Перебиты, поломаны крылья

Владимир Колычев, 2007

Хорошо устроился в жизни Илья Теплицын. У него есть все, что нужно молодому человеку – деньги, дом, жена, любовница. Но нашла черная полоса, и хлебнул Илья несчастий по полной. Любовница убита, Теплицына обвинили в убийстве и сунули в сизо. Муж любовницы поклялся, что до суда Илья не доживет. А ему надо выжить любой ценой, чтобы доказать свою невиновность. Одна надежда на капитана милиции Андрея Сизова, который должен найти нужные доказательства. Но пока тот ищет, Илью прессуют так, что суд может и не состояться…

Глава третья

Дальше события развивались со скоростью и непредсказуемостью сошедшего с рельсов поезда. Перегудов предложил Илье отдать ему золотую цепочку и серьги, принадлежавшие Эльвире, но тот возмущенно ответил, что их у него нет и быть не может. Тогда Перегудов настоятельно попросил его проехаться с ним в управление внутренних дел, он отказываться не стал, но, прежде чем отправиться в путь, позвонил жене. Вернее, попытался дозвониться ей, но безуспешно: секретарша в офисе сказала, что Нила Германовна выехала по делам, а ее мобильник находился где-то вне зоны доступа. Так ничего и не добившись, Илья сел в машину и по прошествии получаса в сопровождении Перегудова на слабеющих от волнения ногах входил в его кабинет.

— Если это допрос, то без адвоката я разговаривать с вами не буду, — выложил он рожденную в дороге фразу.

— Это не допрос, это беседа, — усмехнулся следователь. — И советую беседовать со мной начистоту. Поверьте, это в ваших же интересах… Я не буду сейчас искать пропавшую цепочку и серьги, достаточно перстня, который мы изъяли у вас…

— Вы наконец-то скажете, в чем меня обвиняют? — в паническом состоянии духа, но возмущенно спросил Илья.

— Вас не обвиняют, вас пока что подозревают в убийстве гражданки Окуловой.

— В убийстве?!

Если бы сейчас где-нибудь рядом за окном взорвалась бомба, Илью бы это не потрясло так, как потрясло это обухом опустившееся на голову известие.

— То есть вы хотите сказать, что Эльвиры больше нет?

— Я не хотел бы этого говорить, но скажу. Да, ее больше нет. И никогда не будет. Ее зарезали.

Перегудов смотрел на него в упор, намертво вцепившись в него внимательным взглядом.

— Зарезали?!

— Да, ножом… Или нет?

— Кто ее зарезал?

— Вы!

— Я ее не резал!

— Верно, вы ее не резали.

— Зачем же вы мне тогда голову морочите? — Илья с облегчением перевел дух.

— Вы сбросили ее с моста в реку.

И снова у него перехватило дыхание.

— Я?! С моста?! В реку?!.. Вас не поймешь, то я ее зарезал, то сбросил с моста! Вы что, издеваетесь надо мной?

— Прежде чем сбросить ее с моста, вы ее изнасиловали, а затем и ограбили — с мясом из мочек ушей вырвали сережки, сорвали цепочку с кулоном, с пальца сняли перстень…

В какой-то момент Илье показалось, что Перегудов обвиняет в убийстве и ограблении кого-то другого. Да и как могло быть иначе, если он не убивал Эльвиру? Но помимо них двоих в кабинете никого не было, значит, следователь обращался именно к нему, а не к кому-то другому.

— Это неправда…

— А это что? Тоже, скажете, неправда?

Перегудов выложил перед ним ряд фотографий. Мертвая Эльвира в одной ночной рубашке на песчаном берегу, она же, с закрытыми глазами и неживым лицом, но уже без ничего на железном столе в морге. Жуткие снимки, жуткие впечатления…

— Но это не я! — схватился за голову Илья.

Сознание отказывалось воспринимать навалившуюся на него действительность, душа не хотела соглашаться с тем, что Эльвиры больше нет.

— А кто?

— Не знаю… Я ничего не знаю…

— Может быть, я вам подскажу. Насколько мне известно, вы с Эльвирой долгое время были в ссоре.

— Можно сказать, что да. Но мы помирились.

— Когда?

— Позавчера.

— Сколько лет вы были в ссоре?

— Четыре года.

