Дело рук Сталина. Том 1

Владимир Ильич Титомиров, 2019

Книга эта уникальна. Чтобы её написать, надо было там, и столько, и именно в то время прожить. Её часть занимает рассказ участника событий о своей семье, судьба которой – характерный пример для сталинизма, до войны и после неё. Особое место занимает в книге «Ленинградское дело», коснувшееся семьи автора вошедших в книгу повестей. Исключение из партии, аресты, лагеря, расстрелы, война, блокада Ленинграда, «Ленинградское дело», реабилитация невиновных – всё это было в истории России ХХ века и отражено в вошедших в книгу документальных автобиографических повестях и цитируемых материалах.

Глава II. Пролог к истории России XX века. Ходынка — кровавое начало XX века. Исторический очерк

«Зри в корень!»

Козьма Прутков.

Ходынка — пролог трагических событий в Россиии в XX веке. С неё началось, а пришло к сталинизму. Как относительно немного было надо, чтобы последнего царя прозвали «кровавым», тогда как последующее море крови его виновникам сошло с рук!

1. Особенности исторического момента — конец века и коронация царя

В конце XX и начале XXI веков представляется уместным вспомнить, что было век назад, тем более, что, по мнению автора, именно конец XIX — начало XX веков предопределили роковую цепь последующих событий в России, да и во всём мире, тех событий, в частности, о которых дальше пойдёт речь. Позвольте с этого и начать.

Судя по рассказам о конце XIX века, Россия в развитии хозяйства, улучшении уровня жизни шла вперёд семимильными шагами. И вот, ярким, роковым, событием, которое на многое повлияло, было восшествие на престол царя Николая II, и прежде всего, — его коронация.

Для тех, кто мало знает историю России, даём краткую историческую справку об этом царе, из энциклопедического словаря.

И учтите, что далее квадратными скобками отделены либо сноски, либо комментарии автора к цитатам, либо дополнения, сделанные автором позже, при редактировании рукописи. И ещё. Чтобы не перегружать текст излишними формальностями, не везде должным образом приведены источники цитируемого материала. Ведь книга эта, хоть и документальная по сути, но всё-таки — не документ. Замечу также, что перед фамилиями во всей книге даны по разному то инициалы, то имена; это — сознательно, так, как для автора выглядело более приемлемым.

«НИКОЛАЙ II (1868–1918), — последний российский император (1894–1917), старший сын императора Александра III. Его царствование совпало с быстрым промышленно-экономическим развитием страны. При Николае II Россия потерпела поражение в русско-японской войне 1904–05 гг., что явилось одной из причин революции 1905–07 гг., в ходе которой был принят Манифест 17 октября 1905 г., разрешавший создание политических партий и учреждавший Государственную думу; начала осуществляться Столыпинская аграрная реформа. В 1907 г. Россия стала членом Антанты, в составе которой вступила в 1-ю мировую войну. С августа 1915 г. — верховный главнокомандующий. В ходе Февральской революции 1917 г. отрёкся от престола. Расстрелян вместе с семьёй в Екатеринбурге.»

А теперь продолжим наш рассказ.

Быть может, стоило провести коронацию менее пышно. И не было бы того, казалось бы, возникшего на ровном месте, момента, той искры, без которой (кто знает?!) была ли бы именно такой и судьба самого царя, и роль России в I Мировой войне, и, тем более, — была ли бы революция, и — всё, что последовало потом?..

Итак, в конце XIX века, когда, казалось, ещё ничто не предвещало катастроф, и в стране торжественно и пышно проводилась коронация очередного государя (Смотри фото 1 и 2.), случилось такое непоправимое, из-за чего на вид мягкий и интеллигентный, взошедший на престол, царь Николай II получил позорное прозвище — «кровавый».

[Здесь и далее приведены ссылки на фотоснимки. А в конце томов приводится ещё и перечень иллюстраций. Имейте ввиду, что этих фото при издании может и не оказаться. Но всё равно есть смысл в этих ссылках, ибо читатель по описаниям и по заголовкам фотоснимков может представить себе эти изображения. — Авт.]

По поводу этого события царь, коронованный в Кремле 14 мая 1894 года, сделал спустя 4 дня в своём дневнике следующую красноречивую запись:

«До сих пор всё шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, напёрла на постройки, и тут произошла страшная давка, причём, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!»

Замечу, что впервые я прочёл о Ходынской трагедии, рассказ Л. Толстого, в школьные годы, а потом, много позже, — у В. Гиляровского.

Добавлю, что для России «Ходынка» была таким потрясением, что упоминание о ней можно найти в толковых словарях нашего времени. Например:

«„ХОДЫНКА“, трагические события на Ходынском поле (в северо-западной части Москвы, в начале современного Ленинградского проспекта) во время раздачи царских подарков по случаю коронации Николая II. Из-за халатности властей произошла давка (См. фото 3.); по официальным данным, погибло 1389 человек, изувечено 1300».

