Марсиане

Владимир Дараган

Марсиане – миф или реальность? С чем столкнулись сотрудники марсианской станции? Почему вся информация о марсианах исчезла из Всемирной Сети? Есть ли избранные земляне, каково их предназначение? Что ждет нас в будущем?Все это предстоит узнать журналисту, попавшему в круговерть странных и загадочных событий.

Рассказ Стаса Гурова

Тук, тук, тук-тук, тук…

Спасибо ребятам, придумавшим этого «клопа»! Шесть колес прыгают вверх и вниз, а кабина плавно плывет над бурым песком с бесчисленными булыжниками, рассыпанными до самого горизонта. Умная автоматика приподнимает колесо, если на его пути встречается камень, и аккуратно ставит обод на его вершину. Без этого шум был бы как от камнедробилки. А так вроде ничего — сидишь, смотришь на далекие холмы и через час перестаешь обращать на «тук-тук» внимание.

У меня выходной. Я свои выходные использую на полную катушку. Почти все другие сотрудники станции в такие дни после завтрака тяжело вздыхают и уныло бредут к мониторам. Список возможных развлечений все выучили наизусть, и он уже мало кого вдохновляет. Мое увлечение поездками к кратеру С55 сначала всех удивляло, но сейчас даже перестали спрашивать, что нового я сфотографировал во время очередного вояжа.

До кратера около ста километров — это меньше двух часов езды. Аккумуляторы «клопа» заряжены на двадцать четыре часа непрерывного движения, и я мог бы накручивать сотни километров, но по нашим правилам никто в одиночку не может удаляться от станции больше, чем на двести километров. Дальше связь становится неустойчивой, от греха подальше начальники запретили такие поездки.

Я сижу в скафандре — это тоже по правилам. Сзади меня видеокамера, которая фиксирует все мои действия. Чип памяти у нее в «черном ящике», и, пока связь хорошая, изображение передается на станцию. Сегодня дежурит Майк. Вряд ли он неотрывно смотрит на экраны, но кто знает, на что он способен от скуки. Штрафы за любое нарушение большие, мне могут запретить поездки — вот это будет полной катастрофой. Хорошо хоть внутри «клопа» можно сидеть с открытым забралом. Скафандр с микроклиматом, очень мягкий и удобный. В первые дни он мне очень нравился, а сейчас я его не люблю. В нем чувствуешь себя совсем чужим среди рыжих холмов и темного неба, где даже днем сверкают звезды.

А я хочу тут быть своим!

Только бы не написать об этом в официальном дневнике. Мы должны ежедневно писать по нескольку фраз в специальных журналах, которые сразу пересылаются на Землю. Даже мои начальники не имеют доступа к этим записям. Там можно описывать свою работу, развлечения, отношения с коллегами и особенно с руководителями. Не знаю, кто это читал, но я неожиданно обогатился на своих заметках. Мои фото, приложенные к официальному дневнику, стали публиковаться в «Марсианских Хрониках». А потом там стали появляться мои заметки о марсианской погоде. Платили немного, но зато я после этих публикаций смог объяснить, почему я каждую неделю мотаюсь к своему кратеру. Мне повезло — неподалеку я нашел скалы с полосками белого и розового кварца. Теперь в каждую поездку я неустанно фотографирую эти полоски на фоне уродливых пиков кратера, а тысячи любителей марсианской экзотики любуются моими снимками. У меня даже появились поклонницы, и я иногда жалею, что между нами черт знает сколько миллионов километров.

Все, приехали! На экране навигатора замигала красная точка, скорость стала автоматически снижаться. В ста метрах отсюда находится стена кратера, неприступная для моего «клопа». Я опускаю забрало, отключаю питание всех камер наблюдения, беру два фотоаппарата, перелезаю в переходный отсек, минуты две слушаю шипение воздуха, меня облучают ультрафиолетом, загорается зеленая лампа. Можно открывать дверь!

На всякий случай я смотрю на объектив внешней камеры и делаю десяток уверенных шагов в зоне наблюдения. Эту камеру, в случае чрезвычайной ситуации, можно дистанционно снова включить из станции, и я демонстрирую полную невинность моих намерений. Около большого камня, освещенного солнцем, я опускаюсь на колени и долго прицеливаюсь основным фотоаппаратом. Цифровой снимок сразу уходит на большой компьютер и будет ждать там моего возвращения. Я осторожно трогаю карман скафандра, где лежит старенькая небольшая фотокамера, неизвестно каким образом попавшая на станцию. Я нашел ее в углу нашего склада и очень обрадовался, когда оказалось, что у нее нет автоматической передачи снимков в мой официальный блок памяти и снимки можно хранить в самой камере. У меня появилась возможность сделать около ста тысяч фотографий без всякого контроля станционных и земных начальников.

Да… я пишу этот секретные записки, а что если кто-нибудь до него доберется раньше времени? Самое легкое наказание — это отправка на Землю с первым грузовиком. Ну и, конечно, мой счет в банке сразу уполовинят.

