Не от мира сего

Владимир Мишинский, 2023

Двенадцатилетний сирота Вока, живущий с дедом в желудёвой деревне, встречает таинственных незнакомцев, обладающих мечтой всех мальчишек. Трубкой из каменного дерева Таш-Агача. Он может стать её обладателем, если найдёт деда по имени Див. Подговорив друга, они начинают поиски со старого заброшенного кладбища, где попадают в руки его смотрительницы. Друг остаётся в заложниках, а Вока, исполняя волю "ведьмы" оказывается на Седьмом Небе, где защищая Прошлое, сталкивается со своими преобразившимися питомцами и узнаёт имена своих родителей…

Это не фэнтези. Мне по Духу ближе СКАЗКА!

Пролог

Давным-давно, во времена Безвременья, в Идилии, где нет света и тьмы, тепла и холода, влажности и сухости, добра и зла, печали и радости, жизни и смерти, всего и ничего, встретились двое. Он назвался Минувшим, она назвалась Грядущей. Встретились те, кому не суждено встретиться никогда. Почему и как это произошло, сейчас никто не знает. Он и она понимали, что эта невозможно-случайная встреча не может продолжаться. И в тот самый момент, когда он взял её руки в свои, произошло нечто, что нельзя передать словами. Случилось Чудо. В их соединенных вместе ладонях вспыхнул яркий свет. И в этом свете появилось крохотное создание. Маленькое, яркое существо. Это создание явилось тем звеном, которое крепко-накрепко связало двоих. Возмущённая Идилия тут же породила воинов и приказала уничтожить всех и вернуть прежнее, безликое состояние. Но новоявленный малыш, надежно вцепившись своими маленькими ладошками в руки родителей, понёс, спасая их в бескрайние просторы самой Идилии. Посланные бестелесные воины были бессильны перед маленьким светом из-за большой вспыхнувшей Любви. Тогда Идилия запечатала малышку в камень, не сумев погасить огонь. И вот уже многие и многие века камень света Настоящего, порождённый силой Любви защищается, крепко держась за родивших его Минувшего и Грядущей.

— Мы не в состоянии победить их, моя королева, — обратился воин к Идилии. — НИЧТО не может уничтожить их.

— НИЧТО? — королева задумалась, — тогда будьте, — произнесла она, и в пустоте Идилии возник огромный чёрный замок.

Теперь в зале на троне сидела королева Идилия, а перед ней, преклонив колени, стояли тринадцать воинов.

Она была молода и красива. Тонкие и правильные, идеально точёные, будто из мрамора черты лица. Густые пепельно-седые волосы, аккуратно распущенные, свисали ниже её беломраморных плеч и филигранно нависали на шикарное чёрное платье, придавая им завораживающе-ледяное свечение. Тяжёлый взгляд её бесцветных глаз, от которого болеют люди и животные, засыхают деревья и постигает неудача, сфокусировался на одном воине. Под этим взглядом воин стал медленно клониться, пока не распластался на полу.

— Встань, — приказала королева, и один из упавших ниц воинов тяжело поднялся, уронив голову на грудь, — Раз не можешь уничтожить их вместе, разъедини их и притащи мне Минувшего.

— Слушаюсь, моя королева, — в глубоком поклоне ответил поднявшийся воин и удалился из зала вместе с остальными.

★★★

На лесной поляне с небольшим озерцом, у белого камня стоял верхом на медведе высокий старец с длинными седыми волосами, подвязанными на голове мягкой тканевой повязкой с узором и широкой бородой до груди. Одет он был в длинный льняной балахон, с поясом красного цвета, украшенный символами, обладающими защитными свойствами и кого-то ждал, смотря на озеро. Гладь озера чуть вздрогнула и пошла небольшими волнами. Посередине озера вода вспенилась и взмыла в воздух фонтаном брызг. На поверхность воды из глубины появилась светловолосая, юная девушка, верхом на скате в платье цвета морской волны с пенным узором набегающей на берег самой волны. Старец спешился, а медведь встал на задние лапы.

— Жива будь, Дана, — поприветствовал старец красавицу.

Скат осторожно подплыл к берегу. Девушка с грациозной лёгкостью сошла на берег.

— И ты, будь жив, хранитель Див, — ответила она ему с поклоном. Потом подошла к мишке и обняла его. Старец продолжил:

— Скоро остальные должны прибыть… — Див взглянул в небо, — А вот и они.

В небе, верхом на орле, появился ещё один старец, одетый как Див, только подпоясанный синим поясом. Он спустился к белому камню и прибывший поприветствовал ждущих:

— Жив будь, Див, — оба старца обхватили друг у друга запястья. — И вам того же, Дана. — Дана поклонилась в ответ. Старец подошёл к медведю: — Здравствуй, Потапыч, — приветливо сказал он косолапому, и они обменялись лапо-рукопожатием. Орёл и скат кивнули в приветствие.

— Дорогие мои, — начал Див, — позвал я вас не случайно. Сегодня ночью в Пустоте явилась вспышка. Не иначе Идилия вновь, что то задумала. И Потапыч мой, с утра места себе не находит. Надо бы проверить священный камень.

— Согласен. У нас в воздухе повисло какое то непонятное напряжение. Рарог его тоже ощущает, — указывая на своего орла, согласился другой старец.

— И моя Наяда тоже занервничала, мечется, места себе не находит, — поддержала девушка, кивнув в сторону ската.

— Не будем тянуть, подходите, — предложил Див и приложил ладонь к белому камню. Следом приложила ладонь Дана, за ней старец. Белый камень моментально дал трещину посередине и раскрылся. Внутри него на пьедестале, на острие покоился ярко красный гранёный камень.

— Бриллиант превратился в рубин, — увидев камень, сказала Дана.

— Этот знак неспроста. Видимо ждать нам надо плохого. Правильно толкую, Акамир? — обратился Див ко второму старцу.

— Правильно, брат мой. Идилия явно чего то задумала. Нам следует быть на стороже.

— А когда ждать? — поинтересовалась Дана.

— Точно никто не может сказать. В Идилии времени нет. Это может быть прямо сейчас или через сотню лет.

— Сто лет? — удивилась Дана.

— Может и больше. В Идилии этого никто не заметит. Нам постоянно требуется быть начеку. Надеюсь для нас, это будет не завтра, и мы успеем принять всё необходимое для нашей защиты.

Глава первая.

Белозерье.

Деревенька под названием Желудёвка уютно расположилась подковой в небольшой лощине, своим горбом подпирая склоны двух белых холмов. Разноразмерные домики, старательно выращенные из желудей, разместились в два ряда, друг напротив друга и разделены довольно таки широкой просёлочной дорогой. Между веток домовой"подковы"обосновалось маленькое озерцо с удивительным дном белого цвета, любовно названное жителями Всегдашней Лужей. За Лужей, насколько хватало взгляда, расстилались луга, обильно разбавленные кустарником и компактными рощицами. Там, далеко в лугах, как говорят старожилы, есть ещё одно озеро. Правда, добраться до него было делом непростым. Чтобы попасть к нему надо пройти верст пять, перейти маленькую речушку, взобраться на вполне себе приличный холм, потом ещё пройти вёрсты три. В общем, очень неудобное для ежедневного посещения. Поэтому и называли озеро Беспутным.

На его берегу тоже есть деревенька, Помидоркино с домами, выращенными из помидор. Самым удивительным здесь было то, что домики были разноцветными. Зелёными, жёлтыми, красными. Встречались домики белые, коричневые и даже сине-фиолетовые. Расположены они были рядами, как грядки, а между грядками проходила просёлочная дорога. Своё большое озеро жители Помидоркина называли Путным, в разрез с названием Желудёвских. Поражая своими размерами оно уходило далеко в луга Белолужья, постепенно переходящие в бескрайнее Белопустье с редким кустарником и мелкими деревцами. Однако и неоглядное Белопустье было предельным. А вот за ним начинается безбрежное Беломорье. Куда не кинь взгляд, он не за что не зацепиться. Водная гладь и синь неба, пытаются слиться воедино, убрав все грани, уходя в нескончаемую даль. И только зеленый луч на закате, в хорошую погоду отчётливо разрезает бесконечность, отделяя одно пространство от другого.

С обратной стороны Желудёвской"подковы"на холмах, поросших причудливым ковром разнотравья, стеной встал древний Лес, называемый Белолесьем, который, кажется, тоже мог быть бесконечным, если бы не горы, окаймляющие его в далёком-далёком горизонте, своими белыми вершинами подпирающие небесный свод. Это место звалось Белогорье. Если встать лицом к лесу, то по правую руку, примерно в версте от домов несёт свои воды река Белая. В горных вершинах рождает она своё течение. С маленьких ручейков из под снежных шапок Белогорья, вонзающих в небо пики своих вершин, начинает она свою жизнь. Здесь, в горах, проходит её вечное детство. Спускаясь к подножью и постепенно сливаясь, ручей растёт и становится юношей, набирается сил. Разрезая непроходимые чащи, вгрызаясь в землю, он прокладывает себе путь в пространстве и с неистовой силой молодости сокрушает всё на своём пути, постепенно подпитываясь маленькими ручейками из родников и подземных вод. Ручей растёт, мужает, набираясь опыта, понемногу становится степенным. Русло расширяется, а спесь спадает. И вот он уже размеренно, с поднакопленным жизненным опытом, следует по выбранному им пути. Реже пробивая, а чаще огибая препятствия. Только если надо, пробивать теперь он будет разумно. Не пробивать, а подмывать. Жизнь научила не тратиться на брызги. Теперь не ручей следует, огибая Белолесье, постепенно выходя на луга и далее по пустоши меняя своё теченье в сторону Беломорья, а огромная река. Ей есть, что вспомнить, что рассказать. Слышишь, она говорит, вспоминая молодость на своем журчащем языке, продолжая свой путь. Туда на север, в бескрайние просторы, где она, уподобляясь ручейкам, впадавшим в неё, сама вольётся рекой в великое море. И это конец? Нет.

Где то там, далеко-далеко, из-под шапки снежных гор вновь родится ручейком и снова начнет свой путь. И так всегда. В каждое мгновенье. Рождается и умирает.

За Белой, в лесу на холмах, есть ещё одна деревенька под названием Грибное. Своё название она получила от домиков грибов, беспорядочно разбросанных посреди деревьев на окраине леса. У Грибовских тоже есть своё озеро. Чудесное лесное озеро, пополняемое родниковой водой. Сами жители называют его либо ЧУдным, либо ЧуднЫм, в зависимости от сию минутного настроения.

Есть и ещё одно озеро с белым дном. Оно находится в лугах, верстах в четырёх от Желудёвки, впрочем, как и от Грибного, да пожалуй, что и от Помидоркина. Оно было меньше Беспутного, но гораздо больше Всегдашней Лужи и Чудного. Звалось оно Храмовым. Почему? Никто не ведает. Так повелось из стари.

Из рассказов старцев известно, что деревни Желудёвка, Помидоркино и Грибное когда то, давным-давно были созданы двумя братьями и сестрой. В те далёкие времена они жили дружно, помогали друг другу, ходили в гости, да и название тогда было общим. Эта огромная территория деревень, включающая все четыре озера, звалась, когда то Белозерьем. Но постепенно, поколение за поколением, братская дружба слабела, и каждая деревенька стала жить обособлено. Название Белозерье стало постепенно забываться.