— А позапрошлой ночью вы вдруг помирились, и в эту же ночь Эльвиры не стало. Вам не кажется это странным?

— Не кажется… Это муж ее убил, ее муж, Антон его зовут…

— Как он мог ее убить, если он больше не видел ее живой после того, как она уехала с вами.

— Я отвез ее домой.

— Когда?

— Около двух часов ночи.

— Но домой она не возвращалась. Мы просмотрели запись с домашней системы видеонаблюдения, которую нам представил господин Окулов, так вот — домой через калитку или ворота она не проходила. Глупо думать, что она перелезла через забор, вы не находите?

— Я отвез ее домой.

— Если бы вы подвезли ее к дому, ваша машина попала бы в объектив видеокамеры.

— Она вышла за два перекрестка до дома: захотела пройтись пешком.

— За два перекрестка? Не слишком ли далеко?

— Ну, далековато… Может, с ней по пути что-то случилось?

Наконец-то до Ильи во всей своей полноте дошло, что Эльвиры больше нет и никогда не будет. Он очень сожалел о том, что так случилось. Но еще больше он сожалел о том, что в убийстве обвиняют его. Эльвиру уже не вернешь, а ему еще жить и жить, поэтому он думал сейчас больше о себе, чем о ней.

— Ночь темная была, поздно, может, подонки какие-то навстречу ей попались. Вы говорите, что ее с моста скинули, а там и мост недалеко.

— Мост недалеко, — кивнул Перегудов. — Северный мост недалеко. А ее с Южного сбросили, а это выезд с другой части города, туда пешком долго идти…

— Почему пешком? Может, они на машине были.

— На машине вы были. И вы могли отвезти ее к Южному мосту…

— Чтобы ограбить и убить? Но зачем мне было грабить ее? У меня все есть, я ни в чем не нуждаюсь…

— Значит, грабить было незачем. А убивать, значит, было зачем?

— Не цепляйтесь к словам.

— А вы объясните мне, как у вас оказался перстень гражданки Окуловой?

— Она мне его подарила… Э-э, в знак примирения…

— А почему так неуверенно?

— Потому что на самом деле… Это долго объяснять… В общем, она хотела убежать от своего мужа вместе со мной. Я обещал подумать. Она и подарила мне кольцо, чтобы я скорее думал…

— Скажу вам так: ваше объяснение звучит как детский лепет. Вы путаетесь в своих показаниях, а путаетесь, потому что врете. Выслушайте меня внимательно, молодой человек, и поверьте, что я говорю правду. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля сего года вы были с гражданкой Окуловой в своей машине. С тех пор как она села к вам в машину, живой ее больше никто не видел. Перед тем как убить свою жертву, преступник изнасиловал ее и ограбил. Перстень с изумрудом, который по описанию ее супруга принадлежал ей, нашли у вас!.. Чем вы еще занимались с ней в своей машине, перед тем как убить?

— Я ее не убивал! — нервно мотнул головой Илья.

— Но вы же чем-то занимались с ней в машине?

— Да, мы любили друг друга.

— Без использования изделия «номер два», — скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал Перегудов.

— Без, — подтвердил Илья.

— Тогда, поверьте мне, экспертиза докажет, что в половую связь с гражданкой Окуловой перед самой ее смертью вступали именно вы, а не кто-то другой. Это, а также обнаруженный вами перстень накрепко привяжет вас к убийству. Вам не отвертеться, гражданин Теплицын, уверяю вас, вы будете признаны виновным в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Вам сказать, что это значит? Это значит, что вам грозит очень и очень большой срок, возможно, пятнадцать лет. А может случиться так, что вас осудят на пожизненное заключение…

— Но за что? — навзрыд, в полном упадке сил и духа спросил Илья.

