Полуденный ужас

Владимир Мячин (2024)

Небольшой город накрывает волна кошмаров из снов его жителей. Реальность разделяется, унося за собой главных героев, чьи жизни переплетены сложной нитью между друг другом. Человек, лишающий жизни своим взглядом, малыш, потерявшийся в темноте, девушка, за которой охотится весь город, и другие герои — какой тайный план вершит их судьбы? Смогут ли они выбраться из своих кошмаров?

Живот и Трескучий

Эта дохленькая квартира, казалось, с трудом втискивалась среди одинаково угрюмых и грустных окон старого типового здания. Годами дожди и ветры съедали его стены, откалывая на потрескавшиеся дорожки бетонные крошки. Как только вылезало солнце, оно жадно плавило те немногие оттопыренные куски краски, что еще настырно держались на его боках. Люди здесь вынуждено бродили по лестницам, не решаясь заходить в стонущие лифты. А подъезды встречали гостей смердящим дыханием и провожали заразным гудением водосточных труб.

На четвертом этаже, прямо рядом с вывернутой в мышеловке крысой, скрипит и открывается деревянная перекошенная дверь. В нее входит человек в куртке из потертой кожи, с растянутыми локтями и порванным воротом. Лицо его измазано улыбкой: он в предвкушении, руку греет бутылочная батарея водки. Ему рады. Хозяин квартиры закадычно приветствует товарища, и вместе они проходят в замызганную кухню не больше ванной комнаты. Плита задыхается под закаменевшим слоем гари, холодильник кашляет неуверенным тарахтением, на прожженной клеенке из въевшихся пятен можно складывать картины.

Стулья скрипят, слышится журчание разливаемого зелья, радостное дыхание, невнятный тост, чоканье и удовлетворенная тишина. Закуриваются сигареты, и дым белым туманом коптит потолок.

— Хочешь услышать веселые новости? — Голос гостя хрипит и потрескивает, слова натужно прорываются сквозь речевой аппарат.

— Митька что ли вышел? — Толстый живот хозяина квартиры подрагивает в ожидании ответа, а тоненькие, почти женские руки теребят сигарету.

— Да куда там! Мы сдохнем скорее, чем он отчалится. Но ты близок. — Делает театрально долгую затяжку. — Его девка залетела! Опять!

Лысина Живота, прикрытая жиденькими волосами, чуть багровеет.

— Катька что ли?

— Ну конечно! Много ли у нашего Митьки девок? Удивительно, что эта вообще его терпела.

— Во дела… — Присвистывает. — Ну а он что? Знает уже?

— Да какой там. Он же дебил — верит всему, что она напоет.

— Как-то это грязно что ли. Не по-человечески. Если уж ходишь налево, то имей смелость сказать в открытую и разойтись к едрене фене. — Стучит по столу своим крошечным кулаком. — Шлюха, других слов нет! Да все они шлюхи… Выпьем?

Очередное позвякивание стаканов. Недолгая пауза.

— А ты сам то как? Что с работой? Взяли тебя кладовщиком в итоге? — Трескучий разливает пойло, держа в зубах сигарету. Дым ест глаза, кончик сигареты греет щеку.

Живот слегка оседает и устремляет задумчивый взгляд вдаль.

— Да фиг их дождешься. Только и могут, что обещать. — Его лицо корчит, как от кислого лимона. — Берут только своих, тех, что под крылом, а на остальных наплевать. Так и живем. Никому мы не нужны.

Философские настроения постепенно заполняют помещение. Собутыльники прыгают от классового неравенства к смыслу бытия всего за полчаса. За эти же полчаса до треска осушают две бутылки водки.

— Погоди. — Тычет сигаретой в сторону отупевшего лица Живота. — Вот представь на секундочку хотя бы, что ничего нет. Только ты, а мы — лишь иллюзия. Нет нас.

— Ну…

— Да ты слушай. Если нас нет, никого нет, то кто-то же должен всем этим управлять. Твой мозг ну точно такое не выдаст. Ты лишь игрок. Хреновый игрок, будем честны. Да погоди, ты дальше слушай. Значит, только ты. Получается есть тот, кто включил для тебя эту игру. А значит, он ее может выключить. Бум и все. Все исчезнет. Гребаная матрица.

Живот неуверенными движениями тушит сигарету.

