Смех сквозь слёзы. Юморески от Чичера Колымского

Владимир Сергеевич Неробеев, 2017

На Колыме, где автору посчастливилось прожить почти полтора десятка лет, люди иногда находят золотые самородки. Не спешите, читатель, причислять меня к тем счастливчикам. А впрочем, скажу вам откровенно, я обогатился гораздо круче любого из них. Я ведь поехал на Колыму «за туманом и за запахом тайги». Мне подфартило необыкновенно. Не зря начал разговор о самородках. Ситуационный юмор подобен золотым самородкам: попадается крайне редко и, на удивление, чрезвычайно неожиданно. Настоящим корифеем ситуационного юмора был и есть Антон Павлович Чехов. Он просто кайфовал над человеческой глупостью. Сколько курьёзных случаев описал этот истинный юморист!!! Если читатели, ознакомившись с юморесками данной книги, причислят автора хоть каким-то боком похожим на великого мастера, буду безмерно счастлив. А мне больше ничего и не надо.

Языковой баръер

( случай из практики частного извоза )

Качу я по Рублёвке ни жив, ни мёртв. А тут гаишники подливают масло в огонь: как мне казалось, каждый, при появлении моей машины, судорожно хватался за телефонную трубку. Не иначе, как ведут меня по рации. Где-нибудь в укромном местечке, подальше от свидетелей остановят и крышка. У страха глаза велики! Отчётливо представляю, что ждёт меня впереди и мысленно проклинаю дядю Мишу. который сидит со мной рядом. Семидесятилетний старик — татарин — мой компаньон. Всю жизнь проработал таксистом в Москве. Знал её лучше, чем свои пять пальцев. Ушёл на пенсию. Своей машины не имел, а деньжонки на карманные расходы позарез нужны. На Киевском вокзале он прирабатывал, помогая “щипачам” ( так называли тогда нас, частников) “пробивать” ( подбирать) пассажиров. Делал он это виртуозно: другой за десятку не уговорит, он выцыганит четвертную. Когда я надумал “щипать”, мне посоветовали поработать с ним в паре, пообтереться. Москвы я совершенно не знал, а дядя Миша, наоборот, как у себя на кухне: “тут направо”, “тут налево”, а “тут прямо”. В первом совместном рейсе я не мог сдержать удивления:

–Дядя Миша! Ты по Москве можешь ездить с закрытыми глазами!

–А на хрена мне их закрывать, — я и так ничего не вижу.

Он был почти слеп. С трудом видел контуры отдельных зданий. Как ориентировался, выбирая дорогу, понятия не имею. Деньги и те по причине слепоты определял на ощупь: пропустит купюру меж пальцев, как бы разглаживая её.

На Рублёвском шоссе, с чего начал я свой рассказ, мы очутились вот каким образом.

На Киевском вокзале я отлучился всего на минутку. Подхожу, а дядя Миша уже около машины со своей неизменной тростью с инкрустированным набалдашником, в бежевом плаще и шляпе.

–Где ты шляешься? Пассажир опаздывает, — с досадой упрекнул меня старик, пока я возился с ключом зажигания. — Жмём в Шереметьево. Чтобы сократить дорогу, слушай внимательно мои команды, — мух ловить некогда.

Естественно, я — газушку до пола и вперёд. Дорогомиловская… Кутузовский… Выскакиваем на Рублёвское шоссе. К тому времени я уже знал, что это правительственная трасса и на ней под каждым кустом прячется мент.

Я так был занят дорогой, что не обратил внимания, кого мы везём. Только на Рублёвке в зеркале заднего обозрения, я увидел нашего пассажира: здоровенный негр небрежно развалился на заднем сидении. Рядом с ним стоял “на попа” такой же большой, как и негр, ярко-оранжевый чемодан (потом дядя Миша объяснит мне, что чемодан не уместился в багажнике). И огромные губищи негра (величиной с мой кулак), и упрямые кудряшки, и ярко — жёлтый костюм на нём, и ярко-оранжевый чемодан, — всё это гляделось в моём белом “жигулёнке”, как экзотический экспонат на выставке. И это в то время, когда категорически запрещалось возить иностранцев за пределы Москвы. Мой знакомый таксист повёз, как — то двух негров в сторону Калуги. Долго ехать ему не дали: тут же тормознули и вернули, а утром в автопарке у него отобрали ”мотор” и уволили без права работать таксистом. За работу я не переживал, а вот если отнимут машину…Эта мысль даже в голове у меня не умещалась, — настолько страшна была кара для человека, с таким неимоверным трудом купившего “жигуля” (специально ездил на Колыму, вкалывал, чтобы купить “одиннадцатую” модель). Грезились и другие “брызги” от это-го рейса: например, “пришьют” что-нибудь из области шпионажа. В те времена “пришить” можно было что угодно. Не просто так, — от имени народа!