Но писать надо! А вдруг со мной что-нибудь случится? Так хоть будет понятно, почему я всем этим занимаюсь. Место хранения фотографий и записей я описал в «смертном» медальоне. На всякий случай надо писать быстрее, а то странные события, которые начали происходить вокруг меня, разворачиваются с нарастающей скоростью. Только бы случайно не написать лишнего в официальном дневнике.

Ну ладно, это я отвлекся. Сейчас я уже перелез через груду огромных камней и спрыгнул вниз с высокой отвесной стенки. Хорошо, что сила тяжести тут в три раза меньше, чем на Земле.

— Стас, у тебя все в порядке? — раздается в шлеме скафандра.

Это Майк, ему стало скучно смотреть на черный экран, и он решил поболтать. Он учит русский, и я поражаюсь его способностям.

— Майк, у меня все окей! Расслабься и поставь себе фильм с красивыми девочками.

— Я на дежурстве. Тут на девочек смотреть нельзя. Тут только на тебя можно смотреть, а ты пропал. Кроме тебя все сидят на станции, и ты у меня единственная телезвезда. Да и то пропащая!

— Ты хотел сказать пропавшая?

— Ну да! Стас, включи камеру у тебя на голове. Я хочу посмотреть, что ты увидел.

— Не буду, Майк. Она с передатчиком жрет много энергии, а я парень экономный. Все, конец связи, отключайся! Успеха тебе!

— Бай, бай!

Майк больше не позвонит. Про экономию энергии нам талдычат каждый день, а он парень понятливый.

Пока мы болтали, я подошел к метке номер один. Тут я положил восемь круглых камней. Каждая четверка образует прямую линию, а пересечение линий дает мой «первый номер». Я внимательно смотрю на камни, они все лежат на своих местах, за прошедшую неделю никто не проходил. Даже маленькие камешки, которые я положил на самый край больших, как им и полагается, находятся на пересечении еле заметных линий, которые я нацарапал геологическим молотком. Ветра тут почти не бывает, стенки кратера весьма высоки, и только мощные ураганы могут тут немного похозяйничать.

Все в порядке, теперь можно проверить, что находится в маленькой пещерке, прикрытой большим красным камнем.

Это моя самая грустная метка. Я отодвигаю камень и долго смотрю на белый жесткий скафандр старого образца, на разбитое забрало, на сморщенное высохшее лицо искателя марсианских приключений. В медальоне я прочитал, что это Питер Хендерсон, известный нарушитель всех марсианских правил, пропавший без вести три года назад во время предыдущей смены на станции.

Питера искали несколько месяцев. Его вездеход, на котором он отправился изучать легендарный замерзший ручей, стоял пустой и исправный в нескольких километрах к востоку от этого кратера. Нашли первые шаги Питера. Он направлялся на север и бежал, как он делал обычно во время подобных прогулок. Бежать по Марсу — сплошное удовольствие. Получаются прыжки длиной до пяти метров. Полное ощущение полета, твоей всесильности и превосходства над унылой пустыней.

Следы от прыжков Питера исчезли через километр — кончился песок и начались скалы. Специалисты получили фотографии с орбитальной станции, где можно было рассмотреть даже пропавший карандаш. В радиусе пятидесяти километров от вездехода компьютер просмотрел каждый квадратный сантиметр, но не нашел даже мельчайших признаков присутствия Питера. Были отправлены отряды, состоящие из роботов и людей, которые прочесали все уголки, заглянули под все большие камни в радиусе тридцати километров от вездехода. Через шесть месяцев поиски прекратились, Питера внесли в списки погибших и его родственникам выплатили огромную страховую сумму.

А Питер все это время лежал в пещере в кратере С55. Я его увидел случайно три месяца назад, когда забрел сюда в поисках удачного кадра заходящего солнца. Меня поразило разбитое забрало. Это металлопластик, выдерживающий попадание пистолетной пули. А было чувство, что по нему просто стукнули камнем — и он рассыпался. Питер погиб мгновенно. Его кровь закипела при низком давлении, сосуды просто взорвались. Он даже не мучился. Его лицо как бы выражало недоумение от того, что случилось.

Все остальное было цело. На чистом скафандре ни одной царапины. Питер лежал на спине, и было ясно, что кто-то аккуратно принес его сюда и положил в пещеру, явно пытаясь спрятать от объективов орбитальной станции. Камень к входу в пещеру уже был, я только подвинул его, чтобы плотнее закрыть пещеру, чтобы уберечь Питера от дальнейших приключений и понять, ходит ли кто-нибудь сюда, и кто этот «кто-нибудь».

Я не стал докладывать о своей находке. Вернее, я это собирался сделать немедленно, но мой взгляд тогда упал на «метку номер два», и я не стал нажимать кнопку экстренной связи с диспетчером.