— За убийство, дорогой мой, за убийство. Сначала вас отправят в тюрьму, в грязную, вонючую камеру, до отказа набитую всяким уголовным отребьем… Я вижу, ты, Илья, парень крепкий, но поверь, в общении с уголовниками это тебе не поможет. Это очень страшные и опасные люди, это тараканы, которые живут в своем таком же страшном и опасном мире, и таких красавчиков, как ты, предпочитают исключительно в качестве веселой забавы — для них веселой, но никак не для тебя. Я даже боюсь думать, что будет с тобой в тюрьме. Вряд ли ты долго там протянешь…

Илья разволновался не на шутку. Одна половина его сознания присутствовала в кабинете и слушала следователя, другая также внимала его угрозам, но находилась при этом в мерзостной и зловонной камере. Воображение рисовало ему страшные картины. Размалеванный тушью с ног до головы уголовник с размаху бьет его кулаком в лицо, Илья ставит блок, но кто-то сзади тут же набрасывается на него, руками обхватывает голову. Его валят на пол, бьют ногами, пока он сначала не теряет сознание, а затем и душу, которая зависает где-то под облепленным мухами потолком и наблюдает, как разъяренные уголовники отрезают мертвую голову от такого же мертвого тела, чтобы затем нацепить ее на кол…

— Но у тебя есть выход, — сказал Перегудов.

— Какой? — с дряблой надеждой посмотрел на него Илья.

Вторая половина сознания медленно, но все же втянулась в кабинет следователя, неплотно и не впритык примкнула к первой.

— Чистосердечное признание. Я тебе больше скажу, парень, еще не поздно оформить явку с повинной…

— Это как? — навострил ухо Илья.

Вне себя от переживания он не заметил хитрого иезуитского блеска в глазах следователя.

— Да очень просто. Я тебя не задерживал, обвинения не выдвигал, так что в протоколе можно записать, что ты сам пришел ко мне, чтобы признаться в убийстве…

— Но я же не убивал.

— Что ж, если так, то явка с повинной отпадает. А зря. Явка с повинной не только существенно смягчает наказание, но и служит основанием для того, чтобы отпустить обвиняемого домой под подписку о невыезде. То есть в период следствия, до начала судебного процесса ты, Илья, можешь спокойно находиться дома, жить в комфортных условиях, заниматься спортом, плавать в домашнем бассейне… У тебя же дома есть бассейн?

Илья утвердительно кивнул. Как бы хотел он сейчас нырнуть в прохладную воду крытого бассейна, смыть головную боль, утопить животный страх и память о тех ужасах, которые навалились на него сегодня.

— Вот и отлично. Напишешь чистосердечное признание, покаешься и с облегченной душой отправишься домой, под крылышко к своей любимой жене…

Жену Илья не любил и в прежней своей жизни был уверен, что никогда ее не полюбит. Но сейчас, стоя за чертой, которая отделяла его от плахи, он вдруг понял, что невозможное может стать возможным. Пусть Нила не красивая, пусть от нее частенько пахнет потом, но с ней он будет жить на свободе, одна мысль о которой окрыляла и вдохновляла на безумные подвиги…

— Если, конечно, правильно все напишешь, — добавил следователь.

— Что значит — правильно? — всем телом искательно подался к нему Илья.

— Ты ревновал Эльвиру к ее мужу?

— Да. И не только к нему.

— К кому еще?

— К Толику, Каланча его фамилия. У них роман был… Ну, я думал, что у них там было… А может, и правда было… Мы же потому и расстались…

— Вот так и напиши, так, мол, и так, переспал с Эльвирой, а она возьми да скажи, что с этим Толиком ей было лучше. Или с мужем, не суть важно… Или сам придумай повод для ревности, но так, чтобы убедительно. Убийство из ревности тоже преступление, но это уже другая, гораздо более мягкая статья. Можешь отделаться условным сроком. До суда будешь находиться под домашним арестом, а суд вынесет тебе три, ну, может, четыре года условно…

— Мне кажется, я должен позвонить своей жене.

— Зачем?

— У нее есть знакомый адвокат.

— Адвокат — это хорошо. Но адвокат может все испортить. В присутствии адвоката я не могу принять явку с повинной, в присутствии адвоката она будет признана недействительной. А без явки с повинной тебя ни под залог, ни под подписку не выпустят. И срок условный не дадут… И вообще, советую тебе не тянуть с этим делом. Время идет, скоро рабочий день закончится, а завтра явку с повинной уже не примут, после двадцати четырех ноль-ноль выйдет срок. И начнется уже другой — тюремный. Так что решай поскорее. Неволить я тебя не могу и не буду…

Неназойливый и убедительный тон следователя внушил Илье безотчетную, но достаточно прочную веру в его слова. В конце концов он взялся за ручку и на двух листах написал «сочинение» на тему, им предложенную.

Перегудов внимательно прочитал признание, удовлетворенно кивнул и положил его в сейф.