Однако вся территория от Беломорья до Белогорья, включая Белолесье, Белолужье, Белопустье и реку Белую так и осталась — Беломирьем. В силу ли своего природного местоположения, где почти половина года лежит снег, или в силу какой то нематериальной чистоты, выражаемой высокой нотой весеннего снеготаяния, когда начинающее припекать солнышко превращает снег в кристально чистую воду, капли которой хрустят, звенят и переливаются, отделяясь от просыпающейся ветки и ныряют с высоты сначала в пушистый снег, ну а потом в объятия своих братьев и сестёр, пробивая проталины. Солнышко, попадающее в это кристально чистое место, будто бы отмывается от налипшей темноты длинных ночей и очищаясь с каждым новым днём становится всё ярче и теплее. Через временьё пробивается нежная зеленая травка с изумрудной каплей на ней, удивляя своим трудолюбием, настойчивостью и огромным стремлением к жизни, к солнцу, к радости. Поэтому-то весь мир вокруг такой чистый и живой.

А может быть всё прозаичнее и проще. Белым всё называется от цвета существ, проживающих здесь со времён своего сотворения. Всё может быть. Но об этом давно уже никто не помнит…

Глава 2.

Желудёвка.

Вока вздрогнул и резко открыл глаза. Сон как рукой сняло. Он лежал в своей комнате на металлической кровати с панцирной сеткой, с постеленным на ней мягким пуховым матрацем и такой же подушкой, к верху лицом, уставившись в потолок. В голове докручивались остатки неприятного сна. Вот уже в который раз он сражается с громадными пауками, возникающими из темноты густого воздуха. Вока отважно отбивается, но их много. Отбившись от одного, тут же появляется другой."Когда же они закончатся?" — нервно переживает Вока, но они не кончаются, вновь и вновь являясь из темнОтной пустоты…

Вока был двенадцатилетним мальчишкой. Самым обычным, крепкого, по-деревенски, телосложения, среднего для его возраста роста с волнистыми русыми волосами, выгорающими за лето и лишь к началу зимы приобретающие свой естественный цвет, с прямым, чуть вздёрнутым носом и серыми глазами. В общем, простой, ни чем не отличающийся от других.

Во дворе пропел петух. Вока глянул в окно. Светало. Только что появившийся первый лучик солнца нагло пролез сквозь стекло окна и, зацепившись за одеяло, весело присел прямо к нему на постель. От такой озорной наглости гостя у Воки сразу же убежали прочь из головы остатки тяжёлого сна. Он непроизвольно улыбнулся, поднял повыше подушку и сел, опершись на неё спиной. На одеяле в ногах потягивался кот, дымчатого цвета с большой головой и приплюснутой с вздёрнутым носом мордочкой. Кот резко выделялся среди других рождённых вместе братьев и сестёр. Изюминкой были его глаза. Как два сапфир-шпинеля играющих в удивительной огранке с чудесным блеском. Откуда взялся набор всего этого великолепия в одном кошачьем теле? Мать его была обычная деревенская кошка, каких немало. Про отца понятное дело никто не знал. Похожего в деревне точно не было. Да и в соседних такие вряд ли водились. Так что наследие это было тайной покрытою мраком, ну или же наоборот мраком, покрытым тайной. За необычную внешность назвали котёнка Львом. Среди своих звали скромно, просто — Лёва. Он не обижался и с удовольствием откликался.

Из-за печи, стоявшей у входной двери, семеня когтистыми лапами, выбежал ёжик с несвойственным для него именем — Топтыгин. Хотя почему сразу несвойственным. Очень даже не в бровь, а в глаз. Топает очень громко, словно подкованный конь. Он на мгновение остановился посередине комнаты, напротив Вокиной кровати, приподнялся на задние лапы, оглядел постель с её обитателями, потянул курносым носом воздух. Не почуяв ничего особенного, вновь опустился на четыре и продолжил свой путь. Живёт Топтыгин на огороде, в небольшой ямке возле бани и каждое утро наведывается в дом на угощение.

Топтыгину и Лёве ничего не возбранялось. Они гуляли по дому, когда и где им захочется. Иногда пропадали на несколько дней, но непременно возвращались. Уставшие, потрёпанные и голодные. Здесь их ждала еда. Миски всегда были наполнены молоком. У каждого своя. У Лёвы побольше и поглубже, у Топтыгина соответственно поменьше. Периодически Топ, так ещё называли Топтыгина, покушался на миску Лёвы, но тот аккуратно, дабы не обидеть, отодвигал её от бестактного друга лапой.

Кроме названных приживал, был на территории ещё один персонаж. Такса по кличке Вермишель, для удобства просто Мишель, вечный шкет, живущий на дворе в собственной будке. У него был даже собственный ошейник, болтавшийся на поводке у самой земли. Поводок был соединён с протянутой через весь двор бельевой верёвкой, по которой он свободно скользил. Вермишелю нравился его ошейник. Возвращаясь с прогулки с Вокой, Вермишель сам пролазил в него головой и важно расхаживал по двору. В ошейнике он чувствовал себя сторожевым псом. И даже, когда приходили к хозяевам гости, он позволял себе лаять на них, точнее сказать, тявкать, так как этот лай был совершенно беззлобным.

Лёва и Топ, в отличие от Воки, Вермишеля не очень то жаловали. С собой никуда не брали, периодически опустошали его миску, в общем, относились к нему высокомерно и пренебрежительно. А дружелюбный пёс при любых их выходках, только вилял хвостом, семенил передними лапами и приветливо тявкал. Всю эту разношёрстную компанию подобрал на улице, в разное время Вока, за исключением Топа. Этот прибился самостоятельно, без приглашения и не был отвергнут.

Главным, по причине почтенного возраста, в доме был дед по имени Маняка. Может, это было вовсе не имя, а его деревенское прозвище? Вполне может быть. Никто в округе этого не знал и никогда об этом глубоко не задумывался по одной простой причине. Дед жил всегда. Все живущие рядом и не только, дожившие до старости и имевшие не только внуков, но и правнуков, помнили со своего рождения деда Маняку. Мало того, они тогда уже, знали его дедом. Сколько ему на самом деле было лет, никто не ведал, а он не рассказывал. Конечно, впору было бы насторожиться от такого факта, но дед был до такой степени безобидным, что особо никто не обращал на его возраст внимание. Нет, иногда, конечно же, за каким-нибудь очередным застольем, при философских разговорах, вспомнят деда, поудивляются, да и снова забудут.

Дед славился не только своим почтенным возрастом. Главным было то, что ни один дом, ни в Желудёвке, ни в Грибном, ни в Помидоркино не был построен без его участия. Только дед знал как из маленького жёлудя, гриба или помидоры вырастить большой, пригодный для жилья дом.

Это был его подарок на рождение мальчика в семье. Родители выбирали место, каждый в своей деревне, и аккуратно размещали там дедов дар. С этого момента дом начинал расти вместе с будущим его хозяином. Когда мальчик вырастал и становился мужчиной, дом был вполне пригоден для жилья, но переставал расти до той самой поры, пока его хозяин не надумывал жениться. Теперь дому надо было успеть подрасти, чтобы встретить хозяйку, поэтому был придуман обряд из нескольких церемоний. Всё начиналось со схода, где родня жениха обсуждала будущую невесту. Потом было сватовство, длившееся не один день. Как только сватовство было успешно завершено и родители невесты дали своё предварительное согласие на брак, переходили к сговору, где обговаривался размер приданого невесты и кладки жениха. Потом был осмотр хозяйства жениха, когда родственники невесты приходили в дом будущего жениха и оценивали его. Потом смотрины невесты. Это был последний предсвадебный этап, когда девушка могла передумать и отказаться от жениха. Далее следовало богомолье, когда родители благословляли молодых на брак и те обручались — трижды целовались и обменивались кольцами. Дальше следовало рукобитье — заключительный этап предсвадебных переговоров и обсуждение деталей предстоящего торжества и далее запой. На этом торжестве официально объявлялись молодые женихом и невестой, и назначался день свадьбы. Венцом всех переговоров была свадьба, где жених с невестой объявлялись мужем и женой. Все эти этапы, понятное дело, сопровождались многодневным празднованием с хорошим застольем. А дом рос, готовясь принять хозяйку.

Если же рождалась девочка, дед дарил ей маленькую лампу с огоньком внутри, намекая на то, что будущая хозяйка дома принесёт в него тепло и уют. Этот дар родители бережно хранили и передавали невесте в день свадьбы, благословляя её новое жилище. И как только новая хозяйка переступала порог теперь уже своего дома и разводила от подаренной лампы огонь в печи, олицетворяя рождение новой семьи, домик снова замирал. Он продолжит расти, потом, как только молодые узнают, что скоро у них родиться первенец. И так с каждым новым дитём. По размерам дома судили о количестве детей.

На все эти события устраивались праздники, приглашались родственники и друзья. Знакомых приглашать было не надо, они приходили сами. Как и на Новый год, на день начала зимы, весны, лета, осени. На день кузнеца, учителя, садовода… На дни медведя, зайца, куропатки… На дни знаний и незнаний. С роскошью праздновали день контрабаса, хотя, кто это, никто не ведал. В общем, не трудно понять, что праздники здесь любили и на все придумывали свои обряды и ритуалы. Поэтому жили весело и счастливо.

Дом у самого деда Маняки был небольшим, но своим видом отличался от всех других в деревне. Его необычность заключалась в том, что он был выращен из двух, срощенных боками желудей с общей крышей-плюской. Так называемая изба-двойня. В одной половине располагался дед, а другую занимал Вока. На две избы одна общая печь. Хотя как одна? Труба одна. А всё остальное раздельно. Топить общую печь, понятное дело, приходилось молодому. И не только топить. Вока вёл всё хозяйство сам, ведь дед был уже старый. Нельзя сказать, что он был нЕмощный, далеко нет, просто Вока считал себя обязанным ухаживать за дедом, уважая его возраст. Да и просто, потому что это единственный его родной человек. Ни родителей, ни братьев, ни сестер у Воки не было. С самого раннего детства, насколько мог помнить себя Вока, дед всегда был рядом. Вначале дед кормил, растил и оберегал Воку, заменив ему отца и мать, которых Вока никогда не видел. Теперь, как то незаметно пришло время Воки, и он без колебаний взял все обязанности по уходу за домом на себя. Хотя все — это наверное слишком громко сказано. В своей половине дед хозяйничал без чьей либо помощи. И делал это с дотошной педантичностью. На его половине, точной копии половины Воки, всегда царил идеальный порядок. Пыль, если и была там, то она, скорее всего так пряталась, что даже под дальним углом кровати её никогда не было видно. Сама кровать безукоризненно заправлена. Отбитая подушка равносторонним треугольным парусом, гордо располагалась в изголовье. Деревянный шкаф для одежды аккуратно заполнен всем необходимым для жизни. От постельного белья до выходного костюма. Всё на своих местах и всё безупречно отутюжено. Обеденный стол всегда убран, и накрыт свежей скатертью. Сундук в углу, в большей степени как церемониальная вещь, которой никогда не пользуются, но почему то и не выбрасывают. Единственное что могло нарушать порядок это местная газета на столе, которую дед прочитывал от названия до последней точки.

А ещё дед был строгим и… почему то одновременно добрым. Так чувствовал Вока, при всех своих остальных вышеперечисленных качествах. Вока почти никогда не бывал на половине деда. Так, забежит за порог, чего-нибудь скажет, и убежит. Идеальная чистота внутренне сковывала его и почему то не привлекала. Поэтому все встречи их проходили где-нибудь на сопредельной территории или у самого Воки. Ему, как и деду, этого было достаточно.