«Метка номер два» сверкнула перед моими глазами точно так же, как она сверкнула три месяца назад. Она находилась в пятидесяти метрах от пещеры Питера. Это был каменный параллелепипед размером 1 х 1 х 4 метра. Параллелепипед был отполирован так, что я увидел в нем свое отражение. Материал, из которого он был сделан, напоминал по структуре гранит, но я не смог отколоть кусочек для анализа. Ребра очень острые, я легко мог разбивать о них камни, лежащие вокруг, не оставляя ни малейших следов скола на странном параллелепипеде. Он был ориентирован с севера на юг, его большая грань была идеально параллельна поверхности Марса. По температуре он ничем не отличался от окружающих камней, было такое чувство, что эту штуковину положили сюда много лет назад и забыли про нее.

Я тогда натаскал песка и насыпал «пограничную полосу» вокруг параллелепипеда в ожидании, что со временем увижу там какие-нибудь следы. Все напрасно. Песок оставался нетронутым, я ни на шаг не продвинулся в понимании того, что такое «метка номер два». Месяц назад я прикрыл параллелепипед мелкими камнями, чтобы он не бросался в глаза, и чтобы его нельзя было рассмотреть с орбитальной станции. Это была моя тайна, я хотел во всем разобраться самостоятельно.

Тогда, три месяца назад, когда я стоял около параллелепипеда, гладил его отполированные грани и смотрел на свое отражение, я впервые почувствовал себя причастным к великим мировым тайнам. Был тихий марсианский вечер, солнце начало скрываться за скалами, в небе сверкала большая яркая точка — наша родная планета. Температура стремительно падала, но от параллелепипеда исходило тепло и умиротворение. Миллионы лет вдруг стали для меня не пустой абстракцией, не цифрами на экране компьютера, а реальностью, которую можно потрогать.

Почему я не позвонил диспетчеру? Тогда я отчетливо представил, что смогу сам понять тайну кратера С55, а толпы ученых с лаборантами только помешают во всем разобраться. Да еще пещера, где лежит Питер. Это означало, что мы все будем постоянно перетаскивать видеокамеры с места на место, делать бесчисленные анализы и отвечать на вопросы экспертов с Земли, что, учитывая десятиминутную задержку сигнала, превратилось бы в пытку.

В современную жизнь на Марсе я не верил. Кроме нашей станции и еще нескольких пунктов наблюдения, на Марсе никого не было. Об этом с уверенностью говорили ребята, жившие на орбитальной станции, которые делали бесчисленные фотографии и потом исследовали малейшие изменения на отдельных кусках поверхности. Тут жили ураганы, сюда падали метеориты, сюда лился поток частиц из космоса, но белковой жизни тут нет. И никто до меня не находил каких-либо следов разумной деятельности. А в кратере С55…

Я бросаю последний взгляд на параллелепипед и иду от него на север. Там моя «метка номер три». Это то, что потрясло меня, что заставило меня продлить контракт, который закончился два месяца назад, что влечет меня сюда каждую неделю и что будет мировой сенсацией, когда я решусь рассказать.

Вот они, мои родные! Они красивы, стремительны. Взявшись за руки, они делают шаг вперед, как будто хотят выйти из камня, куда их заточили. Они высоки, стройны, их лица совершенны. Они так похожи на нас. Только лучше. Но почему их лица так грустны? Почему нельзя долго на них смотреть? Почему сердце начинает разрываться, когда видишь их глаза? Куда они идут? Что они видят впереди? Где остальные?

Это барельеф. Высокие мужчина и женщина сделали шаг вперед, и казалось, что они вот-вот пойдут по каменистой почве мимо угрюмых скал, к солнцу, угасающему на фиолетовом небе. Я тогда долго смотрел на них, и казалось, что это не работа скульптора, а живые люди, которые хотели выйти из скалы, но что-то их остановило, и они миллионы лет неподвижно смотрят на россыпи камней и уродливые стенки кратера.

Я смотрю вперед, куда устремлен их взгляд. Но там ничего необычного. Те же камни и скалы, что и вокруг. И тайна, к которой я прикоснулся, остается неразгаданной и сегодня.

На планшете электронная карта кратера. Там проведены линии моих маршрутов — кратер исхожен вдоль и поперек. Тут нет больше укромных уголков, секретов, я знаю каждый заметный камень и скалу. Разгадка тайны где-то в другом месте.

«Клоп» несет меня по вечерней пустыне. Солнце почти село, розовые краски неба слепят глаза, я закрываю жалюзи и полностью отдаюсь в руки автопилота. Он прекрасно знает дорогу домой, можно расслабиться и спокойно подумать. Странно как-то… Мне сегодня показалось, что те двое немного дальше вышли из скалы и глаза у них уже не такие грустные. Потом, в своей комнате, я буду сравнивать сегодняшние и старые фотографии. Скорее всего, ничего нового я не увижу, но тогда откуда взялось такое чувство?

— Стас, ты скоро?

Это Майк. Он, бедняга, совсем заскучал. Я приеду как раз к концу его смены, и нам надо вместе сходить в бар. Ему еще торчать тут год или два. Майк мне будет рассказывать, какой дом он купит в своей Алабаме и какая красивая у него будет жена.

А я буду думать о космической радиации, которая пронизывает нас, несмотря на защиту, и о том, как опасно нам будет иметь детей. Конечно, можно отслеживать развитие плода с первых дней и ремонтировать ДНК, если будут проблемы, но это не совсем то, о чем мечтаешь, лежа на узкой кровати и глядя в окно, за которым сияет звездное марсианское небо, так похожее на наше, земное.