Короче, качу по Рублёвке ни жив, ни мёртв. Проклинаю дядю Мишу и прошу Господа Бога: “Если в этот раз пронесёт нелёгкая, то частным извозом заниматься больше не буду. Гори они синим пламенем, — всех денег не заработаешь”. За мыслями незаметно докатили до Шереметьева.”Ну, — думаю, — на трассе “не повязали”, — в порту возьмут, — там что не человек, то Ка-Гэ-Бэшник”. Старик-татарин не ведает, что у меня на душе творится, командует:

–Ближе подъезжай! Ближе! Видишь у него чемодан, какой тяжёлый. Кати прямо к входу… вон стеклянные двери… с фотоэлементом…

Вижу, недалеко от тех дверей молодчики стоят. ”Ну, — думаю, — поджидают”. Гладкие, с лоском на щеках, интеллигентного вида. Таких только в КГБ и встретишь. По крайней мере, спутать их с кем-то другими просто невозможно. Увидев мою машину, молодчики толпой кинулись нам наперерез. ”Каюк!” — подумал я и мысленно почувствовал холодную сталь наручников.

Пока они бежали, негр проворно вышел из машины. Стеклянные двери проглотили его вместе с чемоданом.

–Уматывайте отсюда! — в один голос закричали нам молодчики. — Сейчас Нигерийская делегация прибудет, — развернуться негде!

Не веря своим ушам, ловлю ногой газушку и до пола её, ржавую, до пола! — на всех парах делаю тягу! Не верится. что пронесло, сам закипаю от злости, набрасываюсь на старика:

–Хрен ты драный! Не заметил, что чернокожий!… надо было хотя бы ощупать его… На голове у него кудряшки, как у барана…понимаешь?…

–Да я всё понимаю, — стал оправдываться старик. — Нешто я чурбан какой!-дядя Миша тряс перед собою бежевым плащом.-Меня в пути так и подмывало накинуть на него плащ, прикрыть маленько черноту.

И от радости, что пронесло, и от последних слов старика на меня наехал неудержимый хохот. Рулить стало невмоготу. Я — по тормозам. Выскочил из машины, на обочине упал на траву и закатился, аж колёс не видать. Вышел из машины и дядя Миша. Видит, я гогочу, и говорит на полном серьёзе:

— Честное слово я прикрыл бы плащом, будь на его месте русский или наш брат — татарин, — они бы поняли ситуацию. Этот же ни “бе”, ни “ме”, ни “ку-кареку”. Ещё обидится, подумает, что унижаем. Чувствуешь, — расовой дискриминацией попахивает. Это страшнее, чем отобрать машину. Политическая светит! А ты сразу ругаться! Я всё это просчитывал…

— Как же ты его “пробил”, если он по — русски не бельмеса?! — сквозь смех и слёзы спрашиваю старика.

— Иду мимо, он своими губяками шмякает:”Ши-ри-меть-ева”.Я показал ему три пальца, а сам думаю, трёх десяток достаточно, чтобы сгонять в Шереметьево. Он кивнул головой, согласился, значит. И ведь не обманул, — дядя Миша достал из бокового кармана пиджака три зелёных бумажки.

— Ну, ты даешь, дядя Миша! Это же сотенные! Вот где дискриминация: наших пассажиров возишь за десятки рублей, а негров — за сотни долларов!

— Сотенные?!! — дядя Миша хитро ухмыльнулся, пропуская сквозь пальцы купюры. Доллары на ощупь он не различал. — А кто его заставлял столько давать? Просто он не понял мой жест… насчёт трёх десяток… Языковой барьер, брат! Тут ничего не попишешь.