— Я могу идти? — по простоте своей душевной спросил Илья.

— Куда? — отнюдь не бесхитростно удивился следователь.

— Вы же сами говорили, что теперь меня можно отпустить под подписку или под залог.

— Говорил. Но не я отпускаю. Отпускает судья.

— Ну, пусть он отпустит, какая разница?

— Разница большая. Сначала он должен рассмотреть ваше дело, затем назначить дату судебного заседания, а там уже примет решение.

— И как долго все это будет?

— Ну, неделя, может, две…

— Так долго? И что же мне до этого дня делать?

— Жить будете в гостинице, в бесплатном номере, под охраной…

— Зачем охрана?

— Ну мало ли что? Вдруг муж убитой вами девушки захочет свести с вами счеты. Мы же теперь все знаем, что это вы убили Эльвиру.

— Но я не убивал.

— А чистосердечное признание? — с коварными блестками в глазах улыбнулся Перегудов.

— Но это же неправда.

— А что это?

— Ну, скажем так, хитрый ход.

— А знаешь, что в народе говорят? На каждый хитрый ход есть еще более хитрый ход с винтом… Значит, так, явку с повинной мы оформим, твое чистосердечное признание у меня, о деталях поговорим позже, а сейчас мне некогда, в прокуратуру надо ехать за постановлением на твой арест и на обыск…

— На арест?! — пришибленно протянул Илья.

— И на обыск, — свысока усмехнулся Перегудов.

— Где обыск?

— В твоем доме.

— Но у вас же было постановление.

— Не было ничего.

— Но вы же говорили…

— Сказать можно что угодно — не словам, бумагам надо верить. Вот ты признался на бумаге, и теперь я точно знаю, кто Эльвиру Окулову с моста в реку сбросил.

— Но это же не я.

— Написанное пером не вырубишь топором, даже если это адвокат с топором… Все, после поговорим. А пока в номера! Пошли!

Илья уже догадался, что обещанный номер не имеет ничего общего с гостиницей, но все же надеялся, что это не тюремная камера. Возможно, в здание УВД есть специальные комнаты для гостей вышестоящих инстанций, может, в одну из них его и определят.

И действительно, комнаты были, в подвале здания, но, как выяснилось, вовсе не для тех гостей, о которых Илье хотелось думать. Как он и опасался, эти номера назывались тюремными камерами, а сама «гостиница» — изолятором временного содержания.

Оштукатуренные и свежепобеленные стены широкого и гулкого коридора внушали мысль о том, что ремонт сделан и в самих камерах, но ничуть не бывало. Помощник дежурного по изолятору отворил тяжелую дверь, не так давно выкрашенную в темно-серый цвет, и втолкнул Илью в какой-то темный закуток, из которого пахнуло мерзким смрадом немытых тел и туалетных нечистот.

Но куда больше вони он боялся встречи с тюремными монстрами, которые, казалось, вот-вот набросятся на него из тьмы своей убогой норы. От страха он даже невольно зажмурился, и напрасно — не было никаких чудовищ с горящими глазами и оскаленными клыками. Тишину в камере разбавлял только чей-то храп.

Глаза привыкали к полутьме помещения, находившиеся в нем предметы принимали очертания. Под потолком крохотное оконце, настолько перекрытое слоями решеток и прочих заграждений, что ни свет через него в камеру не поступал, ни свежий воздух. Под потолком лампочка — сама по себе тусклая да еще закутанная в жестяной кожух с пробитыми в них отверстиями, едва пропускавшими свет. У самой двери слева знакомая по армейскому быту чаша «Генуя», лет сто не мытая и нечищенная, да еще кто-то в душу ей нагадил и не смыл… К стене примыкали четыре дощатых лежака в два яруса, но занят был только один. На нарах безмятежно посапывал-похрапывал бородатый и смердящий мужик в грязной куртке и мокрых, как показалось Илье, штанах. Он спал прямо в ботинках с подошвами на самодельных подвязках, под головой какой-то баул, от которого воняло не меньше, чем от его обладателя. Как будто кот в этом мешке сдох еще в прошлом году…

Илья сел на краешек нар, обхватил голову руками. Монстров в этой камере не было, но ужас бытия все равно встал перед ним в полный рост. Какая-то непонятная хлябь под ногами, рядом смрадный бомж, сортир забит нечистотами, а ведь это еще не тюрьма. Там наверняка все во сто крат хуже: и бомжей побольше, и грязь погуще, но самое страшное — это уголовные монстры, от которых неопытным новичкам нет житья. Илья помнил, как измывались над ним в армии злобные деды, но сейчас, в ожидании грядущих ужасов, их унижающие издевки казались милыми цветочками по сравненью с ядовитыми, а оттого смертельно опасными волчьими ягодами…

* * *

Палящие глаза Нилы немилосердно жгли душу.