Казалось бы, всё торжество коронации было обставлено самым должным образом, начиная с повсюду разосланного всенародного торжественного объявления о предстоявшей коронации, текст которого красноречив уже сам по себе:

«Всепресветлейший, Державнейший, Великий государь император Николай Александрович, восшед на прародительский наследственный престол Российской империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого княжества Финляндского, по образу благочестивых государей, предков своих, указать соизволил:

Священнейшему коронованию его императорского величества и от святого мира помазанию быть, при помощи Всевышнего, сего мая в 14 день. К священному сию действию его императорское величество указал приобщить и супругу свою великую государыню императрицу Александру Федоровну. О сём торжестве всем верноподданным чрез сие возвещается, дабы вожделенный оный день усугубили мольбы свои к Царю Царствующих, да всепомощною своею благодатию приосенить Царство его величества и да утвердить в нём мир и тишину, во славу свою святую и к непоколебимому благоденствию государства.»

Думаю, читателю небезынтересно узнать, с какой пышностью был обставлен весь ритуал «венчания на царство»:

О начале венчания возвестил могучий гул колоколов московских церквей. Обряд венчания проходил в Успенском соборе. С его паперти к государю обратился митрополит Московский Сергий, возвестив о тяжком бремени царского служения. А присутствовали при сём не только придворная знать в златотканых мундирах и расшитых жемчугом парадных платьях, но и специально доставленные из глубинки простолюдины в мужицких рубахах и скромных кокошниках.

В торжественной тишине государь и государыня прошествовали к тронам, воздвигнутым напротив алтаря. Император был облачён в преображенский мундир с красной лентой через плечо; на государыне были серебряно-белая парча и ожерелье розового жемчуга, а шлейф несли четыре камер-пажа.

Царский трон был украшен алмазами, которых было 870, рубинами и жемчугом. Наиболее приближённые сановники держали на бархатных подушках государственные регалии: корону, державу и скипетр, усыпанные бриллиантами, из которых особо выделялся бриллиант «Орлов».

Церемония завершилась выходом государя и государыни на Красное крыльцо, их троекратным поклоном всему народу, после чего прогремел 101 залп орудийного салюта.

Но весь этот коронационный блеск, по-видимому, только больше подчеркнул глубину случившегося затем непредвиденного бедствия. Да и во всём последующем царствовании, увы, не получилось провозглашённых в том послании ни «мира и тишины», ни «непоколебимого благоденствия».

А теперь настало время рассказать, что такое это было, — чтобы вы до конца представили и осмыслили, что такое была эта Ходынка, и могло ли это событие существенно повлиять на ход истории.

2. О «Ходынке». Что и как произошло

Сразу после катастрофы было начато следствие. Его заключение нам не известно. Но многие очевидцы оставили подробные описания. Основное из них — ниже.

Из ряда непредвиденных обстоятельств первым следует назвать неудачное расположение мест раздачи угощений. Это были буфеты, которые расположили цепью вдоль шоссе по направлению к Ваганьковскому кладбищу. Эта цепь буфетов начиналась шагах в ста от основной подъездной дороги. Буфеты были сгруппированы по нескольку — под одной крышей, а между группами были узкие проходы, через которые предполагалось пропускать людей на гулянье, вручая при этом каждому по узелку с угощеньем.

Другим пагубным обстоятельством было то, что параллельно буфетам, со стороны Москвы, т. е. откуда и ожидался народ, тянулась от начала шоссе до самых буфетов глубокая канава с обрывистыми краями; а напротив буфетов это уже был ров шириной более 30 метров, — бывший песчаный карьер; его глубина доходила до трех метров, а во многих местах были ещё и ямы. Его обрывистые берега тянулись как раз перед буфетами на всём их протяжении, так что площадка шириной 20–30 шагов, по которой должен был проходить народ, была между буфетами и этим обрывом. Кажется, хуже не придумаешь.

Разумеется, будь мало народу, и если бы проходили постепенно, всё бы и обошлось. Однако, на деле всё вышло иначе.

Народу набралось великое множество. Повалили все сразу, и естественно, не поместились на этой полосе. И даже если бы со стороны рва соорудили баръер, и это бы не помогло, — толпа его бы свалила, а он придавил бы людей.

Раздачу предполагали производить 18 мая с утра. А народ начал собираться с полудня предыдущего дня и шёл многолюдной массой, перекрыв все дороги в Москве и её окрестностях.

Уже к полуночи вся громадная площадь, и не только отведённая для этого площадка, но и прилегающие ямы, была буквально забита людьми, а они всё прибывали и прибывали…

На более гладких местах, подальше от места для гулянья, стояли телеги приехавших и — торговцев закусками и квасом. Кое-где горели костры.

К рассвету всё пришло в движение. А народ всё прибывал. И старались занять места поближе к буфетам. Лишь немногие успели занять узкую полосу у буфетов, а остальные переполнили громадный ров за ней, теперь превратившийся в живое, колыхавшееся море.

Уже к трем часам ночи всё было занято, все стояли на своих местах, а вновь прибывавшие всё более и более уплотняли эту человеческую массу.

К пяти часам сборише народа достигло крайней степени. Собралось, по отзывам, не менее нескольких сотен тысяч. Прижатые к обоим берегам рва не могли двинуться, даже пошевелить рукой. Вся эта масса сковалась, а головы людей не представляли собой ровной поверхности, а углублялись и возвышались, повторяя рельеф дна, усеянного ямами.