— Не, фигня. Если так, то зачем ты мне это втираешь? Идешь против правил своей системы? Да и все просто: мы есть, и кто-то страдает, а кому-то все можно за просто так.

— А если нет? Ты же никогда не сможешь быть уверен, что все это настоящее. Там звезда лопнула, тут букашка сдохла, а ты не в курсе, пока сам не увидишь или не прочтешь об этом. А пока ты не знаешь, этого по сути то и нет.

— Ой, чего ты разводишь? Все это романтика. Я тут, ты тут, и бутылка, не открытая между прочим, тоже тут.

Трескучий понимает намек, откупоривает бутылку и заносит ее над своим стаканом. Человек с женскими руками неуверенно встает и шатается в туалет.

Стоя над желтым унитазом, Живот старается попадать в цель, попутно бормоча что-то себе под нос. Смывает, руки не моет. Заходя в кухню, он поскальзывается на луже и чуть не падает, хватается за дверной косяк.

— Что за…

Поднимает голову и тупо пялится на два пустых стула и стол, где все залито водкой. Полупустая бутылка валяется на полу.

— Эй, ты че, ушел что ли?

Потом он поворачивается и некоторое время смотрит в пустой коридор. Его глаза отчаянно пытаются сфокусироваться на ботинках и валяющейся кожаной куртке. Голова едет и пыхтит не в силах что-либо сообразить. В ушах гудит и словно сдавливает.

— Ты че, раздетый пошел что ли?

Стоит так еще минуту, и как-то резко его лицо перекашивается в подобии довольной ухмылки — приходит долгожданное осознание.

— А, да ты разыгрываешь меня. Я сейчас приду, погоди…

Опираясь на ободранные стены, Живот с трудом поворачивает себя в сторону кухни. Он бережно берет оставшиеся бутылки и шагает в зал, не сгибая колени, от чего в квартире раздается тяжелый костяной топот. Садится на продавленный диван, точно попадает пятой точкой в уютное углубление.

— Давай выходи. Можем и тут продолжить, сменить обстановку, что ли.

В ответ тишина. Живот открывает новую бутылку и пьет из горла, не отрывая взгляд от пола.

— Ты смотри, я так все сам выдую. Будешь виноват. Бросил на амбразуру, так сказать.

Снова тишина.

Где-то глубоко внутри у него начинают копошиться черви страха. Но ведь это глупо.

— Смотри, я тут вижу два варианта. Либо ты ушел без ботинок и куртки ночью, либо ты прячешься где-то здесь, как дебил. Хотя ты в любом случае дебил.

Живот решается осмотреть комнату и с тревогой понимает, что спрятать эту долговязую тушу своего друга здесь вроде как негде. Напротив него — советский стол-книжка, справа — закрытое окно над пыльной батареей, слева — комод с тремя выдвижными ящиками.

Его потряхивает, но он храбрится:

— Ладно, выходи. Мне тупо скучно одному пить. Ты сюда пришел, чтобы игры играть или по душам разговаривать?

Не дождавшись ответа, он с громким вздохом смотрит на диван. Это единственное место, где Трескучий мог хоть как-то себя уместить. То есть он буквально на нем сидит. Ему даже кажется в какой-то момент, что он слышит сдавленное дыхание внизу.

Живот быстро поднимается и отходит в сторону. Диван чуть расправляется, безуспешно стараясь вернуть свою форму. Сердце стучит в ушах, дыхание сушит рот. Остается только одно: поднять сиденье дивана и вытерпеть"заготовку"Трескучего. Потом будет смех и облегчение. Но сейчас страх оголяет все чувства и сосредоточивает их на этом моменте. Диван дышит, ждет, зазывает. Липкий холод на коже, бессилие и узел из кишок. Разные чувства сейчас испытывает Живот. В конце концов он принимает решение сделать все быстро и сорвать этот пластырь. Короткий шаг к дивану, скрип ржавых механизмов, и он открыт. Внутри лежит Трескучий — весь мокрый, от него пахнет мочей, его трясет. На бледном, почти синем лице маска животного ужаса, глаза выпучены и слегка косят в разные стороны.

— Нет-нет-нет-нет-НЕЕЕЕТ… Он НАШЕЛ меня! — Трескучий истошно верещит, как свинья, и сразу обмякает. Оглушенный Живот стоит камнем, не в силах пошевелиться.