Преданные

Владимир Графский

Все изложенное в книге основано на реальных событиях не без фантазии автора, конечно. Любые совпадения с исторической действительностью являются случайностью.

Георгиевский бант

Каждый год накануне 9 Мая вспоминаю людей из поколения моих родителей. Были они разными, как и мы, но другими. Много их в моей памяти, и у каждого из них своя история.

Знал я одного долгожителя, человека тихого, незаметного, всегда куда-то спешащего. За глаза сельчане почему-то прозвали его дядей Степой, хотя роста он был невысокого, совсем необщительным, а к милиции никогда никакого отношения не имел. Но в поселке он был фигурой выдающейся, обращались к нему все только по имени отчеству. Был Степан Ефимович когда-то единственным на селе фотографом. Это сейчас у каждого школьника в кармане телефон с камерой, а в нем чего только нет, а перед войной фотоаппарат был большой редкостью и стоил много денег. Да и фотографом в то время мог стать человек образованный, терпеливый, с хорошим чувством вкуса, ну, и, само собой разумеется, с достатком. Всеми этими качествами Степан Ефимович обладал, а фотоаппарат он получил в подарок от своего отца в день своего бракосочетания. Освоить весь сложный процесс фотоискусства ему помогли знания химии, полученные сначала в сельскохозяйственном техникуме, а потом в педагогическом институте. Так он стал сельским фотографом. Зарабатывал Степан Ефимович хорошо. Каждый год выпускные классы в школах, в каждом классе не меньше двадцати выпускников, и каждому подавай фотографию. На свадьбах, опять же, первый человек после гармониста. Любил он свою профессию, и люди это понимали и ценили. Но мало тех, кто знал, что во время войны Степан Ефимович тоже был фотографом. Всю войну с фотоаппаратом прошел. Вернее, пролетал.

Со временем услуги фотографа стали менее популярны, но и Степан Ефимович к тому времени состарился, получил пенсию, но уважение к нему, как к профессионалу, в поселке осталось.

Перед празднованием Дня Победы вызвал его к себе председатель.

— Степан Ефимович, — говорит, — надо бы с трибуны перед сельчанами на девятое мая выступить…

— Это еще зачем? — прервал председателя старик.

— Как это зачем? Вы же участник! На вас, кстати, разнарядка пришла, к ордену представлять будем. Вам этой весной девяносто лет будет, и вы у нас один единственный участник войны остался.

— А куда же остальные подевались?

— Как куда? Померли! Все померли, один вы и остались.

— Как же так? — удивился Степа Ефимович, — они же все моложе меня были… и Лашин…?

— И Лашин, и Дронов — всех давно нет.

— О Дронове я слышал… Ну, что ж… Если надо выступить, выступим. А о чем говорить надо?

— Как о чем? О войне, конечно! Что б больше такого не повторилось, и так далее.

— Ну, раз надо, значит выступим. Только, как бы это сказать. Ведь не все умерли.

— Как не все? Я проверял. Никого кроме вас не осталось.

— Нет-нет, я в другом смысле. Ведь многие не умерли, их убили.

— Да-да, конечно. Вот об этом и расскажите молодежи, чтобы помнили, кому они обязаны.

И Степан Ефимович выступил. Говорил недолго, и это больше всего сельчанам понравилось, а вот что он сказал, понравилось не всем. А сказал он, что какая бы война ни была, мероприятие это не человеческое. Сказал, что начинают войну политики, которые сами в кабинетах да бункерах отсиживаются, а людей, то есть нас с вами, эти сильные мира сего заставляют убивать друг друга. Вроде бы и правильно все сказал, не придерешься, но как-то не по теме и слишком политизировано.

Председателю такая речь явно не по душе пришлась. И, видно, поэтому после выступления он подошел к оратору и спросил:

— Что же это вы, Степан Ефимович, без орденов и медалей пришли? Стесняетесь? Брезгуете? Или как?

Замялся старый учитель, глаза опустил, пальцем в Георгиевский бант на лацкане пиджака тычет, пытается что-то объяснить, а не получается. Так ничего внятного и не сказал.

А между тем, история с Георгиевским бантом оказалась интересной. Только вот беда — что в этой истории главное, я, признаться, как ни старался, так и не смог определить.

Было Степану к началу войны двадцать семь лет, и был он уже агрономом, к тому же, с фотоаппаратом. И жене Клавдии тоже было двадцать семь. Он сразу после школы радистов попал в полк разведки. Летал на легком самолете стрелком-радистом, а на самом деле сидел позади пилота и фотографировал вражеские позиции.