— Стас, ты почему молчишь? У нас проблема!

Я включаю микрофон.

— Майк, ты о чем, какие у тебя проблемы?

— Не у меня, у всех нас. Кристина пропала! Выехала два часа назад на вездеходе и не выходит на связь уже целый час. Камеры у нее не включаются, мы тут бегаем и просим ребят с орбитальной станции нам что-нибудь показать. Они как раз над нами, но говорят, что все пусто. Нет вездехода! Ты случайно не видел Кристину?

Кристина — это наша первая красавица, микробиолог из Польши. Она пока не нашла тут ни одного микроба, но не отчаивается, постоянно носится по окрестностям и берет пробы везде, где только можно. В нее влюблены почти все мужчины, даже я чувствую беспокойство, когда вижу ее стройную фигурку и копну золотых волос, торчащих в разные стороны. Всегда хочется их пригладить, а заодно обнять гибкое тело. Кристина это чувствует, всем улыбается и постоянно рассказывает о женихе, который ждет ее и целыми ночами смотрит в небо, разглядывая красную планету.

Куда-нибудь пропасть — это в ее стиле! Она вполне может остановить вездеход посреди пустыни, включить режим экономии энергии и лечь спать, чтобы на следующий день снова носиться среди скал и камней в поисках укромных мест, где могли бы сохраниться остатки белковой жизни. Но отключить аварийный режим дистанционного включения видеокамер она не может. Хотя Кристина может загнать вездеход в какую-нибудь пещеру, куда не проходит сигнал и где вездеход не виден с орбитальной станции.

Я говорю об этом Майку. Он долго сопит и говорит, что это не по правилам. В этом случае надо сначала выйти на связь с диспетчером, а только потом совершать глупости. Я вспоминаю все пещеры около нашей станции и не могу припомнить ни одной, куда бы поместился вездеход Кристины. Это не мой «клоп», которого можно спрятать в небольшой ямке под скалой. В вездеходе у Кристины сложнейшая лаборатория, такого монстра в наших краях не спрячешь. Вот в каньонах к югу от нас — возможно. Но туда два дня пути. Мы туда только на турболете добираемся — на пути встают огромные горы, это не для вездеходов. Я начинаю разделять беспокойство Майка.

— А где она выходила на связь последний раз и что говорила?

— В квадрате 20—52, это от тебя 30 километров на восток. Она шла на север, обещала, что к ночи вернется на станцию. Была веселой, шутила, что если бы не ее жених, то обязательно бы меня полюбила — к черным она всегда была неравнодушна!

Я смотрю на карту. Квадрат 20—52 я хорошо знаю. Мы работали там в прошлом году, пытаясь найти замерзшую воду среди маленьких каньонов, невысоких скал и странных гладких полос, похожих на русла высохших рек. Кристина все время была с нами, следила за всеми раскопками, таскала к себе в лабораторию образцы грунта из всех шурфов и постоянно твердила, что чутье ее не обманывает, мы обязательно тут что-нибудь найдем.

Мы не нашли ничего интересного, кроме странных отложений, которые вполне могли быть сделаны реками миллионы лет назад. Кристина очень огорчилась, сказала, что теперь она каждый вечер будет с горя напиваться в баре, но потом успокоилась и снова начала колесить по окрестным холмам.

На север от квадрата 20—52 лежит очень гладкая и ровная пустыня. Если нет сильного ветра, то там можно развивать скорость до 120 км/час. Это еще один путь к моему кратеру, и я иногда выбираю эту дорогу, чтобы сэкономить пятнадцать минут. В пустыне спрятаться совершенно некуда, и Кристина просто физически не могла там пропасть.

— Стас! — это включился Иштван, начальник службы безопасности. — Я смотрю на показания твоих датчиков, у тебя полно энергии. Ты не заглянешь в этот квадрат? Тебе туда двадцать минут ходу, дорога ровная. Заезжай там на горку и включи радар, может, ты поймаешь ее сигнал. Я тоже выезжаю, но ты там будешь раньше.

Голос Иштвана дрожит. Он обожает Кристину, я видел, как он пытался уговорить ее выйти за него замуж. Иштван отличный парень, он искренне волнуется за всех нас и просто так ничего просить не будет. Я соглашаюсь, программирую автопилот на новый маршрут и включаю прожектора. Солнце уже село, на небе высыпали тысячи звезд, температура за бортом упала до — 60 градусов.

Через двадцать минут я останавливаю «клопа» и выключаю свет. Мы на высоком холме, под нами та самая гладкая пустыня, куда устремилась Кристина. Я пытаюсь увидеть свет ее прожекторов, но внизу чернота, и только на фоне звезд видны силуэты далеких гор. Я настраиваюсь на волну Кристины, но на экране радара пустота.

— Иштван, тут ничего нет!