— Ты спал с ней?

В ее словах звучала злая, беспощадная ирония.

— Да, — не стал отнекиваться Илья.

Отпираться не было смысла: она знала все и без него.

— Я так и знала, что в ту ночь ты мне изменил, — желчно усмехнулась она.

— Ты тоже в долгу не осталась, — подавленно буркнул он.

— Не осталась. И дальше буду с мальчиками дружить. Ты в тюрьме будешь гнить, а я с мальчиками дружить.

— Зачем ты так?

— А ты как со мной поступил? Зачем в душу плюнул?

— Я же не просто так, я же ее любил…

— А меня?.. Ладно, можешь не отвечать. Сама знаю, что не любишь…

— Ну почему же… — начал было Илья, но Нила его оборвала:

— Заткнись!

— Не надо так со мной, — нахмурился он.

— А то что? — ехидно вскинулась она. — На развод подашь? Так я и сама с тобой разведусь. Как только тебя осудят за убийство, так и разведусь, без всяких проволочек…

— Разводись, — убито пожал он плечами и так же пришибленно добавил: — Если тебе станет от этого легче, разводись…

— Да нет, легче мне не станет… Как же ты мог, Илья? Что тебе не хватало со мной?

— Выпил много, переклинило…

— А убил зачем?

— Я не убивал.

— Следователь так не считает.

— А ты сама как думаешь?

— Думаю, что ты свинья…

— Тогда зачем пришла?

Илья уже третьи сутки находился в камере предварительного заключения. И только сегодня Нила снизошла до свидания с ним.

— А к свиньям тоже, знаешь ли, привязываются.

— Ну так вытащи меня отсюда! — с надеждой воззвал к ней Илья.

— Как?

— У тебя деньги, связи.

— У Окулова связи покруче и денег не меньше. А ты его жену убил. Он уже к прокурору ездил, не просто так. Влип ты, парень, крепко влип… С адвокатом я тебе, конечно, помогу, передачи в тюрьму… И еще Андрея попрошу, чтобы он за тобой присмотрел…

— Андрея?!

Илья чуть не разрыдался от подступившей к горлу горечи. Совсем недавно он уверял Андрея, что никогда и ни за что не переступит черту закона, убеждал его в том, что порядочные люди за решетку не попадают. И на тебе, как будто в наказание за это угодил в тюремный переплет. До слез обидно, до зубовного скрежета жаль себя.

— Да, племянника своего. Как чувствовала, что надобность в нем появится…

— Лучше бы не появлялась.

— Ладно, не кисни. Что-нибудь придумаем, — успокоила его подобревшая жена. — В беде не бросим… А когда вытащим тебя отсюда, подумаю, разводиться с тобой или нет.

— Или нет, — чуть ли не с мольбой во взгляде подсказал Илья.

Если раньше жизнь с Нилой устраивала только с материальной стороны, то сейчас он думал иначе. И дело не в любви, которой к ней никогда не будет. На фоне пережитого и переживаемого она воспринималась им как символ не просто беспечной, но и безопасной жизни. Пока он был рядом с ней, пока не ходил на сторону, все было в полном порядке, но стоило ему сорваться с цепи, как все рухнуло в одночасье… Но пока она с ним, пока за него, еще есть шанс выкарабкаться. Она заплатит адвокату, она подстегнет милицию, чтобы там побыстрей нашли настоящего преступника, она сделает все, чтобы вытащить Илью из тюрьмы. И если это произойдет, он уже точно никогда больше не изменит ей. Любовью к ней воспылать не сможет, но повода для разочарования больше не подаст… Эх, если бы чудо произошло прямо сейчас! Но, увы, Нила — не Господь Бог, и связей у нее в небесной канцелярии нет. Так что придется потерпеть…