Клавдия после первого письма с фронта от мужа отправила двух детей к своим родителям в деревню и тоже пошла в школу радистов. Но там, на стрельбище, у Клавдии обнаружились способности к стрельбе, и направили ее в школу снайперов. Так они и воевали в разных полках.

Отец и дед Степана Ефимовича тоже были на фронте. Отец батареей командовал, а дед в свои девяносто три года в партизанском отряде самым уважаемым человеком был. Были в партизанском отряде и командир, и политрук, а был еще и воевода — это как раз и был дед Степана. О нем даже немцы знали. Говорили меж собой, будто, есть у партизан в отряде старец, которого когда-то сам Бисмарк побаивался.

Но, слава богу, война закончилась. Все живыми домой вернулись. Последней с фронта через всю Европу возвращалась домой Клавдия.

Можете себе представить компанию из трех мужиков: дед, отец и сын? Сидят за столом, самосад смолят, самогон выпивают и ведут меж особой мужские разговоры.

— Вы, конечно, старше меня, мудрее, — говорит Степан, — а вот медали за храбрость у вас нету. А у меня есть такая! — и тычет себя пьяным пальцем в левую половину груди, — вот она, смотрите! — и уже спокойно добавляет, — а у вас такой нету. Ну, а раз нету, значит, нету.

— У меня нет такой, — говорит самый старший из них, — а вот у моего однополчанина была такая, правда заграничная, сербская.

— Ишь, храбрец какой выискался, — говорит ему отец с насмешкой, — да у меня три креста георгиевских, а у тебя ни одного нету! — и засмеялся весело.

— А ну цыц, — раскудахтались, как бабы, — грозно приказал дед Степана.

И вот, в этот самый момент открывается дверь, и входит в дом баба. Клавдия вернулась с фронта. А на гимнастерке у нее орденов и медалей больше, чем у всех трех мужиков, вместе взятых. Только два ордена Славы чего значили.

Казалось бы, ничем нельзя было омрачить радость такой встречи? Но это только так кажется. Думаете, что главное на фронте? В живых остаться? Так многие думают. Конечно, солдат себя беречь должен, но не это главное. Главное — как ты после войны выглядеть будешь. Как смотреться рядом с однополчанами будешь. Вот здесь и выяснилось, что не мужики, а баба самой смелой, мужественной, самой отважной оказалась.

Может именно в этом и есть весь смысл этой истории? Может быть, я и принял бы сюжет такого фронтового водевильчика, но прошло время, а в семье этой что-то не ладилось. Началась жизнь послевоенная, дети вернулись, но мирная жизни не складывалась. Как облаком, повисло что-то над ними и не желало развеиваться.

И вот однажды деда прорвало. Не выдержал старый окопный офицер. Достает он с самого дна старого сундука свой царский мундир, а на нем орден Святого Георгия 4 степени, а поверх ордена Георгиевский бант золотом вышит. Красоты необыкновенной. Достал он мундир, положил его на стол и говорит:

— Я, мать вашу так, за этот орден дворянство получил! А дали мне этот орден не за подвиги и смелость, а за то, что в живых остался. Георгиевский Бант этот чистым золотом вышит, и я имею право его носить. Не за храбрость свою и доблесть, не ради красоты этот бант у меня на мундире, и не как участнику какой-то там операции, а как знак о присутствии наивысшей награды. За то, что в живых остался, один единственный из всего полка в живых остался. Я для полка нашего, как последняя капля крови остался, всей той пролитой полком крови. Благодаря мне, живому, полк не расформировали, а укомплектовали. Знамя нашего полка по сей день в музее хранится, и подвиг полка людьми помнится. А бант этот для меня, как благодарность от тех, кто погиб. Память о них. Каждый раз, когда вижу этот бант, я свой полк вспоминаю. Спрячьте, — говорит громко, приказывая, — свои побрякушки! Помните о тех, кто погиб без всяких наград.

— С тех пор, — объясняет уже мне старый фотограф Степан Ефимович, — в нашей семье ношение наград считается делом не первой важности. Правильно или неправильно, как бы там ни было, а самая высокая награда принадлежит не нам, не выжившим, а тем, кто погиб в бою. Только им, погибшим, мы, выжившие, обязаны своей жизнью. А вот бант — это как раз то, что надо носить. И носить это надо с гордостью, как память о людях, погибших за Родину во все времена. И как хорошо, что бант этот на левой стороне груди, с сердцем рядом, и у стариков, и у детей.