— Да, вижу, я поставил контроль твоих экранов, ты все правильно сделал, жалко…

Он долго молчит, потом просит подождать, чтобы спокойно обсудить план действий. Это для меня непонятно. План можно обсудить по телефону. Значит, он хочет сказать что-то такое, чего не стоит говорить в открытом эфире.

Я выхожу наружу и оглядываюсь. Где-то далеко на юге виднеется светлая точка. С каждой минутой она становится все ярче — это вездеход Иштвана.

— Я тебя вижу, — говорю я, нажав кнопку связи.

— Да, я тоже вижу, вы у меня оба на радаре. И ты, и твой «клоп».

Мертвая вселенная, которая только что окружала меня, сияя звездами с холодного неба и пугая чернотой марсианских пустынь, вдруг стала меньше и теплее. Есть люди, с которыми просто и спокойно. Даже если они молчат. Нужно только, чтобы они были рядом. Иштван — один из них.

— Заходи ко мне, — слышу я его голос, когда огромный вездеход встал рядом с «клопом».

Мы зовем этот вездеход «автобусом», там может поместиться двадцать человек. В его переходном тамбуре не надо нагибаться, как в «клопе». Я мою скафандр в душе, сушусь, облучаюсь ультрафиолетом, и вот я рядом с Иштваном. Ему лет сорок, его темные вьющиеся волосы начали немного седеть, загорелое лицо спокойно, только глаза смотрят немного печально.

— Стас, еще пропал Анри. Я попросил Майка проверить всех сотрудников, и оказалось, что Анри исчез пару часов назад. Никто ничего не знает, но у меня подозрение, что он уехал с Кристиной.

— А что видеозаписи?

— Там Кристина молча сидит за пультом вездехода, ни с кем не разговаривает, не оборачивается… Но ты знаешь ее, она еще та артистка!

— А почему его отъезд окутан такой тайной? Он геофизик и вполне может сопровождать Кристину.

Иштван долго молчит, потом качает головой.

— Странно все это, — наконец говорит он. — Ты знаешь, что мы все готовили большую экспедицию на юг. Анри должен был сегодня закончить описание геологических аномалий в том районе. Однако он все бросил и исчез. Я их видел вместе за полчаса до ее отъезда. Кристина что-то говорила, а он, как обычно, кивал. Она им может управлять как велосипедом.

Иштван машет рукой, включает экран с картой и начинает ее рассматривать. Потом на экране появляются фотографии, сделанные с орбитальной станции. Я узнаю места раскопок в квадрате 20—52.

— Моя работа — знать, где находятся сотрудники станции, и быть уверенным, что с ними ничего не случится, — прерывает молчание Иштван. — А тут пропали сразу два человека. Я всё про всех знал. Про всех, кроме Кристины. Она умудрялась водить меня за нос.

Я сразу думаю о своих поездках в кратер. Интересно, что думает Иштван про мои исчезновения? Он никогда не разговаривал со мной на эту тему.

— Даже с тобой у меня не было проблем, — продолжает Иштван, как будто читая мои мысли. — Я сначала не мог понять, почему тебя так влечет к этому кратеру С55. Ведь на юге марсианской экзотики гораздо больше. Там каньоны, высокие горы… Я все понял, когда сам облазил этот кратер и нашел параллелепипед, статую…

Иштван говорит о моей тайне совершенно спокойно и обыденно. Как будто он нашел пустую бутылку из-под пива. У меня пересыхает в горле, я жду продолжения его монолога.

— Я сначала хотел поговорить с тобой, чтобы понять причину твоей скрытности, но потом проследил твои маршруты по кратеру и понял, что лучше тебе не мешать. Сегодня, как я понимаю, ты закончил исследование этого места и пришел к выводу, что там ничего больше нет.

Я киваю. Мне просто нечего добавить. Иштван — величайший профессионал. Хотя у нас на станции все такие. Иштван продолжает:

— Но вот интерес Кристины к квадрату 20—52 я понять не мог. Был там много раз во время прошлогодних раскопок и после. Ничего там нет, а Кристина заглядывает туда каждую неделю. Я попросил ребят с орбитальной станции почаще фотографировать квадрат и стал сравнивать эти снимки. Так я мог проследить, где появляются следы от ее вездехода. Однако ничего нельзя было понять. Ее следы — это как хорошая иллюстрация к теории процессов случайного блуждания. Я подозревал, что женщины непоследовательны. Но ведь Кристи ученый, она не должна была колесить между скалами без всякой системы. Вот ты ходил по кратеру, исследуя квадрат за квадратом. А Кристина… Вот смотри, тут ее сегодняшние следы. Мало того, что она сделала несколько странных кругов, она еще ездила вперед и назад. Ты когда последний раз включал заднюю передачу у «клопа»?

Я пожал плечами. Место, где Кристина кружилась на одном месте, я хорошо знал. Там мы бурили последние шурфы, и Кристина сказала, что это все, надо отсюда уходить, ничего интересного мы больше не найдем. Ее тогда горячо поддержал Анри и другие геологи. Это место, где скалы были совсем разрушены, кругом лежали огромные каменные осколки, для нашей техники оставались очень узкие проходы.

