Гроза будет ещё

Владимир Евгеньевич Псарев, 2021

С дождем пошёл снег в Москве. Значит, точно закончилось лето, которое никто не захочет вспоминать. Рано умирать с такими большими планами.

За грехи из прошлой жизни был я сослан штурмовать Грозный января первого срединного года ненадёжного десятилетия.

***

Стояло жаркое засушливое лето 1995-го года. Москва не замечала происходящего. Ее кормили не из железных мисок военно-полевой кухни. По бульварам прогуливались студенты, а мужчины с серьезными лицами спешили на работу, чтобы у их детей на столе всегда была еда. Мир коммерсантов, уставших бюджетников и разливных напитков из больших передвижных бочек продолжал существовать, пока в двух часах лёта из Жуковского страдали сразу два народа — огромный российский и маленький, но гордый, чеченский.

Страдали, если вдуматься, на пустом месте. Там свистели пули, а здесь — подрастающее свободное поколение, и за этим диссонансом совершенно теряли цену причины трагедии. С ней просто необходимо побыстрее разобраться, а война — это всегда долго и циклично.

С неба не падало ни единой капли дождя. Оно не скорбело. Даже трава, несмотря на то, что на дворе стояла середина лета, выглядела по-осеннему — ее клонило к земле, она высыхала и приминалась от потоков горячего воздуха.

Мишу демобилизовали по ранению в ногу. Он обычный срочник, и, попав в госпиталь, должен был скоро вернуться назад в Грозный — ранение не было опасным, но он чем-то приглянулся женщине-врачу.

— Я сама мать, — объясняла она.

— Но здесь кругом чьи-то дети. Почему именно я?

Женщина сорока лет пожимала плечами:

— Вы чем-то похожи на моего Володю. Не хочу, чтобы он воевал. Ему как раз исполнилось восемнадцать.

Врач добилась того, что Мишу списали — она подделала медицинское заключение, и ранение признали несовместимым с продолжением службы. Миша отправился из Моздока транспортным бортом в Жуковский, и, едва получил в военкомате печать, прямиком попал на дядькину дачу в Отрадном, где страшно запил в ужасающем одиночестве. Он никого не хотел видеть, и совсем не хотел появляться в городе. Его переполняла злость от того, что, пока в мире есть война, многие продолжают жить обычную жизнь. Это несправедливо. Мировые войны в этом плане намного честнее локальных, ибо шокирующие в своем искреннем стремлении обречь на страдание вообще всех. Они понятнее.

— И пожаловаться некому, Господи прости.

Иногда к Мише заезжала его хорошая то ли подруга, то ли возлюбленная: у них сложные отношения. Заезжала, чтобы напомнить, что он все еще жив, и все можно поправить. Но Миша был пока не готов. Он тушил тем, что воспламеняется, то, что не решался высказать. Высказать, выстрадать вслух, прокричать.

Конец ознакомительного фрагмента.