Дуня усердно протирала подоконник, хотя он был и так чист. Сергей снова залюбовался её лицом и привлекательной фигурой.

Солнце наполнило ласковым теплом и светом всю комнату и придало стройной фигурке Дуни божественные черты.

— Доброе утро Дуняша! — проговорил он.

— Доброго здоровячка вам Сергей Григорич, — ответила Дуня продолжая выполнять работу.

— Ты уже вся в работе, вся в делах?

— Дык и вы тоже ж чуть свет изволили встать, и ушли-с на прогулку.

— Это у меня армейская привычка, не могу долго спать.

— Как вам почивалось на новом месте Сергей Григорич?

— Благодарю, превосходно, но одно меня вчера сильно огорчило.

— Что же, Сергей Григорич?

— То, что ты так быстро ушла от меня.

— Дык мне ж работать нужно было, да и ваши родители начали б браниться, что я не даю вам отдохнуть.

— Не начали б, — проговорил Сергей.

Он взял Дуню за руку, властно привлек к себе, обнял и страстно поцеловал в губы. От неожиданности она в первые минуты не сопротивлялась, но потом, как бы придя в себя, вырвалась из объятий Сергея.

— Пошто смеётесь над бедной девушкой?

— Я не смеюсь над тобой! Ты очень нравишься мне, и сильно захотелось поцеловать тебя.

— Девушкам грех целоваться с молодыми господами.

— От чего же грех? Я очарован твоей красотой и решил это выразить в поцелуе.

— Вам всё шуточки, а нам потом страдать. Вона, анадысь, бабы сказывали. Одна молодая девка тоже из села, тоже была горничной у господ. Так молодой барин обрюхатил её, а потом господа и вышвырнули на улицу. Куда горемыке деваться? В деревню не вернёшься с таким грехом, а здеся нигде не устроишься жить. Да и на работу такую тяжелую ни кто не берёт. Вот она и просит милостыню около святого храма.

— Не бойся, с тобой такого не произойдёт.

— Все вы так говорите. Вам, господам, это одна забава, а мы должны отвечать за всё.

Сергея приятно удивило такое упорство молодой деревенской девушки, но мужской инстинкт победителя снова заставил предпринять очередную попытку завоевать её.

Он с большей энергией начал осуществлять это намерение и её отказ, лишь подхлёстывал его действия, возбуждая сильное желание.

— У меня не так. У меня к тебе сильные чувства и серьёзные намерения, — проговорил Сергей и снова ласково, но настойчиво обнял Дуню.

— Ах, Сергей Григорич, — уже менее уверенно проговорила Дуня, слабо вырываясь из его объятий, — не можно так!

— От чего же? Как раз, очень даже можно!

— Грех, всё это!

— Прям то уж и грех?

— Конечно!

— Всё это бабушкины сказки. Вот я сегодня утром прогуливался по городу и видел, как даже монахи и монахини не могут устоять под напором взаимных чувств любви друг к другу. Всё ж это происходит не ради прихоти людской, а ради продолженья рода человеческого. А я очень хочу, чтоб твой сын был похож на меня.

— Я готова, Сереженка!!! — раздался вдруг за спиной звонкий голос сестры, который сразу повис в пронзительной тишине, наступившего внезапно неловкого молчания.

Сергей, с большой неохотой и великим сожалением, как избалованный ребёнок, у которого отняли любимую игрушку, отстранился от Дуни и повернулся к появившейся, так некстати, Марии.

— Что готова? — не скрывая сильного раздражения, грозно проговорил он, но, увидев растерянное и смущённое лицо сестры, слегка смягчился и переспросил, не так грозно, — Что готова?

— Ты же сам послал переодеваться к поездке, — обиженно залепетала сестра.

— Ах, да, — сконфужено ответил Сергей, — я совсем забыл. Ну, раз готова, то поехали кататься.

Поездка действительно удалась на славу. Чудесный солнечный день способствовал этому. Брат и сестра быстро доехали до реки и расположились на живописном берегу Сейма, сконфуженно промолчав всю дорогу.

Пологий берег плавно спускался к реке, и она спокойно и грациозно несла воды куда-то, скрываясь за поворотом.

На противоположном берегу стоял смешанный лес. Деревья лениво покачивали ветвями, как бы отмахиваясь от надоедливого озорного ветерка. Стайка ласточек, весело щебеча, быстро носилась над речной гладью.

Великолепный пейзаж полностью завладел ими, и брат с сестрой долго молчали, залюбовавшись. Мария решилась первой нарушить затянувшееся молчание:

— Ах, Сереженка! Хорошо-то, как здесь! — взволнованно проговорила она, вдыхая всей грудью речную прохладу.

— Да, чудесно. Даже не скажешь, что где-то идет война и гибнут тысячи людей.

— Как это ужасно! Ну почему, почему нельзя жить мирно? Почему людям надо обязательно убивать друг друга?

— Да, ты права. Ни одно живое существо не убивает себе подобного, ради прихоти. Лишь человек, этот венец природы, готов уничтожить ближнего ради раздела территории, из-за денег, или ещё из-за чего-нибудь низкого и мелкого.

— Сереженка, мне страшно!

— Чего ты боишься глупышка?

— Ты ведь тоже едешь на эту бойню и я, боюсь за тебя. Ведь тебя тоже могут убить!

— А ты не бойся. Лучше молись за меня Богу, и я обязательно вернусь.

— Я обязательно буду за тебя молиться и утром, и днем, и вечером, лишь бы ты остался жив!

— Тогда, я уж точно вернусь, жив и здоров.

— Ты мне обещаешь?

— Конечно!

— Ах, как я рада!

Примечания

1

О времена, о нравы