За день встречались они с дедом не часто. А как иначе? У каждого свои дела. Увидятся на огороде, где дед выращивал всяческие чудесные растения и травы с чуднЫми названиями, или сидел, курил самокрутку из собственно выращенного табака, и то хорошо.

Вот и сегодня, натянув каждодневные светлые штаны до колен, льняную рубаху, которая надевалась через голову, обув мягкие, но очень ноские кожаные полусапожки на шнурках, Вока выскочил на огород.

Дед сидел на скамейке и выпускал клубы густого табачного дыма.

— Доброе утро, де, — обыденно поздоровался Вока, поёжившись от озноба раннего утра.

— Доброе утро, внучок, — отозвался дед, — далёко ли собрался?

— Ты что, де, забыл? Сегодня же праздник бочки. Бондарь наш, дядька Антип, просил помочь подготовиться к"Спасти бочки".

— Аааа, — протянул дед, — так сегодня большое состязание?

— Конечно, де. Разве в"Оказии"про это ничего не было?

— Было, было, — засмеялся дед, — да что-то я видно подзабыл. Возраст, видишь ли.

— Ты будешь там?

— Как же. Я ведь почётный гость, — ответил дед, продолжая широко и искренне улыбаться, — а ты беги, не заставляй себя ждать, коли обещал. Друг то твой, с тобой, что ли?

— Мика? Естественно. Сейчас за ним и на озеро.

Сказав это, Вока забежал во двор. На дворе были трое. Лёва пристально смотря в глаза Вермишелю, незаметно-нагло, лапой отодвигал от него миску с пока нетронутой, положенной недавно, котлетой. Вермишель молча стоял как загипнотизированный, не смея отвести глаз от пристального взгляда Лёвы, и вилял хвостом. Немного в стороне за происходящим наблюдал Топ. Почуяв хозяина, пёс радостно тявкнул, а Лёва, от неожиданности, подскочил и приземлился прямо на край миски. Миска подпрыгнула, выбрасывая из себя котлету, которая упала рядом с Топом. Ёж, не долго думая, схватил её передними лапами и неуклюже побежал. Лёва тут же поспешил за подельником.

— Мишель, гулять, — крикнул Вока. Вермишель попятился, вытаскивая голову из ошейника, и как только его голова освободилась, выбежал на улицу, сразу же забыв про местных грабителей. Вока последовал за ним. Перебежав через широкую дорогу, они подошли к добротному дому. Вока тихонько посвистел. В окошке появилась голова друга Мики. Они были ровесниками и учились в одном классе. Растрёпанные со сна тёмно-каштановые волосы Мики торчали клочками в разные стороны:

— Ты чего так рано? — потирая глаза, прохрипел Мика.

— Какое рано? — напущено-раздражённо протянул Вока, — Время уже шесть.

Мика отвернул голову:

— Не шесть, а без пятнадцати. Целых десять минут можно было бы ещё поспать.

— Хватит бурчать, как старый дед, выползай, давай.

— Ладно, сейчас, — недовольно-заспанно кинул Мика, — только быстренько оденусь.

Голова пропала, и уже через пару минут из окна на улицу вылез Мика.

––

Вока, Мика и Вермишель шли по пустынной улице деревни. Все жители готовились к ежегодному большому празднику, коих в году было три. День Бочки, День Урожая и Новогод. На них собирались все жители Белозерья. Сегодня праздновали День Бочки. Жители трёх деревень доставали из погребов оставшиеся после долгой зимы соленья и варенья, и готовили из них всякие вкусности. Из печных труб желудёвых домов лениво поднимался дымок, распространяя по всей округе вкуснейший запах печёного хлеба, пирогов и сладких булочек с горьковатой примесью запаха тлеющих углей, чередующийся с аппетитными запахами печных щей, борщей, котлет и ягодными ароматами компотов и киселей. Деревня превратилась в одну большую кухню, где жители домов готовили к демонстрации свои лучшие кулинарные творения.

К Храмовому озеру троица добралась, когда приготовления к празднику вовсю кипели. Вдоль всего берега зАводи в три ряда расставлялись столы и лавки. Первый ряд для уважаемых и степенных стариков, второй для любознательных и непоседливых детей, третий для импульсивных и хозяйственных взрослых. Бондарь, дядька Антип, заметил подошедших мальчишек:

— Вовремя, вы, ребятушки. Надо бы бочки с подарками отбуксировать на место в озере. Давайте ка в лодку. Мика за вёсла, Вока вяжи бочки.

Вока с Микой быстро столкнули стоявшие на берегу четыре бочки в озеро. Связали их через вбитые крючки верёвкой и запрыгнули в лодку. Мика сел за вёсла, Вока держал верёвку.

— Вермишель, — крикнул стоящему на берегу и с опаской наблюдающему за действиями друзей псу Вока, — а ты чего?

Вермишель завилял хвостом и осторожно забрался в лодку. Как только пёс удобно устроился в ней, опёршись передними лапами о борт и оглядывая местность, Мика начал грести. С берега им руководил дядька Антип.

Когда лодка достигла середины заводи, бондарь весело прокричал:

— Суши вёсла. По местам стоять. Буксир выбрать.

— Есть, — в два голоса ответили мальчишки и отвязали бочки. Вермишель радостно затявкал. От берега отплыли ещё две лодки, тянущие за собой свои четыре бочки. Немного погодя, они встали здесь же и отцепили свой груз. Теперь в воде были рядом двенадцать бочек, мерно раскачивающиеся на волнах, отплывающих от них лодок.

Вернувшись, мальчишки принялись помогать расставлять столы. Невдалеке плотник из Грибного мастерил символические ворота с небольшим заборчиком по обе стороны. Через эти ворота, перед началом гулянья, должна уйти шуточно импровизированная зима, молодая девушка, разодетая и раскрашенная как кукла. Её выбирали из трёх вызвавшихся поучаствовать незамужних. Которая приготовит лучшее блюдо, по мнению гостей, пока мужчины спасают бочки, та и становилась хозяйкой праздника. Прямо за воротами, столяр из Помидоркина украшал резьбой небольшой горбатый мостик. Потом на него установят куклу-чучело, одетую в такой же наряд, что и будующая хозяйка праздника.

— А, ну, малец, — окликнул Воку плотник, — подсоби.

Вока подбежал, а тот продолжил:

— Поддоржи ка слёгу, малец, а ты Карпыч, — обратился он к столяру, — стрельни. РовнО, али може куда подвинуть?

Вока исполнял команды плотника и невольно слушал их разговор:

— Как там Кузьмич то, поживает? Подишь, году два с гаком его не видел, — спросил плотник.

— Бондарь то наш? — ответил ему столяр, — Да ведь как сказать. Сами то, толком не знаем. Иногда даже говорить об нём страшимся.

— Что так?

— Чертовщина в его доме творится, какая то. Ууу-ух, аж поминать боязно, — вздрогнул столяр, — Началось это в ту пору, как дочка его, маленькая, Лелька, совсем ещё дитё, десяти лет всего от роду, и то, поди, ещё не было, с дерева упала, да и расшиблась.

— Слыхали. Беда бедовая, — сочувственно покачал головой плотник, — Так что же там всё-таки случилось то?

— Всяко болтают. Играла, сказывают, перед домом, в садочке, да за чем-то на дерево полезла. Одни говорят, подскользнулась, упала, да и ударилась головой о камень. Кто рассказывает будто бы кто-то, специально ветку слегка подпилил. А кто уж совсем чушь мелет, говорит, будто сама счёты с жизней свести захотела. Чуть болтовнёй своей родителей её с ума не свели. Ажлин, спорить начали. Где коронить? На кладбище, али на скудельнице. Я уж, гробик ей резной смастерил. Уложили её значитца туда, а хвать, по щеке то убиенной, слёзка потекла. Все всполошились, понятное дело. Родители от радости чуть чувств не полишались. Скорей её из гробика то, мово, резного, вынять. На постельку уложили. А она лежит, не шелохнётся, токмо изредка, пару раз в день, слёзку свою, из глаза пускает.

— Дааа, — протянул плотник, — беда, беда. Хорошо, что жива ещё.

— Хорошо-то хорошо, а как к нормальной жизни её вернуть, никто не знает. Ходил Кузьмич к деду Маняке. Он осмотрел её и сказал, мол снадобьями тут не помочь. Како-то чудо должно произойти. А когда? Маняка сказал,"ждите".

Вока стоял и слушал, вспоминая эту трагическую историю, долго ещё перемалываемую в деревенских страшилках. В ту пору к ним заходил, по всему видимо, отец этой девчонки.

Столяр продолжал:

— Дак вот, пришла беда, отворяй ворота. Пять дён не прошло, как Кузьмич с жёнушкой то своей, кудый то сгинули.

— Как?

— Вот так. В избу вошли, да там и пропали. Соседи кинулись их по дому то искать, а вместо них, какой то дед низенький, да странный появился. Ушли, говорит, ответ искать, как дочку свою из страшного сна вызволить. Просили его, избу покараулить. Да токо ему никто не поверил. Однако с чего-то сказать ему об этом побоялись. А через пару дней, на месте избы, каменный дом появился. Большущий! А помидорка ихняя, на задах оказалась.

— И чего этот старик, в каменном дому что-ли живёт?

— Что ты, — махнул рукой столяр, — в помидорном. А в каменном корчму свою устроил. Людей наших сманивает, да спаивает их. Сам в деревню не выходит, а пиры кажную ночь закатывает.

— Так, а эти люди, что говорят?

— Да ничего. Не помнят, говорят ничего. Пьяные, мол, были. Однако следующую ночь снова туда шастают. Все дела свои побросали. Вот оно, какое дело то.

— Даааа, — протянул плотник, — без рогатого тут явно не обошлось.

★★★

А тем временем жизнь продолжалась. Вскоре, к месту общего празднования, с трёх сторон, потянулись оставшиеся жители деревень, сопровождая подводы с праздничными угощениями. К полудню для начала праздника было готово всё. Столы ломились от изобилия разнообразной снеди и напитков. Мясные, рыбные, грибные, овощные, ягодные. Жареные, пареные, варёные, печёные. Горькие, кислые, сладкие, соленые, острые, пресные. Всё что пожелаешь и на любой вкус."Брюхо не бочка, в него всё влезет" — шутили мужички, оглядывая неоглядные столы.

В то время, когда солнце уже обосновалось высоко в небе и приятно согревало всю округу, праздник начался. Два бондаря из Желудёвки и Грибного, и заменивший бондаря из Помидоркина столяр Карпыч, устроители праздника трёх деревень, вышли к берегу.

— Мы, — говорил дядька Антип, — начинаем наш ежегодный праздник. И право его открытия доверяем Почётному жителю Белозерья, деду Маняке.