Многим от давки делалось дурно, некоторые стали терять сознание. Не имея возможности выбраться и даже упасть, многие, лишённые чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, так и колыхались вместе со всей массой. Слышались стоны, взывали криками о помощи.

Оказавшихся там же детей толпа кое-как выталкивала вверх и позволяла им ползти по головам. Некоторым так удалось выбраться на простор.

В специально построенном для увеселений театре находились два доктора. Они и смогли помочь только двум так переданным подросткам.

После пяти часов в бесчувственном состоянии были уже очень многие. А над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман. Вскоре этой белой дымкой окутало всю толпу, так что сверху была видна только эта дымка.

К шести часам крики о спасении стали ещё громче. Наряду с этим стало заметным волнение основной массы: требовали обещанного угощения.

Когда в одном месте, в двух-трёх соседних палатках, действительно начали раздачу, огромная толпа с других мест, с криками «раздают», хлынула туда.

Страшные, душераздирающие вопли огласили воздух. Под напором задних тысячи людей были сброшены в ров; стоявшие ниже, в ямах, были затоптаны. Пробравшиеся раньше в поле лезли за угощением с противоположной стороны, не пропуская входивших снаружи. Напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила… Повсюду продолжались стоны.

Объятая страхом от случившегося толпа начала отступать, и фактически уже отхлынула часов в шесть утра, задолго до назначенного времени гулянья.

Целый день было брожение по всем улицам. Многие, правда, возвращались, чтобы разыскать погибших родных. Явились власти. Груды тел начали разбирать, отделяя мёртвых от раненых. Первых разложили вокруг палаток, вторых отвезли в больницы.

Изуродованные трупы были ужасны. Повсюду слышались стоны и причитания родственников погибших. Транспорт отвозил трупы в город. Весь день шла уборка. Больницы и приёмные покои повсюду переполнились.

Трупы тех, кто успел отползти, находили далеко в поле. А многие даже попа́дали в колодец и там утонули.

Ваганьковское кладбище было переполнено тысячей трупов. Вокруг — масса народу…

[Такое ужасное стечение обстоятельств! И это — очень образный пролог для массовых репрессий! «Ходынка», блокада Ленинграда и репрессии! Одно ужаснее другого! Такого никто не смог бы и представить! — Авт.]

3. Что было после трагедии

Понятно, что такая беда не могла пройти бесследно для общества, как на то ни надеялись те, кто потом попал под «обрушившийся ледник» последующих событий, образовавших ту самую роковую цепь, которую и представляет собой история XX века.

И теперь, задумываясь над этим, мы понимаем, насколько чутко и внимательно относятся к трагедиям наши современные политики и как действительно неосмотрительно позволил себе запланированные празненства новоявленный царь, вместо того, чтобы отменить решительно всё, ранее намеченное. Но видимо, воспитанный с самого рождения в условиях неописуемой роскоши, сознания, что царь — «наместник Бога на земле», ждавший так или иначе восшествия на престол и теперь коронованный с такими почестями и головокружительными церемониями, новый самодержец не смог изменить ощутимым для простолюдинов образом этот так удачно начавшийся процесс, подумал, что и на этот раз всё как-нибудь обойдётся, образуется, загладится, и в истории только и останется значимость главного торжества… Но не обошлось, не образовалось, не загладилось… Хотя, с другой стороны, мы видим и понимаем, что сделано всё это было из самых благородных побуждений, и только очень убедительно показывает, насколько именно власть большевиков, которая объявила царизм «кровавым», разыграла эту карту в сознании народа и за счёт этого фактически сама пришла ему на смену, потом действичельно оказалась кровавой в масштабах, не идущих ни в какое сравение с царизмом, а уж сталинизм — и тем более, при этом умудрившись не потерять любовь народа. Всё, что можно сказать, так это то, что «мнение» и поведение толпы, народных масс, чаще всего далеки от объективной правды. И если ещё находятся такие лидеры, интересы которых специфичны, субъективны, а ловкость управлять толпой велика, то им и удаётся направлять толпу, народные массы по своему усмотрению, даже этим массам во вред. Так, кстати сказать, как видим, выглядит искажённым во вред народу и прошлое России, история её XX века.

А что было дальше? А дальше был XX век со всем тем, что в той или иной степени нам с вами предстоит проследить, пережить и понять, кому — ещё раз, а кому и впервые.

И конечно же, я здесь не утверждаю, что не будь тогда «Ходынки», вся история была бы намного иной, — и что не было бы в конце концов революции и сталинских репрессий, и гитлеровского фашизма, и Второй мировой войны, и блокады… Но что именно она, «Ходынка», в определённом смысле могла инициировать весь процесс, я считаю неопровержимым и постарался здесь показать. Ведь часто, при определённом стечении обстоятельств, бывает достаточно одного неосторожного шага… А «Ходынка именно так и выглядит. И есть все основания её значение именно так расценивать. И именно поэтому было правильным с рассказа о ней начать эту книгу.