— Давай так, — сказал Иштван. — Ты иди в задний салон и поспи немного. Ночью мы ничего искать не будем. Я посижу немного с фотографиями и тоже лягу.

Он отвернулся, на экране снова замелькали фотографии камней, скал и темного песка.

Я долго ворочался на узком диванчике, прислушивался к бормотанию Иштвана. Он перешел на венгерский, я ничего не мог понять, но чувствовал, что хороших новостей пока нет. Потом я стал жалеть, что мы не поговорили о статуях в кратере С55, мне даже захотелось встать и узнать мнение Иштвана о моих находках. Потом я вспомнил, что Иштван не упомянул пещеру, где лежал Питер, и это тоже меня удивило.

А потом я задремал.

— Стас!

Я пытаюсь открыть глаза и понять, где я нахожусь. В окно светит солнце, все залито ядовитым розовым светом.

— Стас, я нашел вездеход Кристины!

Я мгновенно просыпаюсь, поднимаюсь с дивана и смотрю на Иштвана. Он довольно улыбается.

— Она сейчас в твоем любимом С55. Вместе с Арни!

Иштван показывает на экран. Работает камера в кабине вездехода. Я вижу растрепанные волосы Кристины, Анри сидит рядом с водительским сиденьем. Он наклонился к Кристине и что-то горячо говорит по-французски. Через лобовое стекло видны огромные обломки скал, на заднем плане стена кратера. Похоже, что вперед они двигаться не могут. Но как они туда попали? Да еще на таком большом вездеходе. Я знаю все входы и выходы в этот кратер. На такой громадине туда можно было попасть только по воздуху. Обратно они точно не выберутся, мы должны услышать сигналы SOS.

Иштван, похоже, думает о том же. Он переключает экран на фотографию кратера и пытается понять, где Кристина умудрилась найти там дорогу. Отвесные скалы, узкие щели, где даже я пробирался с трудом. Нет, непонятно! Он снова переключается на камеру.

— О, нет!

Иштван стучит кулаком по рукоятке кресла. Экран мертв! Связь снова потеряна.

— Свяжись со станцией и посмотри запись…

Иштвана учить не надо. Я не успел закончить свою фразу, как на экране уже снова появилась растрепанная голова Кристины. Потом я увидел ее руку, и экран потемнел. Изображения не было, Кристина чем-то залепила объектив камеры, но польские ругательства я слышал отлично. Потом застучали колеса по камням — и все. Наступила тишина, вездеход пропал с радара.

— Что сказала Кристина, я понял, — говорю я Иштвану. — Она ничего интересного не сказала. А что Арни ей говорил? Ты ведь французский знаешь.

— Он говорил, что надо быстрее сматываться, пока они живы. И еще он говорил, что если она так будет гнать вездеход, то он всю дорогу будет вынужден сидеть в туалете.

Иштван заводит двигатель и смотрит на меня.

— Давай в кратер! — говорю я. — Надо их поймать, пока они живы.

Иштван кивает, включает максимальную скорость, меня вдавливает в сиденье.

Пустыня на пути к кратеру почти без камней. Песок довольно плотный, холмы пологие, Иштван выжимает из «автобуса» все, что он может. Спидометр показывает около 180 км/час, двигатель гудит спокойно, на экранах нет сигналов опасности.

— Это ты перенес Питера в пещеру? — неожиданно спрашивает он.

Так, пещеру он тоже нашел! Я отрицательно мотаю головой.

— Нет, но камень у пещеры — это я придвинул.

— Странно, — Иштван задумывается. — Впрочем, ты прав. Питер туда попал гораздо раньше, ты тогда еще на Земле был.

— Ты знаешь, почему он погиб?

— Разбился шлем, он задохнулся.

— Подозреваешь кого-нибудь?

Иштван пожимает плечами.

— Сначала надо узнать, кто его перенес в пещеру. Он явно погиб весьма далеко от этого места.

Холмы стали круче, начали появляться скалы, торчащие из песка, нам пришлось сбавить скорость.

— Ты знаешь эту сторону кратера? — спрашивает Иштван, притормаживая у высокой стены.

Тут я знаю узкий проход, ведущий прямо к параллелепипеду. Мы выходим из вездехода и неторопливо идем к скалам. У Иштвана на боку болтается огромный пистолет, который сейчас можно увидеть только в музеях. Мне он дал мощный фонарь и моток веревки с крючьями. Перехватив мой недоуменный взгляд, говорит:

— Дай Бог, чтобы ничего из этого нам не пригодилось. Но так я чувствую себя увереннее.

— Осторожно, не повреди скафандр! — добавляет он, когда мы стали протискиваться сквозь узкую щель среди камней.

Теперь мы стоим около параллелепипеда. Я смотрю на его почти зеркальную поверхность, Иштван нагнулся к земле и пытается найти следы вездехода. Его следов нет, есть следы от ботинок.

— Твои? — Иштван просит наступить на песок рядом. Нет, ботинок не моего размера. Тут ходила Кристина.

Около скульптуры я присвистнул от удивления. Похоже, что мои любимцы повернули головы. Теперь они смотрят на кучу огромных скальных обломков у противоположной стены кратера. Я там был много раз, но не пытался их исследовать: камни острые, тяжелые и, казалось, не представляли особого интереса.