Присутствующие громко захлопали и неподдельно радостно встретили деда:

— Дорогие мои соседи, ближние и дальние. Малые, зрелые и старые. Сегодня мы празднуем, один из трёх в году, важных праздников для всего нашего Белозерья, данных нам по наследству от прародителей наших. В те начальные, трудные годы и века рождения наших деревень, их жители помогли друг другу выжить, выстоять в суровых условиях нашей зимы. Они были рядом не только в тяжкую годину, но и в дни общей радости. Вспомним их сегодня и поблагодарим за наше настоящее. — Дед умолк на мгновение, опустив голову. Присутствующие, от мала до велика, встали из-за столов и склонили головы. А дед продолжил: — Мы научились переживать все трудности нашей матушки Зимы. Стали меньше обращаться друг к другу за помощью, может по этому стали меньше встречаться, — дед вздохнул, — Мы научились быть самостоятельными и часто не знаем тех, кто живёт рядом, за полем или через речку. Пусть не знаем мы их лично, но должны быть уверены, что там наши братья и сёстры. А это значит, что этап выживания подходит к концу. Скоро должна начаться новая эра. Эра становления. Она не менее суровая, чем выживание. Мы должны доказать, что достойны быть теми, кем нас создали. Людьми! И не стали бы все"Иванами — родства непомнящими". Пусть этот большой праздник будет маленькой каплей памяти и дружбы в огромном океане любви и уважения. — Дед почтенно поклонился. Трибуны ожили, а дядька Антип продолжил:

— Наш праздник мы начинаем с соревнования"Спасти бочки"! Напомню правила. Они очень простые. Кто больше всех привяжет бочек к лодке, тот молодец. Но ещё не победитель. В трёх бочках по два торта, в других трёх по одному. Каждый торт — два очка. Ещё пять пустые. И ещё в одной бочке — ключ! Это пять очков! Победу может одержать не только самый быстрый, ловкий и сильный, но и самый удачливый, по результатам суммы очков! Он получит право открыть ворота и хранить у себя символический ключ весь год, до следующих"Спасти Бочки"!

Присутствующие загалдели, зашумели, подбадривая участвующих в соревновании молодых мужчин из трёх деревень.

— Участники, приготовились! — громогласно прокричал дядька Антип. — Старт!

Три лодки резво покатили по зеркальной поверхности озера, разрезая её своими острыми носами. Шум с трибун увеличился многократно. Казалось, что соревнуются не участники в лодках, а их болельщики.

Вока и Мика не отставали от других. Они кричали, махали руками и прыгали, словно пытались голосом и движениями добавить сил своим лодочникам. Неожиданно Вока вспомнил про Вермишеля."Где он?" — мелькнуло у него в голове, и застыл. Он внимательно всматривался в лодку своего участника. И вдруг ему показалось, что сзади, на корме лодки, мелькнула знакомая фигурка. Вока оторопел. Вермишель, как и в первый раз, сидел в лодке, опершись лапами о борт. Лодки быстро достигли первых бочек. Участники свесились с бортов и моментально стали цеплять бочки канатом. Лодка накренилась на борт, под весом участника, лапы Вермишеля соскользнули за борт, увлекая его за собой, и пёс свалился в воду. В общем азарте никто этого не заметил. Никто, кроме Воки. Он пролез под столом и подбежал к берегу, пытаясь разглядеть в бурлящей воде своего питомца. Вермишель застрял под бортом. Он тянул лапы к лодке, пытаясь спастись. Лапа скользила о борт, а вспенившиеся волны накрывали его с головой. Вока испугался за друга и кинулся в ещё по-весеннему холодную воду озера, не замечая озноба, пробежавшего по всему телу и яростно выбрасывая поочерёдно руки над водой, поплыл. Некоторые зрители увидели плывущего к месту схватки Воку и мгновенно притихли. Постепенно тишина охватила все трибуны. Зрители с непониманием и растерянной опаской следили за плывущим. Только лодочники, увлечённые азартом борьбы, ничего не замечали. Вока подплыл к лодке, поднырнул под неё, увидел барахтающиеся лапы Вермишеля и выплыл, схватив своего пса. Вока закинул его обратно в лодку. Лодка дёрнулась от столкновения с другой, и бортом ударила в голову Воки. В глазах его потемнело, руки ослабли и перестали слушаться. Он согнулся пополам, вытянув ноги и руки вверх, и камнем стал погружаться на дно, усеянное огромными белыми лилиями. Его обездвиженное тело прошло сквозь лепестки белых цветов. Но дна под ними не было. Вока продолжал погружаться…

★★★

… Он вздрогнул и очнулся. Вока потихоньку поднимался в воздушном пузыре, пробивая тёмную толщу воды. Он приподнялся и покрутил головой. Наверху виднелись медленно приближающиеся лепестки лилий, а внизу… Внизу, на самом дне, светился как солнце, огромный храм. А совсем рядом с Вокой была молодая девушка, с каким-то необычным светом, напоминающим звезду, исходящим прямо из её лба, верхом на скате. Заметив, что Вока пришёл в себя, она резко развернула своего ската и быстро удалилась в сторону сказочного храма.

Пройдя лепестки цветов пузырь лопнул. Вода сразу же обожгла своим холодом застывшего в недоразумении Воку, вернув его в настоящее. Вока задёргал руками и ногами пытаясь всплыть. Но тут сильные руки подхватили его и вынесли на поверхность. Другие сильные руки втащили его в лодку. Нахлебавшись воды, он удушливо кашлял и медленно приходил в себя. А благодарный Вермишель лизал его руку. Вока поднял его и прижал к себе. Пёс лизнул лицо спасителю.

Скоро лодка причалила к берегу. Всё ещё не выпуская из рук питомца, Вока сошёл с лодки. Он понял, что соревнования были остановлены. Сейчас он чувствовал свою вину в этом и тихонько, опустив глаза, промолвил, собравшимся вокруг, участливо и молча смотрящих на него:

— Простите.

После его слов окружающие словно ожили. Раздался радостный смех, и толпа снова загудела. Каждый хотел похлопать Воку по плечу и пожать руку. Вока отвечал на рукопожатие, а испуганный Вермишель ещё сильнее прижался к своему спасителю.

— Друзья, — раздался голос бондаря Антипа, — всё хорошо, что хорошо кончается. Прошу занять всех свои места.

Возникла длительная пауза, пока все расселись. На берегу остался только Вока с Вермишелем. Он просто не знал, что ему сейчас делать и продолжал стоять, опустив голову. Дядька Антип продолжал:

— В сегодняшнем соревновании, из-за некоторой, скажем так, технической причины, победитель не выявлен. Ключ остаётся бесхозным. Но нет причин для отсрочки празднования.

По рядам пробежал ропот. И вдруг неожиданно из первых рядов поднялся старец из Помидоркина и сказал:

— Позвольте мне сказать, — начал он, — как по мне, победитель есть. Давайте вспомним слова напутствия уважаемого всеми нами деда Маняки. Он велел помнить о ближнем и завсегда прийти тому на помощь, если конечно требуется. Поступок этого молодого человека как яркая иллюстрация к сказанному. И вот что я думаю, своим поступком он заслужил стать хранителем ключа на следующий год.

Дядька Антип повёл взглядом по первому ряду для стариков. Те одобрительно кивали головой. Потом прошёлся взглядом по третьему ряду взрослых, обнаружив там ту же реакцию.

— Да! — первыми закричали болельщики второго ряда и запрыгали, повскакивая со своих мест.

Дядька Антип повернулся к троим лодочникам. Те утвердительно кивнули головами.

— Единогласно, — почему то не найдя другого слова, проговорил Антип.

Трибуны рукоплескали и скандировали"Вока", а он всё ещё растерянно-виновато оглядывал всех из-под лобья. Его взгляд наткнулся на родные глаза. Дед Маняка широко улыбался, и из его добрых глаз скатилась слеза радости и гордости. Вока улыбнулся в ответ и гордо поднял голову. Трибуны ревели. Дядька Антип произнёс обязательное:

— Победителем игры Спасти бочки, единогласно признан Вока. Ключ вручает почётный гость праздника, дед Маняка, — и через небольшую паузу, — собственно, его дед.

Дед взял ключ и с наполненными нежность глазами передал его внуку:

— Всегда будь отзывчив на чужую боль. Помогай всем, кому требуется твоя помощь. И тогда награда сама тебя найдёт.

Вока кивнул и поднял вверх руку с ключом. Самый радостный визг и вой раздался со второго ряда. К Воке подошла новоиспечённая хозяйка праздника и взяла его за руку. Они вместе подошли к воротам. Вока открыл замок, и двери распахнулись. Стоявшая на мосту кукла вспыхнула ярким пламенем, а за ней брызнул фонтан ослепительного салюта.

Дядька Антип, с чувством выполненного долга, прокричал:

— А теперь… танцы!

За третьими столами послышались мелодичные звуки гармошки, поддерживаемые скрипкой и балалайкой. Кто то затянул песню, кто то кинулся в пляс. Долгожданное гулянье началось. Где то, вдалеке, раздавались раскаты грома, прямо в такт музыки, как будто само небо праздновало и подпевало людям, хотя на небе не было ни облачка. Праздник продолжался до позднего вечера.

★★★

Вока снова проснулся с первыми петухами. Лёжа на кровати, он вспоминал вчерашний день."Ключ" — вспомнил он, и засунул руку под подушку. Ключ лежал на месте. Неожиданно в голове всплыло воспоминание о подводном Храме и девушке на скате."Что это было? — думал Вока, — И было ли это на самом деле или привиделось в забытье?"Вока никак не мог разобраться."Надо бы спросить у деда. Хотя нет, не сейчас, — думал он. — Может рассказать Мики? Не поверит. Ладно, схожу ка пока один. Возьму удочку и схожу", — решил Вока и встал с кровати. Быстро оделся и вышел в огород. Несмотря на раннее утро, дед был уже там:

— Доброе утро, де, — по привычки поздоровался Вока.

— Доброе утро, внучок, — отозвался дед. — Встал, смотрю уже. Что ж в такую рань то?

— Да вот, на рыбалку задумал сходить.

— Это хорошо, — ответил дед, — а с учёбой как же?

— Что с учёбой? Сегодня первых двух уроков нет, а к третьему поспею.

— Ну, ну, — согласился дед, — делай, как знаешь. А про ученье не забывай. Важно это, очень. Без наук — как без рук.

— Всё нормально, де, — не желая расстраивать деда, выдавил из себя Вока. На самом деле уроки были, но не идти на них он решил ещё раньше. Ну не лежала у него душа к травознанию и садоведению, никак не лежала. Чтобы избежать дополнительных расспросов про учёбу, Вока всего пару раз копнул лопатой, вытащил несколько червей, схватил удочку и убежал с огорода. Дед, конечно же, давно догадался, но не подал виду. Он смотрел вслед убегающему мальчишке и понимающе улыбался.

Как только Вока выскочил на улицу, так неожиданно наткнулся на тетку Галу, женщину с крепкой конституцией и пронзительным взглядом. Несмотря на дородность, она была весьма и весьма подвижной. Этакий надутый мяч с дыркой. Круглая, шустрая и непредсказуемая. Она слыла обозревателем в местной газете, которую собственно сама и издавала, являясь там руководителем, главным редактором, ответственным секретарём, собственным и специальным корреспондентом одновременно. Газета выходила ежедневно, кроме понедельника и называлась"Оказия". То ли от удобного и благоприятного момента для какого-либо дела, то ли от непредвиденного, редкого, из ряда вон выходящего случая. В общем, так она придумала. Новости для газеты собирались дотошно, досконально и с каким то маниакальным рвением, описывая даже незначительный сюжетик из жизни кого то из сельчан с режиссированным литературным подтекстом в стиле острого детектива или душераздирающей драмы. Короче, тетка Гала свою работу любила и относилась к ней со всей серьёзностью и по её глубокому убеждению с несоразмерным ни с чем, знанием своего дела. Ну, а в тяжелые дни понедельника тётка Гала со своей дочуркой, уменьшенной копии мамы и с тем же именем, издавали еженедельный журнал с детскими новостями под названием"Юность Гал". Юная Гала была подобием мамы не только внешне, но и по характеру, поэтому по понедельникам брала на себя вышеуказанные должности матушки.