Этого непреднамеренного и непредвиденного массового уничтожения людей, разумеется, не было бы, если бы не их катастрофически нищенское состояние. До этого они жили себе по своим „норам“. А тут съехались такой невероятной массой, да и подавили сами себя. И выглядело это в итоге, как будто кто-то расставил им ловушку. И без того несчастные, в то время как те, что, в достатке, наслаждались сверх меры, эти, собравшись из последних сил, наоборот, оказались опять же и вовсе в адском состоянии. И сами, наконец, увидели, поняли, очнувшись, до чего они доведены и — что так жить нельзя. Вот и не могло остаться, и не осталось, это бесследно, — послужило существенным толчком к осуждению и строя, и лично — царя. А тут как раз и большевики подоспели со своей идеей. Так что революция была — от безысходности русского простого народа. Его поманили близким счастьем. А потом, как оказалось, счёт жертвам пошёл уже не на сотни, и даже не на тысячи, а на миллионы жизней!.. Новая ловушка оказалась опять непредсказуемой и такой замаскированной, что до сих пор для многих кажется случайностью, недоразумением. А схема всей истории России в XX веке похожа на эту самую „Ходынку“: условия — идея — приманка — объединение — жертвы — провал… И невероятный, непостижимый, парадокс заключается в том, что непреднамеренная, по неосторожности, гибель менее полутора тысяч простых крестьян несмываемо запятнала и привела к свержению и преждевременной кончине царя России, и к гибели всей его семьи, а преднамеренное умерщвление нескольких миллионов (!) своих соотечественников, лучших из них, было так ловко обставлено, что его не только не осудили, как положено, и не обвинили по закону виновного, а многие ещё и доказывают, что так и надо было и что тот, кто был первым лицом, видите ли, „великий“, и находятся такие, кто этому верят.

[И можно полагать, что если бы такое преступление, — сталинские репрессии, — не осталось до сих пор должным образом не осуждённым, никто не осмелился бы совершить то, что было сотворено в конце 2014-начале 2015 годов в Украине, где были уничтожены несколько сотен ни в чём не повинных соотечественников и никто, в течение этого времени, не понёс наказания.]

Такое сопоставление особенно подчёркивает преступность сталинских репрессий и необходимость разобраться с ними в полной мере, если уж не сделали этого раньше. Пишу это здесь — по свежему рассказу о „Ходынке“, с идеей, что описываемое затем с такой же подробностью попросту не описать, а уже описанное о „Ходынке“ попросту ужасно, хотя по масштабам не идёт ни в какое сравнение с описываемым здесь.

[Всё дело в том, что „Ходынку“ или гибель „Титаника“ можно себе реально представить, а трагедии блокады Ленинграда и репрессии слишком масштабны и многогранны, и их описания выглядят надуманными, неправдоподобными. Вот я и попытался восполнить этот пробел, даже привёл здесь, в конце книги, ещё для большей убедительности, рассказ академика Лихачёва о блокаде. — Авт.]

* * *

После этой ужасной Ходынской катастрофы, в последующиеие дни, царь хотел, и попытался, загладить этот свой единственный и невольный грех, и посетил вместе с молодой императрицей больницу с несчастными жертвами „Ходынки“, а потом отправились и во вторую больницу… Но страна, народ, не простили случившееся. Припомнили ему и то, что, следуя мнению, что „коронация бывает раз в жизни, и ничего отменять не стоит“, последовали и торжества, начиная с бала у французского посла… Про этот бал рассказывали, что специально для него были привезены из Франции сто тысяч роз; если бал бы перенесли, розы бы завяли. Поэтому царствующие супруги бал посетили, но в знак траура танцевать не стали. Но среди простых людей распространился слух, будто бы они, наоборот, „лихо отплясывали“, да ещё и „радовались случившемуся“. [Ужасно! — Авт.]

Судя по всему, сыграла свою отрицательную роль и московская печать, подробно описывавшая события, связанные с торжествами. И хотя были, и были тоже подробно описаны, благотворительные жесты, вплоть до похорон погибших за казённый счёт, но люди больше обращали внимание на торжественные приёмы и т. п., не вдаваясь в то, что они были намного скромнее ранее намеченных.

Вот и подогрело это годами копившуюся досаду исстрадавшихся простых людей. Да ещё воспользовались этим всякого толка антимонархисты. А большевикам это было просто подарком… Вот и „возгорелось из искры пламя“. [Вот и представляется, что русофобы должны, наконец, понять, сколько всего ужасного пришлось на долю России, и уже по одному этому — войти в её положение и отнестись к ней без ненависти. — Авт.]

4. Рассуждения век спустя

Теперь, когда XX век позади, приходим к выводу: будь новоявленный российский царь, казавшийся могущественным самодержцем, более осторожным и осмотрительным, объяви всероссийский траур на несколько дней и отмени, или хотя бы перенеси, скажем, на месяц-два, все намеченные коронационные торжества, кто знает, быть-может, народ, в общем-то всегда почитавший правителей, и даже отдававший за них жизнь, и простил бы случившееся. Ведь если строго расценить, эта раздача обеда была устроена без злого умысла, наоборот, — из самых благородных побуждений, из желания сделать празднование всеобщим; и никто не мог предвидеть последствий. А когда случилось, увы, не оценили, и так же не смогли предвидеть, последующей реакции и всех последующих событий… [Очевидно, масштабы событий бывают столь велики, что их остановить, изменить не в силах даже царь или президент! Как мы видим, так же это сложно и в оценке репрессий, которые здесь обсуждаются. — Авт.]

