Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том 1. Бафомет вернулся в Москву

Владимир Лизичев

Роман написан в 2016 году в жанре детективной фантастики с элементами буффонады. Рекомендуется к прочтению лицами старше 18 лет. В нём есть всё – дьявол и его помощники, талантливый учёный, томящийся в психушке, и специалисты контрразведки. Шпионы и алкоголики, драки и погони, перестрелки с бандитами, экстрасенсы и гибель молодой княжны. В первом томе основные события происходят в Москве. Второй том переносит нас в Республику Коми на плато Маньпупунёр. Финал непредсказуем.

Пролог

Очередь почти рассосалась. Впереди стояли двое: высоченный худощавый парень лет 25—30 в спортивных штанах и лёгкой тёмной толстовке с изображением на груди тонущего Титаника. Сын хозяйки, маленького продовольственного магазина, что на Электрозаводской в Москве — Димон, по совместительству продавец пива и сопутствующих товаров, отпускал ему чешский Пилзнер Урквелл. Последний пенился, шипел и не спеша наполнял двухлитровую бутылку.

Вторым был интеллигентного вида мужчина в красивых массивных очках на кончике носа и с дорогим кожаным портфелем-сумкой в руках. Рубашка на спине гражданина в очках была мокрой, что не удивительно, жара последние дни стояла необычная для конца апреля.

В магазинчике было душно, к тому же, ещё с обеда солнце жаркое светило прямо в окна торговой точки. Хотя, правильнее магазин было бы назвать — торговым тире, за вытянутым помещением, где собственно и находилась в тот момент вся компания, через проём со ступеньками, находилось другое с полками от самого пола до низкого потолка, уставленными всякой всячиной и ещё дальше подсобка.

Несколько секунд, пока приехавшие поставщики заносили подозрительно одинаковые алюминиевые бочки с разными сортами пива, а их старший принимал отчётные документы и деньги, в магазине царило молчание. До этого момента говорили всего двое: женщина — хозяйка, она отпускала лаваши с полки на противоположной стороне, на кассе и шустрый худосочный мужичонка в невообразимой шарообразной бейсболке и обрезанным спереди наполовину козырьком. Над остатком того, что предполагалось в качестве защиты от солнца и дождя, на мощных блестящих заклёпках была закреплена полированная металлическая пластина. На ней в два ряда неожиданно по-русски была выдавлена надпись — «Московский бульварный листок». Гражданин суетился неспроста, отойдя от очереди за пивом и застрявши на пару минут с расчётом за хлеб, услышал через приоткрытое окно на улицу голоса новых посетителей, что ещё не вошли, остановившись на площадке перед входом.

«Et comme vous monsherami cette habitude d’arranger russe commercialise dans maisons rentables? (И как Вам мой дорогой друг эта привычка русских устраивать маркеты в доходных домах?)».

Это всё Мессер от бедности и избытка населения в этом обезьяннике — отвечал другой.

Обмен, столь нелицеприятным для отзывчивой души патриота-журналиста Кашина Юрия Александровича, это он был тем, кто являлся хозяином необычной бейсболки грязного тёмно-зелёного цвета, мнениями между невидимыми ему иностранцами шёл на французском. Хотя Юрий Александрович имел вид человека опустившегося, много пившего в последнее время и одинокого, но уж отличить-то француза, от не француза был в состоянии, что называется влёт. Это был его язык и в школе и на журфаке МГУ.

Наконец рабочие в одинаковых тёмно-вишнёвого цвета комбинезонах перестали сновать туда-сюда, их шаги смолкли и Кашин расслышал следующее.

«Вы желаете войти Мессер и осмотреть это недоразумение?!

«…Вперёд! Вперёд!…Они наши! Держитесь храбро!» (Мессер повторяет известный призыв Жанны Дарк к войскам — из воспоминаний герцога Алансонского).

Юрасик — мамина интерпретация его имени, быстро усвоенная и подхваченная бывшей женой Галиной, сбежавшей от него через полгода после первого же запоя, повернул голову навстречу входившим французам. Подумалось — какого хрена их сюда занесло? В столице ныне полно хороших баров, пивных ресторанов и прочих интересных мест, где можно посидеть за кружкой доброго эля или отведать Родебергер с розочкой, а то и вкусить настоящего ирландского тёмного стаута. Неужели, представители буржуазного рая решили в тишине апартаментов какого-нибудь Марриотт — отеля попробовать кислого российского пива под маркой истинного австрийского, что и пивом-то назвать сложно с учётом нынешних технологий говнопивоварения. Слух резануло — Мессер (итал. messère, фр. Messer или «господин» — обращение к именитому гражданину в средневековой Италии и Франции).