И эти два схожих характера приходилось терпеть мужу и отцу Гал, дядьке Питюку, слывущим с одной стороны безвольным подкаблучником, а с другой местным бунтарём и борцом за свободу и равенство мужей. Правда борьба эта проходила где-нибудь в тихом и укромном местечке, чаще всего в доме соседа, где глас бунтаря мог разобрать по шепчущим губам разве что тугой на ухо — дед Мочёк. В издательстве дядька Питюк был назначен Галами на должность помощника. Простого помощника всех должностей Гал. Ну и, кроме того, ещё ведущим специалистом прогноза погоды. Прогноз получался немного корявым. Погода, почему то постоянно обманывала его ожидания, но «ведь это прогноз» — оправдывал сам себя дядька Питюк. К обязанностям помощника он относился довольно таки прохладно, если не сказать более жёстко, и у него было огромное желание отказаться от нелюбимой работы, заставляющей его двигаться быстрее, чем он этого желал. Его не интересовали склоки, смуты, заварухи в качестве события, разве что гулянки и свадьбы, но только с личным его участием. Вообще его привлекала монотонная, спокойная и глубоко размеренная беседа с кем-нибудь из жителей, как говорится за жизнь, с непременным атрибутом"зажизни"чаркой крепкого напитка. Лучшим из таких"кем-нибудь"как раз и был дед Мочёк, такой же любитель промочить горло и светских бесед, с одной маленькой проблемой, тугоухостью, которая впрочем, не мешала никому в философской беседе. Старшая Гала давно бы запретила Питюку эти посиделки, но именно здесь, в интеллектуальной беседе при обсуждении ломоты в суставах, рождался прогноз погоды. Видя нежелание заниматься остальной работой, кроме составления прогноза, Галы присвоили, по их мнению, более престижную должность Питюку, назвав его Старшим Помощником с большой буквы. На дядьку это не произвело никакого впечатления, да ещё старый Мочёк подлил масла в огонь, сказав что"Топеря они с тобя с живого не слезуть. Готовь новую узду. Спрашивать будут как с коренного, а не как с пристяжного"и ехидно смеялся в седые и пышные усы. Конечно Питюк пытался отказаться от новой должности, но тётка Гала пригрозила ему кулаком и это был самый весомый аргумент для принятия решения вступления его в должность Старшего помощника.

За глаза в деревне их звали два Галлона и Пинта.

— Ты куда? — резко спросила тётка Гала, не соизволив даже поздороваться.

— Туда, — ответил растерявшийся Вока.

— Куда это туда, в такую рань?

— Я… это… в зелейную лавку. Дед приболел, — соврал Вока.

— Какую-такую зелейную лавку? — зацепилась тётка Гала. — Она ж ещё закрыта. Да и дед у тебя лучший зелейник в округе. А удочка в зелейной лавке для чего?

Вока бросил взгляд на удочку в своей руке.

— Да я это… — Вока пытался что-то выдумать, — Вот решил до открытия лавки рыбы наловить. Дед просил. Микстуру из рыбьего жира делать хочет.

— А как же учёба?

— Что учёба? Всё в порядке, у нас просто нет первых двух уроков.

— Нет уроков? Почему я не знаю? Это событие должно было выйти на первой полосе.

— Нам поздно сказали, — наврал Вока, — да к тому же праздник был, — и чтоб избежать дополнительных расспросов, поднырнул под расставленные руки тетки Галы и бегом побежал на околицу. Вслед послышались слова тётки Галы:

— Я ведь проверю. Я всё узнаю и не посмотрю, что ты стал хранителем ключа.

Добежав почти до края деревни, он перешел с бега на шаг, и мысленно перебирая произошедшее событие, расстроенно рассуждал:

"Надо же так попасться. Да ещё кому! Не хватало ещё в"Оказиях"появиться. Что она там сегодня напридумывает? Трагедию о сироте, брошенном ребенке, растущим обманщиком? А дед ведь постоянно читает эту газету". Так, думая о неприятных последствиях, которые могут случиться после выхода статьи о нём, он незаметно добрался до озера.

Глава 3.

Неожиданная встреча.

Озеро встретило его небольшим волнением и лёгким весенним бризом. Солнечная дорожка пролегла через всё озеро и практически касалась берега. Вока смотрел на неё и незаметно для себя вполголоса размышлял:

— А что если мне всё это померещилось? Может и нет на дне никакого храма? Может меня ввело в заблуждение его название? А может это всё-таки наоборот, разгадка его названия? Одни"может". Как узнать? Доплыть до того места и снова утонуть? Та ещё глупая идея. Утонешь зазря. Может всё-таки почудилось? — Вока присел на корточки, достал из воды плоский камень и запустил его по солнечной дорожке. Отскочив несколько раз от воды, камень улькнул в озеро со странным звуком, похожим на недоумённое, болезненно-испуганное"Ой". Вока вперил взгляд в это место. Ничего не происходило. Он вздохнул и размотал снасти. Насадив на крючок червя, поплевал на него со знанием дела и тихонько произнес:

— Вот вам свежий червячок, ну ка рыба на крючок, — закинул и присел, внимательно поглядывая на поплавок. Поклёвка не заставила себя долго ждать. Азарт охватил и всякие другие мысли тут же оставили его. Поплавок осторожно дёрнулся, потом сильнее и наконец-то нырнул под воду. Вока быстро привстал на полусогнутых, напрягся и подсёк, вытащив первого окунька. Снял его с крючка, поправил слегка потрёпанную наживку, поплевал, произнес известное заклинание и снова закинул удочку. Долго ждать не пришлось. Клёв сегодня был как никогда. Вока уже переживал за наживку, а точнее за её отсутствие. Он так увлёкся, что даже не заметил, как к нему подошли четверо:

— На что ловим? — услышал он вопрос и от неожиданности вздрогнул. С опаской повернул голову на напряженно-сдавленный, низкий, шепотный, монотонный голос. Рядом никого не было, лишь несколько худых котов сидели немного в стороне, наблюдая за процессом, с надеждой получить что-нибудь от улова.

Поплавок снова дёрнулся, и Воку вновь поглотила рыбалка. Он замер в ожидании глубокого заныривания поплавка.

— Ты что, глухой? — тот же голос заставил крупные мурашки пробежать по телу и моментально повернуть голову. Теперь, вместо котов там сидело четверо худощавых, обросших щетиной, растрёпанных захухрей, непонятно откуда то взявшихся. Один из них, видимо спрашивавший, уставился на Воку.

— Нет, — растерянно ответил ему Вока.

— Что, нет? — проговорил писклявым и наглым голосом другой захухря.

— Нет — значит не глухой, — теперь уже спокойно и уверенно сказал Вока.

— Как мы заговорили, — ответил наглый пискля.

— Будя, Пень, успокойся уже, — послышался третий голос, ровный и какой то бесцветный. И обращаясь к Воке продолжил:

— Так на что ловишь?

— На червя. А вам то что?

— Может мы тоже рыбачить пришли, — снова влез писклявый.

— Тоже мне, рыбаки без удочек, — съязвил Вока.

— Есть у нас удочка, — опять пропищал Пень.

— Где же она? Чего-то я не вижу.

— Ты не только глухой. Ты ещё к тому же и слепой. Она же у тебя в руках, — продолжал пищать Пень.

— Затухни, Пень, — настойчивее потребовал третий голос. — Не обращай внимание. Он у нас безобычный (устар — не знающий обычаев, житейских правил, приличий.) Пень он и есть Пень. А как звать молодого рыболова?

Вока подозрительно глянул на спросившего, однако представился:

— Вока.

— Вот это другое дело. Я — Штырь. Писклявый, как ты уже понял — Пень, сиплый — Хапуга. А молчуна Ломтём звать. Не против, мы рядом посидим?

— Сидите, мне то что, — не стал возражать Вока. Штырь присел рядом. Вока вытащил из воды удочку. Рыбы не было, червячка тоже. Вока достал последнего и насадил на крючок.

— А что Вока, ты не из Желудёвки ли будешь? — спросил Штырь.

— Вроде да, — не очень уверенно ответил Вока.

— Почему"вроде"?

— А вы, с какой такой целью интересуетесь? — в ответ задал вопрос Вока.

— Да так, просто спросил — ответил Штырь и достал из кармана курительную трубку с чашей в виде черепа.

Увидев её, у Воки округлились глаза. Он слышал о таких. Деревенские друзья Воки рассказывали, что делают такие из листьев каменного дерева растущего далеко за Беломорьем в стране вечного льда и лютого холода, в стране, где никто и ни что не может существовать. Ничего, кроме каменного дерева. И теней. Оно растет среди льдов, и притягивает к себе жуткие тени. Огромное, величественное и прекрасное своей каменной красотой. Белый, местами переходящий в разные оттенки красного мраморный ствол мощным каркасом удерживает на себе множество веток желто-бурого либо сине-черного оттенка. Многие тысячи лет оно растёт, а в пору полного затмения в високосный год, длящуюся лишь мгновенье, дерево сбрасывает свои листья из драгоценного камня, которые сразу же превращаются в черепа.

Тем временем Штырь достал кисет и стал набивать трубку табаком. Поплавок прыгал на воде, заныривал, пропадая из вида, а Вока завороженно следил за действиями Штыря. Наконец трубка была набита и хозяин стал её раскуривать, часто вдыхая и прикрывая чашу большим пальцем. Вока очнулся, снова вытащил удочку с пустым крючком.

— Хочешь попробовать? — спросил Штырь, указывая на трубку. Вока пожал плечами, а Штырь продолжил: — Дай пока удочку Ломтю.

к Воке подошёл молчаливый Ломоть, взял удочку, выбрал из улова одного окунька, нацепил на крючок и забросил. Вока подсел рядом со Штырём и тот передал ему трубку. Вока затянулся, сильно закашлялся и выпустил дым.

— Ну как? — спросил Штырь. Вока, с перехватившим дыханием, пожал плечами.

— Тяни, — послышался писклявый голос Пня. Он стоял возле Ломтя пытаясь выхватить удочку. Вока снова глянул на воду. Поплавок сначала повело резко в сторону, потом остановило.

— Тяни, — пищал Пень, но Ломоть сделал выдержку и подсёк. На поверхности воды на мгновенье показалось тело щуки.

— Да тяни ты уже, тать бессловесная — бегал вокруг спокойного Ломтя беспокойный Пень. Ломоть не слушал, а аккуратно подтягивая рыбу к берегу ответил:

— Тать то я может быть и тать, да не тебе осуждать, — Пень, не ожидая такого ответа от всегда молчаливого Ломтя, осёкся и на всякий случай прекратил словесные нападки на товарища. Он подбежал к воде, опустился на колени и осторожно, словно кот лапой, стал подгребать зачем то воду. Ломоть всё ещё очень осторожно подвел рыбу к берегу и тут уж Пень выхватил ее из воды. Глаза его блестели. Он радостно и как то по-звериному дико рассмеялся.

Вока не обратил внимание на дикий взгляд и смех Пня, его всего поглотила трубка. Он не выдержал.

— Что, эта трубка из листа каменного дерева?

Штырь, разглядывая, покрутил в руках трубку и улыбнулся:

— Вполне может быть. А ты что, знаешь про Таш Агач, Каль Марам, Кивипуу, Ши Шу? Это всё имя одного и того же.

— Да так, не очень. Всё больше по рассказам друзей, — уклончиво ответил Вока.

— Ты, смотри, — удивился Штырь, — какие осведомленные у тебя друзья.

— Эту сказку у нас в деревне все знают.

— Сказку? Почему сказку?

— Вы что, не знаете? Во-первых, камни не растут. Во-вторых, в холоде всё давным-давно бы замёрзло, а не росло тысячу лет. Ну и как же листья-камни черепами могут стать?