Уверен, что каждый из нас может припомнить какие-нибудь случаи из личной жизни, когда хотели сделать получше, а вышло наоборот. Так получилось и в этом случае, и, увы, имело непоправимые последствия.

Во всём этом была ещё одна, едва ли не основная, причина. Вся эта трагедия возникла-то из-за того, что нищета простых людей была вопиющей; ведь люди подавили друг друга всего из-за куска хлеба, за которым пришли издалека!.. Разумеется, выгоды тут не было никакой, а сделано это было, наоборот, от безысходности, от беспросветной тоски и однообразия жизни; их поманили, они наивно нивесть что вообразили, и из последних сил притащились…

И чтобы вы лучше представили реальную обстановку в тогдашней России и неуместность после всего пышных торжеств, позволю себе дополнить конкретный рассказ ещё некоторыми, большинству известными по школьным урокам, «картинками» из истории России.

Чтобы уж, отвлёкшись, предельно кратко охарактеризовать всю историю дореволюционной России, прибегну к Русской поэзии, ибо поэзия — зеркало нации, и приведу многим знакомое:

…«Земля наша богата,

Порядка в ней лишь нет

А эту правду, детки,

За тысячу уж лет

Смекнули наши предки:

Порядка-де, вишь, нет.»

(А. К. Толстой. «История Государства Российского». 1868 г.)

Большинство населения страны было — отсталое крестьянство, о котором незадолго до описываемого времени так писал великий российский поэт, — певец народного горя, Н. А. Некрасов:

«…Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал…

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля.

Где народ, там и стон… Эх, сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?»

(«Размышления у парадного подъезда». 1858 г.)

Кстати, стихи эти потом, при Советской власти, в школе, учили наизусть, как бы подчёркивая, что это — далекая история, которую якобы именно революция изменила к лучшему, а теперь в России, де, — «рай земной».

Ко времени, когда автор вернулся к рукописи для её доработки, осталось немало охотников укрепить это мнение, и даже у учащихся в школе, — что-де те непостижимые жертвы сталинизма можно, как они утверждают теперь в учебниках истории, оправдать «великими стройками». Считаем, этот пролог красноречиво показывает, что, как гласит русская мудрость, «чёрного кобеля не отмоешь добела».

[Не только кровавость революции на фоне тогдашнего состояния России было проще оправдывать, но и массовое, насильственное, по сути незаконное, лишение частных лиц их собственности, в частности — «раскулачивание».]

И уж коли отвлёклись, добавим. Конечно, правда репрессий, сталинизма, вероятно, — не по плечу детям. Это и взрослым-то трудно постичь. Поэтому можно понять составителей школьных учебников. Но тогда должны быть коррективы — для старших классов, для выпускников. И в конце концов должна быть когда-то дана компетентная и объективная оценка того, что произошло в России в XX веке! Без такой оценки стране, её народу, очень трудно идти дальше, трудно проводить как внутреннюю, так и внешнюю политику. Тем более, что антироссийски настроенные элементы передёргивают факты на свой лад. А пока такой оценки нет, многие и многое рассматривают как продолжение советских порядков. И пока, например, будут в мавзолее на Красной площади — Ленин, а рядом с ним, в могилах с надгробными памятниками, — Сталин и все вожди пролетариата, трудно до конца поверить, что в России не будет возврата к прошлому, т. е. прокоммунистически настроенные будут сохранять надежду на реставрацию власти их партий и прежнего режима, во всей его «красе и полноте».

И такое положение, как и вера — в религии, дает возможность каждому толковать прошлое на свой лад. И каждый автор даёт свою оценку и считает, уверяет, что именно он прав.

Разумеется, такую же свободу чувствует автор этой книги. И надеюсь, что читатель, если даже с чем-то и не согласится, то уж подправить, расширить и углубить свои суждения точно сможет.

Вот с этих позиций теперь и продолжу. И да простит читатель отступления, поскольку цель — не рассказать художественно неизвестное, а порассуждать с читателем, рассказав попутно кое-что, подходящее к случаю, пусть даже, возможно, ему знакомое, и делая отступления на «заданную тему».

Из тех же крестьян, отправлявшихся от безысходности на заработки в большие города, в первую очередь — в, Петербург и Москву, начал постепенно нарождаться рабочий класс, что затем способствовало революционному взрыву в России.

Добавим ещё одну, редко упоминаемую, сторону истории России, — проявление крайней внутренней напряжённости в ней. Это — погромы, очень характерные для того времени, которые устраивались населением, находившимся на низкой ступени культурного развития, и сопровождались убийствами и истязаниями.

Чаще всего это были погромы евреев, которых, кстати сказать, к концу XIX века в России было 6 миллионов, при том, что во всех других странах, вместе взятых, — всего 4 миллиона.

К концу XIX столетия, когда усилилось освободительное движение, увеличилось и число погромов.

Чтобы вы имели представление, расскажем об Одесском погроме 18–22 октября 1905 года, превзошедшем количеством жертв и свирепостью истязаний все остальные. Число убитых было более 1000, раненых — несколько тысяч, как евреев, так и тех, кто пытался их защищать.