Между тем Димон повернул ручку краника розлива до упора. Два литра объявил он, так как будто кто-то возражал и выставил коричневую пластиковую бутыль прямо перед «Титаником». Затем на его лоснящемся от жира и пота лбу пролегла косая морщина, слегка зашевелились полные по-девичьи губы, что означало глубокий мыслительный процесс. Видимо решив, удостоверится в точности расчётов, он повернул голову в сторону бирки под краником с указанием цены напитка и произвёл несколько манипуляций толстым пальцем на калькуляторе.

Последние, подумал Юрасик, явно были со знаком плюс, в пользу маркета, компенсация за жару, за то, что вынужден спину гнуть за копейки, мать — скареда! 60 кило в месяц. За хреновое настроение с утра, да мало ли.

Высокий ни слова не сказал, хотя по лицу было видно, что он заранее прикинул сумму и понимает, что его попросту надули, но видимо из-за жары и духоты, а может быть бабушкиного воспитания, спорить не стал.

Димон, посчитал приговор окончательным (обжалование не предусматривалось в принципе). Он уже смотрел с вызовом на очкарика с портфелем. Но тот молчал, ожидая, пока отойдёт высокий.

«Нусс» — выдавил из себя, подбадривая очередного интеллигента, пересохшим горлом наследник славного торгового прошлого маман — «Что у нас?» и величаво замер.

Юрасик, поначалу предложивший вывесить над стойкой объявление — «Члены профсоюза обслуживаются вне очереди» и понявший по отсутствию какой-либо реакции со стороны продавца, что тот не в курсе, теперь молчал, ему было плохо. Да что там — муторно ему было после вчерашнего пойла. Сколько раз давал себе зарок не связываться с грёбанным артистом, вечно после его угощений на утро с горшка не слезаешь, а тому хоть бы что, здоровый придурок.

Теперь он с некоторым интересом ждал, чем же закончится посещение французами этого оазиса под гордым названием — «Пивной ларёк». Тем более что одеты оба были явно не по погоде. На мужчине, выглядевшем старше своего спутника, было летнее пальто, совершенно необычное даже для Москвы, а у его спутника в голубой рубашке с красным лицом индейца сзади на карабине зачем-то болтался пушистый хвост ярко рыжего цвета с тёмными полосками. Они рассматривали что-то на витрине справа при входе.

«Портфель», получив то, что хотел, уже отходил от лавки, так что обладатель кепки-бейсболки без козырька вынужден был вернуться к тому, ради чего он собственно и посетил сей очаг в его минуты роковые. Денег было — впритык и Юрасик сосредоточился на покупке. Наконец благородное Жигулёвское было в его руках. Трубы, что называется, горели, и потому пересилив любопытство, он поскорее ретировался, сопровождаемый осуждающим взглядом заплывших маленьких глаз мадам, на улицу и там же на площадке припал губами к литровой посудине полной вожделенной влаги. УУФ!!!

Сразу полегчало. И солнце стало добрее, оно не жарило, оно улыбалось. Оказывается, у пива был вкус, очень даже ничего! И желудок почти сразу отпустило. Захотелось присесть, и Юрасик прошёл вдоль площадки, возвышающейся на метр от асфальта и сел на ступеньках. В этом состоянии он практически не заметил, поглощая большими глотками своё Жигулёвское, как те двое иностранцев прошли, спускаясь мимо него, и не спеша удалились по улице в сторону МЭЛЗ. А Юрасик уже и думать о них забыл, всецело поглощённый размышлениями о превратностях человеческой жизни.

Однако позже и в другой обстановке он почему-то вспомнил о них, и как оказалось, они сыграли в его жизни весьма необычную роль.

А пока он сидел и счастливыми глазами глядел на мир, и были все люди братья, и вообще жизнь уже не казалась никчёмным бременем, вечным забегом в поисках денег и выпивки. Мимо то спускались, то поднимались люди, с удивлением глядя на Юрасика, а ему все было до фени. Мимолётная радость похмелья несла его в сферы горние и в голове рождались поэтические строки небывалой красоты. Правда, протрезвев и прочитав написанное до того, так уже не казалось. Горевшие ранее трубы ликуя, возвестили миру, что заштатный корреспондент «Московского бульварного листка» Кашин Юрий Александрович вполне счастлив.

По асфальту проносились машины. Таджики или казахи под начальством толстой, крикливой русской бабы, послушно разбрасывали чернозём на вскопанный газон. По тротуару спешили в обе стороны с озабоченными лицами москвичи, умудряясь на ходу звонить, читать, кушать и жарко спорить о влиянии Кафки на формирование экзистенциального сознания в философской антропологии. Город двигался, дышал, изрыгал из себя сотни тысяч обитателей из чрева метрополитена и не менее проглатывал. Москва готовилась встретить Первомай — День международной солидарности трудящихся или просто Труда, как его обозвали те, кто никогда и не познали его по-настоящему!