Штырь рассмеялся и сказал:

— Действительно. Разве могут камни расти или тем более превращаться. Они же не бабочки и не лягушки.

— При чём тут лягушки? — не понял Вока.

— Как при чём? Не рождаются же лягушками лягушки. Икра, головастик, потом уж лягушка. Самый натуральный метаморфоз. Или превращение? А может это одно и то же?

— Ну, вы сравнили, — протянул Вока, однако задумался. Очередной вопрос вывел его из задумчивого состояния:

— А не подскажешь ли ты, может, слышал, может, знаешь? Не живёт ли в вашей деревни старичок по имени Див?

— Див? — повторил Вока и задумался, — Див… Див… Нет, никогда не слышал этого имени.

— Может, ты не всех в деревне знаешь? — с надеждой переспросил Штырь.

— Что вы, — уверенно проговорил Вока. — Не только всех, но и про всех. У нас лучшая газета, — и опять невольно вспомнил про забытую было недавнюю встречу с тёткой Галой.

Штырь с друзьями переглянулись, а Хапуга, влезая в разговор, продолжил:

— Понимаешь, приятель, мы точно знаем, что живёт он в Белозерье. Это ведь территория трех деревень с четырьмя озёрами? — вопрос, заданный сиплым голосом Хапуги, прозвучал как то мистически заговорщицки, и от этого стало немного страшновато. Вока ответил:

— Да. Наша деревня одна из трёх, — подтвердил Вока.

— Мы были уже в двух. Всё проверили. Его там нет. И мы были уверены, что он в оставшейся.

— Нет, извините, но Див у нас не проживает, я точно знаю, — очень уверенно сказал Вока.

— А может его в деревне как то по-другому зовут?

— С чего бы это? — недоумевал Вока.

— Ну, мало ли? — ответил Штырь. — Помоги нам, а я за это, так и быть, отдам тебе свою трубку.

Упоминание о трубке, желание владеть ею на миг заставило оцепенеть Воку. Картина с восхищенными глазами соседских пацанов всплыла перед его глазами. А какой это будет подарок деду!

— Хорошо, — согласился Вока, не очень веря в успех. Однако это был хоть какой-то шанс попробовать овладеть трубкой каменного дерева. — Я всё разузнаю.

После его слов Штырь протянул ему руку. Вока пожал её.

— Вот и договорились. Мы будем тебя ждать здесь завтра, в это же время.

— Буду утром, — ответил Вока, взял улов, смотал удочку и пошёл в сторону дома.

— Вока! — услышал он писклявый голос Пня и остановился. Пень подбежал к нему и в этот раз скромно попросил:

— Не мог бы ты оставить нам удочку?

Вока ещё раз осмотрел захухрю Пня, вздохнул и протянул удочку с уловом.

— Нет, нет, — скороговоркой проговорил Пень, — рыбу не надо.

Вока пожал плечами, передал удочку и в очередной раз простился:

— Пока.

— До завтра, — пропищал Пень, и вдруг неожиданно добавил, — А знаешь, что с этой трубкой можно спокойно дышать под водой?

Вока от удивления вытаращил глаза и отрицательно покачал головой.

— Так-то вот, но это секрет, — сказал Пень и пошагал к товарищам.

Глава 4.

Травилка и садилка.

Вока шёл домой, а в голове роились мысли, — "Вот она удача! Узнаю, кто такой Див, заберу трубку Таш-Агача, разгадаю тайну Храмового озера. Друзья обзавидуются, а дед обязательно похвалит, и будет гордиться. Удачно я

всё-таки сходил на рыбалку".

Улыбаясь этим мыслям, он вошёл в огород. Дед по обычаю, что то делал на своих грядках. Вока осторожно прошмыгнул мимо, сделал вид, что убрал удочку и снова вышел к деду.

— А… Вока. Это ты? Быстро ты управился, — и увидев улов, добавил, — да не с пустыми руками. Молодец.

— Да, удачная была сегодня рыбалка. Завтра опять пойду. Де, почисти рыбу, а то я на уроки опаздываю.

— Хорошо, внучок. А ты же говорил, что первых двух уроков сегодня нет.

— Поменяли расписание, — снова соврал Вока, поставил на лавку ведёрко с рыбой, схватил сумку со школьными принадлежностями и выбежал на улицу. По улице в сторону школы двигались местные ученики. Опрятные отличники и хорошисты, ленивые и чуть помятые троечники, и сорванцы двоечники от семилетних первоклашек до семнадцатилетних выпускников.

Вока же был хорошистом. Учёба давалась ему легко, только вот усидчивости не хватало. Из дома напротив вышел Мика. В свои двенадцать лет Мика не добился особых успехов в школе, даже наоборот. Он относился к категории отъявленных двоечников, но по части домашнего хозяйства ему не было равных. Он косил, пилил, доил. Делал всю основную работу по дому. Ко всему прочему ухаживал за младшим братом Сеней и сестрой Соней пока родители были на работе. У него был врожденный талант сподвигать молодежь на необходимую для него помощь. Пока он косил, малыши собирали траву, пока пилил и колол — складывали поленья, когда доил — таскали и цедили молоко. И ни кого не надо было заставлять. Механизм срабатывал автоматически.

— Привет, Мика, — догоняя его, крикнул Вока.

— Привет, ты же вчера сказал, что не пойдешь на"травилку и садилку".

— Тётка Гала с утра спалила, вот и передумал. Слышь, Мика, дело есть, — заговорщицки вполголоса проговорил Вока.

Мика любил этот тон, поэтому сразу ответил:

— Говори, не тяни.

— Да не тяну я, — буркнул Вока и спокойно продолжил, — нам надо найти деда по имени Див.

— Кому это, нам?

— Пока мне, а потом может и тебе.

— Ладно, а где найти? — уточнил Мика.

— Где, где? У нас в деревне.

Мика резко остановился:

— У тебя всё в порядке?

— Вроде, — протянул Вока, — а что?

— Да ничего. Ты что не знаешь, что никто не терял у нас в деревне деда по имени Див.

— А может это прозвище деревенское какое-нибудь?

— У нас и прозвище Див никому не давали. Ты что, разве сам не знаешь?

— Знаю, — обреченно выдохнул Вока и двинулся к школе. Он чувствовал провал, но трубка… трубка Таш Агача… Внутри Воки всё клокотало и бурлило. Невдалеке уже показался большой жёлудь школы. Он принял решение:

— Слушай Мика, только не перебивай, понял?

— Ну, понял — ответил Мика, а Вока выпалил:

— Помнишь историю про трубку смелых пиратов посетивших Каменное дерево?

Мика молча кивнул, пытаясь уловить бегающий взгляд Воки.

— Так вот, это плата за деда Дива.

— Чтооо? — протяжно, то ли переспросил, то ли не поверил Мика.

— Сегодня утром я встретил незнакомцев с такой трубкой. Они предложили её мне в обмен на информацию. Я согласился.

— Но у нас нет такого деда, понимаешь, нет!

— Всё я понимаю. Ты не кипятись. Тебе нужна трубка каменного дерева, хотя бы напополам со мной.

— Нууу… может быть, — теперь тянул Мика.

— Может быть? — переспросил Вока, — значит, я ищу другого, — резюмировал Вока и продолжил молча путь.

— Да чего ты сразу то? У меня может, шурупы сегодня не мозгуют. Я с тобой, — согласился Мика, — рассказывай.

— А что рассказывать, — снова оживился Вока, — дед этот, где то у нас, в Белозерье, более того две из трех деревень они уже проверили. Его там нет. Осталась одна — наша.

Друзья за разговором не заметили, как уже прошли ворота забора школьного двора и вступили на крыльцо школьного жёлудя.

— Есть одна идейка с чего начать, раз мы не знаем никого в деревне по имени Див, — начал Мика, — то его надо искать… Бежим, — схватил за руку Воку и развернулся. Убежать им не удалось. Прямо за ними на крыльце стоял учитель травоведения и садоводства Растун Побегович:

— Стоять, — скомандовал он, поняв замысел мальчишек. — Быстро в класс, иначе… — Растун Побегович задумался, зная, что двойками не запугаешь и выдавил из себя: — иначе я вызову ваших родителей, — и, глядя на Воку добавил — или дедушек. Вам понятно?

— Понятно, — ответил Вока и обречённо побрёл в школу. За ним нехотя шел Мика.

Войдя в класс, они расположились на последней парте. Через некоторое время в класс влетел Растун Побегович и сразу же строго сказал:

— Наказанные, по углам!

В классе воцарилась непонятная тишина. Все крутили головами определяя наказанных.

— Да, да… Вы, Вока и Мика. Прошу по углам.

— А почему это мы наказанные? — недоуменно переспросил Мика.

— За попытку оставления школы во время уроков. Ещё вопросы есть?

— Ещё вопросов нет, — обречённо проговорил Мика и направился в угол класса. Вока последовал в противоположный.

Урок тянулся медленно. Растун Побегович монотонно рассказывал классу:

— Изучению растительного мира посвящен труд великого Аристотеля, первого мыслителя, ученика Платона и воспитателя Александра Македонского под названием «Теория растений» или, в других источниках, «Учение о растениях». Весь текст его исследования, конечно же, не сохранился. Однако Аристотель упоминает о нем в своей пятой книге «Historia animalium». Он повествует о наличии двух царств: царства живых и царства неодушевленной природы. К живым он относил растения, определяя их как низшую ступень развития души. Великий мыслитель рассуждал о сходстве зародышей животного и растения, а так же о различии полов у некоторых растений.

И всякую другую муру, которую наши молодые друзья стойко выслушивали каждый из своего угла. Наконец-то урок подошел к концу, и все ученики вышли из класса на перемену. Вока и Мика, как и все, тоже пошли к выходу, но строгий оклик учителя остановил их:

— Стойте, вы куда?

— Как куда? — удивлённо ответил Мика, — на перемену.

— Перемена касается не всех, — заметил Растун Побегович. — Отдых положен тем, кто работал и учился. А вы — бездельники, наказаны, и второй час проведете каждый в своем углу. Для вас вот это будет наукой. Вам понятно?

— Понятно, — опустив головы, поочереди проговорили друзья.

— Раз понятно, кыш по своим углам, — скомандовал учитель и довольный собой вышел из класса.

— Что будем делать? — проговорил из своего угла Вока.

— Пойдем проверять мою версию, — ответил Мика

— А как же наказание?

— Ты что, в чём-то виноват? — спросил Воку Мика.

— Я? Вроде нет.

— Так чего же мы торчим здесь? Пора мотать отсюда.

★★★

— Что ж, продолжим наш урок, — проговорил Растун Побегович, заходя в класс. — Сначала повторим тему предыдущего часа. Итак, вопрос: Какой кустарник способен изгонять крыс и мышей?

Отличники сразу же потянули руки, хорошисты зашуршали тетрадками с записями, троечники скрестили пальцы, чтобы спросили кого угодно, только не их, а оставшиеся за партами двоечники не обращали ни на кого внимания и решали какие то свои дела.

— Так… — тянул время Растун Побегович, — отвечать будет… отвечать будет… Вока. Я так и быть, прощу вам ваши огрехи и смягчу наказание. Ну…, я слушаю, отвечайте.

Ответа не было.