— Смотри, Кристина отсюда пошла к тем камням, — сказал Иштван. — Ты не знаешь, что там?

— Там можно комбинезон порвать, я пытался полазить, но бросил.

— А что это за темное пятно?

На это пятно я раньше не обращал внимания. Похоже на тень, но солнце светило нам в глаза и тени там не должно быть.

— Это пещера, Кристина там. И ее вездеход там. Сигнал шел оттуда.

Мы пытаемся пробраться между камнями. Иштван находит узкий лаз, мы ползем, стараясь уклониться от острых граней. Вот лаз расширился, перед нами небольшая площадка, засыпанная красным песком. На ней следы вездехода. В скале зияет огромная черная дыра, ведущая куда-то вниз.

— Это не пещера, это — туннель. Они сюда выскочили на вездеходе, покрутились, Кристина убедилась, что это ловушка, и уехали назад. Стой здесь, я пойду первым.

Иштван придерживает меня рукой и знаками показывает, чтобы я спрятался за камень. Сам он достает пистолет, пригибается и медленно идет по следам. Я оглядываюсь, и мне кажется, что высеченные в скале мужчина и женщина улыбаются, глядя на Иштвана. В наушниках я слышу его голос.

— Стас, это вход в пещеру или в туннель. Тут никого нет, иди сюда!

Да, это был мой промах. Я лазил по кратеру, рассматривал мелкие камешки в надежде увидеть работы древних мастеров, а тут, прямо напротив моих любимцев, был вход в пещеру. Много лет назад этот вход был закрыт огромной скалой. Потом она разрушилась, и вход стал виден за обломками. Мне и в голову не пришло полазить между этими камнями.

— Они там! — сказал Иштван. Пистолет он положил в кобуру, но руку держал на рукоятке.

Мы шагнули в темноту. После ослепительного дня я сначала ничего не увидел. Сделав несколько шагов, я был удивлен, что пол в пещере очень ровный.

— Зажги фонарь и будь осторожен, — Иштван подошел и тронул за руку. — Тут лестница!

Фонарь осветил огромные ступени, резко уходящие вниз. Я нагнулся и потрогал гладкую поверхность. Лестница была сделана из огромных параллелепипедов, точных копий моего «объекта номер два», лежащего в двухстах метрах от входа. Я посветил вверх и увидел, что потолок тоже был сделан из таких блоков. Непонятно, почему они не падали вниз. Ширина лестницы была около ста метров. Ее начало было немного занесено песком, но чем дальше мы спускались, тем чище становились ступени.

— Лихая девушка Кристина, — голос у Иштвана сдавлен. — По таким ступенях, на вездеходе… и я еще уверен, что на огромной скорости. А сигнал отсюда никакой не выйдет.

Метров через пятьсот спуск окончился, и мы оказались в огромном коридоре. Шириной он был тоже около ста метров, его высоту оценить было трудно, но я прикинул, что пятиэтажный дом тут бы поместился. Коридор уходил налево и направо, казался бесконечным. Свет фонаря не достигал его границ. Иштван опустился на колени и попросил у меня фонарь.

— Идем направо, — сказал он, поднимаясь. — Следы вездехода пошли туда.

Мы шли около часа. Автономного обеспечения скафандра в темноте хватало на четыре часа, и мы решили, что через полчаса будем поворачивать. Коридор не менялся. Идеальные, плотно пригнанные блоки, прямые стены и мрак впереди. Мы ощущали небольшой наклон вниз, наверное, мы опустились уже на значительную глубину.

Вдруг Иштван остановился. Примерно в километре от нас что-то белело. Иштван достал из кармана небольшой приборчик, включил его и стал внимательно рассматривать изображение на экране.

— Это вездеход Кристины, — наконец сказал он. — Там что-то случилось!

Мы побежали. Я первый раз бегал в скафандре. Удовольствие не из приятных. Недаром в инструкции это запрещалось — система регенерации воздуха не справлялась.

Добежали. Иштван схватил у меня фонарь, прыгнул на колесо вездехода и заглянул внутрь. Он долго светил во все углы салона, потом спрыгнул, протянул фонарь обратно.

— Там никого нет. А еще у них полностью разряжены батареи. Энергии нет нигде!

Да, ситуация! Кристина и Анри не знали, что мы едем за ними, и я представлял их состояние. За время, пока в скафандрах генерируется кислород и обогрев, они не смогут добраться до базы. Им остается только выйти на поверхность и пытаться с кем-нибудь связаться. Но назад они не пошли. Это означало, что тут поблизости есть другой выход или они нашли альтернативный источник энергии. Это я произнес вслух.

— Есть и третий вариант, — тихо произнес Иштван.

Мы стояли и молчали. Наши скафандры будут работать еще два часа. За это время мы успеем добраться до нашего «автобуса». На поверхности у нас будет дополнительный час за счет работы солнечных батарей.

— Они пошли вперед, значит там есть дополнительный выход. Они знают, проезжали мимо. Пойдем дальше? — я тронул Иштвана за плечо.