А в 1905–06 гг., наряду с еврейскими, возросло число погромов студентов, крестьян и вообще — сторонников освободительного движения. Например, за упомянутые два года было 639 погромов, и можно представить, что жертв было немало. Так что те, кто что-то слышал о погромах и думал, что они были — только евреев, ошибались. На деле, «громили» и иных. Можно сказать в общем виде, что накапливалось недовольство многолетним и безысходным нищенским существованием, а выливалось это недовольство в погромы той части населения, которая была явно менее похожа на основную массу. Основная масса была — отсталые, необразованные, бедные, некультурные, простые люди. А своё недовольство они вымещали на хоть чем-то непохожих на них. Чаще это были евреи, но были, как пишут, и, например, студенты.

Вот какой непростой была обстановка внутри страны. А со стороны соседних стран, при огромной территории и протяженности границ России, как известно, неизменно были набеги, войны, — маленькие, локальные, но затяжные и изнурительные, — и конечно же, — отечественные, и мировые, которые также, увы, не обошли Россию. Отметим также, что и сейчас высказывается мнение, что одна из причин недовольства Россией — владение большой территорией, богатой ресурсами земли, относительно малочисленным её населением.

[Вот на фоне этого совсем недавнего прошлого так и выглядит, что при Сталине Россия стала великой страной. Поэтому некоторые и закрывают глаза на репрессии. — Авт.]

5. Заключение пролога. О начале XX века

Отметим теперь, что Ходынская трагедия, хотя она и произошла в силу всей ужасной обстановки в стране, но была первым прорвавшимся нарывом… Всё нараставший, затем ещё и подогретый большевиками, этот народный гнев и вылился в конце концов в свержение самодержавия, — именно в России, «в отдельно взятой стране», по теории Ленина — о «прорыве в цепи слабого звена».

Не можем здесь опять же немного не отвлечься, чтобы ещё дополнить общую картину стечения обстоятельств в начале века… Отметим, что начало XX века оказалось переломным для всего человечества. Попутно заметим, что Запад опережал Россию и техникой и благосостоянием.

И для полноты оценки обстоятельств вспомним ещё одно потрясение, оставившее неизгладимый след в умах всех людей. Это — гибель «Титаника», так или иначе известная всем нашим современникам, 15 апреля 1912 года унёсшая такого же порядка, как «Ходынка», число жизней и ознаменовавшая конец всеобщей самоуверенности человечества. (Заканчиваю книгу в 100-летнюю годовщину этой трагедии.)

И поразительно, что начало следующего века ознаменовалось такого же уровня трагедией в Нью-Йорке, — уничтожением двух небоскрёбов и гибелью около 3 тысяч человек в них! И опять так выглядело, что человечество потеряло бдительность. Эта повторяемость настораживает!

Так как лучше сказать не сможем, то приведём прямо пару цитат из книги Уолтера Лорда «Последняя ночь „Титаника“»:

«До этой катастрофы люди считали, что ими найден ответ на вопрос о том, как сделать жизнь размеренной, организованной, цивилизованной. В течение 100 лет Запад пребывал в состоянии спокойствия. В течение 100 лет техника неуклонно совершенствовалась. В течение 100 лет казалось, что блага, обеспечиваемые мирной жизнью и трудолюбием, с удовлетворительными результатами достигают всех слоёв общества.»

И хотя между двумя этими катастрофами велика дистанция и в пространстве и во времени, и общего-то, может быть, — только число жертв, отметим ещё, что гибель «Титаника» и «Ходынка», очевидно, оказали почти одновременно и надолго, соответственно, — для Запада и для России, сильнейшее психологическое воздействие. Поэтому считаю уместным, и позволю себе, продолжить эту мысль того же автора:

«При ретроспективном рассмотрении того времени мы теперь видим, что причин для самоуверенности у тогдашнего человечества было значительно меньше, чем тогда казалось, и всё же большинство составляющих общество людей считало, что жизнь идёт, как ей полагается.

Гибель «Титаника» разбудила их. Никогда больше на будут они столь уверены в себе.

…Если это высшее достижение оказалось таким ужасающе непрочным, хрупким, то что же тогда говорить обо всём остальном? Если богатство в ту холодную апрельскую ночь значило столь мало, то так ли много оно значит в остальные дни и ночи года?»

[Замечу кстати, что и в блокаду богатство людей мало что значило. — Авт.]

И далее автор приводимого высказывания делает вывод, что хотя «Титаник» и «не имеет отношения к последующей длинной веренице постигших человечество разочарований, но его гибель стала как бы первым толчком надвигавшегося землетрясения… Вот почему для многих, кто жил в те времена, трагедия „Титаника“ в большей степени, чем любое другое событие, являлась конечной вехой старого доброго времени и началом новой, беспокойной, эпохи.»

Анализируя описанное, полагаем, что история протекает волнами, и после подобных потрясений человечество возбуждается. Вот и надеемся, кстати, что книги, подобные этой, могут служить своеобразными «прививками от бешенства».