— Что ж не знаете? Будете молчать? Вы не хотите мне сказать, что это чернокорень крысогон, или бузина чёрная, а? — с ехидным злорадством процедил учитель, подошел к повёрнутому лицом в угол и дернул его за плечо. Под ладонью Растун Побеговича что то скользнуло и рухнуло на пол. В руке учитель держал чей то старый костюм, а на полу, раскинув руки, лежал скелет для уроков анатомии. По классу прошёл тихий смешок. Растун Побегович моментально побагровел и кинулся к другому углу. Там, отвернувшись к стене лицом, одетым в пиджак самого учителя стояла"воскресшая Анна" — анатомическая кукла манекен для обучения приёмам сердечно-лёгочной реанимации.

— Родителей в школу! — закричал Растун Побегович, но Вока с Микой ничего уже не слышали. Они уже давно выскочили за пределы школьного двора.

Глава 5.

Марский сад.

— Куда мы идём? — спросил Мику Вока

— Мы идём искать ответы на наши вопросы, — расплывчато ответил Мика.

— Ты что, по нюху их ищешь, как Вермишель?

— Почему это?

— Просто потому что мы идем непонятно куда.

— Как так непонятно? Очень даже понятно. Вот ты скажи мне, какие бывают люди?

— В смысле?

— В любом.

— Всякие бывают: большие и маленькие, добрые и злые, красивые и не очень, смелые и трусливые. Тебя какие больше интересуют?

— Нет, это всё понятно, но это всё частности, а в глобальном смысле?

— Ну, ты спросил. В глобальном. По типу? По характеру?

— Что ты всё время выдумываешь. Я ваших умных словечек не знаю. Ты мне скажи в натуре, какие бывают.

— Ты хотел спросить по натуре? Я думаю доверчивый, например, или наоборот скептический.

— Нет, всё не то. Гляди шире.

Они уже выходили из деревни, как вдруг Мика, увлекая за собой Воку, свернул на пересекающую главную, последнюю дорогу. Своё название она получила не зря, так как вела на деревенский погост. А ещё её называли прощальной дорогой или дорогой плача.

— Живой или мёртвый? — спросил Вока.

— Что? — не понял Мика.

— Человек. В глобальном смысле может быть.

— Ааа, — понял Мика, — догадался? Я знал, что ты у нас умный.

— Вряд ли бы я догадался, если бы не"прощальная дорога". Только зачем мы сюда идём?

— Вока, не разочаровывай меня. Раз нет среди живых, проверим оставшихся в глобальном смысле.

— Среди мёртвых? — испугался Вока.

— Почему нет? Тебе же не сказали привести его, а только найти. Ведь можем мы поискать имена на крестах и памятниках. Вдруг повезёт.

— Кладбище и везение для меня слова антагонисты.

— Опять началось. Говори обыкновенными словами. В конце концов, ты же у нас, обыкновенный-необыкновенный.

— Прости Мика. Я хотел сказать, что везение и кладбище ни как не сочетаются у меня в голове.

— Это просто голова у тебя плохо варит в эту сторону. Ты слишком умный, а был бы как все, то не обращал бы никакого внимания, что сочетается, что нет. По мне сочетается всё. Просто надо"покрутить".

Дальше до кладбища они шли молча по пустынной улице, изредка встречая худых, бродячих котов.

— Как будем искать? — спросил Мика, когда они пришли на место. — Может, я слева от входа пойду, а ты справа, — предложил он.

Вока поёжился:

— Может вдвоём?

— Ты что? Эдак мы его долго осматривать будем. Решено, я справа, ты слева.

— Стой Мика, — выкрикнул Вока, — а может ну её, эту трубку.

— Ты чего, сдрейфил?

— Да нет, — снова соврал Вока, — просто это ж, новое кладбище. Этих мы всех знаем, ну или знали. Среди них Дива точно нет.

— Правильно ты думаешь. Нам следует искать на старых захороненьях в брошенном Марском саду.

"Марским садом"называлась дальняя, заброшенная часть кладбища, с уже полностью сгнившими памятниками и проваленными надгробиями старинных захоронений. Деревенские давно бросили ходить туда. С тех самых пор, когда исчезла смотрительница старого погоста старуха Мара, жившая в огромном доме из мёртвого камня с колоннами прямо на дальней границе кладбища. Это с её"лёгкой руки"погост назвали садом. Мара любила прогуливаться по своему"саду"в длинном до земли чёрном балахоне с капюшоном, особенно когда тот расцветал цветами и венками свежих могил. Жители деревни боялись старуху, называли её чёрной колдуньей связанной с потусторонним миром. Это было задолго до рождения Воки и Мики, но деревенские страшилки до сих пор передаются из поколения в поколение. Старый кладбищенский дом давно зарос плющом и наполовину обвалился. Теперь там обитали вороны и изредка наведывались бездомные коты.

— Ну что, идём? — не то спросил, не то предложил Мика. Они стояли у рухнувшей ограды в начале старого кладбища. Вокруг царила необычно давящая тишина. Ни ветерка, ни стрёкота полевых насекомых. Тишина брала за сердце и медленно сжимала его, навлекая страх и панику.

— Если не зайдём прямо сейчас, я больше никогда не смогу, — напугано сказал Вока.

— Идём вместе, — предложил Мика, — держимся за руки.

— Нет, — напряжённо проговорил Вока, — Говорят на кладбище обязательно нужно заходить с открытыми руками.

— Нельзя так нельзя — ответил Мика и шагнул через упавший забор. Ничего страшного не произошло, только непонятно откуда-то налетевший ветерок сдул с провалившегося надгробья сухие листья, проявив старую надпись: Витомир сын Благослава страдник 7018 — Больше пятисот лет прошло. Вот это да. — Искренне поразился Мика.

Они осторожно начали двигаться вдоль старых могил, ища на них надписи. Постепенно они приближались к кладбищенскому дому.

— Сияна, дочь Истислава, супружница Милована снежень 7378 год. Совсем молодая, чуть больше 150 лет, — пытался шутить Мика.

До разрушенного дома оставалась всего одна могила, когда Вока прочёл на старой плите еле заметную надпись:

— Забава, дочь Карачуна, супружница Ратибора хмурень 6521 год.

— Обалдеть, — тихо присвистнув, искренне удивился Мика, — тысячу лет прошло.

Неожиданно земля под ними просела, и они как стояли, так и провалились в старую могилу. Это произошло так неожиданно, что упавших моментально охватила паника. Они пытались вылезти из неё, хватаясь за стены, цепляясь за корни. Всё было тщетно. Вскоре они выбились из сил и обреченно свалились на дно могилы.

— Надо успокоиться, — неожиданно проговорил Вока, — нет ничего страшного, нас двое. Мы вытащим друг друга.

После этих слов немного успокоился и Мика.

— Ты встанешь мне на руки и вылезешь наверх. Потом меня вытянешь. Всё будет хорошо, — сказал Вока.

— Давай, — согласился Мика.

Вока скрестил руки. Мика встал на них, оттолкнулся и взмыл вверх. Совсем чуть-чуть не хватило, чтоб удержаться. Земля на краю могилы осыпалась, и Мика съехал обратно.

— Давай ещё раз, — настойчиво сказал Вока. Опять тот же результат.

— Давай попробуем с другой стороны, может, там земля не будет осыпаться.

Они перешли на другой край и снова повторили попытку. Рука Мики ухватилась за что то твёрдое, похожее на палку. Ничто в мире не заставило бы разжать её сейчас. Мика тянулся, а Вока изо всех сил выталкивал его. Наконец-то Мика оказался наверху. Вока на радостях аж подпрыгнул и несильно вскрикнул. Прошла минута, показавшаяся Воке часом, а Мики не было.

— Мика, ну где ты там? — позвал из могилы Вока. Ответа не было.

— Мика, где ты? — повторил Вока и снова тишина. Крупная дрожь пробежала по телу Воки, и холодный пот самопроизвольно выступил на лбу и ладонях.

— Мии…каа… — со страхом в голосе тихо позвал Вока.

Сверху появилась голова Мики:

— Ты чего какой бледный? — уставившись на Воку, спросил Мика.

Вока проглотил возникший откуда то ком в горле, стёр рукой брызнувшую из глаза слезу и хрипло ответил:

— Ты где пропал?

— Да здесь я, палку из земли вытаскивал. Сейчас тебе подам, палочку выручалочку. Это она мне помогла.

Сказав это, Мика спустил один конец палки в яму:

— Хватайся, я тебя мигом наверх вытяну.

Вока схватился за пусть грязный, но всё же спасительный конец палки. Мика потянул изо всех сил. Сухая грязь неожиданно отлетела с палки, обнажив какие-то буквы, моментально бросившиеся в глаза Воки.

— Д…И…В… — прочитал он и от неожиданности разжал руки.

Они разлетелись в разные стороны. Мика свалился на спину, всё ещё крепко сжимая палку, а уже почти было выбравшийся из могилы Вока, вновь свалился в яму. Падая, он ударился спиной о противоположную стену. Стена провалилась, обнажая более глубокую и тёмную яму. Вока, скатился в неё. В его глазах стояли буквы Д.И.В.

Мика поднялся на ноги и заглянул в могилу, желая повторить попытку. Но там никого не было, лишь только чёрная дыра на противоположной стене указывала, куда пропал Вока.

— Вока, — теперь уже не громко позвал Мика. Ответа не было. Он подождал пару минут и вновь позвал:

— Во…ка…, — и вновь тишина. Мика вскочил, рванул сначала, зачем то вправо, потом налево, не зная, что предпринять и уже истерично заорал:

— Вока! — и вновь тишина, лишь почти полностью разрушенное надгробие соседней могилы, как то неестественно скрипнуло и поехало в сторону. Мика застыл от увиденного. Ему никогда в жизни не было так страшно, как сейчас. Он смотрел на медленно съезжающую могильную плиту и мгновения превратились в мучительные часы ожидания ужаса. Плита остановилась и над землёй появилась голова Воки. Страх Мики мгновенно улетучился и он уже бодро смотрел на поднимающегося из-под земли Воку.

— С тобой всё в порядке? — поинтересовался Мика у Воки.

— Вполне, — быстро ответил Вока и схватил другой конец палки, которую всё ещё держал Мика. — Вот оно!

— Что? — не поняв, спросил Мика.

— Доказательство.

Мика нахмурился, снова ничего не поняв. Вока продолжил:

— Доказательство существования Дива.

Теперь уже Мика бросил взгляд на конец палки и прочитал:

— Д.И.В. — и от неожиданности продолжил: — А ты говорил, что кладбище и везенье несовместимы.

— Но ведь мы не нашли ничего, кроме этого посоха. Тем более мы не сможем его завтра никому предъявить.

— Это почему же? — удивился Мика.

— Ты что не знаешь, что на кладбище, всё принадлежит его обитателям. Ничего нельзя отсюда забирать. Когда-никогда они придут за своим. Заодно и нового владельца с собой заберут.

— Да ну? — испуганно ответил Мика.

— Вот те и ну. А где ты её нашёл? — поинтересовался Вока.

— Да вот, — указал на последнюю могилу Мика, — прям здесь, рядом со сдвинувшимся надгробием, откуда ты вылез.

Вока и Мика молча подошли к открывшейся яме и аккуратно заглянули в неё. Находясь под впечатлением увиденной надписи Вока даже не заметил, как оказался в яме и вылез из неё. Теперь они вместе смотрели на каменные ступени, ведущие вглубь могилы.

— Это какой-то тайный ход, — предположил Мика.

— Возможно, — ответил Вока.

— Куда он ведёт? — задался вопросом Мика. В ответ Вока пожал плечами и ответил:

— Можем узнать.