— А если выход далеко? У них запаса энергии в скафандрах больше. Еще час и мы отсюда не выберемся. Ты готов рискнуть?

— Готов.

— Спасибо. Я просто хотел это услышать. Мы сделаем так — ты вернешься к автобусу и вызовешь помощь с базы. Я же пойду вперед, найду их и скажу Кристине все, что о ней думаю.

— Разумно, но я пойду с тобой.

— Это приказ.

— Ты мне не начальник.

— Не послушаешься — погубишь себя и меня. А может и их.

— Я с тобой.

И мы опять побежали.

Зал огромен! Это даже не зал, а площадь формы латинской буквы «D». От стены до стены не меньше километра. От полукруглой стены уходили коридоры, точные копии того, по которому мы бежали. Их было не менее десяти. Прямая сторона площади обрывалась вниз огромными ступенями. Я посветил туда, но мне показалось, что это лестница в бездну. Метрах в ста от нас на краю этой лестницы сидели Кристина и Анри. Он обнимал ее за плечи, а она склонила к нему голову. Мы подошли, я осветил их фонарем. Кристина посмотрела на нас и отвернулась, Анри даже не повернул головы.

Иштван подошел к ним, встряхнул за плечи и жестом показал, чтобы они включили групповую локальную связь. Что-то щелкнуло, и я услышал, как Анри начал быстро говорить по-французски.

— Язык станции английский, — строго сказал Иштван. — Повтори, что сказал!

— Идите к черту! — раздалось в наушниках.

— Я уже к нему пришел, что-нибудь хочешь добавить?

— Иштван, — сказала Кристина, — ты хоть понимаешь, куда пришел?

— Сейчас я думаю, как отсюда выйти.

— Посмотри наверх. Стас, посвети на потолок, а ты посмотри в свой радар.

Потолок был другого цвета, чем стены. Плиты такого же размера, но более светлые. Я подошел к Иштваны и посмотрел на экран радара. Там явственно проглядывались круги, линии, многогранники, спрятанные за облицовкой.

— Механизм, чтобы раздвигать потолок?

— Не знаю, но посмотри в центре.

В центре потолка явно проступала схема Солнечной системы.

— А почему Марс тут самый большой?

— Не знаю.

— И что все это значит?

— Они отсюда улетели, — сказала Кристина. Буднично так сказала. — Они долго готовили Землю, чтобы там жить, и когда на Марсе закончились вода и кислород, то все улетели к нам. Они любили свою планету и жили тут до последнего. Но однажды в планету попал метеорит, она стала терять атмосферу, а потом испаряться вода. Я думала, что они решили красиво уйти в никуда, а они ушли к нам.

— Почему к нам? — спросил Иштван. — Это твоя гипотеза?

Кристина поднесла экран радара к его лицу, увеличила изображение. Я нагнулся и увидел тонкую линию, соединявшую Марс и Землю.

Мы лежим на песке, ждем турболет и смотрим на желтое небо, где светятся яркие звезды. Это совсем недалеко от подземной площади. Рядом глубокие следы от вездехода Кристины. Иштван поднимается на локте.

— Кристина, это твоя работа, — говорит он, показывая на огромные обломки скал у выхода из подземелья.

— Да, мы тут долго возились, расчищали вход. Методы прошлого века. Лебедка, тросы, крючья. Почти всю энергию вездехода здесь оставили.

— А Питера в пещеру ты положила?

Кристина молчит, смотрит на Анри, потом машет рукой.

— Да, я. Хотела, чтобы он был со мной и рядом с марсианами, а не в нашем морге.

— Он погиб из-за дефекта в забрале?

— Да, мы с ним искали входы в это подземелье, он сорвался со скалы и ударился лицом о камни. А это чертово забрало рассыпалось, как плохое оконное стекло!

— А почему так далеко?

— Я тебе сказала — в кратере С55 следы марсиан, их статуи. Мне хотелось, чтобы он был рядом.

— И давно ты эти статуи нашла?

— Давно, я там все облазила. Я предполагала, что там должен быть вход в туннель, но не нашла. Сегодня случайно выскочили. Есть еще много входов, все они завалены. Этот, где мы сейчас, самый чистый.

— Все знала и молчала?

— Стас тоже молчал. Да и ты там побывал.

Тут я не вытерпел:

— А почему следов не было видно?

— Я увидела твои знаки, камешки, приглаженный песок и поняла, что ты хочешь все сам исследовать. Не стала тебе мешать. И старалась следов не оставлять.

— А из квадрата 20—52 ты всех увела, когда увидела вход?

— Да, это было неожиданно для меня.

Я замолчал. Странный разговор, мы все прикоснулись к жутким тайнам, а болтаем о лебедке и камешках.

— Все-таки я не понимаю, — говорит Иштван. — Почему вы всё хранили в тайне?

— Но и ты молчал, зная про статуи.

— Наука — это не мое. Я отвечал только за вашу безопасность. А сейчас я думаю, как вас теперь перед начальством выгораживать? Смотрите, уже турболет показался!