И ещё, в связи с «Титаником», заметим, что романтическая киноистория, происходящая на фоне картины гибели «Титаника», обошедшая все экраны мира и давшая нам наглядное представление об этой трагедии, естественно, не могла выразить всей глубины проблемы, так, как это описано в книге Уолтера Лорда и приведено мною здесь.

И заметим мимоходом: как вы увидите, в записках, приведённых во 2-м и 3-м томах, есть несколько «ростков», из которых у автора мог быть соблазн так же, как в фильме, построить целый художественный роман, но этого удалось избежать. И если на минутку представить себе переработку написанного ввиде киносценария, то не хотелось бы подражания в этом смысле кинофильму «Титаник». Считаем, что в наше время население стало значительно больше интересоваться историческими событиями в их документальном изложении, и даже не доверяют художественным произведениям, тем более, что и авторы стали меньше придерживаться фактов, а, наоборот, дают волю своей фантазии, принося достоверность в жертву занимательности. Считаю, что этого не избежали и произведения, особенно последнего времени, представляющие историю России, Великую Отечественную войну и, — что нас здесь наиболее может интересовать, — жизнь и деятельность, и роль, Сталина, да и Ленина — тоже. А на таком уровне, очевидно, вольное толкование совсем не уместно. Уверен, если бы было официальное, на правовой основе, заключение, подобные вольности уже не могли бы быть. Не толкуют же вкривь и вкось личности, например, Кутузова, Суворова, Наполеона в исторических романах! Гитлера — тоже.

После этого отступления предоставлю читателю возможность поразмышлять и сделать свои выводы о значении тех или иных событий в конце XIX — начале XX веков в мире. И думаю, теперь, после трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и ряда других потрясений в начале XXI века, т. е. век спустя после тех катастроф, читатель стал серьёзнее, вдумчивее, и многое поймёт без комментариев, и вправе всерьёз задуматься, не есть ли эти новые потрясения — толчок к новому возбуждению населения планеты… [Добавляю позже, что к таким потрясениям следует, вне всяких сомнений, отнести и всё, связанное с Украиной, случившееся в 2014–15 годах. ] Наша же тема — Россия, её прошлое. К ней и вернёмся.

В том же дневнике царя сообщается: венценосные супруги в те дни и присутствовали на банкете сословных представителей в Александровском зале, и были на генерал-губернаторском балу, и — на балу в Дворянском собрании, и на концерте, и т. д. и т. п.

И если подобными мероприятиями, придававшими историческую значимость событию, коронации сопровождались всегда, и они считались естественными, то на этот раз молва доносила до нищенствовавшего народа вести об этих торжествах на фоне случившейся трагедии, и в результате порождала ненависть, на руку оппозиционерам, и последовавшей затем революции… И как мы теперь видим, такие праздничные и высокоторжественные события, как коронация, смогли обернуться для народа большими жертвами и, как мы склонны полагать, наложили неизгладимый отпечаток на все последующие годы царствования Николая II. Уверен, что многие, узнав два десятилетия спустя о расстреле царя, также подумали, что это ему — возмездие за тогда «проявленную бесчувственность к людям».

А во всех его последующих нерешительных действиях, которые при другом отношении можно было расценить как осторожность, осмотрительность, даже мудрость, теперь усматривались хитрость, коварство, «ведение своей извилистой политической линии» (по выражению председателя Государственной Думы того времени).

[Для полной объективности, однако, отвлёкшись, считаю необходимым отметить, что в то же время период царствования царя Николая Второго рассматривается историками отмеченным такими важными событиями, как торжественное празднование 200-летия Санкт-Петербурга (См. фото 4.). А уровень досижений в стране оценивается наиболее высоким, и состояние хозяйства в 1913 году далее отмечалось как рекордное. Но рассказ о «Ходынке» продолжается.]

Теперь для большинства всё происходившее воспринималось как «деяния кровавого царя». И мы видим, что это мнение о царе и царской власти широко использовали коммунисты, обливая грязью царя и царский режим, приписывая им все здесь перечисленные и многие прочие беды. В своей политической борьбе они склонили народ на свою сторону, после чего, в проведении уже своей не менее «извилистой линии» и в делах «кровавых», не только не отстали, но неописуемо превзошли всех и вся в истории человечества, после чего России, уже расставшейся с этим прошлым, стало не просто теперь во взаимоотношениях с другими народами. Вот мы здесь и утверждаем, что того, что сделано для оценки недавнего прошлого в истории России, явно недостаточно.

И сомневаюсь, что смог бы настолько преуспеть Гитлер в создании III Рейха и в кровопролитиях, не будь «призрака коммунизма», грозившего победой мирового пролетариата во всём мире, о неминуемости которой коммунистическая пропаганда говорила в открытую везде и всюду, — с уверенностью, что капитализму уже деться некуда, а мировой пролетариат проникнется этой идеей и действительно завоюет весь мир, — что безусловно не могло не беспокоить капиталистический Запад, ту его часть, которой было что защищать. Даже автор этих строк может вспомнить тайное опасение, — которое, разумеется, нельзя было не только высказать, но и иметь, — что на Западе могут принять военные меры и что, подобно гражданской войне в России, возникнет война гораздо большего масштаба; не уступят же без боя! Вот в какой-то мере и можно рассуждать, что так или иначе нападение Гитлера выглядело возмездием большевикам за их угрозу западному миру.