— Пошли, — скомандовал Мика и начал спускаться по ступеням. Вока пошел за ним. Ступени уходили под землю на глубину могилы и примерно ещё одной могилы. Ступени закончились, упёршись в пол из камня. Теперь справа от них была каменная стена, а слева зияла чёрным зевом отталкивающая стена пустоты.

— Что там? Ты чего-нибудь видишь? — спросил Вока.

— Темно, глаз коли, ничего не видно.

— Что же делать?

— Возвращаться. Нужен светлярик. У тебя есть?

— Есть, только без светлячков. Выпустил недавно.

— Я тоже. Придётся новых ловить.

— Да, уж… — протянул Вока, — Пока домой за светляриками, потом на мокрую поляну, потом темноту ждать, наловить… Ээх! Так до полуночи и протянем. У нас нет времени. Утром у меня встреча.

— Тогда надо идти на ощупь, — предложил Мика.

— Мика, зачем? Мы же не выход ищем. Нам надо что то, где то осмотреть, чтобы, что то там увидеть.

— Понятно… Вот мы бы дааа… Да вот как то… это… здесь.

— Чего? — не понял Вока.

— Ничего, просто совсем ничего, — ответил Мика, и после небольшой паузы добавил, — Совсем ничегошеньки не понятно.

— А старые кресты на могилах? — задумываясь, спросил Вока.

— Что старые кресты? — не понял Мика.

— Они же могут светиться в темноте?

— Вока, не пугай. Иногда, говорят, и могилы светятся, — неуверенно произнёс Мика, хотя в другой обстановке, где-нибудь на улице с друзьями в ночное время, он с уверенностью осмеивал бы это. Но сейчас была другая ситуация, и он лично в ней участвовал.

— Я не пугаю, но больше ничего не могу предложить.

— Ну, раз так, пусть так и будет. Надо пойти и взять старый крест.

— Да нет. Не надо крест, — видя сомнения в речи Мики, сказал Вока. — Я имел в виду любую гнилушку.

— Ладно, только пошли вместе.

— Конечно, — согласился Вока, — Пошли.

Они вылезли на поверхность. Появившийся небольшой свежий ветерок приводил в движение траву и листья нечастых деревцев, росших прямо между могил и всё это немного успокаивало и по особому воодушевляло, а скорее всего, просто внушало веру в жизнь, по сравнению с холодной неподвижностью могильных надгробий, камня стен и лестницы.

Найти гнилушку на старом кладбище не составляло труда. Однако друзья не хотели разрушать и так уже разрушенные временем кресты. Это дело времени создавать и разрушать вечное. Человек не должен в этом участвовать. Иначе за ним придут. Придут хранители со своими страшными псами и… утащат. Не похитят, не унесут а… утащат. Туда, откуда не возвращается никто. Может быть только ветер, холодными зимними вечерами изредка доносит их стоны и ужасные вопли. Всё это есть в деревенских сказаниях, наполовину забытых, а на другую половину высмеянных диванными горе храбрецами.

Глава 6.

Мара.

У старого разрушенного кладбищенского дома, как памятник всему мёртвому, стояло огромное чёрное дерево, давно уже не живое, не раз прорезанное огненно-отточенной стрелой молний и с культями отрубленных веток, торчащими из ствола. Несмотря ни на что оно крепко держалось огромными корнями за землю и казалось ничто не в силах сломить этот жуткий монумент и лишь при его жизни потерянные ветки-конечности валялись на земле и подтверждали тлен земной. Вока подобрал одну из таких веток и вернулся к входу в могилу.

— Вот эта должна сработать, в меру гнилая и в меру сырая, всё как надо, пошли, — и они снова спустились к чёрной могильной пустоте. Вока вытянул руку вперёд с веткой, прорезавшей непроглядную границу черноты, вмиг образовав по всей своей длине удивительные огни. Друзья последовали за вспыхнувшими огнями, окунувшись во мрак. Но от импровизированного факела толку было мало. Как свет от огня разгоняющий темноту языками пламени, так и темнота, отражающая эти языки. Она постепенно загоняла свечение внутрь ветки, не давая ничего освещать вокруг. Единственной пользой от такого факела, использовать его, чтобы не потерять друг друга. Но постепенно глаза привыкали к тьме и начали появляться очертания огромной комнаты, сложенной из камня. Скудная мебель, состоящая из трёх столов и кучи стульев добротного качества, без особого порядка и удобства разбросаны по ней. И много, много картин по всем стенам. На каждой свой причудливый пейзаж с ярко выраженным одним деревом. Такое ощущение, что художник рисовал смешанный лес, но в каждом отдельном эпизоде выделял одно единственное дерево, пытаясь подсмотреть его особенности скрытые красотой и пороком одновременно. Выглядело это настолько живым, что если бы не небольшие размеры картин и их расположение одни под другими можно было подумать что всё это живое и находится за обычным окном. И даже разный по цвету и интенсивности свет, исходящий от картин создавал иллюзию пробивающегося света солнца сквозь разнообразные по пышности и листосодержанию ветки.

Вока и Мика осторожно шли мимо этих картин, углубляясь внутрь огромной комнаты и любуясь их необычными пейзажами. На середине комнаты череда маленьких картин оборвалась и на стене во всю высоту, показалась огромная картина, запечатлевшая прекрасную молодую девушку c бледной кожей в нарядах лазурного цвета с белоснежным кружевом и росписью. С черными как смоль, длинными волосами свободно развевающимися пo её плечам. Она стояла на лестнице положив левую руку в золотой перчатке на изящные перила и её чёрные очи не сводили взгляда с медленно продвигавшихся молодых людей.

— Следящая картина, — тихо сказал Вока, обращаясь к Мике, по хозяйски с интересом рассматривающего добротные стулья.

— Чего? — не понял Мика.

— Тише ты, — поправил его Вока. — Я читал про такие. Она всегда смотрит на тебя, с какой стороны не стой.

— Кто она? — уже тихо спросил Мика.

— Ну, в данном случае девушка.

— Какая?

— Ты чего, совсем ослеп, — возмутился Вока и моментально осёкся. На картине никого не было. Всего лишь длинная, уходящая наверх лестница. Вока от неожиданности тряхнул головой и потёр глаза. — Ничего не…, куда она делась? — подошёл к картине, и неожиданно увидев в ней себя, вздрогнул. Потом протянул руку и потрогал:

— Это зеркало, — сказал он. — И эта девушка здесь, — и отвернувшись от зеркала, увидел лестницу. — А вот и отразившаяся лестница.

Мика посмотрел на зеркало-картину, потом на лестницу и сказал:

— Всё так если бы ни одно но…

— Что же здесь не так?

— Вроде всё так, та же лестница, только в зеркале она новей выглядит, и внизу нет сломанной ступени. Вока мгновенно бросил взгляд сначала на зеркало, потом на отражённую в нем лестницу. Действительно, в зеркале отражалась совершенно новая лестница без сломанной снизу ступени. Вока растерянно переводил взгляд с лестницы на картину-зеркало.

— Зачем вы пришли сюда? — раздался металлически холодный голос отовсюду и ниоткуда одновременно. Друзья крутили головами, пытаясь увидеть с кем говорят. Но вокруг никого не было.

— Мы из Желудёвки, — начал, было, Мика, но голос грубо оборвал его:

— Я не спрашиваю, откуда. Отвечайте, что вам надо!

— Мы хотели узнать про Дива. Не могли бы Вы нам помочь?

Потянулась минута ожидания, а по её окончании по стенам разом вспыхнули огнём торчащие на стенах факела.

— Откуда вы знаете это имя? — уже по-человечески ровно прозвучал голос, и друзья резко повернулись на него. Перед ними стояла девушка, которая недавно то ли отражалась в зеркале, то ли была нарисована на картине.

— Здравствуйте, — по привычке выпалил Вока.

Девушка неожиданно улыбнулась на приветствие и ответила:

— И вам подольше со мной не встречаться.

Друзья непонимающе переглянулись.

— Я имею в виду по работе. По моей работе, — уточнила она, загадочно улыбаясь.

— Ааа… понятно, — ответил Вока, хотя сам ничего не понял. — Имя нам назвал какой то незнакомец, — продолжил он, на что девица искренне удивилась:

— И вы пошли сюда, что бы помочь какому то незнакомцу? Что-то не очень в это вериться.

— Да он пообещал… — начал было Мика, но Вока одёрнул его, не желая посвящать всех в тайну трубки Таш Агача.

— В общем, мы пообещали помочь в обмен на… — Вока задумался — в обмен на нового"чижа". — Мика, недоуменно посмотрев на товарища, поперхнулся, и подтвердил:

— Да, именно"чижа"… нового.

— Кто это такой, чиж? — удивлённо спросила незнакомка.

— Как бы вам это попроще объяснить. Это такая палочка, заточенная с двух сторон, для игры, — начал объяснять Вока.

Девица недоверчиво поглядела на говорившего:

— Значит, играть любите?

— Очень, — подтвердил враньё друга Мика.

В этот момент на мгновение яркая вспышка озарила всю комнату, заставив зажмуриться.

— Хорошо, — согласилась девушка, — я помогу. Но с начала мы сыграем. Вы же любите игры. Только не в ваш"чижик", а в мою игру.

— В какую? — недоверчиво с опаской спросил Вока.

— Я сейчас покажу и объясню. Называется она — САМ. Только нам надо к столу.

Девушка набросила на плечи плащ, прикрыла голову капюшоном:

— Мы идём? — спросила она.

— Да, — произнёс Вока и положил левую руку ей на правое плечо.

— Тогда, вперёд, — произнесла девушка и горевшие на стенах факела мгновенно погасли, погрузив пространство в кромешную тьму. Он двигался за ней, боясь отцепиться и потеряться во вновь поглотившей пространство вокруг, непроглядной тьме. Шли недолго и резко остановились. Вока почувствовал, что сзади подставили стул. Он послушно сел на него, отпустив плечо ведущей. Вокруг надрывно заморгал свет. В этой сумасшедшей пляске света он увидел садящуюся напротив него за стол свою провожатую. Наконец то давящее мерцание света прекратилось, попутчица откинула назад свой капюшон. От увиденного Вока резко отпрянул от стола, упав вместе со своим стулом, и без голоса заорал.

Напротив него теперь сидела старуха своим видом наводящая ледяной ужас.

— Поднимайся и садись, — голос соответствовал виду, скрипучий, холодный и загробный. Вока не смел возражать и послушно сел на свой стул. Старуха продолжила:

— Что ж, начнём игру. Я задам десять вопросов, а какими они будут, зависит только от тебя. Клади на стол одну руку, ладонью вверх.

Вока послушно выполнил и огляделся. Мики рядом не было."Где он?" — промелькнуло в голове. Тем временем старуха продолжала:

— Теперь возьми себя в руки.

После этих слов сознание Воки помутилось, голова закружилась. Произошёл внутренний взрыв, необычайной мощи, отчего заложило уши и ослепило глаза. Этот взрыв вытолкнул наружу его сознание. Теперь зрение и слух постепенно возвращались. Вока с удивлением, а точнее с внутренней паникой обнаружил себя маленького на ладони у себя большого. Он чувствовал, что инстинкты остались у того большого, а сознание ушло к маленькому.

— А сейчас — правила, — прозвучал голос старухи. — Ты услышишь вопросы и должен быстро на них ответить. Если ответ неверный ладонь сожмётся на треть. Ещё один неверный ответ, на две трети. Третий неверный ответ и твои инстинкты раздавят твоё сознание. Так что держи себя в руках. Тебе всё ясно? Согласие твоего мне больше не требуется.

Конец ознакомительного фрагмента.