Иными словами, раздутое мнение о «кровавости» царя, — при том, что реальное количество жертв, да ещё не только не умышленных, а фактически случайных, исчислялось всего сотнями, — позволило потом коммунистам, и, уж совсем бессмысленно, — Сталину, уничтожить миллионы своих соотечественников, что в свою очередь позволило Гитлеру набрать силу, под прикрытием боязни Запада угроз от коммунистов, и уничтожить десятки миллионов, во всём мире, жизней, — цвета человечества.

В результате приходим к выводу, хотя и большинству известному, что если XIX век был веком небывалого расцвета общества, культуры в России, то первая половина XX века была порой уничтожения именно цвета общества, которая закончилась наиболее кровавой бойней, — II Мировой войной, в которой наибольшая важность и основная, тоже небывалая, тяжесть, основные потери и разрушения, пришлись также на Россию, как ни пытаются некоторые политики приуменьшить и эту роль и эти потери! [Разумеется, следует ещё учитывать продолжавшиеся после войны кровавые репрессии, так что войной не закончилось, и об этой послевоенной поре — речь здесь. — Авт.]

Разумеется, и Запад видел и видит первопричину этих бед в ставшем тогда реальной силой и угрозой всему миру коммунистическом движении. Именно напуганные этой идеей, — победы пролетариата во всём мире, — западные политики и народы поначалу увидели в Гитлере фигуру, способную противостоять коммунистической России, «прозевав» при этом его угрозу им самим.

Очевидно, страны Запада рассчитывали, что гитлеровская Германия уничтожит коммунистическую Россию, а Россия в свою очередь ощутимо ослабит Германию, и то, что Россия набрала силу и перешла в наступление, вынудило их самих открыть второй фронт и фактически придержать Россию в этом наступлении.

А что касается взглядов на фашизм и коммунизм, мы сейчас видим по Украине, что всё, происшедшее во Вторую Мировую войну ими преподносится как борьба, в частности, Бандеры, с коммунистической Россией, а наступление России в итоге преподносится как «аннексия Украины и Германии агрессивной Россией».]

Отмечу вскользь, что и далее, во II-й половине XX века, недоверчивое отношение Запада к России, как и её собственные беды, как известно, увы, не закончилось… А это тем более обязывает нас заглянуть в прошлое, осветить его более вдумчиво и объективно, что мы и пытаемся здесь сделать.

И ещё отмечу, что обо всём этом было особенно интересно и уместно вспомнить именно на пороге XXI века, когда нашли, наконец, своё подобающее место в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, — усыпальнице Дома Романовых (царей), — останки последнего русского царя и его семьи, расстрелянных в 1918 году, — через один год после начала социалистической революции в России, — и спустя почти четверть века после описанного здесь злополучного его восшествия.

И позвольте закончить пролог нижеследующим обращением к вам.

Хотя приведенные здесь повести представляют собой по форме воспоминания, воспринимайте их как иллюстрацию к основной теме книги — о массовых репрессиях. Ведь героя нижеследующих повестей вы не знаете, и для вас это — судьба, в чём-то типичная, а в чём-то уникальная, рядового ленинградца, петербуржца. И не трудно понять, что самых героических участников, увы, уже давно нет в живых. Ведь воспоминания пишут о прошедшем времени, а они погибли тогда, именно в ходе тех событий. А тем, кто были впрямую пострадавшими, но всё-таки прожили дольше, вероятно, как и отцу автора повестей, писать воспоминания «мешали слёзы». Так что подробные автобиографические письма отца героя повестей, с которыми вы сможете познакомиться, — большая для нас, редкостная, уникальная, удача, ибо так мог писать профессионал-юрист, каковым он и был. Но, это ещё впереди. [И следует особенно подчеркнуть уникальнось этих писем отца героя, — что в них каждое слово, каждый приведённый факт, были абсолютно документальны, достоверны, отобраны, поскольку они были обращены к главе государства как аргументы для выполнения его просьбы. Иными словами, никакое простое воспоминание не может с ними сравниться по значению, а письма эти, их опубликование, — совершенно уникальны!]

* * *

Итак, сначала по описанию нашей довоенной жизни вам станет ясно, что нам было дорого и за что до войны боролись, а в войну отдавали свои жизни, люди нашей страны.

И как я уже сказал, в отдельной, связанной с описываемым здесь, книге можно прочесть об особенной военной судьбе города, его блокаде, города, называвшегося тогда Ленинградом, а задолго до того бывшего, и потом опять ставшего, — Санкт-Петербургом.

Здесь же, как обещано, вы узнаете и о послевоенной поре, отнюдь не такой радостной и безоблачной, какую, без всякого сомнения, заслужили ленинградцы, которым посчастливилось выжить после блокады.

Надеюсь, что теперь, после этого вступления, вам понятно, что к чему. Дальше вы прочтёте, как всё это было и как его следует рассматривать, — убедительные доказательства сути моих комментариев, приведенных по ходу описания трагедии в Ходынке, обосновывающих её значение в качестве «запальника» в истории России XX века.

Конец исторического очерка